Читать книгу Утесы Бедлама - Наташа Полли - Страница 7

Семнадцатого декабря капитан «Хупера» с двумя хронометрами в руках дождался, пока упадет шар времени на Гринвичской обсерватории[2], и отдал приказ отчаливать.

Корабль был небольшим, но хорошо оснащенным, с просторным трюмом и нагревательными трубами, проходившими через все каюты. В первое утро мы проплыли мимо побережья Корнуолла и нашего имения. Я увидел маленький порт Мевагисси и – прямо на вершине холма – густые кроны вечнозеленых растений, которые, я был почти уверен, были соснами у нашего дома. Мы уже отдалились на полтора градуса долготы от Гринвича, так что по сути время изменилось на 25 минут в меньшую сторону – я об этом даже не задумывался, пока Минна не обратила мое внимание на старшего помощника капитана, который за неимением более насущных дел переводил стрелки часов. Было слишком холодно, чтобы оставаться на палубе, поэтому я спустился в трюм.

Там стояли тридцать ящиков Уорда[3] размером в человеческий рост, формой напоминающие турецкие лампы. В каждом легко поместилось бы молодое дерево, а толстые стекла защищали от солнца и соленого воздуха. На самом деле в каждом ящике уже было по дереву. Я взял на борт тридцать яблонь, чтобы научить Клема и Минну срезать черенки.

– Ты смотришь на дерево так, словно оно тебе о чем-то говорит, – заявила Минна.

Я ждал ее и Клема, прислонившись к трем медным нагревательным трубам и наблюдая за молодой яблоней в стеклянном ящике напротив меня. Поскольку деревья были выращены искусственным образом, в теплом трюме они зацвели. Когда я открыл небольшую дверцу, лепестки цветов, подхваченные теплым сквозняком, вылетели наружу, и в помещении запахло весной.

– Я просто задумался… Извини, – ответил я. – Присаживайся.

Минна села рядом со мной.

– Маркхэм скоро придет. Как твоя нога? Болит?

– Тепло помогает, – ответил я. Секунду я смотрел на нее. – Ты неважно выглядишь. Морская болезнь?

– Немного. Это… это бывает только по утрам.

Она не выглядела радостной – только встревоженной.

– Что ж, будь осторожнее, что бы ни случилось, – ответил я, мысленно представив все места на корабле, где можно было оступиться или споткнуться: лестницы, скользкая от морской воды палуба, слишком близко стоящие ящики в кают-компании.

– Я все равно потеряю его, даже если не буду двигаться. Я всегда теряю их. Только не говори Маркхэму. Мне бы не хотелось, чтобы он радовался и надеялся понапрасну.

– Я не скажу, – кивнул я.

– Спасибо. Ты… ты не осуждаешь меня?

– Нет. Боже, Минна, он твой, пока не появится на свет. Он твой, точно так же, как и любой твой внутренний орган. Я не буду говорить, что тебе можно делать, а что нельзя. Лишь посоветую воздержаться от алкоголя и опиума, но об этом ты и сама знаешь.

Минна рассмеялась.

– Только при условии, что я не впаду в истерику и не выдам свой секрет, – сказала она.

– Ты не такая.

– Он идет, – вдруг прошептала она.

– Доброе утро, – воскликнул Клем. Он уверенно спрыгнул с лестницы, и мы оба напряженно на него посмотрели. Клем ничего не заметил. – Итак, приступим? Боже, как же здесь хорошо, – добавил он. – Словно мы не на корабле.

Я протянул им по ножу для снятия коры.

– Итак, – начал я. – Если вы оба научитесь срезать черенки, то, что бы ни случилось, каждый из нас сможет это сделать.

Я показал им, как правильно срезать черенок цинхоны от одной из сформировавшихся ветвей и как затем правильно упаковывать его. Для этого мы использовали мох и сумку для карт Клема, потому что я знал: на большее в Перу нам не придется рассчитывать.

– Боже, как сложно, – простонал Клем. – Почему бы нам просто не собрать семена?

