Читать книгу Я сам нарек себе судьбу - Наталья Власова, l.m.Conn - Страница 14

Юная красавица Аглая Барышникова была дочерью мастера, который был в чести у заводчика Рудова. Настоящий мастер, он заведовал цехом со всем его оборудованием и рабочими, правая рука заводчика. Жили Барышниковы большой дружной семьей, отец один работал и содержал семью из пяти человек: жена и трое детей. Аглая была средней.

Дом на Преображенке был в пять комнат. Спальня родителей, их с Маняшей комната и комната старшего брата Васи, который уже учился в реальном училище. Плюс большая зала, светлая, в три окна, и столовая. Везде салфеточки, мама вышивала, над обеденным столом на кривых ножках абажур с бахромой.

Вокруг дома был цветник, Аглая, Маняша и мама разводили цветы. По воскресеньям ходили в храм Святителя Николая, и жизнь тогда казалась спокойной и в достатке. Маняша с мамой, Аглая гимназистка, брат скоро по стопам отца пойдет.

Но все постепенно рухнуло. Сначала от чахотки умер старший Барышников. Но хозяин завода Рудов осиротевшую семью на произвол судьбы не бросил, положил им хорошее содержание, а Василия в мастеровые поставил, чтобы опыта набирался, платил ему неплохо в память об отце.

И продолжало семейство жить своей привычной жизнью до самой революции. Вот тут-то все и пошло прахом, прямо враз! Рудов, спасая семью, бежал. Его завод разорили, и в семье наступила нищета.

Дом Барышниковых заселили, оставив им всего одну комнату. Стало шумно, грязно, накурено. И мать с дочерьми приняла решение податься в деревню к дальней родне. А старший сын Василий остался в родной комнате. Он быстро сдружился с соседями – «коммунистами», а позже вступил в их партию.

В деревне похоронили мать, и остались сестры одни в маленьком полуразвалившемся домишке. В шестнадцать лет Маняша вышла замуж за агронома Игната и переехала в его добротную избу, а Аглая снова в Москву подалась, чтобы как-то свою жизнь устроить.

Брат Василий заматерел, важный стал. Ходил в сапогах хромовых, кожанке и картузе с красным околышем. Он служил новой власти, имел должность, возглавлял рабочую коммунистическую ячейку. Они несли в несознательные рабочие массы идеи коммунизма и светлого будущего.

Аглая сначала поселилась у него и устроилась на работу в кружевную артель, не зря же мама учила ее вышивать.

А потом брат познакомил ее со своим товарищем и соратником по партии Борисом Шишовым. Мужчина был неплохой, пламенный коммунист, жил идеей и ненавидел мещанство.

Их, молодую семью, поселили в отдельную комнату, и Аглая начала ее приукрашать: мамина вышитая думочка на колченогой кровати, салфетка на полке, кое-как прибитой к стене, занавески на окне. Но это все велено было убрать и выкинуть на помойку! Муж стучал кулаком по столу и говорил, что мещанства в своем жилище не допустит!

Аглая с мужем не спорила, убрала салфеточки с глаз долой, а вскоре поняла, что будет у них с Борисом ребеночек. Сынок Петенька родился следующим летом. С ним она уехала к сестре Маняше в деревню, чтобы на свежем воздухе пожить, а не задыхаться в пыльной Москве и в прокуренном доме. А вернулась, когда муж Борис отдельную квартиру получил на Сретенке.

Жили неплохо. Брат Василий тоже семьей обзавелся, только потеряла Аглая всех своих мужчин до одного. В тридцать седьмом под репрессии попал Борис, так и не увидела его больше, овдовела. В сорок первом сына Петеньку и брата Василия забрали на фронт, а ее эвакуировали на Урал, в поселок Вершинино.

Там Аглая и получила две похоронки, сначала на брата, который погиб в сорок втором под Москвой, а в самом конце войны и на Петеньку, погиб в сорок четвертом в битве за Варшаву. Жизнь ушла из-под ног. Тяжело было так, что выла она днями и ночами и хотела было руки на себя наложить, если бы не лекарь местный, Иван Пантелеев.

Выходил он ее, к жизни вернул да к себе забрал. Аглае на ту пору уж за сорок было, а Ивану под пятьдесят. Стали жить вместе. Иван в амбулатории, Аглая по хозяйству.

Хоть и косились соседи, а им все нипочем. Любовь у них такая, зрелая. Но через год Иван заговорил, что расписаться, мол, надо. А Аглая стала уговаривать его в Москву вернуться:

– Там я комнату выбью, у меня все справки на руках, что я коренная москвичка. Поедем, Ваня. Ты врачом устроишься, я тоже работу сыщу.

Но Иван ни в какую.

– Не хочу я, – говорит, – родные места покидать. Тут у меня маманя с батей на погосте. Кто за их могилками присмотрит?

Но Аглаю не держал: поезжай, мол, коли душа рвется. Она и засобиралась в дорогу, только поняла, что дитя ждет. Позднего, последыша. И взяла грех на душу, Ивану не сказала. С тем и уехала.

В Москве пришлось нелегко. Много горя она помыкала, пока устроилась. Дали ей комнату, как живот проявился. Там же, на Сретенке, в квартире с удобствами и с одними соседями, семьей из четырех человек. Комната большая, почти двадцать метров квадратных. Получила пособие как нетрудоспособная, на сносях.

Все ночи напролет оплакивала сына Петеньку, брата поминала да Ивана Пантелеева жалела. Виновата она перед ним. Ой как виновата! А потом дочка Танечка родилась. Здоровенькая, слава богу!

Когда девочка подросла, устроила ее в ясли и на работу вышла туда же нянечкой. А совесть все мучила. Дочка без отца растет, не дело это. Год еще промучилась и написала Ивану: так, мол, и так. Прости меня, непутевую. Виновата перед тобой. Ответ пришел месяца через два, писала соседка, что болен Иван шибко, с постели не встает, они, соседи, ходят за ним.

Не выдержало сердце у Аглаи, отвезла она Танюшку к сестре в деревню и отправилась в Вершинино. Застала Ивана еле дышащего, и уж каких трудов ей стоило перевезти его в Москву, одному богу известно! Но выходила, по больницам затаскала, добилась лечения.

И хоть слабый, но живой, заселился он к ней. Тут и узнал, что дочь Танюшка у него растет. Стали жить втроем, расписались. Ему пенсию по инвалидности назначили, тоже хлопот было ой-ей-ей! Лучше не вспоминать. А как Танюшка в школу пошла, пришлось Аглае еще на одну работу устраиваться, дворником по утрам.

Так и жили, худо-бедно, не жили, а выживали, можно сказать. А в середине пятидесятых Иван умер. Долго горевала Аглая. И что за судьба у нее такая мужчин терять! Когда Танюшка студенткой стала, Аглае чуть за шестьдесят было, а тут и сосед по квартире, Кондратий, овдовел. Погоревал он год и посватался.

– Давай, – говорит, – соседка, вместе жизнь доживать. Мои дети вон, разбежались кто куда. Танька твоя скоро тоже упорхнет. А мы, мол, два старичка, так в этой квартире и проживем.