Читать книгу Простые числа времён. Стихи, пародии - Наталья Владимировна Тимофеева - Страница 2

Время коротко, вечность бездонна,

Быстро реки забвенья текут.

Русской болью цветёт белладонна,

Русской кровью гвоздики цветут.

Жизнь ли сделала память безликой

Или жажда надеть белый фрак, —

Скифской мудростью, вольной и дикой,

Апеллирует каждый бедняк.

Всё в теории ровно и гладко,

Мол, Россия, как прежде, жива,

Временами нам было не сладко, —

Все стояли у смертного рва,

Но вожди нас вели к коммунизму,

Не хватило до счастья чуть-чуть.

Мы справляем кровавую тризну,

Проторив свой особенный путь.

Но когда-то мы станем свободны

От врагов, от вождей, от себя!

Были Молоху жертвы угодны,

Мы взрослели, друг друга гнобя!

Мы, – спириты советских кумиров, —

Вызываем их тени из тьмы,

Мы латаем по-прежнему дыры

У своей добровольной тюрьмы.

Мы – сироты, бастарды, скитальцы,

Разномастное с виду вражьё,

Мановением горского пальца

Встанем, коли случись, под ружьё.

Снова будем верны и послушны,

Снова, будущность в гневе кроша,

Мы останемся единодушны

В том, как наша земля хороша!

И, омывшись отеческой кровью,

Поминая вождя, как Христа,

Будем рьяно, с сыновней любовью

Перекладины шкурить креста.

Будем бой славословить во имя

Наших горьких великих побед,

И кичиться впоследствии ими,

И статистикой жертвенных смет…

Время коротко, вечность бездонна,

Быстро реки забвенья текут.

Русской болью цветёт белладонна,

Русской кровью гвоздики цветут.

Сколько вас, потомков палачей?

Сколько нас, потомков не доживших?

Сквозь потоки пламенных речей

Проступает кровь отговоривших.

Проступают кости из земли,

Черепа их скалятся пустые

Из коммунистической дали,

Где гремели годы огневые…

Люди-звери жили нелегко,

Вертухай – службишка непростая.

А до Бога больно высоко,

Лишь душа до Бога долетает.

Этот зэк сидит за колоски, —

Вор и враг, – ограбил государство…

У того, вон, белые виски,

Тоже враг, исполненный коварства.

Он прошёл войну, тая вражду,

Но его характер бьёт рекорды:

Справил ежедневную нужду

И подтёр дыру усатой мордой.

А теперь – кайло ему в обним,

Кулаком в проштрафленное дышло.

Сдохнет, доходяга, хрен бы с ним,

По советским заповедям вышло.

А вот этот, худенький, – шпион.

Есть статья: «без права переписки».

Саботажник, сука, гнида он,

Первый кандидат в расстрельном списке.

Тысячи и тысячи голов

Бритыми затылками стучали

В небеса и скатывались в ров.

Надо рвом молитвы не звучали.

Нет в рабочем царстве пустяков:

Все за всеми смотрят пуще глаза.

Заметали в лагерь остряков, —

Не шутите лишнего, заразы.

Ночью брали этих чудаков.

А потом – собаки и бушлаты…

Что от них осталось, кроме слов

«Враг народа»? А тайга богата,

И стоят там пору по сию

Лагерные вышки, да бараки…

Посмотри-ка, жили, как в раю,

Всё, что говорят об этом, – враки!

Раз казнили, значит, поделом,

Все они враги и недоноски!

Вождь боролся истинно со злом.

Он оставил от себя обноски,

Бомбу, да каналы и мосты,

И победу из костей сограждан…

Не надейся, будешь там и ты,

В смертном рву, где отомщенья жаждут,

Где напрасных жертв не перечесть,

Где забыты имена и даты…

Но один закон под небом есть —

Повторить забытое когда-то.

Много надо телу, а душа

Ничего земного не приемлет.

Кости безымянные кроша,

Время зла спускается на землю.

А стране – каналы и мосты,

Золото, урановые копи…

Черепов грядущие пласты

Занесут пески и спрячут топи.

Тебе о том расскажу, как снятся чужие сны,

Как инеем звёздным поутру покрыты розы,

Как тает месяц над нежным лицом весны,

И как высыхают мои на подушке слёзы.

Ещё расскажу, как живу далеко и не здесь,

Как чувствую тело чужим, сознанье усталым,

Как воздух сжимается в горле, кончается весь,

И вновь не вдохнуть его, тут его слишком мало.

А, впрочем, тебе знать всё это совсем ни к чему,

Зачем же нам кара двоим, обоюдоостра…

Как только приснится сон чужой тебе самому,

Ты тотчас бери весло и плыви на мой остров…

Третий храм Соломона воздвигнут,

Он давно не мираж и не сон.

Души в нём раболепные гибнут

Под прощальный серебряный звон.

Содомиты справляют победу…

Апокалипсис близок, как смерть.

И ведёт с нами дьявол беседу,

Улещая пред ним онеметь.

