Читать книгу P.S. Люблю не из жалости… - натАша Шкот - Страница 1
ОглавлениеЧасть первая. Вадим
Глава 1. Исповедь
-Сынок… – прохрипела измученная болезнью женщина, вытащив какой-то пакет из-под больничного одеяла, – я знала, что дождусь тебя… Вот, возьми… Прочитаешь, все поймешь… – ее высохшие, обтянутой тонкой кожей руки были неестественно белы на фоне светло-серого постельного белья.
–Ма… что это? – спросил Вадим, принимая протянутый пакет. Он хотел было заглянуть, да женщина остановила.
–Не сейчас, дома. Послушай пока… Я… виновата. Я знаю, всегда знала… – потрескавшиеся губы с засохшими ранками едва шевелились, – Но… Не отступилась, доделала свое… дело. Вот Боженька и покарал меня…
–Мам, ну что ты говоришь такое, да за что тебя карать? –сын погладил женщину по костлявым ладоням. Каждое слово давалось с трудом. Видеть мать в таком состоянии было больно. Но приходилось держаться, подбадривать, улыбаться.
Беда встретила его на берегу, стоило только ступить на землю. У матери рак, сказали ему, не операбельный. Жить сколько осталось? Да удивительно, что до сих жива!
Да просто она его ждала… Дикая, необъяснимая сила держала ее на этом свете, не давая уйти, не попрощавшись с единственным сыном.
–Сын, я зло большое сотворила, – сказала, закрыв на миг затуманенные болью глаза, – инвалидку убогую… обидела… – глаза ее были закрыты и она не увидела, как внезапно побледнел сын, – перед батюшкой покаялась. Вот тебя ждала, перед тобой покаяться. Влезла в судьбу твою, наворотила, не исправишь…
–Ма-ма, ты сейчас про… кого? – выдавил он из себя.
–Про нее сынок, про нее, – женщина открыла глаза и по старушечьей щеке покатилась слеза, – прости меня если сможешь… у ней прощения не просила. Она не простит…
Вадим схватился за горло, словно на нем повисла удавка и не давала дышать. «Не может быть… «инвалидку убогую», неужели она о… ней?»
–Ты… только не ненавидь меня, сынок! Я на том свете и так буду огнем гореть, хоть ты прости меня, сынок, сыночек… – слезы, одна за одной катились по лицу больной женщины, а та даже не вытирала их.
–М-мам… – мужчина прохрипел охрипшим внезапно голосом, – ты… успокойся, пожалуйста, я не понимаю ничего…
–Боишься понять, страшно поверить… но по глазам вижу – уже все понял… – она покачала головой с коротко остриженными седыми волосами. А в последний раз когда виделись, всего каких-то девять месяцев назад, ее волосы все еще были длинными и красивыми, с редкими благородными сединками.
–Н-но…
–Прости, прости сынок, – вновь зашептала она, – молю, прости…
Мужчина не выдержал, вылетел из палаты, прижимая к груди злополучный пакет. Сбежал по каменным ступеням вниз и выскочил на мороз. Стал жадно хватать ртом ледяной воздух, но никак не удавалось вдохнуть полной грудью. Словно врезали изо всех сил в солнечное сплетение. Руки дрожали и пакет выпал. Содержимое разлетелось в разные стороны. Это были письма…
Вадим присел и начал их собирать, бережно отряхивая от снега. Один конвертик привлек его внимание больше остальных. На обратной стороне на нем были нарисованы цветочки, бантики, звездочки и вдоль заклеенного уголка красовалась надпись: «Жду ответа, как соловей лета!»
Каллиграфическим почерком была выведена каждая завитушечка. Он помнил этот почерк. Только она умела настолько красивыми делать буквы. Медленно перевернул старый желтый конверт.
Письмо предназначалось ему. Куваеву Вадиму. Город Севастополь, военная часть 267. Он смотрел на имя отправителя, но никак не мог прочесть, буквы сливались.
Мужчина встал на ноги, вытер слезы, засунул все письма в пакет. Подошел к заметенной снегом корявой лавочке и сел. Вновь вгляделся в конверт и наконец прочитал ее имя. Цветаева Марьяна.
–О, Боже… Она все-таки мне писала…
Глава 2. Возвращение домой
Белый Nissan Murano притормозил у деревянной калитки дома номер тринадцать на улице Северной, глубокой ночью. Вадим вышел из машины, вытащил сумку с вещами и закрыл багажник.
