Читать книгу Рассказы-созерцания - Наталья Владимировна Жураховская - Страница 1

1

Теплый август.

Сашке семь лет. Сашка худой и белобрысый.

Отец месяц назад добровольцем ушел на фронт, три старших брата – тоже. На хозяйстве остались две сестры тринадцати лет, восьмидесятилетний деда Гриша и мать с полугодовалым Петей.

В сентябре Сашка должен был пойти в деревенскую школу, но всё сложилось иначе. Пока мать и деда Гриша работали в поле, Сашка сидел с Петей, кормил по расписанию, купал, укладывал спать. Сестры после уроков шли помогать матери.

Только вечером, когда все собирались дома, Сашка мог оставить Петю и выйти погулять.

2

Сашка молча бродил по улице, наблюдая за тем, как хлопают по песку серые калоши и под ногами глухо вздымается пыль.

Закат каждый день был красный, и каждый день овальное, оплывшее солнце застревало в черных ветках огромного тополя. Еще несколько минут плескались буро-оранжевые волны облаков, и потом всё увязало в дикой тишине. Какая-нибудь сорока неосторожно вспархивала с ветки, и крона тополя взрывалась дробью галдящих птиц. Вскоре крики стихали, мечущиеся тени прятались в листве. И, нахохлившись от ночной прохлады, всё снова молчало.

Дома Сашка помогал матери уложить Петю. Запирал ворота, проверял корову, закрывал сени на засов.

Взяв в охапку огромного рыжего кота Ваську, Сашка залазил под одеяло и подолгу смотрел в потолок. Пушистый кот мурлыкал, растянувшись у мальчика под боком, шершавым языком лизал маленькую детскую ладошку, красную от мозолей.

Саша вспоминал, как весной они с отцом красили потолок в голубой цвет. Чтобы не запачкать деревянный пол, отец велел натаскать прошлогоднего сена. Пока запах масляной краски выветривался, мать с Петей ночевали у соседки. Остальные спали в сенях и в первой комнате, заперев двери в горницу.

Когда с потолком было покончено и всё вернулось на свои места, отец стал чертить план новой бани. Вместе с Сашкой они ходили договариваться к плотнику, потом покупали бревна для сруба. Только так эти бревна и остались лежать в конце огорода под зеленым брезентом. А около дома уныло трепетали красные флажочки разметки.

3

Утром, когда в избе остались только Сашка и Петя, мимо окон прошли два мальчика. Это соседские: Герман и Алекс Лапенко. Герману шестнадцать, он нынче окончил школу, но все называют его дурачком. Родители (богачи по местным меркам) возили Германа ко всяким врачам, даже за границу, но без толку. И четыре года назад, вероятно, потеряв всякую веру в первого и единственного сына, Лапенко усыновили Алекса.

Сейчас мальчику пять лет, он немец, хотя и выучил русский язык. В отличие от Германа, Алекс радует родителей. Он любит вылавливать в болоте лягушек и резать их тупым ножичком – подарком приемного отца. Потом Алекс разматывает кишочки и сравнивает с теми, что вырезал раньше. За лето мальчик собрал целую коллекцию и перешел к исследованию мышей и птиц.

Братья Лапенко остановились у Сашкиных ворот.

– Выходи, Санька! Мы на мельницу, мышеловки проверять. Давай с нами, – крикнул Алекс.

Сашка открыл окошко, высунулся по пояс.

Палисадник дышал прохладой, сладко пахла медуница и лиловые пионы у завалинки.

– Не могу.

– Выходи, мелкий. Или что, деда испугался? – пробасил Герман.

Сашка молча закрыл одну створку, подтянул желто-зеленый резной ставень, и захлопнул вторую. Лапенко ещё немного постояли у ворот и пошли дальше по улице.

Петя проснулся и заплакал. Сашка взял его на руки и стал укачивать, но крик становился всё громче. Обычно, когда ничем нельзя было успокоить, Сашка приносил Ваську. Петя замолкал и, впившись маленькими ручонками в длинную рыжую шерсть, начинал смеяться. Кот тихо мурлыкал, не выпуская когтей, даже если ребенок больно дергал за хвост или за ухо.

Сашка выбежал на крыльцо: Васьки нигде не было видно. Проскочил через огород, заглянул в черемуху, даже на чердак – пусто. Почувствовал Сашка, что не к добру это, но вернулся к Пете и снова стал укачивать малыша. Ребенок утих, будто понял.

