Читать книгу РАСколдованная мама. Как складывается жизнь ребенка после того, как диагноз РАС снят - Наталья Тимошникова - Страница 3

Мы всегда живем в неизвестности. По прошествии времени кажется, что события были предопределены. Но когда проживаешь текущий момент, это не столь очевидно.

В течение последнего года в коррекционном детском саду я, кажется, миллион раз думала о выборе школы для сына.

Сомнения в том, сможет ли Сережа освоить традиционную программу, сменялись эйфорией от достигнутых успехов. Страхи следовали за призрачными надеждами.

Советы знакомых мам и бабушек («Пусть идет в обычную школу!») опровергались аккуратными суждениями специалистов («Сложно сказать, что из этого получится…»).

Я металась, планы переписывались и обновлялись.

Дело осложнялось семейными традициями – я и мой старший сын окончили престижную школу, которая находилась рядом с домом и которую мы безмерно любили.

Немаловажным фактором выступало и то, что между домом и этой школой не было автомобильных дорог, путь представлялся коротким и безопасным.

Семья наших ближайших соседей и друзей сделала выбор в пользу частной гимназии. Такая школа была единственной в центральной части города, где мы жили. Занятия в ней начинались на час позже по сравнению с обычными школами и началом нашего с мужем рабочего дня.

Обучение стоило недешево. Если бы мы решились пойти в эту гимназию, то пришлось бы нанимать человека, который отвозил бы туда сына к указанному времени[1].

Эти обстоятельства смущали и не давали сделать окончательный выбор.

Знакомые семьи с детьми тоже сделали свой выбор в пользу разных школ и классов. Я выслушала всех. У всех существовали свои резоны и мотивы. И ни один случай не был похож на наш. Либо дети были совсем слабыми и шли в класс по адаптированным программам обучения, либо – обычными, без проблем со здоровьем.

Программа общеобразовательных школ, которая называлась «Школа 2000», к тому моменту была унифицирована.

Никаких градаций по продолжительности обучения, как в школьные времена моего старшего сына, не существовало.

В прессе громко обсуждалась новая концепция школьной программы, говорилось о том, что она более прогрессивная и помогает сгладить противоречия, существовавшие в подходах к обучению прежде. Очень симпатичным мне показались принцип минимакса, который обещал «обеспечить… усвоение на уровне социально безопасного минимума (государственного стандарта знаний, умений, способностей)», и «принцип психологической комфортности, предполагающий снятие всех стрессо-образующих факторов учебного процесса, создание в школе и на уроках доброжелательной атмосферы, ориентированной на реализацию идей педагогики сотрудничества, развитие диалоговых форм общения»[2].

Эти идеи казались мне привлекательными и гарантирующими успешность моего сына в новых для него условиях. Дорого бы я заплатила, чтобы в то время мне попался человек или книга, которые могли бы предостеречь от поджидавших нас опасностей и несчастий.

К сожалению, я такого пособия не встретила. Методички писались учителями или другими авторитетными специалистами, мнение которых, к сожалению, не подкреплялось взглядом изнутри.

Голова шла крˆугом.

Преподаватели, которые вели предметы в прогимназии (подготовительном классе любимой школы), не обнадеживали, что мой ребенок сможет выполнять их требования на уроках. Ответы на мои прямые вопросы давали уклончивые. Все эти женщины были удивительно похожи по манере поведения. Их нельзя было упрекнуть в излишней эмоциональности.

Но это не успокаивало, а вызывало беспокойство. Слишком уж холодным и бесчувственным взглядом скользили они по лицам детей. Слишком неопределенные и обтекаемые суждения высказывали о моем ребенке.

В них не было ни теплоты, ни простого человеческого участия. Они не повышали голос, не кричали, не шептали.

Демонстрировали ровный, формальный, отшлифованный стиль. Казалось, они вышли с конвейера завода по изготовлению идеальных учителей.

Позже выяснилось, что интуиция меня не обманула.

Существовал некий отбор, который проводила администрация школы среди претендентов на должность учителя начальных классов. Эмоции в отношении учеников не поощрялись, возможно, наказывались. В педколлективе выживали дамы с нордическим характером и без склонности к «сантиментам».

Альтернативного варианта не существовало. Я не нашла в районе ни одной государственной школы с отзывами родителей, дававшими надежду на успех. Территориально мы принадлежали к вышеупомянутой любимой гимназии. В результате на ней и остановили свой выбор.

Нашу первую учительницу звали Ирина Константиновна Палкина. Фамилия подходила ей идеально.

В глаза бросались абсолютно прямая спина и почти военная выправка педагога. Таким же несгибаемым был ее характер.

Больше ничего примечательного. Смущало бедное мимикой лицо с неизменным бодро-позитивным выражением, напоминавшее маску актера театра кабуки. Тон голоса маломодулированный. Формулировки четкие и точно выверенные.

Казалось бы, что плохого в том, что у учителя ровный характер? Но что-то неуловимо напрягало с первого взгляда.

Всегда аккуратная стрижка, отсутствие макияжа, однообразные костюмы мышиного цвета и юбки «на палец ниже колена» делали Ирину Константиновну похожей на вышедшего из казармы солдата. Недаром мой муж сразу окрестил ее «фельдфебелем в юбке».

Мне хотелось видеть в учителе «вторую маму», наставника, а не военного командира. Я гнала нехорошие предчувствия, внушая себе, что напрасно отношусь предвзято к малознакомому человеку.

Ирина Константиновна была подчеркнуто вежлива. Но глаза ее не выражали ничего: ни радости, ни раздражения, только нарочитую любезность. Единственное, что выдавало эмоции, – яркий румянец на щеках, возникающий в каких-то значимых для нее ситуациях.

Как-то во время урока в прогимназии в класс заглянула заведующая школой, и щеки Ирины Константиновны моментально вспыхнули, однако выражение лица не изменилось. Только губы плотнее сжались в узкую щель.

Списки учеников по классам были сформированы сразу после окончания прогимназии. Сережу записали в первый «Г». По традиции в последний класс в параллели собирали самых слабых и неблагополучных учеников.

Этот негласный закон существовал еще со времен советской школы.

Я сама училась в «Г»-классе, но определили меня туда по досадной случайности.

Дело в том, что мы с мамой опоздали на собрание начальных классов накануне первого сентября. В те годы никакой прогимназии и сортировки детей по степени подготовленности к школе не существовало. Списки формировались во время первой встречи перед началом занятий.

В конце августа в центре города проводилась школьная торговая ярмарка, где можно было купить дефицитные тогда товары для первоклашек. Городской автобус из центральной части в наш район ходил редко.

В результате, когда мы все-таки добрались до школы, списки классов «А», «Б» и «В» уже составили. Так я и попала в первый «Г». И… стала одной из лучших учениц в параллели. То, что я оказалась с детьми не из самых благополучных семей, никак не повлияло на мою успеваемость и успешность в будущем.

Я рассчитывала, что знакомая буква «Г» не скажется негативно и на судьбе моего младшего сына. К сожалению, ошиблась.

Положившись на волю случая и понадеявшись, что в родной школе «и стены помогают», я стала готовиться к летнему отдыху.