Читать книгу Не по лжи. Стихи и пародии - Наталья Тимофеева - Страница 2

Россия – чёрно-белое кино

И сумерек закатных отголосок

В моей душе болезненно-срамно

Аукается изредка без спроса.

С ума сойти, вся жизнь прошла за так!

Служение, слежение и… точка.

Был лишь однажды маленький затакт

Внутриутробный, в бюллетене строчка.

От первой боли – до вселенской лжи,

От перекрестья рам оконных – к двери,

Что мир иной за скрипом сторожит

И сердце, пригвождённое к потерям.

Что знаем мы об ужасах времён

Царящих и коптящих инквизиций?

Да вот же, – рядом! Почерк изменён,

Но лица-то, – одни и те же лица!

Лишь убери туман из суеты

И ненавистных Богу наваждений,

Как расцветают алые цветы

Из крови перебитых поколений.

И я убита там давным-давно,

Успев лишь тенью обозначить тело…

Застирано пространства полотно,

И палачи орудуют умело.

Всё тот же ряд из красных кирпичей,

Экскурсовод стоит на месте лобном…

А воздух там, по-прежнему, ничей,

Перебывавший в царствии загробном?

По ком теперь звонят колокола?

Да ни по ком, – медь радуется меди.

Давно в России правда умерла,

А смерды ждут опричнины и плети.

Грехопаденье власти тем ужасней,

Чем больше эта власть гноит людей.

Кипят в сердцах невидимые страсти,

Но судей нет, и правды нет нигде.

Молчат рабы и, смахивая капли

С натруженных бессмыслицами лбов,

Опять ступают всё на те же грабли

С покорным равнодушием рабов

И ждут героя на коне и с саблей,

Что выскочит, откуда ни возьмись,

И снимет ею череп с шеи дряблой,

Лишь только хорошенько помолись.

Но нет героя, есть на солнце пятна,

Мучнистый лик луны и горький хлеб.

А глупость рабской сути необъятна,

А гнев тиранов злобен и свиреп.

Есть племя на просторах Азиопы,

Лишённое и слуха, и ума.

Оно живёт потребностями жопы,

А вместо сердца каждого – тюрьма.

Когда живьём едят аборигенов,

Они друг другу соль передают.

У них привычка быть рабами в генах,

Они несчастны, если их не бьют.

Они детей рожают на продажу

И радуются жвачке новостной,

А мрут с энтузиазмом, плачут даже,

Коль кто из них для власти не съестной.

Занятие их – быт горизонтальный

Перед экраном с ликами судьбы,

А гений их – плешивый конь педальный,

А будущее племени – гробы.

Но, если кто расскажет им про это,

Они того всем скопом застыдят,

Мол, песня наша вовсе не допета,

Не всех же наши гоблины съедят!

Простые деревенские ребята —

Обычные герои ГРУ

Живут в разведке вовсе не богато

И пьют, и курят всякую муру.

Они вдвоём и спят, и ходят вместе,

И женщин любят парой под музон,

И знают всё о долге и о чести:

Мокруха – дата вражьих похорон.

Закон не изменился ледоруба, —

То – в кофе яд, то – на дверной косяк.

Сработано по-деревенски грубо,

И выжил ненавистный мерзкий враг.

Позорище. Маразм крепчает властный,

Настырно лгущий деспот вызвал смех,

Стоит страна на грани, миф опасный

Лелеют воры про его успех.

Со всеми разругались, всех унизя,

Своих людей раздели донага…

Ползут по телу государства слизни

И ищут, ищут подлого врага.

Ой люли, ой люли, прилетели звездюли,

Сели на заборе, стали петь про горе.

Горе выплакало слёзы, утонуло в море…

– – —

Нам «нужен рывок», только некуда рваться,

Лишь выскочить можно из рваных порток.

Бандиты Россию без устали мацать

Готовы, накинув платок на роток.

У нашего клона замкнуло сознанье,

Он земли задаром врагам раздаёт.

Рабам непонятно царёво дерзанье,

Но жизнь у царя, скажем прямо, не мёд.

Без радости он по экранам гарцует,

Как притча навязшая, речи царя.

Вокруг холуи денно-нощно жируют,

В стране беззаконие твари творят.

И нашим, и вашим, и вместе станцуем, —

Как хочется в вечность хоть чем-то тряхнуть…

А путь у России давно предсказуем,

В ней не наказуемы подлость и жуть.

В ней черти беснуются, мрак, запустенье,

Терпилы надеются, верят и ждут,

Что кто-то на белом коне возрожденье

Подарит ей, а не намыленный жгут.

Но полно, в аду не дано трепыхаться.

Распродано поле волшебных чудес.

За вилы давно надо было бы браться,

Да братцев попутал на сказочках бес.

А рыжая осень всех рыжих рыжей,

Туманны её золотые угодья.

Мне рыжая осень всех вёсен родней,

Ведь думы её всех времён благородней.

И бури осенней мне близок разгул:

Укрыться от гнева её грозового,

Как только неистовый ветер задул,

Под крышею дома у жара живого

Огня и под пенье каминной трубы

Свои сочинять немудрящие песни,

Забыв про удары минувшей судьбы, —

Бывает ли что для поэта чудесней?

