Читать книгу Кровь и пепел - Наталья Павлищева - Страница 2

– Да пошел ты!

Нога нажала на педаль газа так, словно хотела вдавить ее в пол окончательно. Андрей едва успел отскочить в сторону из-под завизжавших колес. Вслед неслось:

– Еще пожалеешь!

Сам не пожалей, козел! Нет, вот кого он из себя возомнил, а?! Думает, если мы вместе в бизнесе и он спит в моей постели, то я все стерплю?!

Злость перехлестывала через край. В моем кабинете лапать мою же секретаршу, вы такое видели?! И какого черта я не выгнала этого бабника раньше, терпела столько времени, ведь Марина давно намекала на его шашни, вернее, на то, что у меня рога!

При мысли о рогах я даже головой помотала, чтобы убедиться, что они не задевают ничего в машине. Справа шарахнулся в сторону какой-то дедок на допотопном «жигуленке», небось, купил еще во времена молодости, и резина до сих пор родная с завода, потому и тащится даже по Ленинскому словно на трехколесном велосипеде.

Слава богу, от офиса до МКАДа рукой подать, а то в пробке я закипела бы уже через пару минут.

Похоже, начала успокаиваться, это хорошо, потому что на таком взводе за руль лучше не садиться. В конце концов, что катастрофического случилось? Бойфренд наставил рога? А чего ты, голуба моя, ожидала, что этот красавчик будет верен тебе до пенсии, притом что на его «ниже пояса» откровенно заглядываются все проходящие мимо герлы, кстати, взаимно? Нет, на его верность до гроба никто не рассчитывал, зло берет, что этот мерзавец гадит на нашей же территории, обидно, что теперь от насмешливо-заинтересованных взглядов моих риелторш никуда не деться, хоть бизнес прикрывай.

Злость накатила снова. Заведи себе Андрей кого-то просто на стороне, я смогла бы расстаться с ним мирно, выкинула бы его вещички из своей квартиры, и все, но он наследил так, что без унижения узел не развязать. Обидно, что заумный «ботаник», которого я вытащила из небытия, этот несчастный историк, раньше не знавший в жизни ничегошеньки, кроме своей диссертации (кому нужны его изыскания по татаро-монгольскому игу на Руси?!), только с моей помощью заимевший даже машину, не говоря уж об остальном, меня же и предал! И на кого променял?! Позариться на Ирку, у которой две извилины, и те на уровне кресла – задницу обрисовывают!

То, что на него все мои девки вешаются, вполне понятно, у самой перышки затрепетали, когда впервые увидела, даже не сразу поняла, что красавчик с внешностью секс-символа делает в архиве среди пожилых теток и пыльных бумаг. Надо сказать, Стариков у меня освоился быстро, теперь он успешный риелтор со множеством богатых клиентов, хорошей машиной и массой поклонниц из моих дам-агентов. Что называется, привела на свою голову.

Заверещал телефон. Конечно, это наш сексуальный гигант. Не брать трубку? Но тогда он будет считать, что я переживаю. Нет, этот гад должен понять, что он для меня никто, пустое место! И всегда был таким. И все его измены тоже ничто. И я держу его только из жалости. И могу просто наплевать в любой момент. Зря я так орала на улице, у окон наверняка торчал весь офис, а тем, кого не было, перескажут с комментариями…

Так… успокоиться, глубоко вздохнуть, посмотреть на себя в зеркало (господи, когда это меня угораздило впилиться между двумя здоровенными фурами?!)… Ладно, фуры потом… Теперь можно брать трубку.

– Ну?

– Настя, нам нужно поговорить.

Спрашивать о чем, глупо, я не должна давать ему возможности меня чем-то зацепить. Он мне безразличен, нет, он мне даже противен, несмотря на красивое мужественное лицо! Мужественные лица – признак подлых предателей!

– Вернусь в понедельник, поговорим. Сейчас мне некогда.

Вот черт, зачем же я свернула вслед за фурой?! Это же сорок первый километр и Калужское шоссе, до Новорязанского еще пилить и пилить. Теперь придется тащиться, пока не выедем в чисто поле, слева сплошная, не развернешься…

Отбросить трубку не успела, между мной и грузовиком попытался пристроиться какой-то джипяра. Щас, так я тебя и пустила! Много вас таких. Козел, ну куда ты лезешь, куда?! Вот почему, чем машина круче, тем водитель наглей?

Джипу все же удалось втиснуться, вот ведь гад! Ого, это же Андрей! Что, красавчик, испугался? Конечно… трус несчастный! Предатель! Выставить меня посмешищем перед этими… этими… метелками!

– Настя, я не могу ждать до понедельника, ты все неправильно поняла…

– Я все правильно поняла!

Я действительно поняла все правильно – он испугался за свое место. Бизнес мой, и я могу завтра же вышвырнуть его отовсюду и испортить репутацию перед клиентами, хотя не сделаю этого, чтобы не вызвать еще больших насмешек. Но мальчику не хочется терять кормушку, и он будет лизать коврик у входа в квартиру и лить крокодиловы слезы, а я, как дура, растрогаюсь и снова его прощу.

От понимания этого стало невыносимо, и я вдруг резко развернулась через сплошную на встречку, чтобы ехать обратно в Москву. Опасно, конечно, вот так выскакивать, не видя ничего перед собой, но иначе просто невозможно. По газам!

Последнее, что услышала, был свой собственный крик и вопль Андрея из трубки:

– Настя!!!

Последнее, что увидела – грузовик, идущий по встречной, на которую я вырулила, и ужас на лице водителя, уже не успевавшего избежать столкновения… Дальше все поглотила кроваво-красная пелена, в которой звуки стали вязкими и медленными, а потом и вовсе слились в один сплошной гул…

Вроде выспалась, хотя вокруг темно… Чем это так пахнет? Ой, как бок болит… и голова тоже…

И вдруг в памяти высветилось сразу все: идиотская ссора с Андреем на виду у всего офиса, гонки по трассе, попытка развернуться на встречке и грузовик, идущий на хорошей скорости в лоб.

Где это я, в больнице? А может, вообще на том свете?

Рука наткнулась на что-то странное. Что у них за матрасы такие, новая технология? Нечто вроде тюфяка с сеном… И укрыта чем-то непонятным… Интересно, на том свете бывают тюфяки с сеном? Нет, там не бывает больно, разве что в аду, но тогда был бы огонь, а здесь темно…

Постепенно сквозь головную боль стало пробиваться понимание, что не все так хорошо. Странными оказались не только больничные матрасы. Отчетливо пахло деревом и церковью, это запах ладана. Меня уже отпевают?! Но я же жива, определенно жива!

С перепугу я уселась, невзирая на боль в боку. Нет, слава богу, не в гробу и не в церкви, просто в деревенской комнате, в углу крохотная лампадка перед образком, свет только от нее, и кто-то похрапывает, голос, похоже, женский.

Фу… значит, не настолько угробилась, даже не в больнице. Тюфяк под боком приятно пах сеном, где-то далеко лаяла собака… Тихо, мирно, деревня, одним словом. А может, это как раз то, что мне сейчас нужно, чтобы успокоиться? Вяло протекла мысль: что с машиной, но думать об этой груде железа (иначе и быть не могло после лобового столкновения с грузовиком) не хотелось. Глаза закрылись сами по себе…

Над ухом раздается незнакомый голос:

– Вроде ровно дышит…

Ему отвечает другой:

– А то? Воинтиха свое дело знат…

Что это за говор? Я вроде за Кольцевую-то едва выехала.

С трудом разлепив глаза, обнаруживаю перед собой милое девичье личико, девчонка крепкая словно репка, кровь с молоком и через плечо на грудь толстенная коса. Вот это да, я таких кос живьем не видела!

