Читать книгу Мордовский рубикон - Наталья Тимофеевна Касьянова - Страница 3

Новый фашизм

Я школьницей была, когда однажды

Про Бухенвальдский пели мы набат.

Великий праздник был, и верил каждый,

Фашизм не воротится назад.

Наивными детьми тогда мы были

И верили учителям своим.

Фашизм с геноцидом не забыли,

О жертвах дней ушедших говорит.

Мы говорим, что вновь не повторится

Костер из книг, концлагерный режим,

Что на Руси не может так случиться…

От горькой правды мы, порой, бежим.

Не верим мы, что наш закон позволит

Жестокий, не прикрытый геноцид.

Реальность жития глаза откроет,

Что с осужденными Мордовия творит!

Моральнои физически унизив,

Лишив возможности защиты своих прав,

«Воспитывают» и бросают Богу вызов,

Его Законы варварски поправ.

Голодовка

Я поставлена в стальные рамки,

И душа в отчаянье кричит.

Не хочу я хоронить останки

Гордости, что с сердцем в такт стучит.

Я несправедливости полнейшей

Не могу простить, как ни молись.

Я прошу понять меня, Светлейший.

Как не справедлива эта жизнь!

Горький хлеб лишь стал толчком последним

Для того, чтоб стала голодать.

С нами обращеньем беспредельным,

Рапортами только говорят.

Что случилось с сердцем человека,

Поменять костюм на камуфляж?

Я, прожив уж более полвека,

Не могу понять поступок ваш.

Не пытаясь даже разобраться,

Вы меня раздели догола,

Продолжая гнусно улыбаться,

Обзывали уркою меня.

Понимаю это ваше рвенье,

Вам работу надо выполнять.

Наплевать вам всем на мое мненье,

Никто не хочет истину понять.

Стою униженной, но непреклонной,

И понимаю, этот горький хлеб

Наполнен нашими слезами чашей полной.

От горькой жизни – пламенный привет.

И пусть не долго длилась голодовка.

Всего пять дней, но ценен этот акт.

Ведь все-таки оборвалась веревка,

Опутавшая ноги. Сделан шаг.

Шаг к миру и взаимопониманью.

Все изменилось к лучшему сейчас.

Шаг в сторону свободы и вниманью.

Дай Бог, чтоб этот лучик не погас.

Он дал мне слово, слово офицера,

Что все изменит в отношении меня.

А что мне остается? Только вера.

Ведь слову этому – весомая цена.

Ведь это же не просто чье-то слово.

Оно, как долг, надежность и душа.

Оно пред Богом, у креста златого

Дано солдатом, Родине служа.

Миркиной Ольге Ивановне

Смотрю на женщину я, офицера,

Которая моложе и сильней.

От взгляда чувство у меня, как от прицела,

Ей хочется ударить побольней.

Она гордится очень своей властью,

На заключенных смотрит свысока,

Она является Системы частью,

Той, что ломает души у ЗК.

Ей ни к чему здесь Божии Законы,

Держать иконы здесь большой запрет.

И на плечах не Ангелы – погоны.

И состраданья в этом взгляде нет.

Проклятьями, как бусами увешана,

Свою судьбу связав с Системой зла,

Ей не найти покой, коль не ответила

Пред Богом, что не делала добра.

Зачем добро? В нем нет материального.

Считаешь ты, что это ни к чему.

Во мне не видишь облика морального,

Ты не оцениваешь зэчек по уму.

Ведь для тебя мы все – «одна компания»

«Всех – под одну гребенку!» – твой девиз.

Считаешь ты – достойно наказания

Желание улучшить свою жизнь.

Ужесточить режим, «гасить» всех рапортом,

Чтоб не повадно было «возникать»

И разговаривать бульварным, грубым матом,

Когда достойно, нечего сказать.

Неужто, это то, что ты хотела?

Когда решила выбрать этот путь?

Или добиться в жизни не сумела

Приличней и честней чего-нибудь?

Гаденькое место

Гаденькое место, гаденький денек,

Гаденькие люди мне дают урок:

«Слушайся начальство и не зли его,

Чтобы не испортить дела своего.

Чтобы рапортами не «гасили» зря,

Возражать начальству никогда нельзя!»

Если перед ними будешь лебезить,

Станет сразу легче в ИК-13 жить.

Здесь не любят «умных» с мнением своим.

«Прав только начальник! Не надо спорить с ним!»

Предатели

Как вас назвать? Предатели? Едва ли…

Ведь предают друзей. А вы-то, кто?

Вы, видимо, про дружбу не слыхали,

Для вас это понятие – ничто.

Вы и себя не любите нисколько,

И жизнь свою живете одним днем.

Поэтому, не знаете, как горько

Разочаровываться в выборе своем.

Когда пред кем-то душу открываешь,

Подумай, тот ли это человек?

Ведь ты о нем, по сути, мало знаешь.

Чтобы узнать, понадобится век.

А вдруг, все то, что сказано в горячке,

Он обернет потом тебе во вред?

Не пощадят тебя людишки злые,

А ты – в слезах, не сможешь дать ответ.

