Читать книгу Сказочный попадос - Наталья Шевцова - Страница 7

Да уж Сатана, на то он и Сатана, чтобы знать какой именно подарочек подсунуть, чтобы жизнь ведьме малиной не казалась! И я, конечно, понимаю, что дарованному коню в зубы не смотрят, но дарованной птице я в следующий раз в клюв обязательно посмотрю! Потому что такой нытички, бухтилы и просто зануды, как птица Могол, реальный мир, на его же счастье, – еще не видывал! А началось все с того, что эта лживая нахалка заявила, что я, видите ли, тяжелая! Нет, ну это же надо было такое придумать! Для Матильды моей всегда была самый раз, так это притом, что тогда я при теле была! А теперь бестелесная и тяжелая! Потом она начала ныть, что у нее ножки болят… На что я ей предложила крылышки расправить и крылышками бряк-бряк-бряк-бряк и ножки болеть не будут! И тут выяснилось, что и крылышки у нее тоже болят! И что она три дня не евши и пять дней не пивши! И тут я сорвалась…

– Неуважаемая, довожу до вашего мнения, что в отличие от вашего контракта, в моем – не прописано, что я не могу нанести вам тяжких душевных увечий! Поэтому не нарывайтесь!

– А в моем, зато, не прописано, что я не имею права защищаться, если на меня нападет ополоумевшая Диана де Тайльбур, – обратила птица мое внимание на весьма невыгодное для меня обстоятельство. – Так что давай, рискни душевным здоровьем, хозяйка, новая, временная, недоделанная! – выпятила она грудь.

Оценив, как и в прошлый раз, свои шансы, как абсолютно никакие (и это если без лишнего самоумаления и самоуничижения) на то, чтобы выстоять против этой зловредной пернатой мутантши, я сдалась: – Хорошо. Давай по-хорошему, что ты хочешь в обмен на доставку меня в реальный мир?

– У-у-у-у-у! Как ты запела! Только я так сразу не могу! – завиляла хвостом эта паршивка. – Мне нужно поду-у-у-ууумать!

– Думай, – милостиво разрешила я. – Но учти, что каждую секунду пока ты думаешь, у меня портятся и портятся нервы, а это приравнивается к ущербу здоровья, – теперь уже я сладеньким голоском сообщила ей об неучтенных ею обстоятельствах.

– Ладно, – теперь пришла очередь птицы уступить мне. – Я ведь могу лететь и думать…

– Хммм! – обрадовалась я. – Можешь же, если захочешь! – И наивная и самоуверенная я с видом победителя водрузила себя на спину птицы.

– Ой, крыыыыыылышки бооляаааааат, ой нооооооженьки гудяат, – невыносимо визжа, явно намеренно искажая звучание, завыла птица-великан, взмывая в облака.

– Хорош вопить, чревовещательница! У меня сейчас уши взорвутся, перепонки полопаются, и нервы не выдержат и порвутся! – абсолютно честно предупредила я, потому что именно так, я себя чувствовала.

– Нервы, уши и перепонки?! Да ты что?! Неужели все так плохо?! – саркастически поинтересовалась эта ехидна в перьях. – Однако, вот незадача… тебе никто не поверит, потому что сладкоголосая я! – противненьким ласково-сладеньким голоском сообщила птица. – У любого спроси. И тебе ответят: «Птица Могол – сладкоголосая!» То бишь, душевный вред причинить не может. – После чего она на минуту задумалась и хитро добавила: – Хотя, если в контракте где-то указано, что я не имею права петь, то я, конечно, тут же заткнусь, – прочирикала эта подло-крутозаваренная недопевица. – И завыла с новой силой: – Ой, голоооооовушка болииииит, ой хвооооостик мой гудиииииит…

– Ди, она правду говорит, – нерадостно вздохнул Жульен, летящий рядом с ней на призрачном летучем пегасе. – Могол обладает почти таким же чарующе-прекрасным голосом, как и птица Сирин4.

– А я праааааавду гаварюууууууууууу, патамуууууууу что чеээээстнаяааааааааа-Ах! – немного сменила репертуар птица, но затем опять завыла привычное: – Ой, крыыыыыылышки бооляаааааат, ой нооооооженьки гудяат… Ой судьбаааааа моя горемычнаааааая, ой жизня мая да не радостная!