– Привет… Где это я?

Девчонка звонким голосом с удовольствием сообщает:

– Дома.

– Где?!

– Дома, Насть, ты че, дом не узнаешь?

Так, все-таки с головой у меня не все в порядке, удар грузовика был слишком сильным, недаром при малейшем движении перед глазами начинают летать черные мушки… Я прикрываю глаза, и девчонка, видно решив, что мне худо, сообщает кому-то:

– Снова в беспамятство впала.

– Пусть поспит, Воинтиха сказывала, ей спать ноне надо. После оклемается…

Я с трудом переворачиваюсь к стене, решая про себя, что оклематься не мешало бы, потому что окружающее на мой дом не похоже ни в малейшей степени. Вдруг меня осеняет: девчонка имела в виду свой, а не мой! Но додумать не успеваю, в помещение кто-то входит, и мужской голос заставляет меня еще старательней прикидываться спящей. Вернее, не столько голос, сколько то, что он произносит:

– Я к Юрку кобылу перековать, и сразу поедем.

– Дяденька Федор, Настя глаза открывала, только не узнала никого. Ноне снова заснула.

– Эх, беда… Ничего, вы ее не троньте пока, Воинтиха сказывала, такое от удара может быть. Оклемается наша Настя, всех вспомнит…

Девчонка обрадованно соглашается:

– Вспомнит, бог даст, вспомнит. А кобылу, что Настю опрокинула, зарежут?

– Тю, глупая! С чего кобылу-то резать?! С кем не бывает, испугалась малость, взбрыкнула.

Девчонки ушли вместе с мужиком, обещавшим, что Настя все вспомнит, а я осталась соображать. Вдруг меня осенило: я сплю. Конечно, я просто сплю! Но хотелось бы уже проснуться. Рука сама потянулась за что-нибудь себя ущипнуть. И тут…

Хорошо что в комнате никого не было, потому что ужас подбросил меня в сидячее положение, невзирая на боль в боку и голове. Нога, за которую я попыталась ущипнуть, была не моей! Нет, она вполне адекватно отреагировала на щипок, но это была чужая нога! В следующий миг я вообще чуть не заорала, не моим оказалось и все остальное – руки, ноги, грудь… коса, куда толще той, которой я только что восхищалась у девчонки.

Повалившись обратно на постель, я силилась хоть что-нибудь понять. Я не сплю, это ясно, потому что слышу, вижу, чувствую боль в боку… Тогда что со мной?!

Как ни старалась отогнать одну-единственную мысль, объясняющую происходящее, та упорно возвращалась. Пришлось ее додумать, потому как ничего другого в голову не приходило: я в чужом теле. Реинкарнация? Ни себе фига, как говорит моя приятельница Лиля!

Теперь главное, понять, куда это меня вселили. Упитанную девицу с толстенной косой, пожалуй, ниже пояса, зовут, как и меня, Настей (уже легче). Дядька Федор явно имеет к ней какое-то отношение. Это все, что пока известно. Одно хорошо – эта Настя, похоже, тоже попала в аварию, только на лошади, и все считают, что у нее потеря памяти. Не сказать, чтобы мысль успокоила, но стало хоть чуть легче, главное, не перестараться, а то как бы не отправили на настоящее принудительное лечение в психушку из-за потери памяти.

Ну и как из этого тела выбираться в свое собственное (надеюсь, оно осталось целым?). Или мне «подарили» это взамен угробленного в машине? Мерси, конечно, но поприличней ничего не нашлось? В нем же из диет пару лет не вылезать придется.

Сообразив, наконец, оглянуться вокруг, я с ужасом поняла, что переместилась не только в пространстве, но и во времени, потому что никакого намека не только на телевизор или холодильник, но даже нормальную мебель или часы в комнате не было! Наоборот, словно в этнографическом музее истории древнего быта. С трудом проглотив ком, вставший в горле, я попыталась успокоиться и осознать произошедшее. Произошедшее осознаваться категорически не желало…

Вот всю жизнь терпеть не могла чтиво про «попаданцев», казалось, что там происходит одно и то же. А Верка обожала и глотала буквально пачками. Однажды, правда, пришлось и мне изучать методику поведения современников в диких условиях древности. Это когда мы вознамерились прожить две недели в деревне в доме Веркиной тетки. Я, как дама уже со средствами, отвечала за материальную часть, а библиотекарша Верка за идеологию. На вопрос, а что мы будем читать, лежа под яблоней, подруга ничтоже сумняшеся ответила, мол, все схвачено! Неподъемная сумка производила должное впечатление, и я сунула ее в багажник, не став проверять содержимое. Зря, потому что это «все» оказалось именно набором книг о несчастных (или счастливых?) современниках, которых судьба (машина времени, магический кристалл, призрак давно почившей прабабушки, крутая попойка… или еще что-то) отправляла в далекое прошлое. В округе не нашлось ни библиотеки, ни нужного магазина, и выбирать пришлось между Молитвословом, стоящим на полочке кособокой этажерки, и Веркиным чтивом.

Зато теперь я считала себя подкованной в вопросах поведения «попаданцев». Перво-наперво следовало пообщаться с местным колдуном или колдуньей, чтобы выяснить, с какого перепуга или ради какого хитрого замысла Высшие Силы совершили этакую рокировочку Господи, а если барышня в это же время чудит в Москве на Ленинском?! Такую мысль пришлось срочно отгонять, потому что ни к чему хорошему перемещение привести не могло. Девица в условиях мегаполиса XXI века сдуру натворит такого, что, вернувшись в реальность, можно обнаружить себя в Кащенко! Думать на эту тему было одновременно смешно и страшно.

Несомненно, пора навещать здешнюю оппозицию христианству.

Но никуда идти не пришлось, потому что эта оппозиция пожаловала уже через четверть часа в лице той самой Воинтихи, что уговаривала дать мне выспаться.

– Я ничего не помню…

Это была ложь, я помнила все, но только не то, что нужно для мира, в котором оказалась. Помнила адрес своей электронной почты, какие совещания и переговоры назначены на ближайшую неделю, расписание тренировок, коды трех банковских карточек, стоимость бензина на заправках… Но чем это могло помочь сейчас?

Если эта Воинтиха настоящая колдунья, она обязательно поймет, что я нездешняя. А если нет?

Воинтиха оказалась ненастоящей, так себе, знахарка, не больше. Она ласково похлопала меня по руке:

– Вспомнишь, все вспомнишь… Я тебе тут питие принесла для памяти, оно поможет. Ага, непременно поможет.

И все, что ли? А как же всякое там колдовство, дохлые мыши, паучьи лапки, лягушачьи брюшки, где, наконец, ворон или черная кошка?! И зубы у бабки присутствовали, пусть далеко не все, но имеющиеся не торчали за пределы рта, и волосы забраны под платок, а не висели серыми космами… Вполне аккуратная старушка, на ведьму не похожа. Нет, это не то, что мне нужно. Придется искать настоящую и как можно скорее, торчать невесть сколько и невесть где я не могу, некогда. А вдруг я вообще в сказке? Смешно…

Но, может, все-таки поинтересоваться сроками моей невольной командировочки? Я попыталась. Эффект получился не слишком обнадеживающий.

Старуха рассмеялась неожиданно приятным, каким-то дробным смехом, от уголков глаз побежали смешинки-лучики:

– И-и… милая… недолго уж осталось. Женишок-то ждет не дождется, небось. После осенин и за свадебку…

Оп-паньки! Еще и жених нарисовался! Мало мне дома проблем со Стариковым, так тут вообще замуж выдать норовят.

– Ка… какой жених?!

– Не помнишь? Боярин Андрей Сивый Старой давно тебя сватал, еще по их с отцом прежнему согласию. Ничего, увидишь его, вспомнишь.

