Читать книгу Последняя весна Лисовина. Истории о братьях наших меньших и больших - Наташа Хабибуллина - Страница 4

Он жил в соседнем подъезде. Рыжий горбатенький пес с острой лисьей мордочкой и кожаным ремешком на шее. Лет ему, наверное, было немало – шерсть с боков местами так повытерлась, что подслеповатые прохожие нередко принимали Лисовина за оброненную кем-то старую шапку. И очень пугались, когда шапка вдруг зашевелившись, снималась с места и деловито семенила прочь.

Когда наш Лисовин был помоложе, он любил приударить за какой-нибудь кудрявой болонкой. Гарцевал по-молодецки рядом, напирая то с одного боку, то с другого, ревниво поглядывал по сторонам, нет ли где соперников. А завидев конкурента, принимал боевую стойку: не подходи! Моё!

Каждое утро пес обходил дозором свои владения. Оглядывал двор, бодро взлетал по широким ступеням каменной лестницы и трусил в сторону соседней высотки. Попутно успевал заглянуть во все укромные уголки за мусорными баками, пугануть ворон и оставить пару – тройку автографов на фонарных столбах.

Обогнув детский сад, Лисовин возвращался домой по бульвару.

Обычно в столь ранний час двор пустынен, и, убаюканный тишиной, Лисовин сам впадал в полудрему. Мог подолгу стоять у подъезда, уставившись в одну точку и думая о чем-то своем, стариковском. В такие минуты он ничего вокруг не слышал и не замечал. Если рядом хлопала железная дверь, пес вздрагивал, отскакивал в сторону и по-волчьи задрав морду, заливался хриплым лаем. Мол, ходите тут, пугаете старика! Никакого спасу от вас нет!

Чем дряхлее становился Лисовин, тем больше портился его характер. Как начнет облаивать всех подряд – только держись! Надрывает глотку, а сам раздраженно косит красным глазом, мол, чего уставилась, проходи давай, а не то и тебе под горячую руку достанется. И ведь доставалось!

Несмотря на почтенный возраст, Лисовина как и прежде влекли женские чары. Бывало, бредет, ковыляет по двору, еле лапы переставляет, но вот за углом показалась симпатичная болонка, и Лисовина не узнать! Весь встрепенется, подберется, подастся красотке навстречу. Но вдруг на полпути заробеет, замедлит шаг да и повернет оглобли обратно. Чай, не мальчик уже, понимает, что его время вышло.

Всё так же совершал он круг почета по двору. Нелегко, а надо. Привык.

Приблизится к стае дворовых барбосов, поводит носом брезгливо, мол, кто такие, почему не знаю? Те хвосты подожмут и – дёру.

Лисовину только этого и надо – боятся, значит, еще уважают.

А то вздумает пересечь оживленную автостраду. Замрет на обочине и вот стоит, напряженно вглядываясь вдаль. Наконец решится. Ступит лапой на дорогу – как бы примеряясь, прикидывая свои силы, да и сиганет вдруг со всей дури под колеса.

Завизжат тормоза, замелькает средь машин рыжая, побитая молью шубейка. Какой-нибудь таксист-торопыга непременно высунет из окошка кулак да и приложит Лисовина по матушке – ах ты такой-сякой, растак тебя разэдак!

А Лисовину хоть бы хны, знай себе чешет, не оглядываясь. Еще и огрызнется в ответ, мол, разъездились тут, дорогу не перейти!

В марте наш сварливый старик резко сдал. Бросил попусту брехать на прохожих, стал еще задумчивей и молчаливей. Домой почти не заходил. Целыми днями стоял у подъезда, дряхлый, облезлый, думал свою невеселую думу. Временами он шумно вдыхал запах талого снега, мокрых деревьев, тревожно к чему-то прислушивался. Будто понимал – это его последняя весна. В апреле Лисовина не стало.