– Ди, извини, что оставил тебя так надолго! – услышала я пискляво-запыхавшийся голос Уша. – У нас с Ыш в библиотеке дел невпроворот. А все до одного этот гад звезданутый звездами насыпал!

– Это Звездный Дракон, который? – хмыкнула я, пытаясь перекричать утробное визжание ёперной дивы, которая в данный конкретный момент жаловалась на боль в коготках и клювике.

– Он самый, эксплуататор бессовестный! – сквозь зубы прошипел мышонок. – Но мы с Ыш решили, что она там сама как-нибудь, но уж справится, а я при тебе. А то пропадешь же без наших мудрых советов и наставлений! И, как вижу, мы были с ней правы! У Могол есть только одно, но очень слабое место! И, если придумать, как его использовать, то она для тебя что захочешь, сделает…

– Уш, просто говори уже! – рыкнула я, потому что птица как раз затянула припев, причем перейдя на особо извращенную сверхзвуковую тональность: – Ой, крыыыыыылышки бооляаааааат, ой нооооооженьки гудяат… Ой, голоооооовушка болииииит, ой хвооооостик мой гудиииииит…

– Она в птенцах своих души не чает! – кричал во всю свою мышиную глотку Уш, пытаясь перекричать ни с чем несравнимое визжание, от которого, если бы я была во плоти, у меня бы уже кровоточили уши, а глаза бы вылезли из орбит.

– К птенцааам твоим хочешь, слетаем! – завопила я что есть мочи, пригнувшись к могучей шее птицы.

– К птенцам? – переспросила, мгновенно прекратившая завывать птица.

– Да, к птенцам!

– Выкрали моих птенцов! – И запела, но теперь уже чарующим голосом, от которого и меня, и Жульена и даже Уша тут же в сон начало клонить: – Выкрали моих рооооодненьких, моих любименьких, моих маленьких…

– Ди! Нельзя, чтобы она так пела! – пропищал, из всех сил сдерживая зевок Уш. – А то мы уснем, причем крепко-крепко! И свалимся! А мы высоко летим! Далеко глядим! Ой, это уже не из той оперы! В общем, делай что-нибудь!

– А почему, чуть что, так сразу я, – лениво зевнула я. В сон клонило немилосердно и не хотелось не то, что с птицей связываться, но даже сидеть и то не хотелось, хотелось прилечь на бочок и сладко заснуть…

– Ди! Повторяю! Если уснешь, то свалишься! А почему ты? Да, потому что птица только тебя и послушается! – самоотверженно пищал, выбиваясь из сил летучий мышонок. Но зря старался, потому что я уже свалилась… Само собой разумеется, увлеченная своим горем птица того, что она потеряла меня, не заметила и потому полетела себе петь и страдать дальше в гордом одиночестве. А что касается меня, то с ладошками под щечкой и сладко посапывающая я… была спасена доблестным рыцарем Жюльеном де Дюпри. Однако, его пегас, который тоже успел слегка прикорнуть, и теперь был спросонья, то есть, пребывал в состоянии повышенной раздражительности и сварливости, двойной ноше, которая была ему совершенно не под силу, совершенно не обрадовался. Однако, сначала он спланировал на землю, после чего долго и воодушевленно рассказывал своему наезднику, что он думает о нем и обо мне, в частности. Кроме того, он напомнил Жюльену устав, в котором черным по белому написано: «беречь и заботиться о вверенном тебе призрачном пегасе, превыше себя самого, поскольку призрачные пегасы – это намного более редкий вид сущностей, чем призрачный демон…» О птице Могол он, кстати, не упомянул ни словом. Думаю, это потому, что на нас срываться ему было выгодней с точки зрения получения обратной связи, все-таки мы были здесь у него под крылом, а птица Могол… Вот именно: кто его знает, где она летает, эта Могол. В общем, упоминать, что при таком раскладе, поспать мне не удалось, полагаю, будет лишним? О да! Вы правильно поняли: я слышала и запомнила практически все нецензурные аля-«только настоящие долб… в смысле болваны, делают это» залихватские обороты и выражения, которыми наградил Жульена редкий вид призрачных сущностей. Особенно запомнилось, как редкий вид призрачных сущностей послал маркиза в неизгладимо-витиеватое-эротическое путешествие в компании свиноматок и дойных коров куда-то в подземелье зеркального исправительного заведения «Искупление». А еще были вольноречиво-извращенные в своей интерпретации оскорбления чести, достоинства (особенно достоинства) и силы (силе досталось почто столько же, сколько и достоинству) Жюльена, временами переходящие в прямо таки уничижительные инсинуации о склонности достопочтенного маркиза к интимным связям с одноклеточными. Прилагательное «достопочтенный» пегасом, естественно, произносилось с такой долей ядовитого сарказма, что в нем вполне можно было бы захлебнуться. Кстати, судя по профессиональному изложению, пестрившему подробными описаниями, пегас в теме интимных связей многоклеточных с одноклеточными здорово разбирался. Мне даже грустно стало, такой талант и не по специальности трудоустроен! Кстати, мне, как я уже упоминала, от «красноречивого» редкого призрачного вида тоже досталось. Однако, оскорбления и инсинуации в мой адрес однозначно уступали и в живости, и в яркости, и в воодушевлении, а значит и в оригинальности тем, что достались маркизу, а потому не достойны упоминания.

