Читать книгу Королева ЕВФРОСИНИЯ. Рассказы - Наталья Юлина - Страница 2

Она жила в деревне Перевоз.

Елена, Королева-мать, дочь Иоанна, родилась поблизости в соседней деревне. Она редко улыбалась, лицо её всегда выражало спокойную уверенность в своих силах. Когда королева-мать начинала говорить, все замолкали, а если что-то объясняла, ясно было, что эта женщина слов на ветер не бросает.

Кроме королевы Евфросинии у Елены Ивановны выросли еще четверо детей: три сына и одна дочь. Все они разъехались по разным городам Подмосковья, и только Фрося стала королевой.

Она окончила агрономический техникум, работала в правлении колхоза и даже представляла колхоз в Дмитровских чиновничьих сетях.

Муж королевы-матери Георгий был известен по всем окрестным деревням, как человек неуёмной энергии. Он и создал в 30-х годах колхоз, по которому в 90-ые рыдали молодые вдовы и одичавшие в брошенных домах старухи. Рыдания разносились по Перевозу, по Стрёкову, по Боброву и даже по Дьякову, хотя автобус туда шел еще 3 километра, явившись к нам в Перевоз от ж-д станции.

Все произошло из-за небрежности тракториста, задевшего электропровод над огромной скирдой, запасом сена на год для всей тысячи коров, проживавших рядом в четырех коровниках и привыкших рожать в специальном роддоме неподалеку.

Георгий, отец королевы Фроси, слава Богу, не видел этого тракториста и других свидетелей пожара, народившихся много-много после его гибели под Ленинградом осенью 41-го года.

Настали антисоветские времена, когда почитались только прибыльные профессии, например, убийц уважительно называли киллерами. Мало-помалу председатель распродал все колхозные земли, а большую поляну слева от оврага продал под лошадиное поло.

Вокруг Клинско-Дмитровская гряда, та возвышенность, по которой любил скакать на лошади Александр Блок. Неоглядные дали и бесконечной глубины овраги.

Но и просто пройти по деревне – уже приключение. Улица тянется над оврагом, и, проходя по ней, замираешь от близости того берега, такого крутого, что кажется почти вертикальным. Густой еловый лес чернеет между ярко-золотыми березами, а если закат, то реальность исчезает. Каждая ель и береза чувствует себя солистом и вырисовывается от подножья до вершины в золотистой дымке.

Перевоз – жемчужина Подмосковья, и олигархи устремились сюда, как мухи на сахар. И слева, и справа, и спереди, и сзади всюду виллы, коттеджи, замки. Но деревня осталась. И королева Евфросиния тоже.

Если королева пошла за продуктами в другой конец деревни, то меньше, чем через три часа не вернется.

Вот, только от дома отошла – Таисия. У неё всего один сын, да стоит четверых. По-человечески с матерью не говорит, издевается над ней, что она купит, сразу съест, а если мать возразит, может и ударить с криками на всю деревню: «Ты отца бросила…» и пошел по матушке-по Волге. Хотя все знают, что муж Таисии бросил ее с малышом на руках и десять лет пропадал. Потом вернулся, переписал на себя дом и исчез.

Ходила королева говорить с сыном, да это всё равно как в дождь борщевик рвать.

И выхлопотала она комнату для Таисии во Влахернском посёлке. Иногда, приехав на поезде, от станции забегала проведать. Ничего, обжилась женщина, с местными поладила, совсем незнакомых людей нигде окрест Перевоза нет.

Только королева тронулась в сторону магазина, уж Евдоха рукой машет, зайди, мол. Дом Евдокии на ладан дышал, и королева в правлении, уж не колхозном, а черт его знает каком, такой бунт подняла, что определили Евдокию в дом престарелых, а на землю приехала большая семья, новый дом там поставила.

Сегодня только по мелким хлопотам королеву останавливали, но с каждым надо по душам поговорить.

Королевское братство – это не пустой звук. Сделать другому подлость или просто нехорошее – это сразу становится известно всем. Люди знают историю трех поколений жизни каждой семьи и внимательно следят за всеми изменениями и происшествиями. Не только Перевоз, но и вся округа в пять-шесть деревень живет общим сочувствием или осуждением.

Жизнь человека, даже королевы, имеет не две, не четыре, а скорее сторон двадцать. Какая к тебе повернется, не знает никто, тем более ты.

Серьезные проколы случались.

Вот ее положили в МОНИКИ по поводу онкологии. Разгар лета, и в то время, когда врачи решили вырезать опухоль на ноге, начали поспевать огурцы.

Когда она решает выписаться, медсестра сказала ей: «Что вы делаете, у вас же саркома». Фрося резонно отвечает: «Огурцы пошли, закатаю в банки и приду». Огурцы у нее получались лучшими из всех, известных людям, и терять квалификацию она не собиралась.

Осенью сделали операцию и отправили в рентгенологическое отделение. Тем, кто приходил навестить ее, деловито рассказывала, что в начале лечения состояние было легче, чем сейчас, но, прощаясь, бодро отправлялась провожать посетителя.

Внизу какая-то женщина пыталась узнать у окружающих людей, куда ей идти. Едва это увидев, королева устремляется к ней и, обняв, ведет ее в отделение, на прощанье, махнув рукой родственнику.