Я с трудом сделала глотательное движение… Сивый да еще и Старой… пожалуй, с возвратом следует поторопиться. Становиться Сивой и Старой боярыней это уж слишком. В Веркиных книгах человеколюбивые сочинители хоть оставляли своих героев холостыми, чтобы не обременять семейными заботами их пребывание по ту сторону разумного. А тут могли заставить рожать боярчиков… Правда, перемещались туда-сюда обычно мужики, если и были женщины, то только в компании…

– За что меня одну-то?

Старуха изумленно уставилась на меня:

– Ты ж была не против?

Как раз я и против, если бы не была, давно бы вышла замуж за Старикова, позабавив тем самым всю свою риелторскую компанию, потому как наставлять рога начальнице с ее мужем даже интересней, чем с любовником.

Итак, времени у меня до осенин (интересно, как это скоро?). Может, удастся оттянуть сие радостное событие хоть на пару недель, а там, глядишь, у Высших Сил совесть проснется или они поймут, что зря засунули меня в шкуру барышни… А если нет? Сбегу! Оставалось придумать, как и, главное, куда. Ничего, найдется!

Не сидеть же в этом бреду, пока там Матвеев со своим «Интернешнелом» уводит у меня итальянцев?! Вспомнив про Матвеева, я ужаснулась. Да я так кучу сделок потеряю! Дома и на неделю выехать никуда не могу, ноутбук всюду с собой, а уж мобильник даже в душе на полочке, когда моюсь, дважды топила из-за этого, а тут до каких-то осенин торчать?! Так, хватит с меня древнедеревенского уик-энда, пора домой!

Несмотря на сильную боль в боку и головокружение, я заставила себя подняться.

Воинтиха покачала головой:

– Лежи, лежи, голуба моя, рано тебе еще вставать.

Вот еще, некогда мне, лежать и слушать эту бабку я не собиралась. Я протянула руку, чтобы отодвинуть ее в сторону и тут… Что изменилось во взгляде Воинтихи, не знаю, но он почему-то приковал к себе все мое внимание. «Лежи», – спокойно повторила бабка, и я послушно улеглась обратно. Хотела встать и не могла, пыталась что-то сказать, но язык не слушался.

– Пролежишь еще два дня. Вставать будешь, только если до ветра понадобится, да и то здесь, в доме, Любава, вон, подаст горшок.

Я ужаснулась: ходить в туалет прямо посреди комнаты, в которой есть еще кто-то?! Но мой язык ничего не выдал из моих мыслей, потому как просто не подчинялся. Зато Воинтиха наклонилась ко мне и тихонько объяснила:

– Лежи пока и слушай. Помолчишь, чтоб лишнего не наболтала…

Я только хлопала глазами. Удивительно, но ни страха, ни даже беспокойства не было, просто мое тело мне не подчинялось. Нет, оно не было парализованным или бесчувственным, просто при любой попытке, например, спустить ногу с лавки та упорно возвращалась обратно, словно выполняла программу помимо моего мозга.

Ну, ни фига себе! Если простая знахарка может такое, то на что же способны настоящие колдуны, те, которые в лесу в избушке?!

Вдруг мне пришло в голову, как быть, если я захочу «до ветру», как выразилась Воинтиха? Та словно поняла мои мысли:

– Коли чего по-настоящему захочешь, спросишь, получится.

По-настоящему я хотела только одного: домой! Но такую странную просьбу выполнять, похоже, никто не собирался.

Оставалось только лежать и хлопать глазами, как приказала милая старушка в аккуратном платке. Вот, блин, влипла! Зато в таком беспомощном состоянии мне удалось хорошенько подумать.

Перед уходом Воинтиха что-то объяснила «моим домашним», те кивали, соглашаясь и осторожно косясь на меня. А вдруг она рассказывает, кто я такая в действительности?! Вот было бы здорово! Ладно, ближайшие часы покажут, чего мне ждать от суровой действительности.

Оказалось, ничего хорошего. Суровая действительность добреть не собиралась. Нет, меня окружили вниманием и заботой, рядом все время вертелась та самая девчонка с толстой косой, ежеминутно заглядывая в глаза и интересуясь, не надо ли чего. Это мне быстро надоело, и я прикинулась спящей. Девчонка со вздохом уселась на соседнюю лавку, а я принялась размышлять. Правда, результат был просто плачевным, ничего, кроме как разыскать местного колдуна и вытрясти из него необходимые мне сведения, все равно в голову не пришло. Но это можно было придумать за четверть часа, зачем же так долго меня мурыжить?!

Наверно, я все же заснула по-настоящему, потому что очнулась от умопомрачительного запаха и сразу поняла, что немыслимо хочу есть! Девчонка на мои открытые глаза отреагировала воплем:

– Проснулась!

У меня просто зазвенело в голове, если она на каждый мой чих будет так орать, то я оглохну куда раньше, чем выздоровею.

– Чего кричишь, Любава? Тихо!

Разумный голос принадлежал еще одной девочке, уже постарше, пожалуй, юной девушке, совсем юной.

– Насть, ты молчи, Воинтиха сказала, что она тебя пока обездвижила и голос отняла, чтобы ты силы не теряла. Ты только кивни мне, ладно? Есть хочешь?

Я кивнула, поражаясь обыденности произошедшего, их не удивляло, что человека можно на время обездвижить и отнять голос. Нормально! А что еще у них тут можно на раз-два-три? Одно хорошо: мне пока ничто не угрожало.

От мыслей об угрозе меня отвлек горшочек с каким-то варевом. Именно от него умопомрачительно пахло! Я села, спустив ноги с лавки, на коленях немедленно появилось полотенце, на нем большой ломоть хлеба, в руках ложка и тот самый горшочек. Слюни заполнили рот так, что если бы я хотела что-то спросить – не смогла бы. Мне пришлось сдерживать себя, работая деревянной ложкой, чтобы скорость поглощения варева не была слишком большой для больной-то. В похлебке не было мяса, только всяческие коренья, зелень и какие-то травки, но вкусно-о… Едва я проглотила варево, как Любава притащила большую миску с рыбой. О том, что это рыба, я догадалась только по видневшимся костям, остальное заставило задуматься, где ж они вылавливают этаких китов, потому как кусочек филе с одним-единственным позвонком тянул на полкило, не меньше. Вилки, конечно, не полагалось.

Я мысленно вздохнула: немудрено, что у моей «вместительницы» такие упитанные бока. Ладно, последний маленький кусочек, а завтра разгрузочный день. В конце концов, неизвестно, сколько времени я (или она) не ела, может, поэтому столь зверский аппетит? В глубине души понимала, что, учуяв вкусный запах, снова не удержусь и наемся, нет, нажрусь от пуза. Тут же нашлось оправдание в виде подлой мыслишки о необходимости простого восстановления сил. Мой наглый организм воспринял оправдание на ура и стал расправляться с рыбой так, словно этих сил требовалось на целую роту голодных солдат. Ой, сдается, на такой диете никакой фитнес не поможет…

Все время поглощения немыслимого количества калорий в виде куска жирнющей рыбы я слушала говор своих родственников и ужасалась, как я их понимать-то буду?! Тут никакой пары дней не хватит. Например, чей-то женский голос в соседней комнате, где за столом, видно, собралась остальная семья, вдруг завопил:

– Не, ты гля, вот пыра-то, вот пыра! Пралик тя возьми!

Что случилось, я так и не узнала, потому что женщина выскочила за дверь, и ее голос доносился уже со двора, распекая за что-то «меренья». Ну и как я должна понять все эти «пыры», «пралики» или «меренья»?

