Читать книгу Свидание в Хэллоуин - Наталья Солнцева - Страница 5

Глава 2

Оглавление

Камышин.

Незадолго до описываемых событий

Иде Вильгельмовне Гримм не спалось – в такие утомительные ночи она, измучившись, садилась перед зеркалом в массивной бронзовой раме, зажигала свечу и долго всматривалась в помутневшую от времени амальгаму: из золотистой мглы на нее взирала хорошо сохранившаяся худощавая шатенка с проблесками седины в густых волосах, с глубоко запавшими глазами и орлиным носом. Ида Вильгельмовна называла свое отражение Ади – то же имя, только наоборот. Все в жизни имеет обратную сторону, скрытую от любопытных глаз. Ади существовала в мире зазеркалья и зачастую могла ответить на те вопросы, которые госпоже Гримм были не по зубам.

– Ну, что молчишь? – вопрошала своего зеркального двойника дама с орлиным профилем. – Долго нам еще ждать?

Зеркало досталось ей от матери, в замужестве баронессы Гримм, вместе с фамильными драгоценностями, дорогой раритетной мебелью и саксонским фарфором. Еще семь лет назад Ида Вильгельмовна проживала в Германии, в маленьком чистеньком городке на берегу Эльбы, и не помышляла о переезде в Россию. Однако пришлось.

Она приобрела небольшой, но комфортабельный дом в Подмосковье и поселилась в нем одна. От прежних хозяев к ней перешел сторож Тихон – молчаливый бородатый крепыш, который выполнял также обязанности дворника, занимался мелким ремонтом и прочими хозяйственными делами. Тихон проживал тут же, в летней кухне, домой в поселок уходил раз или два в месяц на сутки: проверить, все ли в порядке. Семьи у него не было, никакой живности тоже – собаку и ту отдал соседям, поэтому работа на госпожу Гримм составляла весь его интерес и единственный источник дохода.

Увы, стирку, стряпню и уборку комнат Тихону не поручишь, да и разговаривать с ним было не о чем, и потому вскоре у баронессы появилась компаньонка: собеседница, кухарка и горничная в одном лице. Молодую женщину звали Эльза. Возможно, госпоже Гримм понравилось ее имя, нетипичное для русских; возможно, сама девушка – высокогрудая, с тонкой талией и стройными ножками, голубоглазая, с красивым личиком, обрамленным светлыми волосами. Такое прелестное создание вполне могло появиться на свет в респектабельной немецкой семье. Удивительно, что Эльза увидела свет в захудалом поселке, затерянном среди елей и сосен, где зимой улицы тонули в снегу, а летом по дорогам бродили куры. Сады за некрашеными деревянными заборами заросли диким крыжовником и смородиной, яблоки и груши родились мелкие, кислые и твердые. Живописное озерцо, куда спускались огороды, обмелело, покрылось ряской; по его берегу зеленел камыш. Одинокие рыболовы скучали, забросив удочки с черных мостков, – не ожидая улова, а просто убивая время. Мужики, которые не уехали в райцентр или в столицу на заработки, беспробудно пили, дымили дешевыми сигаретами, часто и громко ругались, случались и драки. Постепенно спивались и женщины – на их одутловатые, синие лица было особенно страшно смотреть.

Какая-то строительная фирма взялась было возводить на окраине поселка коттеджи европейского типа, но вскоре благое начинание захлебнулось – то ли деньги кончились, то ли здешние места не приглянулись состоятельной публике. Дома покупали вяло, неохотно, и фирма ограничилась одним рядом строений, не проложив даже хорошей асфальтированной дороги от трассы до Озерной улицы. Вообще в поселке преобладали водно-растительные названия – переулки Садовый и Березовый; улица Заречная, хотя «река» представляла собой журчащий на дне оврага мутный ручей; улица Прудки, проезд Чистый Ключ. Странно…

Сам поселок назывался Камышин, железнодорожной станции здесь не было, только автобусное сообщение, разбитые дороги, весной и осенью повсюду непролазная грязь, зимой снежные заносы… Глушь глушью. Даже летом в Камышин почти не приезжали вездесущие дачники, не снимали у местных жителей комнат, не привозили на парное молоко и свежие ягоды бледных городских детей.

Ида Вильгельмовна неспроста выбрала сие тихое местечко: при ее образе жизни Камышин был идеальным вариантом. Тут малолюдно, спокойно, сама она остается в тени, зато у нее все на виду.

Эльза напоминала ей благовоспитанную бюргерскую дочку, хотя те и в талии пошире, и в работе проворней. Впрочем, последний недостаток поправим. Главное – девушка старается, из кожи вон лезет, дабы понравиться хозяйке. Баронесса легко угадала ее незатейливые мечты: если фрау Гримм будет ею довольна, то заберет белокурую горничную с собой в Германию. Глупышка! Совсем ничего не понимает.

