Читать книгу Розы тени - Наталья Резанова - Страница 3

– Она отказывается это сделать, – сказал Публий Валерий Публикола, выходя из женский покоев. – Говорит, что не знает за собой никакой вины.

Тарквиний Коллатин, представительный мужчина, с характерным для всех Тарквинием правильным лицом с резкими и несколько тяжелыми чертами, пошевелил густыми бровями.

– Ты обязан был убедить ее. Ты же родственник.

– Ну, уж если отец ничего не смог сделать…

Публикола положил на стол возле домашнего жертвенника трехгранный кинжал. Его вручили Лукреции, узнав, что нынешней ночью она подверглась поруганию, муж – Коллатин, двоюродный брат – Публикола, и отец – Спурий Лукреций Триципитин. В случае, если б у Лукреции дрогнула рука, и она не смогла бы правильным образом лишить себя жизни, дело обязан был довершить отец. Таков римский обычай. Но на старика Триципитина надежда оказалась плоха. Он лишь проливал слезы. А Лукреция, вместо того, чтоб убить себя, требовала мести насильнику.

– Вообще-то ты сам виноват, – сказал Публикола. – Нечего было встревать в этот дурацкий спор о том, чья жена красивей, притаскивать Секста в Коллацию и показывать ему жену. Ты же знаешь, какой он кобель.

– Я виноват? Секст, конечно, кобель, но… сучка не захочет, кобель не вскочит. Могла бы при чужом мужчине вести себя так, чтоб он не разохотился. Или выставить у дома охрану.

– Ну и что теперь делать? Даже если мы перебьем всех рабов в доме, чтоб не разболтали, Секст все равно станет хвалиться своим подвигом. Позор ляжет не только на тебя, но и на нас.

Коллатин задумался.

– Конечно, огласки надо избежать любой ценой, однако…. Знаешь, это даже хорошо, что она не захотела заколоться. Это бы косвенным образом подтвердило слова Секста. А так… мало ли чем бахвалятся мужчины во хмелю.

– Но ведь она требует мести.

Щека Коллатина гневно дернулась.

– Месть! Глупая женщина. Первейшая римская добродетель – это верность. Для женщины – верность мужу, для мужчины – верность царю. Она не сумела сохранить верность мужу, и думает, что и я нарушу верность! Неужели римлянин поступится благом Рима из-за воплей слабой женщины? Мы все должны следовать примеру Горация.

– Это не совсем подходящий пример. Сестра Горация как раз сохраняла верность жениху. За что брат ее и заколол.

– Потому что благо Рима было превыше! А сейчас ради блага Рима первейшее, что нам необходимо – захватить Ардею. Гарантами этого выступают Луций Тарквиний и его сыновья. Ссора внутри царской семьи привела бы нас к гражданской войне и оставила бы беззащитными перед лицом противника. Я не могу этого допустить. Нужно замять скандал. Любой ценой, – повторил он.

– Но Лукреция? Как ты собираешься заставить ее молчать?

Коллатин хлопнул в ладоши. Вошедшая рабыня, повинуясь приказу, невысказанному, но явному, принесла вина. Не местного, с виноградников Коллации, а привозного, хиосского. Разлила вино в кубки и боязливо удалилась.

Публикола потянулся к кубку, но Коллатин жестом остановил его. Он снял с шеи мешочек из выделанной кожи, висевший на шнурке. И высыпал содержимое мешочка в вино.

– Прошу тебя, отнеси это Лукреции, и скажи, что ей необходимо выпить доброго вина, чтобы успокоиться. Я не хочу доверять этого рабам. Из твоих рук она примет кубок.

– Но… что ты туда высыпал?

– Средство, которым однажды в добрую минуту поделилась со мной тетушка Туллия. Я никогда не использовал его – все-таки это не по-мужски, да и не по-римски, мы предпочитаем меч или кинжал. Однако в данном случае аконит будет уместнее.

– Ты уверен?

– Конечно. Она уснет и не проснется. Никакого скандала, никакого позора для семьи. И мир в царстве будет сохранен.

Последний довод оказался решающим. Публикола взял кубок и вышел. Коллатин смотрел ему вслед. Он не сказал свойственнику, что высыпал в вино не весь яд, что был в мешочке. Валерий – верный человек, но слишком уж простодушен. Не стоит делиться с ним всеми планами.

Случившееся задело Коллатина сильнее, чем он хотел показать. И он знал, что безусловно отомстит за бесчестие.

Но не сейчас.

И не так, как поступили бы многие иные на его месте.

Все, что он говорил Публиколе, было правдой – или тем, что Коллатин полагал правдой. Царская власть должна быть незыблема, род Тарквиниев должен быть един. А вот кто именно из Тарквиниев будет сидеть на троне – это отдельный разговор.

В необходимости единства рода он сумел убедить тетку Туллию. И старая негодяйка-отцеубийца ему не только поверила и вручила яд, но и объяснила, в каких количествах его надо подсыпать в питье. Мнилось ей – таким образом дорогой племянник Коллатин защитит ее сыновей от врагов.

Что ж, можно сказать и так. Ибо кто худшие враги сыновьям Тарквиния Гордого, чем они сами?

И Рим по-прежнему останется под властью династии Таркиниев.

Публикола вернулся. Он был мрачен.

– Лукреция выпила вино и уснула.

– Вот видишь, все уладилось наилучшим образом. Триципитин слишком стар, он ничего не заподозрит. Хорошо, что я не пригласил нынче Юния Брута. Я встретил его по дороге из лагеря, и он настойчиво навязывался ко мне в гости. Брут – весьма достойный человек… но тупица есть Тупица.

– Все же нехорошо как-то получилось, – с сомнением в голосе произнес Публикола. – По отношению к Лукреции.

– Что ж, мы воздадим ей посмертные почести. Поставим ей роскошную гробницу… даже памятник. И напишем «Univira, domestida, lanam fecit».[2] Разве может быть лучшая эпитафия женщине? Добродетель восторжествует.

После расчистки с трудом прочитывается первоначальная надпись: Male perdat, male exseat, male disperdat. Что можно перевести как «злой (ему?) конец, злая (ему?) смерть, злая (ему?) гибель». Окончание надписи испорчено, и кому она посвящена, не представляется возможным установить. Высказывалась предположение, что это фрагмент заклятия, обращенного к Прозерпине, но это противоречит тому, что мы знаем о римлянах периода Первого царства, избегавших в эпиграфике упоминания о подземных богах. Кому принадлежала гробница, также не установлено.

Ученые записки Капуанского университета, «Памятники периода первых двенадцати царей».