4

Вечером Сашка пришел к дому Лапенко, кликнул Алекса.

– Иди вон. Чего орешь? Который час, видел? – рявкнула бабка и хлопнула рамой так, что звякнули стекла.

Родители Лапенко на месяц уехали в город, оставив детей с бабушкой. Ей тяжело было справляться с двумя мальчиками, и потому она злилась на весь мир.

Сашка снова позвал. В ответ донеслись гневные крики. Но через минуту из ворот всё же выглянул Алекс.

– Отдай Ваську, – и Сашка насупил брови.

– Нет у меня твоего Васьки, – отвечал, улыбаясь, Алекс.

– Врешь. Вы вдвоем его сегодня унесли. Ты знаешь, что он ласковый и ко всем на руки идет. Отдай, говорю.

– А то что?

– А то не посмотрю, что ты младше, и поколочу.

– Не поколотишь.

– Тогда… тогда теплицу побью.

Алекс хохотнул в ответ и закрыл ворота, лязгнув засовом. Голые пятки звонко прошлепали по двору.

Лапенко были единственные на деревне, у кого в огороде гордо возвышалась остекленная теплица.

5

На следующий день Сашка встал раньше матери и незаметно ушел из дома. Дождался, пока выйдут Алекс и Герман.

– Кого ждешь? – спросил Герман.

– Вот его, – Сашка кивнул на Алекса. Тот тряхнул головой и улыбнулся.

– Не отдам.

– Последний раз прошу…

– Нечего просить, – и Алекс налетел на Сашку. Оба покатились в лопухи и крапиву. Алекс пытался укусить Сашку, но тот отбивался, хотя и слабо. Знал: Лапенко старшие вернутся, узнают, и тогда несдобровать матери…

Герман бросился помогать брату.

– Не лезь! – кричал Алекс. Герман на мгновение останавливался и снова пытался растащить мальчишек.

Дрались до первой крови.

Сашка почувствовал соленый привкус во рту, отпустил Алекса. С разбитой губы прыгали на рубашку алые капли. Оба Лапенко испугались, отпрянули от Саши.

– Говорил тебе, не лезь! – рычал Алекс на брата, который и был виновником травмы. Герман растерянно пожимал плечами.

Все трое вылезли из канавы, отряхнули штаны и пошли в разные стороны. Ноги горели ожогами крапивы, спину кусал репей, прицепившийся к воротнику.

6

Когда вернулись дед с матерью, Сашка сидел у окна в чистой рубахе, умытый, и качал на руках Петю. Лица не показывал.

– Чего не здороваешься, бес белобрысый? – и деда Гриша легонько ткнул Сашку костылем.

Саша неохотно повернулся.

– Ать-ты… – развел руками дед, – мать, иди, полюбуйся! Слышишь, нет? Анька! Иди на сына посмотри.

Мать прибежала, расплескав у порога ведро с парным молоком. Стала спрашивать, откуда и почему… Сашка молчал.

Три дня искал Ваську по всей деревне. Облазил чужие амбары и погреба, все сады и огороды. Нигде не нашел. Тогда решил, может, Лапенко решили кота себе оставить. И то лучше, чем…

Уже стемнело. В овраге у дороги что-то мелькнуло. Сашка спрыгнул в крапиву, раздвинул траву: рыжие клочки, слипшиеся от почерневшей крови. Ничего не разобрать.

Сашка бежал домой, задыхаясь, будто гнались за ним натравленные собаки. По привычке захлопнул ворота, заглянул к корове, звякнул крючком и упал на кровать лицом в подушку, стиснув одеяло в руке так, что побелели пальцы.

7

На обочине дороги насобирал Сашка десятка три камней, набил карманы. Пробрался со стороны поля в огород к Лапенко, спрятался за бочкой с водой.

День разгорался. Жаркий, пыльный, знойно-желтый день, без единого облачка на небе. Сашка долго неподвижно сидел за ржавой бочкой, от которой пахло тиной и еще какой-то тухлятиной. Перебирая камушки, Саша что-то повторял, как будто хотел заучить.

Вдалеке гавкнула собака, и взвыл чужой кот. Сашка вылез из-за бочки, встал во весь рост, отвел руку с камнем далеко за голову. Что-то опять сказал и, стиснув зубы, швырнул камень в теплицу.

Попал.