Эльза не спрашивала, с какой целью эта немка приехала в Россию, сколько здесь пробудет и почему решила обосноваться именно в Камышине, – она побаивалась строгой и замкнутой хозяйки. От ее пронизывающего взгляда девушку пробирал озноб. С другой стороны, Ида Вильгельмовна была щедра, не придиралась по пустякам и терпеливо объясняла, что требуется от Эльзы. Когда компаньонка задерживалась допоздна, ей разрешалось ночевать в гостевой комнате. Постепенно девушка привыкла к баронессе, все реже отлучалась по своим делам и уже не представляла себе иной жизни.

– Не надоело батрачить на заграничную богачку? – возмущались знакомые и родня Эльзы. – Что она забыла в глухом Камышине? Не иначе как шпионка, или… наркодилерша! Эта твоя фрау или подпольно распространяет какую-нибудь отраву, или людьми торгует!

– Чего вы на нее взъелись? Она хоть в душу не лезет и платит исправно, – огрызалась девушка.

Ей самой не давал покоя вопрос, зачем баронесса из благополучной Германии прикатила в забытый богом поселок. Эльза украдкой пыталась следить за хозяйкой, но тщетно. Та, казалось, жила уединенно, никуда не выезжала; гости у нее появлялись крайне редко, в основном летом, и все – люди обеспеченные, на своих машинах. Они закрывались в кабинете Иды Вильгельмовны, вели долгие беседы, при этом говорили так тихо, что Эльза, как ни старалась, ничего не могла подслушать.

– Как тебе не противно быть прислугой? – не унимались доброжелатели. – Поезжай в Москву, поступай в институт, устраивай свою жизнь! Замуж там выйдешь: в столице-то женихи не чета нашим. Ты девка видная, пригожая, сразу парня себе найдешь. Это камышинские кавалеры через одного алкаши да бездельники, а в большом городе – большой выбор!

– На какие шиши ехать-то? Заработаю, тогда подумаю.

Перспектива переезда в Москву, учебы и выгодного замужества казалась расплывчатой. Не придется ли вместо этого стоять на рынке в любую погоду от темна до темна, торговать продуктами или шмотками, а потом, едва дыша от усталости, тащиться в снятую квартиру куда-нибудь в Митино или Братеево?

Что интересно, время, проводимое Эльзой у баронессы, не просто шло: летело стремительно. Годы мелькали, будто месяцы. Дождливыми осенними вечерами Тихон растапливал в зале камин, и госпожа Гримм смотрела на огонь, неторопливо беседовала с Эльзой, а та ловила каждое слово. Эти беседы она заслужила прилежным трудом и покладистым, незлобивым характером. Баронесса сумела оценить положительные качества своей работницы и платила ей не только деньгами. Разговоры с ней у камина Эльза не променяла бы ни на что другое. Хозяйка разбудила в ней глубоко запрятанные, дремлющие до поры чувства, о которых молодая женщина и не подозревала. А может быть, госпожа Гримм заронила в ее душу искру иного, нездешнего огня. Этот огонь, исподволь разгораясь, начал заполнять собой примитивный внутренний мир Эльзы, а затем и пожирать его.

– По-твоему, она настоящая баронесса? – донимала Эльзу младшая сестренка. – Или это все враки?

Но баронесса оказалась не вымышленной, а вполне реальной. Как-то раз, интуитивно уловив вопрос, который вертелся на языке компаньонки, Ида Вильгельмовна удовлетворила ее жгучее любопытство – рассказала немного о своей жизни. Ее мать была родом из обедневших дворян с немецкими корнями, до войны жила в Риге, перебивалась уроками русского и немецкого. Кстати, именно благодаря матери госпожа Гримм хорошо говорит по-русски – та словно знала, что дочери пригодится этот язык. Когда в Ригу вступили немецкие войска, мама познакомилась со своим будущим мужем – бароном Гриммом, он полюбил ее и увез в Германию, к родственникам. Там, в маленьком ухоженном поместье на берегу Эльбы, она родила ему дочь Иду. Семейство Гримм сочло брак с девицей сомнительного происхождения неравным и всячески препятствовало законному воссоединению любовников. Только после поражения Гитлера и разгрома Германии барон женился на своей избраннице, и они прожили душа в душу долгие годы. Вот такая романтическая история!

– Значит, ни братьев, ни сестер у вас нет? – робко поинтересовалась Эльза.

Баронесса отрицательно покачала головой.

– Я – единственная дочь.