Не потому, что нечего ответить,

А от обиды на саму себя.

И только время эти раны лечит

И наполняют мудростью тебя.

Песенка о режиме

Подъем, зарядка и развод.

Идем сдавать мы «базу»

И бригадир опять орет,

Нам план подняли до двухсот,

Не будет снова выходных, понятно сразу.

Да и зачем нам выходной?

Беседами замучат.

На ужин нас ведут толпой,

Потом – скомандуют «Отбой!»

Так и к режиму нас, глядишь, приучат.

Нам для порядка нужен строй,

По пять шагаем дружно.

Хоть так и хочется порой –

По два, по три, а то – гурьбой…

Нам уважать режим с тобою нужно.

Молчим, надеясь на УДО,

Быстрей домой стремимся,

Но знаем все давным-давно,

Сидеть нам долго все равно,

Мы для работы здесь с тобой сгодимся.

Давайте правильно шагать,

Работать до отбоя.

Не нужно многое нам знать

И лучше – меньше понимать,

Режим не будем нарушать и строя.

Инспектора не будем злить.

Зачем нам лихо-то будить?

Иначе нам и не дожить

До нашего заветного «Отбоя»

Даешь базу!

В штабе снова обновленье –

Начальник новый и закон.

Снова ждем нововведенье,

Видно сразу – строгий он!

Мы, подвластные приказам,

Изменяться устаем.

То – платок не так повязан,

То – не правильно идем.

Важно все для исправленья,

Не шути и не балуй…

База будет, без сомненья!

Не ешь, не спи… хоть голодуй.

Как зомби тянутся бригады,

Не сделал базу КСП.

Вот парадокс – заявкам рады,

На промке пашут без з/п.

Как хорошо! Все – в каматозе,

Никто не просит ничего…

Закон давно почил здесь в Бозе,

Гораздо легче без него.

Инспектору

Инспектор нам кричит в окно,

От децибел дрожит оно.

Чего ты, милая, кричишь?

Наверное, домой спешишь?

Ведь ты же с ночи, хочешь спать,

Так для чего на нас кричать?

У зэков утром есть дела,

Ну, а тебе – домой пора.

Нам надо многое с утра,

Ведь на работу нам пора.

Ты голос свой побереги,

Домой, к семье своей беги.

А мы тут сами как-нибудь,

Нам некогда в окно взглянуть,

С утра – такая суета!

Покой для нас – одна мечта.

Режим

Подъем, зарядка на плацу и каша,

Промзона, хозработы и отбой…

И так проходит жизнь на зоне наша.

Считаем «бани», скоро ли домой.

Баул, зеленка, шмоны и проверки…

И каждый день, и каждый час расписан тут.

И молодые, и пенсионерки

Здесь по режиму строгому живут.

Вообще-то, здесь режим зовется «общим».

Что это значит, трудно разобрать.

Здесь тяжело. Морально – даже очень.

Но мне придется как-то привыкать.

«Здесь не курорт,» – мне скажут, – «Ты на зоне.

Трудом вину должна ты искупить»

Смотрю я сквозь решетки, как в загоне,

И думаю: «Здесь разве можно жить?»

Нельзя читать, ходить после отбоя,

Нельзя ходить по зоне одному.

Нельзя режим нам нарушать и строя…

Запретов много… все не по-уму.

Здесь логики нельзя искать в запретах.

Неважно, что впервые осужден.

Здесь даже мяса нет давно в котлетах,

А вынос из столовой запрещен.

Нет утюгов, воды горячей в кранах,

Четыре крана на 100 человек.

Как женщинам в других сидится странах?

В наш просвещенный 21 век!

Пришла весна

Уж март на улице, пришла весна.

Но отчего же на душе тревожно?

Как будто бы кошмар дурного сна,

Мне позабыть наутро невозможно.

Как будто птичка в клетке я томлюсь

И бьюсь о прутья, вырваться пытаясь.

Из сна кошмарного я вырваться стремлюсь,

Не уставая духом, не сдаваясь.

Я не боюсь, я все пережила,

Обиды, униженья и потери.

Но не смогу смириться с силой зла,

Не подчинюсь ей, ка бы ни хотели.

Никто не сможет растоптать, сломать

И уничтожить раненую душу.

Я не могу, сложивши руки, ждать,

И прутья клетки этой я разрушу.

Не ставьте мне преграды на пути,

Не ставьте мне подножки и капканы.

Все будет, как должно произойти.

Не важно даже, поздно или рано.

И все вернется на круги своя,

Мир снова станет с головы на ноги.

Свободной птицей снова стану я,

А вы уйдите прочь с моей дороги!

Вы только здесь имеете свой вес,

А там, на воле, не «в своей тарелке».

Здесь вами правит беспощадный бес,

А за забором вы, как звери в клетке.

Дубинал

Кто знает, что такое – «дубинал»?

«Лекарство», убивающее души.

Я слышала, как кто-то Бога звал,

Я видела, как закрывают уши.

О Господи! До коли же терпеть

Ты будешь беспредел этих бандитов?

Когда определишь в огне гореть