– Нет. – Я замолчал, осматривая его последний черенок. Края были неровными. – Семена цинхоны калисайи мутируют. Как яблони и тюльпаны. Растение, выросшее из семечка, будет отличаться от материнского. Вот почему нам нужны черенки.

– Ох, хорошо, – вздохнул Клем. – И почему я такой никчемный в подобных вещах?

– Ты справишься. Именно поэтому я взял тридцать яблонь для практики… Только перестань держать нож как молоток.

– Хорошо. Давай попробуем еще раз. Тебя ведь вызывали на Лиденхолл-стрит пару дней назад, верно? – вдруг спросил он. Клем умел быть неожиданным.

У меня перехватило дыхание, но я слишком хорошо умел лгать, чтобы выдать себя голосом. После долгих лет работы в Ост-Индской компании я стал экспертом по лжи.

– Да. Мистер Синг. Когда-то он был моим начальником. Мы просто поболтали за чашкой чая, иначе он вызвал бы и тебя. Думаю, он хотел убедиться, что я не пристрастился к опиуму.

– Ах да, конечно, – с облегчением ответил Клем. Он немного помолчал и продолжил: – Вот только… мне кажется странным, что Министерство выбрало меня.

Минна подняла голову.

– Я хочу сказать, что если их интересуют деревья, то географ – странный выбор, – добавил Клем.

– Географ, который говорит на кечуанском и не раз бывал в Перу. Таких нечасто встретишь. Без переводчика экспедиция обречена.

– Пожалуй, – согласился он.

– Давайте попробуем на другом дереве, – предложил я.

Телеграмму доставили в испанское посольство. Только Клем и Минна знали, что я там буду, поэтому, хоть подписи и не было, я был уверен, что она от Синга.

Прежней Ост-Индской компании уже не было, но офис пока не переехал ближе к Министерству по делам Индии. В газетах писали, что это должно произойти позднее и что у компании большие планы на Уайтхолл[4], но пока люди все еще работали в старом здании. Офис Ост-Индской компании находился на Лиденхолл-стрит, в большом здании с колоннадой и статуей Британии на крыше. По соседству располагалась кондитерская лавка, и у мужчины, стоявшего за прилавком, на конторской книге всегда лежала сахарная мышка.

Никто не ожидал национализации, но она произошла – в прошлом году. Ост-Индская компания, частная организация со средствами и мощью государства, дом всех торговцев, буквально за ночь была захвачена британским правительством, превратившим ее в государственное ведомство. Это случилось после окончания войны в Китае – войны, во многом начатой Ост-Индской компанией и оконченной военно-морским флотом. Парламент сообщил, что они де-факто заключили соглашение о сотрудничестве. Синг и остальные торговцы назвали это величайшим грабежом тысячелетия. Я помалкивал, потому что в глубине души был рад. Случившееся внушило мне удивительно непопулярное на тот момент доверие к мистеру Палмерстону и членам его правительства. Человек, сумевший отобрать Ост-Индскую компанию у шайки таких сообразительных мерзавцев, как Синг, однозначно мог управлять целой империей.

Я не удивился, найдя Синга в том же кабинете, что и всегда, хотя если кого-то и собирались сместить на волне перемен, этим человеком должен был бы быть он. У него были восточные корни. Одеваясь на западный лад, Синг легко сошел бы за дворецкого, но в нем не было восточных манер или чрезмерной вежливости. Он сидел, как англичанин, – прямо, одна рука тесно прижата к ребрам, а локоть второй – у запястья первой. Если от его страны что-то и осталось, то очень глубоко внутри. Синг не говорил, откуда он. У него был голландский акцент и слуга-голландец, а звали его Исеул, но это лишь наводило меня на мысль о корнуоллских принцессах.

– Садись, Тремейн, – сказал Синг, словно мы не расставались на два года.