Хоть и давал себе слово, но все равно повернулся в сторону дома Цветаевой Марьяны. «Хотя… сейчас она уже не Цветаева». Окна в доме не горели, вокруг была холодная мгла. Как и тринадцать лет назад, один единственный на всю улицу фонарь горел через три дома от них.
Вадим отвернулся и побрел к родному дому. Калитка подалась легко. «Мать хорошо следила за двором». Мысль о матери причинила боль. Нет ее больше… Семь долгих дней, как у него больше нет матери.
Входная дверь все с тем же замком. «Надо же, словно и не уезжал никуда». Родной дом встретил холодом. Мужчина поежился. Казалось, что в доме холоднее, чем на улице. Щелкнул включателем и зажмурился. «М-да, и тут все как и прежде!»
Старые вещи встретили хозяина на тех же местах, где он их и оставил. Вот его узкая койка, шкаф, с незакрывающейся дверцей и потертое зеркало на стене. Хотя нет, не все на своем месте… На зеркале больше нет ее фотографии.
Первым делом расстегнул портмоне и вынул из него фото, которое отреставрировал в фотосалоне пару лет назад, так как прежнее совсем истрепалось.
С него смотрела девушка лет пятнадцати, с белыми-белыми косичками, такими же белыми бровями и невероятной улыбкой. Вадим бережно пристроил фото на прежнее место на старом зеркале и даже смог косо улыбнуться.
Затопил плиту. Странно, но получилось с первого раза. Старушка видимо признала его. Кашлянула дымком, заискрилась огоньками и загудела.
Остывший дом прогревался долго. Лишь к утру Вадим стянул с тебя теплую куртку. Завалился на кровать. Та протестующе заскрипела. «Как же я в ней раньше умещался?» Мужчина долго вертелся, пока наконец смог заснуть, свернувшись клубочком. Впервые за неделю ему не снились кошмары. Просто провалился в глубокий сон, дарящий отдых измученному телу.
***
Это что-то невероятное, проснуться дома спустя долгих тринадцать лет. А он думал, что забыл запах родных стен. А нет… Такое на уровне инстинктов. Где-то глубоко под кожей.
Встал. Размял затекшее в неудобной кровати тело. «Первым делом куплю диван!» Но тут же нахмурился, напомнив себе о том, что он здесь жить не собирается. Решит… дела прошлого… продаст дом и уедет, в этот раз действительно навсегда!
Сходил в ванную, проверил бойлер. Все было исправно, вода грелась. Еще вечером включил воду и электричество. «Молодец мать, деньги, что я высылал потратила с умом!»
Она всегда такая была. Хорошая хозяйка, аккуратная, бережливая, экономная. И Вадим тоже в нее пошел. Дорожил каждой копеечкой, на ерунду не тратился. Поэтому-то на свою первую квартиру скопил всего за три года.
Ребята еще в школе дразнили его Гобсеком. А что? Несмотря на юный возраст, Вадим подрабатывал. Каждое воскресенье, каникулы и любой праздничный день становился для него рабочим. Друзья гуляли, отдыхали. А он работал. Да кем придётся. Когда у матери на почте, а когда и просто огороды копал. Как стал постарше, нанимался разнорабочим на стройку. Копил. На институт. Понимал, что у матери не будет денег его тянуть и копил на мечту. Институт, а потом море. С детства мечтал быть моряком. Как отец…
Так вот, деньжата у него водились. Друзья-товарищи периодически клянчили у него в долг. То на водочку, а то девчонок в кино сводить. Вадим давал. Но всегда строго требовал назад. Кто не возвращал, больше денег не получал! Вот вам и Гобсек… Сказали бы спасибо, что проценты не брал!
Вадим принял душ, переоделся в свежее и прошелся по комнатам. Чистота вокруг. Так, пыли немного…
Новая стиральная машинка в кухне. Да и сама кухонька после ремонта. Теперь в ней есть раковина и канализация. Уже не нужно выносить ведра на улицу. «Молодец мать, все необходимое себе сделала!» Кладовку перестроила в ванную комнату, вырыла канализацию, утеплила стены и сменила крышу. Ничего лишнего, только необходимое.
Когда сын возвращался из рейса и давал ей деньги, она с благодарностью их принимала, но половину всегда отдавала назад. Мол, не надо мне столько… А потом рассказывала, на что потратила. В груди защемило. «Ох, мама… Как же я теперь…»
Но раскисать себе не дал. Напомнил зачем приехал. Сварганил себе бутерброд из привезенных продуктов и сел за кухонным столом за чашкой чая. Запас еды позволял несколько дней никуда не выходить. Не готов он был пока что кого-либо видеть… Нужно было настроиться. «Хоть бы никто не приперся, увидев машину».