Дабы избежать кривотолков, Ида Вильгельмовна намекнула, что в Россию ее привела жажда проникнуться духом предков, которые преданно служили российским самодержцам. В Камышине же она поселилась исключительно потому, что обожает тишину и покой, совершенно не выносит городской сутолоки, а загрязненный выхлопными газами и промышленными выбросами воздух вреден для ее здоровья.

Незаметно протекли шесть лет. На седьмой год что-то изменилось в атмосфере уютного дома баронессы – в воздухе витали то ли смутные тени прошлого, то ли тревога перед неизвестным грядущим. Хозяйка все больше молчала, как будто ожидая чего-то. Эльза стала чаще уединяться. Она то и дело отпрашивалась на день или два, уезжала на выходные и праздники, а отведенную ей комнату закрывала на ключ.

Обнаружив однажды запертую Эльзой дверь, госпожа Гримм была неприятно удивлена. Она подергала ручку, постояла, раздумывая, что бы сие могло означать, пожала плечами и тяжело вздохнула. Русская душа – потемки, и разгадать ее ох как непросто…

* * *

– О, черт! – выругался молодой человек приятной наружности, одетый в черную майку и спортивные штаны. Отлетевшая щепка чудом не угодила ему в глаз.

Он рубил дрова позади бревенчатого дома с верандой – собирался попариться в выстроенной год назад баньке. Сауна – это заморское развлечение, а для русского человека нет ничего лучше настоящего душистого пара. Плеснешь из ведра на раскаленные камни, аж сердце мрет! А венички березовые как пахнут! А квасок из дубовой бочки!

– Баньку топить будешь, Матвей? – спросил из-за забора соседский дед Прохор. Он мерз и кутался в телогрейку, осеннее солнце не грело старых костей. – Парная от всех хворей первейшее лекарство. Не то что городская ванна! Ляжешь в ее… чисто как в гроб. Спаси боже! У тебе спички есть?

Матвей подошел к забору, протянул деду зажигалку. Тот раскурил самокрутку, задымил, щурясь от удовольствия. Едкий дым резал глаза, но дед привык, пропитался табачными смолами, точно мумия, – желтый, высохший. Нынешним летом ему исполнилось девяносто два года, и он очень этим гордился.

– Не дождалася мене бабка твоя, Анфиса Петровна, – прохрипел дед. – Первая померла. Жаниться я на ей хотел, а она – ни в какую! Ты, говорить, не жаних – пень трухлявый. Хххе-е-е… ххххе-е-е-е… – сипло засмеялся он беззубым ртом.

Матвей любил подтрунивать над камышинским старожилом, но добродушно, без ехидства.

– Пара вы были бы – загляденье! – охотно поддакивал он. – Жаль, не довелось погулять на свадебке! Невесту господь к себе призвал; остался ты, Прохор, неприкаянный, без женского глазу, аки сирота.

Так, перебрасываясь шутками-прибаутками, молодой мужик рубил дрова, а старый попыхивал вонючим самосадом. Сам собой разговор перешел на баронессу Гримм, которая стала в некотором роде камышинской достопримечательностью. О чем еще было судачить двум умудренным жизнью людям? Слух о поселившейся на Озерной улице немке и ее чудачествах успел распространиться среди местных жителей. Весомую лепту в подобную болтовню внес Тихон. Иногда он захаживал к одной бабенке – мастерице по изготовлению чистейшего самогона – пропустить рюмочку-другую, и во хмелю язык его развязывался до неприличия.

– А правда, что немецкая барыня свою прислугу до смерти замордовала? – выпустил кольцо дыма Прохор. – Замучила девку непосильной работой? Народ шепчеть, она ее в погребе держала, на цепи, как собаку.

– Думаю, все не так мрачно.

– Куды ж она тогда подевалась? Сбегла, что ли?

Матвея мало интересовали поселковые сплетни, он поддерживал разговор только из вежливости. Все-таки Прохор – сосед, и когда Матвей долго отсутствовал, старик приглядывал за домом. С тех пор как умерла бабушка Анфиса, некому даже печку растопить зимой, а дом без тепла сыреет, стены покрываются плесенью… жалко. Сюда Матвей приезжал в отпуск или на недельку-другую, отдохнуть. Камышин привлекал его тем, что лежал в стороне от железной дороги и хорошего шоссе, и дачников здесь было мало. Выйдешь в лес или в поле – простор, благодать… будто и не существует на свете ни фабрик и заводов, ни супермаркетов, ни финансовых корпораций, ни запруженных транспортом проспектов, ни ночных клубов, ни казино, ни людской толчеи. Только нагретые солнцем травы, шум сосен, голоса птиц, стрекозы в прозрачном воздухе и высокое, чистое небо.

– Ты часом не оглох, парень? – возмутился дед.

– Я слушаю, слушаю…

Матвей жил в Москве, а в бабкин дом наведывался, когда выдавалось свободное время. Его волновали совсем иные проблемы, чем какая-то прислуга камышинской немки. Людей хлебом не корми – дай перемыть кости ближнему.