Я сел осторожно, не желая показывать свою усталость от того, что просто прошел по зданию до его офиса. Но Клем был прав: в Лондоне я поправлялся быстрее, гораздо быстрее. В его доме всегда поддерживалось тепло, и он заставил меня купить новую одежду. Как заявил Клем, испанское посольство не хотело видеть меня в навощенном сюртуке, который выглядел так, словно повидал Трафальгарское сражение. Поэтому я пришел к Сингу в аккуратном черно-сером костюме и оплаченном Клемом сюртуке с синим шнурованным воротником. Клем покупал вещи для экспедиции, и было странным видеть, как он заказал шесть рубашек и четыре сюртука одновременно. Я не помнил, когда в последний раз покупал новую одежду, и уже позабыл, какой плотный наощупь неизношенный хлопок.

Синг внимательно изучил меня. Хоть он и не был эмоциональным человеком, я увидел изумление, проскользнувшее в его взгляде. Я знал, что постарел за это время, но меня потрясло то, что он заметил это. Он промолчал.

– Значит, Маркхэм – идиот, который согласился на все ради славной прогулки и поиска чего-то бессмысленного и инкского, – начал Синг. – Я верно излагаю?

– Он географ и антрополог, а не идиот. Конечно, ему интересны инки.

– С точки зрения подобных экспедиций антрополог и идиот – одно и то же.

Теперь голландский акцент Синга исчез практически полностью. Он проявлялся лишь изредка, примерно в одном слове из десяти, причем слово могло быть любым. Он положил руки на папку с документами.

– Как ты заметил, я его не пригласил, – продолжил он. – Не думаю, что выдержу разговор с таким человеком утром. Слишком велико желание отправить его в Австралию.

На его лице мелькнула улыбка, когда я рассмеялся.

– Что ж, хинные деревья. Расскажи мне, как ты собираешься привезти их.

Я подался вперед.

– Семена цинхон мутируют, поэтому нам нужны черенки. Для таких деревьев они должны составлять около двух футов в высоту. Мы упакуем их в сумки для карт Клема. Самое сложное – вовремя вывезти их из Перу. Черенки нужно посадить в течение месяца. Черенки слишком хрупкие, чтобы везти их по суше, поэтому мы поместим их в переносные стеклянные ящики, которые будут ждать нас в порту Ислай, и отправим их в Индию. Даже в ящиках на такой малой высоте они долго не выживут, поэтому морской путь должен быть прямым.

Синг нахмурился.

– Вы не вывезете много черенков в сумках для карт.

– Главное – собрать жизнеспособные черенки высокоурожайных деревьев. Взять качеством, а не количеством. Если все получится, мы сможем срезать новые черенки, когда первые приживутся в Индии. Кстати, Малабар. Клем сказал, что мы должны доставить черенки туда.

– Да, а что?

– Плохой климат. У нас есть земли на Цейлоне?

– Да.

– Лучше туда. Защищенный грунт, равнинная территория, плодородная почва, папоротники, четыре-пять тысяч футов над уровнем моря. Цинхоны – особенные деревья.

– Скорее они…

– Я перечислил условия, необходимые для их выживания. Сегодня я побывал в садах Кью, и их работники подтвердили это. Прежние попытки высадить деревья провалились, потому что никто не уделил внимание их естественной среде. Вот почему голландская плантация на Яве в плачевном состоянии. Она находится на скалистом холме, там нет тени, неверная высота. Разумеется, они не могут ничего вырастить, даже жизнестойкие малоурожайные деревья. Легче вырастить их в стакане.

Синг едва заметно улыбнулся, и я понял, что он хотел услышать весь этот лепет, чтобы убедиться – я не изменился.

– Значит, Цейлон, – уточнил он.

– Да.

– Я договорюсь об этом.

Возможно, только в силу своего возраста я заметил в нем неожиданную хрупкость. Или, возможно, она появилась лишь теперь, когда земля уходила из-под ног.

– Ты неважно выглядишь, – заметил Синг.