Словесные закидоны продолжались, в комнату вошла Любава и, поглаживая живот, радостно объявила:

– Настябалась я… аж пузо трещит. А ты?

Только слова про пузо помогли мне понять, что она не насмеялась, а наелась. Я кивнула:

– И я.

– Теперя ложись и спи. Воинтиха сказывала: тебе после кормежки вот енто дать, чтоб спала без просыпа до завтрева.

Я послушно выпила «вот ентот» настой Воинтихи, лучше спать, чем ужасаться своему будущему. У меня особенность – я перенимаю акцент или манеру говорить за какие-нибудь пару часов, это значит, что «цекать» и «тяперять» буду уже к вечеру. Оно мне надо? Выкорчевывай потом из себя такие умения.

Полежав немного с закрытыми глазами, я действительно задремала, но ненадолго. Проснувшись, услышала, как та самая женщина, что ругалась на «пыру», наставляет Любаву насчет меня:

– А ты все одно сиди рядом и рассказывай ей.

– Про чево?

– Про все. Про нас всех, кто кому кем доводится, про всю жизнь. Вспоминай обо всем. Воинтиха сказала, что только так ей память и можно вернуть. Пусть она спит, а ты рядышком болтай, только не ори, как нынче.

– Ага.

С этой минуты Любава стала моим раздражителем на два дня. Она действительно уселась рядышком и стала рассказывать… изложение событий и родственных взаимоотношений не отличалось ни последовательностью, ни логичностью, ни литературным языком, напротив, девчонка была весьма косноязычной, но помогла мне немыслимо.

Уже к концу дня я знала, что дядька Федор мне лично вовсе не дядька, а отец, причем любящий. Он воевода, а при малолетнем князе так и вовсе хозяин в городе. Матери у меня (то есть у Насти, внутри которой я расположилась) нет, умерла давно. Что строгая женщина Анея – Любавина и Лушкина (это девочка постарше) мать, а Федору сестра. Что они приехали из Рязани в Козельск два года назад…

При слове «Козельск» я вздрогнула. Козельск… собственная память услужливо вытащила главу из диссертации Андрея о защите Козельска от татар и о том, что он был полностью уничтожен Батыем. Батый… Батый… это же 1237/38 год и позже… Если Козельск стоит, значит, татар еще нет.

Любава заметила мои переживания и, напрочь забыв наставления матери, заорала во все горло:

– Настя вспомнила! Она Козельск вспомнила!

Я даже уши руками закрыла, ну и горластая у меня двоюродная сестричка! Дал же бог голосовые связки, такая в одиночку целый хор переорет. Девчонка, заметив мои движения, испуганно закрыла рот обеими руками. В комнату почти вбежала старшая из сестер, Лушка:

– Что случилось?

Любава только кивала на меня, все так же держа руки у рта. Я невольно рассмеялась. Луша облегченно выдохнула.

– Чего она орала-то?

– Мы в Козельске?

– Да. Ты помнишь?

Я уклончиво пожала плечами:

– Чуть-чуть.

– И то слава богу!

Но средства Воинтихи действительно помогали, причем сначала стало «восстанавливаться» как раз таки тело. Это я поняла, когда вдруг принялась ловко переплетать косу. В Москве у меня никогда не хватало терпения отпустить длинные волосы, то есть они были не больше, как до плеч, а коса… Даже не коса – косища! В руку толщиной и ниже пояса, если волосы распустить, то чуть не до колен. И волосы упругие, живые, мечта любой женщины века двадцать первого. Такую даже носить тяжело, голову назад оттягивает. Может, поэтому у них осанка горделивая?

Мои руки легко справились с непривычным занятием. За руками последовало тело, а потом и разум. Неожиданно я обнаружила, что во мне словно живут две особы – взрослая женщина двадцать первого века и юная девушка века… не знаю какого, но не позже Батыева нашествия. Причем удивительно, но они уживались легко, не мешая друг дружке. Или пока не мешая? Да уж, конфликтов внутри собственной особы, то есть откровенного раздвоения личности, мне бы не хотелось. Стало немного страшно оттого, как поведет себя эта двойная Настя. Я уже догадывалась, что моя собственная натура не преминет взбрыкнуть еще не раз. Как бы сие не вызвало нежелательной реакции со стороны окружающих…

Родня откровенно обрадовалась, когда я из состояния овоща перешла в нормальное (или почти нормальное). Особенно была довольна почему-то Лушка. Хотя причину ее радости я поняла быстро, видно, Настя и Лушка очень дружны.

В Лушку я влюбилась с первой минуты. Более беспокойной натуры, жизнелюбки и выдумщицы не встречала. Все время, когда не спала, Лушка фонтанировала самыми разными идеями, далеко не всегда одобрявшимися старшими членами семьи, из нее без остановки сыпались вопросы, часто нелепые, сентенции и замечания. Благодаря этой болтушке я за полчаса узнала куда больше, чем за все время рассказов ее сестры.

Лушке тринадцатый год, Любаве девятый. Анея средняя сестра, в Рязани живет еще младшая – Олена. Олена, по мнению Лушки, дура, потому что, будучи боярышней, вышла замуж за простого кузнеца. Ну и что, что по любви, все равно дура! Не надо влюбляться в кого попало. Козельск с Рязанью не сравнить (кто бы спорил), там посад и то больше. Зато у Козельска детинец поболее рязанского будет! В Козельске прежний князь погиб на охоте («лось копытом по зубам вдарил»), а нынешний мал, поэтому в качестве жениха никому не годится: «Ваське всего четыре года». Ну, мне-то что, у меня жених уже есть, а вот если Лушке придется выходить замуж, так за кого?

Сестрица мечтательно закатила глаза, вспоминая моего жениха:

– Боярин Андрей хорош…

– А ты откуда знаешь?

Сейчас скажет, что и я знаю, просто забыла, получится настоящий позор. Я не слишком жаждала знакомиться со своим нареченным даже заново, но тронутая невеста, не узнающая собственного жениха, наверное, позор для семьи. Лушка замотала головой:

– Я его в Рязани видела. Правда, красивый… И не дурак!

– А это откуда известно?

– Конечно, не дурак, если на тебе женится.

Резонно, мне было даже лестно, но все же хотелось понять критерии своей двоюродной сестрицы.

– А с чего он именно меня выбрал?

Господи, надеюсь, я ему никаких клятв любви и верности не давала?

– А они с дядькой Федором когда-то договорились. Вернее, боярин Юрий Иваныч…

– Это еще кто?

– Ну, Сивый же, отец Андрея! Что когда дети подрастут, то поженятся, когда тебе пятнадцать исполнится.

Так, уже легче, мне, кажется, пока пятнадцатый… Как бы узнать, когда у этой Насти день рождения?

– Это скоро?

– Чего, свадьба? – В ответ на мой кивок сестрица пожала плечами. – Как сговорятся окончательно, так и будет. Ну, с Семена до Гурия точно.

Кто бы еще объяснил, что значат эти сроки… Но я решила не задавать сразу много вопросов, пока меня за косу никто под венец не тащил. И вдруг осенило:

– А дядька Федор… ну, отец, он не к этому Сивому поехал?!

– Не-е… он в Чернигов, а Андрей Юрьевич в Коломне… Он у коломенского князя Романа Ингваревича…

Полегчало. По крайней мере, пока отец вернется, пока окончательно договорятся, время, чтобы взять какого-нибудь колдуна за горло, у меня есть.

– А чего отец в Чернигов поехал?