– Немка… энту… прибиральницу извела, – гундосил Прохор. – Теперя другую ищеть.

– Во-он что! Извела, значит… А ты в щелку подсматривал, да?

Старик глубоко затянулся и надолго закашлялся. Крепкий самосад с натугой выходил из легких. Давняя привычка курить входила в «здоровый образ жизни» Прохора, но в последнее время старика мучил кашель.

– Кто ж мене туды пустить? – прослезившись, вымолвил он. – Бабка Матрена сказывала, будто Тихон по пьяни проболталси…

– После Матрениного самогона черта лысого увидишь, не то что девку на цепи. Да и сама Матрена выпить не промах! Вдвоем сочинили страшную историю, а ты уши развесил.

– Верно, – захихикал Прохор. – Может, и вреть вражья баба… только в хлебной лавке толкують, что никто из нашенских к немке в услужение не пойдеть! Боятся. Я вчерась сам слыхал…

Уже наслаждаясь в бане травяным паром и похлопывая себя березовым веничком, Матвей улыбнулся азарту соседа – за девяносто перевалило, а старик еще живо интересуется местными сплетнями.

Напарившись, молодой человек вышел в предбанник, хлебнул кваску, растянулся на деревянной лавке и закрыл глаза. Из головы, как ни странно, не шел разговор с Прохором. Вот пустобрех! Сумел-таки заронить искорку любопытства в равнодушный ум Матвея. Если даже он не остался беспристрастным к болтовне о камышинской немке и ее компаньонке, то что уж говорить об обывателях. Какие в поселке развлечения? А тут хоть душу отвести можно!

Господин Карелин был вполне обеспеченным человеком, ему хватало средств на жизнь, которую он вел: без излишеств, без стремления пустить пыль в глаза окружающим, без завистливой тоски по дорогой иномарке или загородному дворцу. Его устраивала просторная городская квартира на Покровке, интересная работа и увлечение, которое привил ему отец, – возня с «трудными» подростками. Матвей любил наставлять на путь истинный пацанов в возрасте от двенадцати до семнадцати лет, причем делал это ненавязчиво, в виде игры: собирал небольшую группу ребят и учил их выживать в экстремальных условиях – без спичек добывать огонь; ориентироваться на местности по солнцу и звездам; отыскивать воду и делать ее пригодной для питья; сооружать из подручных средств укрытие; спрыгивать с высоты, оставаясь невредимым; оказывать первую помощь пострадавшим; защищать себя в уличной драке… и прочим премудростям. Бывший военно-спортивный клуб «Вымпел» охотно предоставлял ему помещение для занятий за чисто символическую плату, и некоторые воспитанники клуба присоединялись к группе Матвея, составив со временем надежный и отлично обученный костяк. Взрослея, парни исполняли обязанности инструкторов и помощников в длительных пеших походах, вылазках в горы или речных путешествиях на плотах и катамаранах.

По образованию Матвей, как и его отец, был не педагогом, а инженером, поэтому не применял «школьных», менторских способов воздействия на ребят, легко находя с ними общий язык.

Отправившись на заслуженный отдых, старший Карелин без сожалений расстался с Москвой и подался с супругой в Краснодарский край, где покойный тесть оставил зятю и дочери ухоженный домик, окруженный большим плодоносным садом, виноградник и лохматого пса Кудлая.

Матвей любил родителей, но, когда они уехали, не заскучал: отец сумел закалить его характер, приучил к самостоятельности в решениях и поступках. К тому же пришлось взять на себя всю организационную работу в частном конструкторском бюро «Карелин», которое теперь перешло к нему, поддерживать хорошую репутацию и не только не растерять постоянных клиентов, а и привлечь новых.

– Теперь ты сможешь жениться и привести в дом хозяйку, – сказала мать, целуя сына перед отходом поезда. – Пора обзавестись семьей. Кто-то же должен тебе готовить, гладить рубашки!

Она ни слова не промолвила о любви. Какая любовь? Люди сходятся, чтобы заботиться друг о друге: вдвоем легче выстоять в жизненных бурях.

– Конечно…

Матвей не хотел спорить – пусть едут со спокойной душой, – но поддакивал только для вида. На самом деле он не хотел связывать себя брачными узами, вряд ли найдется женщина, которая будет отвечать его требованиям. Да и насчет себя он не обольщался. Такой мужчина – не подарок.

Почему он вспомнил о родителях, лежа в предбаннике и вдыхая теплый дух хорошо прогретых бревен? Сама собой пришла другая мысль – о компаньонке камышинской немки. Сдается, он еще услышит о ней…

Свидание в Хэллоуин

Подняться наверх