Читать книгу Хозяин маяка - Наталья Росин - Страница 2

2011 год

Мама упорно не хотела идти на похороны, но после долгого скандала, отголоски которого доносились до Аделаиды, свернувшейся комочком в постели, согласилась. Ради отца.

Никогда еще стены старого дома не видели такого количества людей. Почти все жители городка пришли, чтобы напоследок взглянуть на таинственную Розу, которая годами избегала их общества.

Аделаида сновала между бродящими в полупьяном состоянии людьми в черных одеяниях и пыталась поймать, запечатлеть в своем теле и памяти последнее, что осталось от бабушки. Тогда-то она и нашла ее – потемневшую от старости страницу из дневника.

Это произошло случайно. Аделаида спряталась на лестнице, ведущей на чердак дома. Слушая мерный гул снующих внизу людей, она колупала обои на стене, вспоминая последние дни, проведенные с прабабушкой.

Сколько Ада себя помнила, Роза всегда питала особую страсть к морю. Она рассказывала легенды о русалках и пиратах, смакуя каждое слово, как вкуснейшие виноградины. Эту любовь прабабушка передала и внучке.

Аделаида улыбнулась и погладила карман траурного платья. Она аккуратно достала из кармана хрустальную статуэтку с русалкой на камне. Аделаиде чудом удалось пронести ее незаметно от мамы. Та была слишком увлечена демонстрацией своего недовольства отцу.

Девочка нежно погладила русалку, и та ответила ей успокаивающей прохладой. Хрустальная, окрашенная в нежно-голубые и зеленые цвета, статуэтка стала для Аделаиды настоящей реликвией. Ведь девочка получила ее в тот день, когда видела прабабушку в последний раз.

На полупрозрачную головку русалки капнула слеза. Аделаида спрятала статуэтку и утерла слезы рукавом. Прабабушка не любила, когда она плакала. И точно не одобрила бы слез по ней самой.

Насупившись, девочка продолжила ногтем колупать стену. От досады она сильнее дернула за одну из обоин. Та легко отделилась от стены, словно ждала этого мгновения все эти годы. А под ней Аделаида нашла ее – тайну, спрятавшуюся в стенах старого дома. Письмо на обычном листе в клеточку. Пропитанное чувством вины признание в убийстве той, кого Аделаида боготворила.

2 августа, 1954 год

Боль поглотила все мое сознание. Она вырывается из груди и усиливается с каждым вдохом. Словно в теле застрял нож, причиняющий боль при малейшем движении.

Сначала я перестала гулять по утрам. Потом радоваться светлому небу и солнцу. Затем это небо и солнце, а также улыбки и разговоры стали причинять боль. Сначала болела душа, а сейчас тело.

Дом не дает мне забыть о том, что я сделала. Его стены душат меня, давят и тискают. Я просыпаюсь по ночам и гляжу на маяк, что с осуждением смотрит на меня через окна. И уже не в силах отказаться от этого извращенного удовольствия. Чем больнее мне находиться в этом доме, тем больше я боюсь потерять его.

Кто я без этого дома? Без его оглушительной тишины? Кто я без напоминания о том, что сделала? Кто, как ни этот дом, расскажет мне, что я на самом деле из себя представляю?

Я пыталась убежать. Много раз придумывала планы, как накоплю денег, соберу вещи и просто уйду, не оглядываясь. Один раз у меня почти получилось – я доехала до вокзала и даже взяла билет на поезд. В тот самый день, когда поняла, что больше никогда тебя не увижу. Сидя на перроне, я думала только о тебе, Якоб.

Вспоминала твою улыбку, сказку про русалку, врученную на мой День рождения. Вспомнила, как мы купались на закате в бесконечно темном и тягучем море. Как ты гладил большим пальцем мою ладонь, говоря с лукавой улыбкой: «У тебя две линии брака, ветреная ты девчонка».

Как же я тогда хотела сказать, что ты ошибся. Что я не заслуживаю тепла, которым ты меня одаривал. Что из-за трусости и глупости я малодушно попалась в искусно расставленные сети. И это убило тебя.

Я вспомнила все те жалкие крохи счастья, что пережила вместе с тобой, милый Якоб, в этом изысканном, но пустом доме, заросшем старым плющом. И поняла, что если уеду сейчас, то убью тебя снова.

Ведь только пока я жива, пока помню твою улыбку и теплые глаза, помню, как солнечный луч золотил не успевшие загрубеть волоски на твоей щеке, помню запах соли, исходящий от твоей кожи… пока я помню все это, пока чувство вины терзает меня, пока я чувствую эту боль – ты можешь пожить еще немного.