– По делам вместо князя. Васька – князь маленький, сопляк совсем, заместо него дядька Федор всем заправляет, его слушают все…

Не успела я удивиться неуважительному упоминанию юного князя, как пришлось отметить другое: после слова «все» Лушка явно притормозила, видно, был в Козельске кто-то, кто не слишком подчинялся Хозяину. Я уже понадеялась, что это исключение касается меня лично, но сестрица жестоко развенчала мои мечты. Покосившись на двор, где раздавался командный голос тетки Анеи, Лушка со вздохом уточнила:

– … почти все…

Ясно, сестра брата послушанием не балует.

Помимо просвещения меня в отношении родственников, Лушка активно восстанавливала знания и во всем остальном. Следующие дни я попросту моталась вместе с ней по Козельску и окрестностям, что оказалось крайне полезным занятием, и слушала, слушала, слушала, то и дело задавая дурацкие вопросы. Но сестрицу вопросы не пугали, поговорить она любила.

Но меня больше заботило другое. Воинтиха Воинтихой, а мне нужен кто-то посерьезней, чтобы был колдуном или колдуньей, знающими не только средства обездвиживания и восстановления местной памяти, но умеющими объяснить, что я здесь вообще делаю. Немного поразмыслив, я решила обратиться не к Лушке, а к Любаве. Что и сделала в первый же день относительно нормальной жизни, когда ноги несли меня куда нужно, а не обратно на лавку. Родственники отправились по своим делам кто куда, Анея с Лушкой так вообще уехали в какую-то деревню со смешным названием Дешовки, время у нас было.

На вопрос о колдуне Любава немного испуганно ответила, что есть, конечно.

– А ты че, Ворона не помнишь?

Так, значит, местную оппозицию православию зовут Вороном.

– Неужели спрашивала бы? А где он живет?

Если скажет, что за углом, то пиши пропало, это не колдун. Нет, Любава с ужасом округлила глаза:

– В лесу…

– Ты дорогу знаешь?

– Ой, я к нему не пойду. Страшно…

– Ну хоть показать можешь?

– До поляны доведу, а дальше ты сама.

– А чего боишься? Он страшный?

– Не… просто колдун же…

– Пойдем сейчас, пока дома никого?

Чуть подумав, Любава согласилась.

Лес меня поразил необычайно, я даже не знала, что такое бывает. Он был нетронутым, то есть не загаженным абсолютно. Как заповедник, причем экстра-класса! Ни одного рваного сапога или пакета под кустом, ни тебе следов пикников, костровищ, стекол от битых бутылок… Но довольно быстро я перестала искать взглядом следы человеческих преступлений против природы, потому что заросли вокруг просто-таки кишели самыми разными обитателями. С трудом удержавшись, чтобы не заорать восторженно, когда прямо из-под ног, сердито пофыркивая, прочь отправился ежик, а чуть подальше дятел серьезно принялся за сосну, я оглядывалась теперь уже не в поисках пакетов или оберток от шоколада, а с интересом. Посмотреть было на что.

Грибов… хоть косой коси, в кустах кто-то возился, не обращая на нас внимания, вокруг неумолчная перекличка птичьих голосов, чье-то ворчание, фырчание и возня. Ой, мамочка! Как бы не наступить на кого или самой не стать обедом. Конечно, я преувеличила, никто на меня нападать не собирался, но, ей-богу, странно видеть и слышать столько живности вокруг. Когда это бывало, чтоб совсем рядом, не выдержав напряжения, из-под куста сиганул в сторону, страшно петляя, заяц?

Любава не обращала на такие мелочи внимания, ну заяц и заяц, кто их не видывал? Стороной прошла большая лесная корова – лосиха, вот ей девочка дорогу уступила сознательно, остановилась и переждала, пока грустная морда удалится на приличное расстояние.

Господи, чего же мы лишились, обретя блага цивилизации! Трава по колено даже в лесу, деревья в три обхвата и с вершинами где-то на уровне пятого этажа… от грибов ступить некуда, птицы только что не на голове гнезда вьют… грустные лоси за каждым кустом, а под кустами зайцы целыми выводками… Теперь я уже не удивлялась размерам рыбы, которой меня кормили, в таких условиях маленьким, кажется, был только человек, остальные – гиганты. И позволила же природа сему паршивцу вырасти больше остальных и этих остальных забить, загнать по дальним углам поредевших, измельчавших лесов, землю закатать в асфальт, а в небо выплюнуть кучу всякой дряни, чтоб самому же дышалось через раз!

От мысленных обличительных тирад по поводу неразумности человечества меня отвлекла необходимость все же смотреть под ноги и за Любавой, которая двигалась легко и уверенно.

Мы долго пробирались какими-то едва приметными тропинками (одна я бы давно заблудилась) и наконец вышли к лесной поляне. Только бы Любава никуда не ушла, а то ведь я обратно сама не выберусь. Тут же стало смешно: а если мне и выбираться не придется, а девчонка будет меня ждать? Ничего, немного погодя драпанет домой и будет рассказывать страшные сказки о том, как колдун украл их Настю. Украл и съел!

Только что-то подсказывало мне, что Ворон обратно меня не отправит. Вот не отправит и все.

Чуть раздвинув кусты, Любава вздрогнула и кивнула в сторону поляны:

– Вон…

По шепоту было понятно, как она боится. Я кивнула:

– Ты меня здесь подожди, я недолго. Только не уходи, ладно?

Хотя, конечно, сколько там пробуду, не представляла.

Посреди небольшой полянки на пеньке сидел дед, судя по всему, тот самый колдун. Я решительно шагнула к нему. То ли в этом мире все не так, как должно быть, то ли наши представления о нем сильно хромают, но никаких признаков сверхъестественного у человека на пеньке не наблюдалось. Ни белых как снег волос до пояса, ни большущего посоха, ни насупленных бровей… Старый, конечно, но ничего грозного.

– Здравствуйте.

Господи, забыла поинтересоваться у Любавы, как положено приветствовать колдуна, хотя девчонка вряд ли это знает.

– Как любое божье создание, пожелала здоровья и ладно. И ты будь здорова…

Не знаю, от чего я остолбенела больше. От того, что он услышал мои мысли, ведь я вслух сказала лишь одно слово, от того, что его губы остались сомкнутыми, или от того, что колдун ратовал за божьи создания? Ни фига себе колдуны пошли! Ну, с закрытым ртом, ладно, это просто чревовещание, я слышала про такие фокусы, что про божьих тварей твердит, тоже понятно, вокруг какие-никакие христиане… а вот что мои мысли читать может, это уже хуже. Хотя, какая разница?! Мысль у меня в данный момент одна: как вернуться домой?! Пусть читает!

Глаза старика смотрели насмешливо. Удивительно, что мне не удавалось уловить их цвет, но не черные – точно.

– Зачем тебе домой? Здесь плохо?

Так, разговор пошел сразу о деле, это уже хорошо.

– Нет, конечно, здесь прекрасно, свежий воздух, натуральная пища, но хотелось бы как-то поскорей вернуться обратно. Там дела ждут, работа стоит.

Он просто смотрел на меня, ничего не отвечая, и я, как дура, принялась убеждать этого старика из бог знает какого столетия, что меня надо немедленно вернуть обратно туда, откуда притащили!

– У меня масса дел, если меня долго не будет, сорвется много сделок. Потеряются деньги, и немалые… а я ответственна за большой коллектив… – Ну как же его убедить?! – Я простая бизнес-леди, и мое место в Москве, в моем офисе. В конце концов я совершенно не гожусь для той миссии, которую для меня избрали!

Старик встал, теперь разлепились уже губы, голос оказался на удивление молодым и вовсе не скрипучим, как я ожидала:

– Не я тебя сюда привел, не мне и возвращать…

Я успела только набрать воздуха, чтобы заорать: какого черта тогда выслушивать все это с умным видом?! Но крикнула иное, потому что он насмешливо продолжил:

– Но ты права, ты слишком слабая, чтобы быть на что-то годной…

– Я слабая?! У меня пояс по карате… пусть не черный, но коричневый! Я ходила в горы! Я прыгала с парашютом! – Вдруг я вспомнила то, чем, несомненно, могла сразить деда наповал. – Я занималась спортивным фехтованием на мечах!