На полу там Давидовы звёзды,

Треугольные там зеркала,

Громогласный владыка серьёзно

Возвещает, мол, «богу» хвала.

Бог его – козлорогая нежить,

Путь его – прямиком прямо в ад,

Но всё камерней, – тише и реже

Голоса против беса звучат.

На престолы восходит гордыня,

Литургия подобна волшбе.

Разум, чуя недоброе, стынет,

Понуждая к духовной борьбе.

Чётко пропасть прочерчена ныне,

И не видит лишь только слепец,

Что незрячих Спаситель отринет,

Вот тогда и наступит конец.

Поднимайте тяжёлые веки,

Прекращайте преступно молчать!

Вас Господь изваял в человеки.

На него вы умели роптать!

Что ж теперь вы, и кротки и сиры,

Уповаете вновь на Него,

Пав до званья бесовского клира,

Умиляясь братанью с врагом!

Кто не ведает, в чём тут подмена,

Пусть святых почитает отцов,

Яд проник в православия вены,

И возвёл в иерархи лжецов.

Поругаем Господь не бывает,

Но от скверны и мерзости свет

С каждым днём всё сильней угасает,

И предавшим спасения нет!

Если скажут тебе «предай», ты предашь ради пошлой славы?

И не следует говорить, что душа твоя не пуста.

Показушный патриотизм так же пагубен для Державы,

Как над храмом еретиков золочёная вязь креста.

Если будешь читать Псалтирь, не забудь пролистнуть страницу,

Оглавление наизусть знает всякий премудрый чтец,

Но не каждый вникать готов. С этим миром навек проститься

Мы не думаем до того, как почувствуем наш конец.

Ад приблизился до минут, до неслышимого дыханья.

Волю вольному дарит Бог, отнимает незримо бес.

Время мчит, убыстряя бег, предвещая одним страданья,

А другим – ненадёжный всплеск благоденствия правды без.

И одни примут мрак за свет, а другие пойдут на муки.

Будет стон и голодный вой, и наметится путь, кровав.

Но за гранью, где выбор прост, верных встретят Христовы руки,

Вечной жизни наступит век, смертью смерть навсегда поправ.

Может быть, не хватает мне часто кротости и смиренья,

Но в мятежной моей душе разгорается Твой костёр,

Мой Спаситель, подай же мне сил и трезвого разуменья,

Как найти мне тебя во Тьме, где Антихрист крыла простёр!

В забытьи февраля, перед робким прозрением марта

Расцветает подснежник, что чистого снега белей.

Ветер рвёт пустоту в вышине с оголтелым азартом,

Становясь всё отчаянней, крепче, прохладней и злей.

Обещали дожди, но они запоздали за далью,

За вершинами гор, что присыпаны прахом веков…

И стучат мне в окно ветви розы с небесной печалью,

И качаются в такт своей собственной песни без слов.

Отойди от меня, идол грешной тщеты и сомненья,

Я уверена в том, что закончится власть пустоты.

Будут розы цвести, в ароматном купаясь томленье

И пленяя меня волшебством неземной красоты.

Не шепчи мне слова о погубленной юности мира,

Не пытай о страстях, что когда-то предсердие жгли…

Исповедуй меня, мой Господь, и дозволь у потира

Мне предстать в чистоте, как подснежник из этой земли!

Я свечой догорю перед ликом Твоим невозбранным.

Пусть забудется боль, зарубцуются раны души…

Я простила врагов и, кочуя путём чужестранным,

Только ветру дозволю мне в сердце огонь ворошить.

«Работаю над словом» я… лопатой,

Сажая «логос» корень – к корешку.

В словах была разборчива когда-то

И радовалась каждому стишку.

Теперь смотрю на мир я издалёка,

Мне нравиться кому-то недосуг.

Моя не всем понятна подоплёка,

Зачем срубила под собою сук

Известности, забросила собранья, —

Мне пишет нынче некий имярек, —

Похоронив изданья и старанья,

Которыми был мой наполнен век.

Пустое всё, скажу я вам без смеха,

Есть смысл простой в сей жизни, он не там,

Где с микрофоном выступленье – веха,

Он здесь, под небом, с потом пополам.

Вы яблоню когда-нибудь сажали?

Она роняла в вашу руку плод?

Тогда меня поймёте вы едва ли,

А впрочем, кто вас, штатских, разберёт.

Вы все теперь писатели, поэты,

А я себя причислю к ним едва ль.

Пообещай мне Боженька полсвета,

Мне с садом расставаться будет жаль.

Пишу стихи не хуже вас, но всё же

Мне ваша слава – блажь и маета.

Я на земле года свои итожу,

И жизнь мою венчает красота.

А что до песен, то они поются

В Москве и дале, – все они живут.

И пусть ко мне с советом не суются

Все те, кого я позабыла тут.

В борьбе за микрофон они ослепли

И потеряли самой жизни суть.

И города, и книги лягут в пепле,

Коль выберут народы мнимый путь.

Сомкнётся время над людской неволей,

Над ханжеством и бредом бытия,

И даст-то Бог, воскреснет в чистом поле