– Что ж… вряд ли мне удастся пересечь Амазонку, но об этом и речи не идет. Клем хотел, чтобы я ухаживал за черенками, вот и все. Но если бы вы послали кого-нибудь другого…

– Мне все равно, даже если он поместит тебя в банку со скипидаром, чтобы довезти туда, – отрезал Синг. Он немного помолчал и продолжил: – В Индии вот-вот начнутся восстания из-за хинина. Цена – сплошное безумство. Мы вынуждены продавать его себе в убыток, чтобы сохранить чайные плантации. Прошлогодние муссоны… Читал в газетах?

– Нет.

– Бесконечные. Повсюду буйствует малярия. – Синг покачал головой и неохотно добавил: – Я сам переболел ей. Абсурд. Половина работников на плантации сбежали, урожай чая некому собирать. Знаешь, какова доля доходов Британской империи от продажи чая?

– Огромная.

– Огромная, – сухо повторил он, не отрывая взгляда от папки с документами, лежавшей перед ним. Синг замолчал, словно пытаясь решить, говорить ли мне еще что-то. Пять лет назад он не стал бы, но теперь он выглядел уставшим. – Думаю, ты справишься. Но остальные не так уверены… Новые начальники понятия не имеют, как соотносятся риски и выгода. Они – государственные служащие, а не торговцы.

Когда Синг произносил слово «торговцы», оно звучало солидно. Он придавал ему то же значение, с которым другие люди говорили о государственных деятелях.

– Для них главное понять, что лучше подходит для утренних совещаний. Вот о чем они думают. Хинные деревья растут в далеких краях. Последними туда отправились голландцы. Трое мужчин сгинули в тропических лесах, единственному выжившему пришлось прятаться так долго, что почти все его деревья погибли… Лишь два черенка были доставлены на Яву…

– Двух было бы достаточно, если бы он позаботился о них должным образом, – перебил его я. Хасскарл был худшим садовником после моего дяди, который много лет назад заявил, что папоротники лучше растут в соли.

– Ох, ты это знаешь, я это знаю, но, по мнению новых начальников, человечество уже достигло своей вершины, и, если мы не сделали что-то раньше, значит, это просто невозможно сделать. Начальникам известно, что в 1851 году кровожадные индейцы перебили всю экспедицию Чарльза Бэкхауса вместе с пятью десятками солдат, а также что у нас нет карт местности. Хасскарл не составил ни одной: сам он не ходил в лес, а люди, которых он отправил, погибли. Проводник принес ему деревья. Позже этот проводник был пойман и убит доносчиками, работающими на поставщиков хинина. Бэкхаус тоже ничего не отправлял. Разумеется, у перуанцев должны быть карты, но они вряд ли захотят рассказать нам, как добраться до единственного в мире леса высокоурожайных хинных деревьев. Поэтому в своих благородных и бесконечных войнах Министерство по делам Индии отказалось от идеи отправить туда экспедицию, – заключил Синг. Его речь иногда становилась пугающе быстрой, когда он разговаривал со своими коллегами или о них. Так он доказывал, что никто не замутнит его мысли новомодными словечками или латынью.

Я нахмурился.

– Но… как же тогда одобрили эту экспедицию?

– Маркхэма выбрали, потому что он уважаемый и образованный член Королевского географического сообщества, а также он делает отличные карты. – Синг долго не спускал с меня глаз, прежде чем продолжил: – А тебя… – он перевел взгляд на мою трость. – Формально ты едешь, потому что раньше твоя работа заключалась в сложных незаконных экспедициях за редкими растениями, а еще потому, что у тебя есть связи с этой страной. Но никто не удивится, если садовник-калека не выживет. У тебя нет семьи, поэтому твоя смерть ничего не будет стоить нам. Ты – наш способ не ударить лицом в грязь.

Два года назад я был сообразительнее. Я понял бы все уже в тот момент, когда Клем приехал в Хелиган.

– Смысл этой экспедиции вовсе не в деревьях, да? – спросил я. – Вам нужна хорошая карта на случай, если… точнее, когда придется отправить туда армию.

– Да.