***
Когда с нехитрым завтраком было покончено, убрал со стола, вымыл чашку… «Ну что же… пора…»
Достал из сумки пакет с письмами и высыпал их на стол. Он тогда так и не смог открыть ни одно из них. Не хватило мужества. А потом умерла мама и за похоронами уже стало и не до них.
Но он не забывал. Просто хотел дождаться времени, когда сможет спокойно принять их существование. И лишь только тогда прочесть.
– Ну что… дождался? Уже готов прочесть? – спросил сам себя.
– Нет, не готов! – ответил, – но прочитаю…
Ворох писем разложил в две стопки. М-да, и его письма тоже тут… В первую стопку сложил свои письма ей. А во вторую – от Марьяны к нему. Вторая стопка оказалась внушительнее. Кулаки сжались. «Мама!!! Зачем???»
Его собственные письма красовались двумя печатями. Одна, треугольная, из военной части, а вторая из почтового отделения города Севастополя с датой. Тринадцать лет назад… А словно это было вчера.
Конверты Цветаевой Марьяны были чисты. Без печатей, то есть. «Значит, мать их вынимала из почтового ящика и сразу же забирала…»
***
Почему? Он знал почему. Все просто. Лидия Куваева ненавидела всем сердцем Марьяну.
Моль. Она называла ее, Моль. За белые-белые волосы, такие же белые-белые брови и бесцветные ресницы. С чувством, в отвращением. Как сейчас, услышал мамин голос: «Что, опять к этой Моли собрался? Чтоб ее!»
Но не за странную внешность недолюбливала мать Марьянку, хоть из-за нее девочку постоянно дразнили. Вся эта ненависть довольно бородатая, тянулась еще с ее молодости.
Мать Моли, Елизавета Круглова была лучшей подругой Лидии Владыченко. Дружили девушки со школьной скамьи и были очень неразлучны. Лидия была красивой высокой брюнеткой с пышными волосами, черными бровями и густыми ресницами. А Лиза же – полной противоположностью. Мелкая, тощая блондинка. Ни бровей, ни ресниц. Худая, как жердь. Фигуры – ноль.
Толком не понятно, что там у них произошло, но Лизавета вдруг вышла замуж за парня Лидии.
Лидия подругу и изменника не простила. Прожила всю жизнь рядом, но не простила! Их дома находились через дорогу друг от друга, но Лидия ни разу так и не заговорила с Елизаветой.
Через короткое время после свадьбы бывшего любимого и лучшей подруги, Лидия выскочила замуж за первого, кто позвал. За отца Вадима и стала зваться Лидией Куваевой. Супруг Лидии был моряком. Поэтому бывал дома крайне редко. А потом и вовсе перестал приезжать. Не сошлись характерами и развелись.
А супруг Лизаветы умер. Он работал завучем в школе. Схватился за сердце и упал замертво прямо посреди урока.
Вот такая грустная история. Остались подруги одни одинешеньки, да с малыми детьми на руках. Вадимка был на год старше Марьянки, поэтому они в детстве часто вместе играли. Пока Лидия не видела. Запрещала. Ненависть свою не забыла и на девчонку перенесла. Уж шибко она на мать похожа. Такая же бледная и белобрысая.
Лизавета пыталась поговорить с бывшей подругой. Не один раз. И при жизни мужа и после его смерти. Но Лида даже слова сказать не давала. Грубо обрывала и уходила. Так что Лизавета смирилась и оставила ее в покое.
***
Мужчина повертел письма в руках. И с какого начать? Хорошо бы с первого, но как узнать какое из них первое? Печатей-то с датами нет. Открыл первое попавшееся.
«Дорогой Вадим!
Это уже третье письмо за последнюю неделю, но я все никак не могу остановиться, все пишу и пишу тебе! Вот будет забавно, если случится задержка почты и ты получишь их одновременно, правда? Но в любом случае тебе будет приятно, ведь так?
Я бы тебе писала каждый день, но сдерживаюсь. Боюсь, что утомлю своей писаниной… Когда узнаю твой адрес, то буду отсылать их по одному в день, чтоб не надоесть…
Вадим закрыл глаза. Воспоминания нахлынули без предупреждения. Вот он в который раз за день прибегает к дежурному по части и спрашивает, не было ли ему письма? Тот закатывает глаза к небу и отмахивается. Утомил мол, сколько можно бегать?
Письма в армии были чем-то особенным… К ним относились с почтением и каким-то благоговейным трепетом. Это связь с миром, в который тебе нынче нету ходу. И этот мир, который ты ранее воспринимал, как нечто само собой разумеющееся, кажется тебе лучшим местом на свете. А письма – это единственная возможность узнать, как там сейчас в раю?