Это мое искупление, милый Якоб. Я вернулась в этот дом с твердым решением остаться здесь до конца своих дней. Ты проживешь столько же, сколько и я. И окончательно умрешь только вместе со мной.

Я заберу всю боль и счастье, оставленные тобой, с собой в могилу. И, надеюсь, после этого мы встретимся. Тогда я смогу исполнить данное тебе обещание: навечно быть с тобой рядом.

Твоя Роза

Дочитав старое признание прабабушки, чье тело лежало на первом этаже под саваном, Аделаида почувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Она медленно поднялась, прижимая к груди затвердевший от засохшего клея листок.

– Ада! – раздался снизу злой шипящий окрик мамы. А следом – нервные шаги.

Девочка аккуратно сложила листок и спрятала его в карман. Мама, которая и без того злилась на Розу, точно не должна была увидеть ее признание. Аделаида поправила платье и сбежала вниз по ступенькам.

Она врезалась в маму, уже поднимающуюся на чердак. Аделаида ойкнула и подняла глаза. Лицо мамы пылало от ярости. Она схватила Аду за запястье и потащила за собой.

– Куда? – пискнула девочка.

– Мы уходим, – сухо бросила мама. – Достаточно уже почестей воздали этой…

Мама резко оборвала фразу, словно боялась сболтнуть лишнего. Аделаида, быстро перебирая ногами, задумалась. Теперь, когда она знала, что в жизни прабабушки была какая-то страшная тайна, слова мамы казались не случайными. Как и ее неприязнь… Знает ли мама что-то о прошлом Розы?

Они так быстро пролетели мимо поредевшей толпы провожающих, что Ада успела только мельком заметить расстроенное и недоумевающее лицо отца. Яростно толкнув дверь, мама сбежала по ступенькам. Ада, едва поспевая за ней, чудом не грохнулась прямо на раскисшую после дождя землю.

– Вер, ну что такое опять? – пробормотал отец, вышедший вслед за ними.

– Ничего! – сквозь зубы прошипела мама.

Взглянув на дочь, она приблизилась к мужу и что-то быстро зашептала. Ада перестала дышать, лишь бы расслышать слова мамы. Но сумела выхватить лишь одну фразу:

– Я же говорила, что это ничем хорошим не закончится! Все всё знают, один ты будто ослеп.

– Вер, ничего страшного не случилось. Поговорят и забудут, – твердо произнес отец, взяв маму за плечи. – Я пойду заберу куртки, а ты пока успокойся. Ладно?

Дождавшись кивка, отец ушел в дом. Злость мамы сошла на убыль. Теперь она выглядела испуганной и бесконечно усталой. Словно до этого держалась только на ярости. Но тут мама взглянула на Аду.

Ее глаза округлились от ужаса. Она быстро подошла к Аде, указала на ее карман пальцем и ледяным голосом спросила:

– Что это?

Похолодев сердцем, Ада опустила взгляд. Из кармана платья торчала головка хрустальной русалки. Девочка попыталась затолкать статуэтку глубже, но мама оказалась проворнее. Она выхватила русалку из кармана и приблизила ее к лицу, чтобы разглядеть получше.

– Что это? Последний раз спрашиваю, – голос мамы посуровел.

– Р…реликвия, – произнесла Ада, чувствуя подступающие к горлу слезы.

– Где ты ее нашла? – вкрадчиво произнесла мама.

– Вер, да оставь… – попытался вмешаться вернувшийся из дома отец.

– Нет! – вскрикнула мама и затрясла русалкой перед лицом Ады. – Где ты ее взяла?

Ада подняла глаза, наполненные слезами. Ей не пришлось отвечать – мама сама все поняла. Ее глаза потемнели от злости и страха. Она быстро двинулась в сторону обрыва, внизу которого беспокойно колыхалось кобальтово-синее море.

– Нет-нет-нет! – взмолилась Ада.

Девочка бросилась за мамой, шагающей чеканно и решительно. Ада вцепилась в ее руку, пытаясь достать свою драгоценность. Но пальцы мамы словно превратились в сталь.

– Мам, ну пожалуйста! Прости меня. Только не надо… – задыхаясь, произнесла Ада.

– Чтобы духу этой старой ведьмы не было в нашем доме! – крикнула мама в ответ.

Она подняла руку с зажатой в кулаке статуэткой, завела за голову и изо всех сил швырнула русалку в море. Подбежав к краю, Аделаида в ужасе смотрела, как ее реликвия, свет их семьи, блеснув в последний раз печальными зелеными глазами, скрылась в синеве.

Внутри Ады что-то рухнуло. Слезы остановились. Опустошенная, она смотрела вниз. Единственное, что осталось – это только обреченное понимание, что теперь уже ничего не будет хорошо.