Синг никогда не докладывал о своих неудачных попытках, но я представил многочисленные совещания, на которых он выступал против географа-антрополога. Я знал, кого он хотел бы видеть на месте предводителя экспедиции. Этим человеком стал бы один из старых сотрудников Ост-Индской компании, который быстро ходил, хорошо стрелял, служил в кавалерийском полку – словом, тот, кто стал бы телохранителем для садовника.

– Если ты не сможешь добраться до хинных лесов, придумай что-нибудь. Должна быть хоть малейшая политическая причина отправить туда войска. Ты знаешь, как это работает. Что-то мелкое, но яркое.

– Застрелиться на глазах у толпы?

– Нет, пусть Маркхэм застрелится на глазах у толпы. Смерть молодого, подающего надежды рыцаря, у которого останется симпатичная вдова, попадет на главные полосы. Твое имя даже не укажут в некрологе.

– Вы же знаете, он мой друг. Мы вместе служили во флоте.

– Я знаю. По-моему, вы познакомились, когда он велел тебя высечь.

– Однажды вы позволили похитить меня и обменять на скакового верблюда, но я все равно не бросил бы вас на растерзание индейцам.

Синг вздохнул. Лишь через несколько лет нашей совместной работы он признался, что подстроил тот случай. У него было правило не повышать тех членов экспедиции, которые не смогли сбежать с невольничьего поезда туарегов в пустыне и вернуться в Каир.

– Просто добудь деревья, – сказал он. – Так будет гораздо проще. – Синг взял в руки папку с бумагами, лежавшую перед ним. – Что тебе известно о Нью-Бетлехеме? Твои отец и дед оставили записи?

– К сожалению, нет. Я знаю, что… это миссионерская колония или по крайней мере была ей. Она находится в горах на высоте нескольких тысяч футов над уровнем моря, у самого края альпийского леса. Рядом протекает река, но я не знаю ее названия. Хинные леса ближе к Андам были уничтожены, потому что торговцы содрали всю кору, но та деревня расположена так далеко, что вряд ли у многих получилось туда добраться, чтобы поискать еще деревья. Так что она станет неплохим местом начать экспедицию и затем углубиться дальше в джунгли. А еще я уверен, что местные жители знают мое имя. Мой отец родился там. Это все, что мне известно.

Синг внимательно слушал меня.

– У них когда-нибудь были проблемы с индейцами? Я имею в виду с племенами из леса, а не с жителями деревни. Те на них нападали?

– Папа никогда не говорил о таком. Но мне было восемь, когда он умер. Вряд ли мои воспоминания точные. Если же там на самом деле живут племена, то нам придется несладко. Впрочем, выхода нет. Нью-Бетлехем – единственное место, где люди поверят, что мы приехали не за хинином. Я мог бы сказать, что приехал за кофе и хотел навестить людей, которых знал мой отец. В других же местах… так не получится.

Синг задумался.

– Послушай, – начал он. – Я знаю, что это прозвучит резко, но, если ты хочешь получить деньги, ты должен что-нибудь привезти. Деревья или причину для отправления армии. Насколько мне известно, от Хелигана скоро ничего не останется. Выполни мою просьбу, и я позабочусь, чтобы у тебя всегда была работа.

– Синг, – перебил я. – Вы ждали, пока я впаду в отчаяние, чтобы попросить меня об этом?

– Да, – ответил он.

Я улыбнулся.

– Мне вас не хватало.

– Я рад, что ты так относишься к этому. – Синг подался вперед на локтях. – Меррик, я думаю, что главной проблемой Бэкхауса были не индейцы и не поставщики хинина, а то, что он был двадцатиоднолетним идиотом. Ты же – человек старой закалки, тебе лучше известно, как это работает. Если у вас возникнут проблемы, найди кого-нибудь, кто смог бы провести вас через лес. Обратись к индейцам, ври, хитри, подкупи, воспользуйся именем своего отца, переспи с вождем племени. Мне плевать, что ты сделаешь. Эта экспедиция незаконная – как и все, что мы когда-либо делали. Всегда найдется способ.

– Я знаю.

– Ты не против? – спросил Синг. За все годы он впервые задал этот вопрос. – Не считая того, что тебя выбрали по неправильной причине для возможно самоубийственного задания.