– Да ну?! – насмешливо округлил глаза дед.

Я понимала, что это подвох, но отступать было поздно.

– Держи!

Только привычка к неожиданностям помогла мне поймать брошенный меч. Меч учебный, деревянный, но откуда он взялся у спокойно сидевшего деда? Ясно, колдовские штучки, однако не показать свое умение я все равно не могла. Правда, занималась фехтованием два года назад, было такое увлечение, даже на семинар «Княжьего стяга» в Коломну ездила… Надеялась, что тело не забыло и я сумею покрутить у деда перед носом восьмерку или еще чего покруче. И вдруг ужаснулась: какое тело, мое или то, в которое я попала?

Но раздумывать некогда, сам колдун поднялся и выставил чуть вперед руку с длинной жердиной. Ха! Перебить такую даже учебным мечом – раз плюнуть. Я усмехнулась…

Плюнуть пришлось действительно только раз, потому что уже через мгновение я обнаружила себя… сидящей на земле. А дед стоял надо мной, протягивая руку, чтобы помочь подняться. Я даже не поняла, как это получилось… Но допустить, чтобы он меня еще и поднимал, не могла, вскочила на ноги, словно подброшенная пружиной, мысленно с удовольствием отметив, что тело девчонки подчиняется моим командам.

Следующий выпад на задницу меня не посадил, зато чуть не пролетела носом вперед… А дед снова спокойно наблюдал за моими попытками сообразить, что произошло. Я возмутилась:

– Это… колдовство!

– Нет. Просто ты спешишь… Хочешь увидеть ошибки?

Во мне боролись два желания – плюнуть на все и, швырнув меч, броситься прочь, и желание действительно понять, как это я так оплошала. Второе победило. Дед кивнул:

– Нападай, только медленно, я тоже буду делать медленно.

Нет, я все поняла, кроме одного: как он может так быстро реагировать? Движение, которым дед ответил на мое, я бы легко повторила и сама, но только раз в пять медленней.

– Этому можно научиться…

– Научиться можно всему! – почти разозлилась я. – Меня за этим притащили в дальнюю даль? Что, нельзя было научить дома?!

Взгляд деда стал жестким:

– Повторяю, не я тебя притащил, не ко мне вопросы.

– А к кому?

В ответ только пожимание плечами. Врет, знает ведь!

– Ну хорошо, хоть как это надолго?

Снова движение плечами и… спина колдуна. Он не собирался дальше разговаривать со мной. Просто развернулся и направился к какой-то халупени у края поляны. И снова во мне боролись противоположные чувства…

– Что мне делать?

– Живи.

– Я… я еще приду?

Спина замерла лишь на мгновение, но равнодушия в голосе уже не было:

– Приходи. Научу мечами биться… спортивно.

Я в бессилии сжала кулаки, знает ведь, гад, зачем и как надолго меня сюда засунули. Ничего, я заставлю тебя сказать!

Тут я вспомнила, что дед умеет читать мысли. Ну и фиг с ним!

Оставленная за кустами Любава изумленно оглянулась на меня:

– Ты че так быстро? Не стал разговаривать?

Вообще-то не стал. И вообще-то быстро. Но не настолько, чтобы удивляться, все же я продемонстрировала свое умение (или неумение) биться мечом против обыкновенной жердины. Я пригляделась к Любаве, та удивлялась не зря, кажется, девочка не успела даже присесть… Ой-ой… у меня появилось подозрение, что по ту сторону кустов время течет как-то чуть не так…

Разобраться в бушевавших внутри чувствах было нелегко. Смешалось все: от восторга, что столкнулась с настоящим колдовством, до откровенного страха перед ним. Но в конце концов осталась… злость на то, что оказалась в ловушке, никто мне просто так вырваться не даст, но и объяснять, зачем я здесь, тоже не желает. Чувствовать себя игрушкой в чьих-то даже очень сильных руках не слишком приятно, а с моим характером просто невыносимо. Злость от бессилия заставляла сжимать кулаки, впиваясь ногтями (кстати, без всякого маникюра) в ладони.

Светило солнышко, щебетали птички, вокруг стоял вековой лес, умопомрачительно пахло, нет, благоухало, воздух настолько свежий, что в груди больно, а у меня на душе злость и мрак!

Из мрачных размышлений меня вывела Любава, она вдруг испуганно шарахнулась ко мне.

– Что?!

– Лешак чудит…

– Кто?

– Вон.

Я глянула в сторону кивка Любавы, и, клянусь, моя рука сама потянулась перекреститься. От нас удалялось что-то большое и темно-зеленое. Я попыталась взять себя в руки, бред, какой лешак?!

– Это… это медведь… или лось…

Любава на мою откровенную глупость только покачала головой:

– Не, лешак то был. Насть, я больше к Ворону не пойду, так недолго и пропасть…

– Ладно, – храбро объявила я, – теперь сама дорогу найду.

– И ты не ходи, слышь, не ходи! Лешаки, они зазря перед людьми шастать не будут, ежели показался, значит, недоволен нашим приходом.

Хотелось крикнуть: «А я довольна?!»

Неужели и правда тут лешие по лесам бродят? А русалка на ветвях есть? Или водяной?

На мой вопрос Любава помотала головой:

– Не, русалки на ветвях нет, че ей на дереве делать? Они вон в озере плавают. И водяной тоже там.

– Водяной? Ты его видела?

Девчонка моего сарказма не поняла, согласно кивнула:

– Видела. И ты видела, только забыла.

Так… я определенно хотела домой в Москву, причем как можно скорее, чтобы не свихнуться окончательно. Жить в мире, где по лесу бродит леший, а на озере можно пообщаться с Водяным или поболтать с русалками, это уже слишком… А если еще и цепные коты сказки рассказывать начнут…

Дома нас ждала взбучка от Анеи.

– Ишь чего удумали, к Ворону ходить! На лешего нарваться захотелось?!

– А мы лешака и встретили, – почти беззаботно поведала я, приведя всех в неописуемый ужас.

– Где?

– У старого болота, – расстроенно вздохнула Любава, и я понимала, почему. Не ляпни я про лешего, может, и обошлось бы, зато теперь точно влетит.

В следующие минуты я поняла, кто в этом доме, а заодно и в Козельске, хозяин. Это не был малолетний князь или мой (вернее, Настин) отец Федор, хозяйкой явно была Анея! Пришлось поклясться, что к Ворону ни ногой, я, правда, умудрилась вставить «без разрешения», предвосхищая случай, если все же отправлюсь туда еще раз. Хотя сомнительно, чтобы мне выдали такое разрешение. Но ведь я не уточнила, у кого его нужно получить, можно же спросить у кого-нибудь старшего, но не столь строгого…

Анея только покосилась на меня, она явно поняла, что я замыслила, но сделала вид, что не заметила. Ох и хитра моя (Настина) тетка… С ней надо держать ухо востро, а то посадит под замок и глазом не моргнет. И она раньше других углядит, что во мне есть червоточина. Взяло зло, почему я должна прятаться? Я что, сюда напрашивалась?!

А еще мне было обещано, что вернувшись (уехал куда-то, что ли?), отец всенепременно устроит мне выволочку покруче:

– Он тебя плеточкой-то отходит!

– Чего?!

Я ничуть не сомневалась, что тетка грозит просто для острастки, не может отец побить меня плетью. Почему? А вот не может и все тут. И к Ворону я пойду, захочу и пойду. Пусть они своей Настей распоряжаются как собственностью, а не мной. О том, что я теперь «их Настя», почему-то не думалось.