И все же, как не злобен и несправедлив в своем гневе был пегас, но он спас мне жизнь, а Жюльену запас энергии лет так на сто, не меньше. Он мог ведь и кувыркнуться на лету, чтобы сбросить нас и сберечь по максимуму запас своей энергии, но он не сделал этого. Вместо этого, он, хотя и надорвался, но дотянул нас в целости и сохранности до земли. Вот поэтому-то мы и принимали все его подчас даже не оскорбления, а просто мордоплюйство и грязные намеки с независимо-несломленным, но благодарно-виноватым видом. И принимали бы долго и упорно, если бы не…

Птицы вдруг сорвались с ветвей и, тревожно крича, разлетелись в рассыпную кто куда. Обернувшись на переполох, я непроизвольно вдохнула, да так и застыла с открытым ртом: разгоняя облака, прогибая кроны деревьев, и срывая почти под чистую весь, попавшийся ей на пути лиственный покров, неслась невидимая, но ясно ощутимая, как ураганный ветер, призрачная тень. Что касается звукового сопровождения, то оно было соответствующим, то есть: ее полет сопровождался треском веток, зловещим завыванием и свистом ветра, смешанного с пронзительными визгливо-скулящими потусторонне-утробными то ли стенаниями, то ли рыданиями. Тень была пугающе необъятной и кошмарно реальной. И, само собой разумеется, призрачная тень обрушилась на меня со всей свой мощью без какого либо предварительного предупреждения или там «раз, два, три, четыре, пять – я иду искать», просто взвизгнула-всхлипнула совсем рядом и налетела ураганом…

Однако на ее пути встал Жульен:

– Ди! Ни в коем случае не позволяй этому порождению тьмы даже мимолетно коснуться тебя! Для тебя это верная смерть! – прокричал он, направляя в невидимого противника разряды молний, которые алмазными, рубиновыми, янтарными и сапфировыми клинками вонзались в энергетическое поле тени, от чего по ней, как трещины на разбитом стекле разбегались в разные стороны огненные потоки. Тень совсем как-то по-человечески взвыла от боли, и на мгновение мне показалось, что в огненных сполохах зарева я увидела перекошенное от ярости… женское лицо.

Полагаю тут необходимо сделать небольшое отступление, чтобы объяснить насчет моей смерти. То, что я, на данный момент, числилась среди духов, не означало, что я была также неуязвима, как и не обремененные телом души. Они как вы уже поняли, поднакопив достаточное количество энергии, могли восстанавливаться снова и снова и становиться могущественнее и могущественнее. Хотя, пожалуй, я неправильно выразилась, если сказать точнее, то уязвимой была моя возможность вернуться в стан живых. И как только я сюда попала, это было первое, чем озадачились, Ыш и Уш. Они тогда очень долго рылись в бумагах и совещались, но, в конце концов, вынесли неутешительный вердикт. «– Если в астральном или зеркальном мирах, – объявили они, – мой дух хоть однажды развеют или уничтожат каким-либо другим способом, то вновь как энергетическая сущность, я, конечно же, восстановлюсь, но в мир живых – дорога мне будет закрыта навсегда!».