– Было бы здорово, если бы газеты не пестрели иллюстрациями обломков кораблей и обмороженных останков участников экспедиции Франклина, но что поделать.

Синг едва заметно улыбнулся. Неожиданно я понял, что роспуск Ост-Индской компании и ее реструктуризация не просто подкосили его, а полностью выбили землю из-под ног. Жаль, я не написал ему раньше, чтобы поинтересоваться, как он.

– Тебя не заставляют искать Северо-Западный проход на ледяной равнине площадью в тысячу миль, на которой живут шесть эскимосов и совы. Это всего лишь Перу.

– Знаю.

Пару дней назад в «Иллюстрированных лондонских новостях» вышла статья с изображениями того, что нашли на месте экспедиции. Часы, несколько расшитых перчаток, пара очков для чтения, снежные очки, костяные инструменты – в общем, обычные вещи, взятые из дома или подаренные местными жителями, лежавшие в карманах путешественников. Люди по обе стороны Атлантического океана пытались помочь экспедиции Франклина добраться туда, куда они направлялись, и единственным препятствием стала погода. На крайнем севере Канады никто не пытался их застрелить, не было опасных диких животных, которых не могли бы остановить их ружья, никто не болел. Нам же неоткуда было ждать помощи, а Перу был изведан даже меньше, чем Арктика.

– Я постараюсь, – ответил я.

Синг кивнул. Он бы ни за что не признался мне, что в случае нашей неудачи ему грозило увольнение, но его молчание было напряженным.

– Сегодня «Грейт Истерн» спускают на воду, видели? – спросил я.

Синг бросил взгляд в сторону окна. Он немного пришел в себя.

– Монстр, а не корабль.

– Вы ходили на него посмотреть?

– Нет, – ответил он таким тоном, словно я спросил его, не был ли он в порнографической лавке.

– Он не монстр, – сказал я. – Это самый большой корабль с самым мощным паровым двигателем в истории. С четырьмя тысячами пассажиров он мог бы доплыть до Австралии, не заходя в порт для дозаправки. По-моему, это потрясающе. Давайте вместе сходим посмотреть, как он отчалит? Вам понравится. На набережной уже собрались люди.

– Я буду впечатлен, если эта штука отправится на Марс. Пришли мне телеграмму за день до отправления, если все пойдет по плану. Увидимся на Цейлоне в мае.

Я нахмурился.

– Вы приедете?

– Это Министерство по делам Индии. Его сотрудники иногда ездят в Индию, – раздраженно ответил Синг. Ему не понравилось, что я почувствовал его тревогу. Он вздохнул. – Сделай все возможное, прошу тебя. И хотя бы до лета прекрати быть таким восторженным педантом относительно всего, связанного с морем, или я скормлю тебя тигру.

На кабриолете я в одиночестве доехал до многолюдного Гринвича. Этот корабль нельзя было не заметить. По размеру он в десять раз превосходил любое другое судно и был слишком велик даже для лондонского порта. Когда спустили тросы, казалось, даже земля затряслась от радостных криков толпы. Четыре якоря были прикованы цепями к носу корабля, каждый из них – в десять раз больше человеческого роста. Каждое звено цепи было выше меня. Тысячи людей размахивали руками и смеялись, стоя на причале. Меня охватило ужасное чувство, что вода не выдержит веса такого большого корабля и он потонет, но этого не случилось. «Грейт Истерн» плавно направился в сторону Грейвсенда. Из-за своих чудовищных размеров он странно смотрелся в море.

Я следил за его путешествием в газетах: для меня все большее значение приобретало то, что не каждая глупая затея заканчивалась гибелью в ледниках и заметкой в «Иллюстрированных лондонских новостях» о находках в карманах. Когда «Грейт Истерн» доплыл до Дувра, на борту случился пожар, но корабль был таким огромным, что его не повредила бы даже молния. Через неделю в газетах написали, что он беспрепятственно добрался до берегов Америки, причем раньше намеченного срока.