Вечером, лежа без сна, я пыталась понять, стоит ли мне действительно идти к Ворону еще раз.

Дед сегодня просто поиздевался над моими умениями. И дело не в том, что он уж очень быстро реагировал на любое мое движение, он прав в корне. По меркам моего века, я весьма продвинутая и много чем увлекающаяся, вернее, увлекавшаяся, ныне недосуг, девушка. Нет, уже леди… бизнес-леди… Тридцать лет, свое вполне успешное агентство недвижимости, два десятка сотрудников, офис… Конечно, особняком на Рублевке похвастать не могу, но, во-первых, там не купить на доходы от среднего бизнеса, а во-вторых, на фиг он мне сдался? А вот квартирка в сто двадцать метров, хотя и без вида на Кремль, имеется. Вполне ничего, если Андрея выгнать, так совсем просторно…

Я действительно имею коричневый пояс по карате, на черный не пошла сознательно, потому что мастером становиться надо всерьез и навсегда, а мне некогда.

Знаю три языка, вполне прилично подкована культурно, Джоконду от «Черного квадрата» Малевича отличить способна, у меня абонементы в несколько европейских музеев и театров, масса знакомых среди столичной богемы…

Я дважды прыгала с парашютом и изображала из себя варяжскую героиню с мечом в руках… люблю лошадей и не болтаюсь кулем в седле… трижды в неделю посещаю спортзал и плаваю…

И как мне все это может помочь здесь? Да никак! Даже умение крутить клинком девятки со сменой плоскостей и в обратном направлении.

Недвижимостью здесь никто не торгует. Разве что стать первой? Вот была бы хохма, представляю шок археологов, откопавших агентство недвижимости тмутараканских времен. А, кстати, какой вообще век? Надо осторожно выяснить, жаль, что у деда не спросила…

Про парашют, подозреваю, местная спортивная общественность несколько не в курсе… Ой, наверное, и культурная про Малевича тоже… Не говоря уже о музее современной скульптуры или инсталляциях… Может, начать просвещать? Решат, что ударилась слишком сильно, и напоят чем-нибудь покрепче Воинтихиного.

Даже умение держаться в седле не пригодится. Как, скажите, взгромоздиться в седло в рубахе почти до пят?!

А что вообще может пригодиться из московской жизни? После некоторых размышлений пришлось сделать неутешительный вывод: ни-че-го. Это что же получается, весь мой прежний опыт тридцати лет жизни практически не нужен, чтобы выжить в очень простой среде?! Это потому что я в глухой деревне. Была бы в городе… ну хорошо, пусть не просто в городе, а хотя бы по времени поближе к своему веку… Например, в восемнадцатом веке… Да нет, и там тоже не получилось бы… Ну, в девятнадцатом…

Обидно, но оказывалось, что все мои знания и умения годились только для века двадцатого и не больше. Мало того, я вдруг поняла, что они мало пригодны даже в двадцать первом вне Москвы, где-нибудь в небольшой деревне. Там тоже наплевать на новомодные течения в культуре, а лошади, небось, уже перевелись. Так что же, я лишний человек?!

Ни хрена! Я продукт своей эпохи и своего общества. И весьма ценный продукт. И не моя вина, что меня переселили куда-то не туда. Верните меня в Москву, и все встанет на свои места. Я из мегаполиса двадцать первого века, там мне и место!

После размышлений о своей полной непригодности в Древнем мире такой вывод несколько успокоил и придал уверенности. Правда, вокруг ничего не изменилось. Одно ясно: дед не собирался помогать мне переселяться обратно. Но злости на него я почему-то не испытывала, словно понимая, что он делает это по служебной необходимости. Может, он меня действительно должен чему-то научить? Чему? А вот это мы у него и выясним, никуда не денется, объяснит, а заодно и то, когда я вернусь.

Придя к такому решению, я успокоилась и даже повеселела. Ладно, надо расслабиться и получать удовольствие, все равно сделать пока ничего нельзя.

Постепенно жизнь вошла в нормальное (по их меркам) русло.

Я просто перестала замечать все словесные выверты, вернее, во мне заработал внутренний переводчик, тормозила на мгновение и тут же соображала, что анамнясь значит несколько дней назад, гребовать – брезговать, а казюлька (причем именно через «а») это не то, к чему мы привыкли в Москве, а змея. А вот если с «о», то уже содержимое носа. Лупастый оказывался глазастым, а коником была не лошадь, а лавка у самого входа, вернее, не лавка, а ящик с сиденьем. Поразивший меня анамнясь пыра – просто ротозей, а пралик, который должен его разбить, – паралич.

Эти открытия давались легко и постепенно перестали вообще требовать каких-то мозговых усилий. В общем, я вписывалась в жизнь, в которую попала, быстро и без проблем. Но как же мне хотелось «выписаться» из нее к себе обратно! Кроме того, душа чуяла, что проблемы как раз впереди…

Иногда, правда, сознание чуть задерживалось, если бывало отвлечено чем-то другим. В лесу Лушка ткнула куда-то пальцем и обрадованно воскликнула:

– Гля, кака бздюкля!

– Кто?! – опешила я.

– Ну, бздюкля же. Вон, гляди.

Там, куда показывал ее палец, стоял здоровенный гриб-дождевик, старый, трухлявый, тронь, и разлетится по всему лесу. Это же подтвердила и Лушка:

– Не тронь, а то пылить начнет, не прочихаешься.

Так я узнала, что бздюкля – это просто дождевик. Вообще, язык был изумительно точным и выразительным. И нюансов оказались тысячи. Вот чапать – это просто идти, даже понуро, улепетывать – куда быстрее, а шалаться – гулять без дела. Я поневоле начала заниматься лингвистическими исследованиями.

Историческими пришлось тоже. Надо же было выяснить, в какой век я попала. Осторожный вопрос, какой год на дворе, заставил Лушку секунд десять сосредоточенно морщить лоб, но когда в конце концов сестрица нашлась, мне это помогло мало:

– Дык… мне тринадцатый, а тебе пятнадцатый…

Вот пуп Земли!

– Я тебя спрашиваю, от Рождества Христова какой.

– А… это ты у попа нашего Иллариона спроси. Я откель знаю?

Мозг мгновенно превратил «откель» в «откуда», уже не заморачиваясь подобными мелочами. Главное – я понимала произносимое. Идти к священнику почему-то было стыдно. Попробовала зайти с другой стороны:

– А от Сотворения мира?

Лушка снова наморщилась, но все же выдала:

– Шесть тысяч семьсот сорок пятый, кажись…

Я попыталась сообразить. Отнимать, кажется, нужно пять тысяч пятьсот восемь лет… Это получается…

От результата своих арифметических вычислений я чуть не рухнула наземь – 1237 год! Ей-богу, будь я просто московской барышней без вынужденных занятий историей Батыева нашествия из-за Андрюхиной диссертации, я бы лишь приняла к сведению. Да нет, даже высчитать не смогла бы. Но именно благодаря научным изысканиям своего неверного бойфренда отлично помнила, что декабрь 1237 года – это взятие Батыем Рязани, самое начало нашествия. Мать моя, куда меня занесло!

Лушка засуетилась вокруг:

– Ты че, ты че?

– Так, чего-то голова закружилась, сейчас пройдет…

– Ты сядь, сядь.

Сесть мне не мешало, чем больше я пыталась что-то сообразить, тем хуже это получалось. На дворе первое сентября 1237 года, я в Козельске, том самом, который в марте Батый разрушит до основания и, уничтожив жителей, запретит даже упоминать название города, прозвав его «Злым городом». А до этого будут сож женные Рязань, Москва, Владимир… ой… Тут не только голова закружится. Что делать?! Мне срочно нужно к Ворону, и плевать на все запреты Анеи!