Слава Богу, всё лечение прошло успешно, и больше страшное слово не возникало.

Да и вся жизнь королевы Евфросинии не сахар: как все венценосные люди, преодолела она немало жизненных мучений.

В войну инфанта должна была в шесть лет вести хозяйство: кормить скотину и смотреть за братом, родившимся в первый год войны. Старшие братья семи и девяти лет работали в колхозе.

Открылась школа, страсть как хотелось учиться. Королева-мать сказала: не пойдешь, на кого мне Леньку оставить?

Даже в кино нельзя без него. Вот сеанс идет к концу, вот любовь там, на экране такая, что дышать тяжело. А Лёнька дергает ее за подол: «Пойдем, пойдем. Писить, писить.» Наконец, королева дрогнула и вскрикнула: «Ссы. На пол.»

Это исключение. Показывать слабость королеве не полагалось, но искусство требует жертв.

Замужество, как и положено в королевских семьях, в 17 лет. Муж, на пятнадцать лет старше, солидный положительный, на работе уважают. Вместе выстроили в Перевозе большой дом, она родила девочку Марину, и тут он запил. Королева терпела даже побои, но в один прекрасный день Ирод схватил годовалую Марину и стукнул ее о стену.

Королева, собрав королевскую рать, братьев и маму, отправила мужа в тюрьму. У девочки началась опухоль мозга. Две операции во младенчестве, а повзрослев, оказалась тяжелым инвалидом. Всегда худенькая, бледная, трудности с ходьбой, но училась без троек, хорошо соображала по математике.

Как-то сказала королеве Фросе: «Если не родить ребенка, то зачем мне жить. Я умру, а ты не будешь одна».

Выйдя замуж, несмотря на категорический запрет врачей, она родила двух дочерей, но никогда не была похожа на здоровых молодых мам, чувствовалось, что сил осталось немного,

В Дмитрове, где жила с мужем, чужие люди, увидев ее, считали, что пьяная мать с маленьким ребенком пришла в магазин. При ходьбе ее бросало, и она шла с палкой, вся надежда на старшую пятилетнюю дочь, та выросла к тому времени не по возрасту сообразительной и вполне могла, если потребуется, организовать помощь.

Муж Марины и отец ее дочерей не отличался куртуазностью, но собравшиеся в доме Фроси, восхищались образностью его языка. Самый простой рассказ он поворачивал так, что только рот откроешь от удивленья. Мне хотелось запомнить его сочные выражения и обороты речи. Но – дохлый номер, для использования их, надо стать им, Владимиром.

Дочь

Королева тоже не уставала удивляться причудам зятя. И в праздники, и в другие приезды он не пил водки, но требовал целую пачку чая для заварки одного стакана. Чифирь тогда был для него главнее спиртного, и он опустошал тёщины коробочки с чаем.

Потом, когда Марина начала угасать на глазах, с трудом передвигаться, знакомых тревожили жалобы королевы, что он бьёт свою немощную супругу.

Умерла она в возрасте тридцати двух лет, оставив девочек пяти и семи лет.

Смерть дочери королева считала убийством. На голове умершей были синяки и ссадины.

Похороны шли без Владимира. Изба настежь, на крыльцо входят и выходят незнакомые люди. Дом набит родственниками, и младшая дочь Марины Дашенька, на крыльце весело прыгает. Кому-то улыбается, с кем-то кокетничает, а в комнате стоит на столе гроб и перед ним сидят мать и старшая дочь Марины, обе в черных платках. Королева громко причитает, заливаясь слезами, внучка сидит молча.

И вот прощание деревенских и родственников окончено. В открытой машине гроб медленно едет три километра до кладбища в Дьяково.

Конец октября, и мокрый снег лежит на огромных ветках елей.

Королева не плачет, зато отец Марины, специально приехавший из Ленинграда, кричит, рвет на себе волосы и пытается запрыгнуть в могилу.

Недели через две, когда я приехала в Перевоз, королева призналась мне, что во время похорон чувствовала себя, будто в беспамятстве и теперь чаще стала ходить в церковь, потом с обидой объяснила про первого мужа, что в жизни он и видел дочь от силы раз пять.

Тут из другой комнаты к нам пришла Дашенька и показала мне свой повешенный над диваном рисунок: красные, синие, желтые огоньки весело сияют, собранные в кучку. Я спросила ее: это салют? Она объяснила: «нет, это мамина могила».

Всё происходило в ноябре, а восьмого мая, в день рожденья Марины, когда мы с Дашенькой вышли к оврагу, она вдруг легла на первую траву и, когда я стала уговаривать ее встать с холодной земли, она тихо, серьезно сказала: «Я хочу умереть. Хочу к маме».

Мне быстро удалось отвлечь ее от этой мысли, но поняла, что Дашенька – другая по сравнению со своей умной, рациональной сестрой.

День рождения Марины – самый нежный и задумчивый период в нашей природе, под стать тихой жертвенной имениннице. Не знаю, насколько мне удалось передать ощущение такого дня:

Восемь дней, а такие травы,

что живёшь между ними травой.

На земле все растения правы,

начиная от нас с тобой.

Чуть проснешься, сквозь холод майский

замирающий свет проник,

от младенческой этой ласки