Стекло лопнуло и осыпалось с омерзительным лязганьем. Сашка замахнулся снова – снова осыпалось. Замахнулся еще и еще, стал бросать все быстрее, уже не целясь. Стекла сыпались одно за другим, разлетаясь брызгами, вспыхивая на солнце. Сашке даже показалось, что заиграла музыка…

Все до одного. Все до одного выбил. Ничего не оставил.

Той же обходной дорогой, под палящим солнцем, вернулся домой, вытряхнул песок из карманов, зашел в прохладные сени. Долго и жадно пил из ковша ледяную воду. После вытер лицо рукавом и пошел кормить Петю.

Через два часа, когда бабка Лапенко вернулась с покоса и зашла в огород, поднялся шум. Вся деревня высыпала на улицу, стоял гул и крики.

Еще через час соседям надоели причитания старухи, и все разошлись по домам, решив, что это устроили хулиганы из соседней деревни.

8

Семь вечера.

Укутанного в два одеяла, Сашку пробивал озноб. Мальчик, не мигая, смотрел в потолок. Мать готовила отвар. Сестры ушли гулять с Петей, чтобы Саша поспал хоть часок. Дед сидел на пеньке перед домом и ждал корову. Табун всё не шел. Набегали дождевые тучи.

– Потерпи, Сашенька, – шептала мать, – я в погреб за вареньем.

Скрипнула дверь, и гулко ухнула половица под ногой у матери. В светлой избе стало тихо и пусто. Так всегда перед дождем. Ставни с восточной стороны все еще были закрыты. За стеклами шумела листва. Сашка знал: там, в тени, сейчас лучше всего. Эти розовые вечера полезней всего для болеющего человека. И небо, разлетающееся лентами желтых облаков, и зеленый шар тополиной кроны, и медленное течение узкой речки, заросшей камышами… И дождь.

Дрогнуло и покатилось к горизонту рыжее солнце, мелькнули золотые блики, высыпала роса. Поплыл туман. Мать сидела в первой комнате, Сашка слышал, как позвякивает ложка в кружке с отваром и тихо стучит по ставням дождь. Мерно протопали, отмахиваясь от мух тощими хвостами, усталые коровы.

Сашка сорвался с кровати, вбежал к матери. Упал, обхватил обеими руками колени, уткнулся в складки юбки и заревел в голос.

– Сашенька, ты что? – повторяла она, целуя белые кудряшки сына и пытаясь поднять его.

Он, всхлипывая и заикаясь, рассказывал про кота и теплицу.

Потом успокоился немного, но рук не отпустил.

Вошел дед, сердито глянул на внука, проковылял через комнату, тяжело опираясь на костыль.

– Чего он, Анька? – растерянно спросил дед.

– Ваську они забрали… – ответила мать и обняла Сашку, не зная, что скажет деда Гриша.

– Ваську? – удивился дед. Потом хмыкнул, нахмурил брови и внезапно рассмеялся. Хлопнул внука костылем по мягкому месту и сел рядом.

– Сашка, Сашка, что ж ты отцу такую подлость… Бес белобрысый, он же спрашивает про тебя в письмах. А мы что ему теперь отвечать будем? Ну? Что, мол, сын его трус? Отец воюет за то, чтоб жить тебе. А ты что? Кем растешь? Дался тебе этот Алекс.

– Он тоже немец, – отвечал Сашка.

Дед хватил кулаком по столу так, что стаканы подпрыгнули.

– Ты, бесовская кровь, только попробуй!

Мать испуганно прижала сына к груди. Дед, яростно стуча костылем, ушел.

Темнело. По фиалковому небу плыли песчинки звезд. Ночь дышала глубоко и спокойно.

Мать крестилась, глядя на икону в тяжелой позолоченной раме. Сашка сидел на полу, около матери, и тихо повторял непонятные слова, похожие то ли на чужеземный язык, то ли на молитву.

За воротами, опершись на костыль и запрокинув голову, неподвижно стоял деда Гриша. По сапогам его сбегали бусинки ледяной росы. По небу скатывались точно такие же бусинки звезд. Только было их в тысячу раз больше, и вспыхивали они ярче. Синева опускалась на землю тяжелым полотном, изредка вздрагивая и рассыпаясь голубыми искрами.

– Ласковый был зверь, – тихо сказал дед сам себе и вздохнул, – хотя и глупый.

23.05.09