К Ворону меня отвела Лушка. Сестрица оказалась авантюристкой еще той, она не испугалась возможной выволочки и исхитрилась вместе со мной улизнуть из дома. До самой полянки мы добрались куда быстрее, то ли Лушка знала другую дорогу, то ли я шла уже не первый раз, а когда путь повторяешь, он всегда кажется короче. Но все время рот у нее не закрывался, сестрица так и сыпала вопросами:

– А Ворон, он старый?

– Ты что, его не видела?

– Не, я только издали, он к нам близко не подходит…

Я задумалась: старый или нет. Вроде не слишком.

– А лешак страшный? А вы очень испугались? А он на вас орал или просто попугал?

– Да он вообще нас не пугал, прошел стороной, и все.

– А Ворон разговаривает или каркает?

– Чего?! Конечно, разговаривает. С чего ты взяла, что он каркать должен?

– Ну, Ворон же…

– Если мать тебя вороной зовет, это же не значит, что ты каркаешь.

– А давай я буду каркать.

Следующие минуты три лес оглашало дикое карканье Лушки, на все лады изображающей из себя ворону. Хорошо что в тринадцатом веке еще не было Гринписа, не то защитники природы наверняка подали бы на мою сестрицу в суд за многочисленные инфаркты, полученные местным вороньем. Честное слово, тамошняя пернатая фауна явно притихла, то ли пытаясь перевести на свой язык Лушкины вопли, то ли просто с перепугу. Скорее второе, во всяком случае вороньих откликов не послышалось, восторженных хлопаний крыльями тоже.

Слава богу, ей быстро надоело, вернее, возник следующий вопрос:

– А на поляне тепло или холодно?

– Луша, мы не заплутаем с твоей болтовней?

– Не, вон почти пришли уже.

Мы действительно пришли, заросли орешника я узнала. Но перед тем, как отпустить меня туда, Лушка все же зачем-то требовательно переспросила:

– Так тепло или холодно?

Вот какая ей разница? Или боится, что я замерзну? Я пожала плечами:

– Иди и посмотри сама.

– И пойду! – решительно объявила моя сестрица, раздвигая кусты.

Вот ляпнула на свою голову! Кто знает, можно ли приводить с собой кого-то?

Но Ворон ничего против появления Лушки не имел, правда, он сделал в ее сторону движение рукой с раскрытой ладонью, и девушка замерла на полуслове, не закончив движения.

– Здравствуйте.

– И ты будь здорова. Я не знаю, зачем и насколько тебя привели в этот мир, потому ответить не смогу. Сюда не приходи, не стоит пугать весь город, – Ворон кивнул на замершую Лушку.

– Вы обещали меня научить биться мечом.

– Без меня сделают.

– Кто знает, зачем я здесь?

– Придет время, объяснят.

– Когда оно придет?!

– Ты всего седмицу здесь, а уж извелась…

– У меня каждый день на счету.

– У всякой живой твари каждый день на счету, каждому срок отмерян. Вот и научись беречь эти денечки, а не тратить попусту.

Я понимала, что он прав, но от философствований по поводу пустой траты времени легче не становилось. А Ворон снова сделал жест, Лушка обрела способность двигаться и болтать.

– Здрасте.

– Здравствуй, девица-красавица, – в лучших традициях сказочных персонажей протянул Ворон. Чего это он ерничает, ведь только что разговаривал нормально?

– А… а можно я тут у вас посмотрю?

– Ну, смотри.

Лушку хлебом не корми, дай сунуть любопытный нос с какую-нибудь щель. Ворон усмехнулся, глядя, как она принялась только что не обнюхивать поляну.

– Ей ничего за это не будет?

– За что? Пусть посмотрит, там ничего нет.

– Нет или…

– Или. – Глаза Ворона усмехнулись, я все же разглядела их цвет – как у всех голубой. Или это только пока здесь Лушка?

– Что мне-то делать?

– Живи пока, видно, твое время еще не пришло.

– На Русь скоро придут татары…

– Может быть.

– Я из-за этого здесь?

Его глаза сменили цвет, и снова я не могла понять, какие они. Ворон стоял ко мне лицом, и я точно видела, что теперь его губы не шевелятся.

– Тебя прислали Светлые Силы. Ни к кому больше не ходи, жди своего часа.

Я покорно кивнула:

– Хорошо.

Кажется, он заложил в мою многострадальную башку программу покруче Воинтихиной, и в Лушкину тоже, потому что мы топали домой так, словно никогда и не собирались ходить к Ворону. Сестрица рассуждала сама с собой:

– И никакой он не колдун, ничегошеньки у него нет! Чего боятся? Живет себе мужик бобылем и живет…

Да уж, этот мужик показал тебе только то, что хотел показать. Оглянувшись, я увидела, что и без того едва заметная тропинка на глазах зарастает травой и кустарником. Это осенью-то! Теперь ни я, ни Лушка найти дорогу к Ворону не сможем, он закрылся от меня и моей любопытной сестрицы. Ну и ладно, сама разберусь.

Мы ушли не так уж далеко, когда я вдруг бросилась к Лушке, хватая ту за руку:

– Смотри! Чего это?

Сестрице замеченное мной тоже не слишком понравилось – на дереве были прилажены череп и рога.

– Обозначение владений колдуна…

– Ворона?

– Не, кого-то другого. Я здесь этого не видела, может, новый кто появился? Это худо, кто знает, что за человек.

– А колдун человек?

– Настька, ну ты че? Он же колдун. Пойдем отсюда.

Вот интересное ощущение – рядом со своей более юной сестрицей я становилась ведомой и вообще послушной телкой. Даже если сбросить со счетов то, что я в этом мире слепой котенок, все равно, из поведения Лушки ясно, что моя Настя держалась похоже, в их паре Лушка стопроцентная заводила. Как, собственно, и во всем остальном. Да уж, Лушка явно Анеина дочь, с этим не поспоришь.

Но я и не собиралась спорить, мне пока выгодней держаться ведомой. Насколько пока? Пока не освоюсь в этом мире, чтобы понять, как из него слинять обратно в свой привычный. Конечно, я буду с тоской вспоминать чистую, прозрачную как слеза воду в реке и ручье, чистый воздух, чистый лес, дом, в котором потрясающе пахнет деревом, льняную рубашку, в которой не жарко и не холодно, еду с совершенно иным вкусом…

Но жить все равно предпочту в загазованной Москве на двенадцатом этаже с сыплющими искрами от наэлектризованности вещами, зато с кондиционером, массой прибамбасов для уюта в доме и примочек для уюта тела. А душа? Но ведь ей уютно при постоянном беспокойстве и необходимости ежеминутно решать сотни вопросов, которые за меня никто не решит. Оказывается, от размеренной, неторопливой жизни тоже можно устать. Удивительно, но мне очень хотелось вернуться туда, где с утра по сигналу мобильника приходится вскакивать, мчаться под душ, наспех пить кофе и потом часа два торчать в пробке, проклиная все на свете, – дорожное движение, московское правительство и тысячи идиотов, которым лень проехаться утром на метро! Мне страшно не хватало телефона, достающего утром, днем, вечером и даже ночью, не знающего ни выходных, ни праздников, не хватало истерик агентов из-за срывающихся сделок, сложных переговоров, банковских счетов, автомобильных пробок, супермаркетов, суеты и даже выхлопных газов! Среди всего этого лесного великолепия мне катастрофически не хватало душной Москвы. Я до слез, до истерики хотела домой. Или хотя бы надежды поскорее туда вернуться. Но надежда таяла с каждым днем, даже надежда просто вернуться, без поскорее…