Жалеть себя тайно, легко и светло,

Как мать, прижимая, жалеет младенца

Больного, чьё горло от крика свело,

И сжалось от страха недетского сердце.

А после налить из баклаги вина

В звенящую чарку, горящую златом,

И выпить причастие это до дна,

Осенней поры своей чествуя фатум.

Октябрь. Опять мой путь неведом.

Лечу оборванным листом.

И жизнь моя за мною следом

Грохочет, как осенний гром.

Всё было суетой напрасной,

Учёбой троечной моей.

В пустой дали надежды гаснут

На мачтах беглых кораблей.

Кривой ухабистой дорогой

Влачила я свои сумы,

Мне было радости не много

И было близко до тюрьмы.

Я знала множество предательств,

Пришлось болеть и голодать,

И даже, волей обстоятельств,

Убийц подосланных прощать.

Мне чужды зависть, месть и скупость,

Не посвящала чувства им.

Смешат меня чужая глупость

И жажды славы пошлый дым.

Стою пред вечностью. Раздета

Пред Богом бренная душа.

Отпело бравурное лето,

И осень, златом пороша,

Стучит в окно холодной веткой,

И ветер, мой старинный друг,

Увядших роз крадёт розетки

И лепестки метёт вокруг

Кустов, мешая ароматы

Последней прели вновь и вновь,

Напоминая, что когда-то

Меня спасала лишь любовь…

Морали бьют по морде сапогом,

Она не плачет, лыбится и только.

Кто с этой мазохисткой не знаком,

Тот пусть и дальше выживает стойко.

Зачем она нам вообще нужна,

Продажная потворщица разврата!

Какого лезет в души к нам рожна,

Когда сама от дьявола брюхата.

Мы все хотим попасть однажды в рай.

Особенно, туда хотят владыки.

Сатрапу сколько лет земных ни дай,

Всё будет мало старцу-горемыке,

Собравшему немыслимый запас

Из золота, дворцов, кровавых денег…

Но, неподкупный, смотрит с неба Глаз,

И ждёт Господь вставанья с четверенек

Тех, для кого он создал этот мир,

Кто, сдавшись добровольно негодяю,

Вновь голодает, обносясь до дыр,

Прельщённый посулённым светлым раем.

Не будет преференций никому,

Кто мыслить не способен по-иному,

Как только всё доверив одному,

Кто гибелью грозит земному дому.

Покатится в могилу хладный труп

Страны, невинно-преданной народом,

Поверившим словам из подлых губ,

Произнесённым нравственным уродом.

Ветер безумен, бездумен, неряшлив,

Бешено мчит, обрывая листву.

Шумен, гневлив, говорлив и дурашлив,

Словно старик. Повалившись в траву,

Будто ужаленный, возится, скачет,

Стонет… Ведром жестяным громыхнёт

И, перепутав лианы, заплачет,

В трубы печные дохнув, запоёт.

У октября непростые повадки,

Он не страдает от скуки, и впредь

Будет листать золотые тетрадки

Прежде, чем в поле пустом замереть.

Там он свои полномочия сложит,

Место уступит дождям проливным…

Выстудив землю предзимья до дрожи,

Ветер вдогон посмеётся над ним.

Да, я уже стара для плясок и вина,

Раздумье для меня ценнее разговоров.

И, слава Богу, я на свете не одна,

Любовь моя со мной среди чужих просторов.

Здесь нет кисельных рек и пряничных холмов,

Но есть сосновый бор и чистая водица.

Мы сад сажаем здесь, он окружил наш кров

И, как же хорошо под шорох листьев спится!

Но всё вокруг меня какие-то дела

Пытается начать неведомая сила.

От зависти дрожит она, глупа и зла,

Наверное, в дому посуду всю побила.

Ах, нежное дитя, свяжи себе носки,

Свари кому-то щей, не мужу, так соседям,

А то твоя краса поблекнет от тоски

И ты сойдёшь с ума, моею жизнью бредя.

А, может, ты уже свихнулась? Вот беда!

Не знаю, чем помочь, как отогнать построже…

Ты только не грызи зубами провода,

От пластика пойдут прыщи по глупой роже.

Ах, милая моя, я так давно живу,

Что мне ясны твои плебейские потуги.

Давай, пошлю тебе я сладкую халву,

А ты станцуешь мне канкан и буги-вуги?

Глазами вороватого злодея

Ты смотришь на других, моя страна,

А он, от благ невиданных хмелея,

Смеётся, как рогатый сатана.

Он рай своим вассалам обещает,

Он раздаёт награды холуям,

Но, чем живёт страна, он знать не знает,

Зачем ему, ведь главное – он сам.

Он мнит себя персоной крови царской,

Корону громоздит себе на плешь,

А ты, страна, под этой пяткой барской

Из пальмового масла яства ешь.

Отсрочки в этот раз тебе не будет,

Не жди поблажек, в рай дороги нет.

Туда святые попадают люди,

А вор тебе не выпишет билет.

Ты вызверилась стаею шакальей,

У всех вокруг ты вызвала испуг,

Мне сознавать позор твой всё печальней,