С особым трепетом относились к письмам от девушек. Их ждали и их боялись. А что если в нем последнее прости-прощай, люблю другого?
Письма от матери и друга Женьки приходили регулярно. А вот от нее – ни одного! Вадим очень переживал. А вдруг снова в больницу попала? Или ее задразнили без его защиты и она замкнулась в себе? Она же такая ранимая!
У матери о ней не спрашивал. Знал, что в лучшем случае не ответит, а в худшем снова скажет колкость в стиле: «Да забудь ты свою калеку!»
И у Женьки не спрашивал. Гордость не позволяла. Его увлечения не одобрял никто. Женька был единственным, кто молчал по этому поводу. Наверное поэтому и остался единственным другом.
Но через время, когда накрутил себя до нервного состояния, все же решился и словно между прочим спросил у матери, как там Марьянка поживает? Мать, как не странно, ответила спокойно, хорошо, мол поживает. Вышла на работу. Ходит веселая. И потом в каждом письме понемногу упоминала о ней. Марьяна прическу изменила… Марьяна уехала в санаторий и вернулась из него без палочки. Марьяна кавалера нашла, того самого, Петьку Ерохина…
«Ох, мать-мать, зачем ты вмешалась в эту историю? Может хотела пощадить мои чувства? Боялась, что Марьянка сообщит мне о своем кавалере, а я не вынесу правды из ее уст?» Но матери больше не было и на вопросы никто не ответит. Он отложил письмо в сторону и взялся за другое.
«Здравствуй, Вадим!
Сегодня ровно три месяца, как ты уехал. Ты говорил мне, чтоб я не расстраивалась, если вдруг письма будут приходить с задержкой. Но не три же месяца?! Я встретила Женьку в магазине и спросила, не получал ли он от тебя писем? Он удивился и сказал, что уже целых шесть! Целых шесть!!! Это по два письма на месяц… А у меня пока нет ни одного… Вадим, что произошло? Я обидела тебя чем-то? Начинаю прокручивать в памяти все, что я тебе писала, а писала я много, ты и сам знаешь. Может я что-то не то сказала? Ответь мне. Я мучаюсь, я волнуюсь и не нахожу себе места.
Пожалуйста, напиши!
Все так же люблю тебя!
Марьяна»
Комок в горле мешал дышать. Хотел сглотнуть, а он не сглатывался. Письмо выпало из рук. Вадим вскочил, набрал стакан воды и залпом выпил. Захотелось курить, еле сдержался. Подошел к кухонному окну и посмотрел на ее дом. В юности он очень сожалел, что из его комнаты ее дом не виден. Бывало полночи сидел в кухне в темноте и глядел на ее окна, представляя худенькую фигурку спящую в своей кровати.
«Значит она не сразу меня забыла… А когда мать написала, что она начала встречаться с другим?» Но разве сейчас вспомнишь?
Он помнил только свое состояние, когда узнал об этом. Дикая, безумная боль в груди. Желание трощить, ломать, грызть и выть раненым животным. Как он это пережил тогда? А пережил ли? Ведь до сих пор в груди колет при упоминании ее имени. Или когда заметит девушку, похожую на нее. Нет, не пережил.
Вернулся к столу, открыл следующее письмо.
«Добрый вечер (потому что у меня в данный момент вечер) мой самый дорогой, любимый, милый, замечательный Фей!
Хрустнули зубы. Он помнил, как она называла его Феем… Мол, после того, что он для нее сделал, он теперь должен называться Феем-Крестным!
Ты еще только трясешься в поезде в направлении своей части, а я уже пишу тебе письмо. Только не смейся! Я так привыкла, что ты всегда рядом и мне очень одиноко и пусто без тебя. Может быть потом будет легче, я не знаю… Но пока что постоянно хочется плакать. Я конечно плачу. Знаю, дура. Обещала не плакать. Но ты ведь понимал, что это обещание не в серьез? Конечно я буду плакать. Я ведь нюня! Ха-ха!
Ладно, о грустном не будем. Так, о чем тебе рассказать? За те несколько часов, которые прошли с твоего отъезда, еще ничего важного произойти не успело. Я сходила в библиотеку и взяла там первую в своей жизни фантастику. Это «Поселок» Кира Булычева. Да-да! Мне стало интересно, что такого ты нашел в этой фантастике. Еще не читала. Вот допишу письмо и начну. Авось смогу отвлечься…»
«Значит это письмо – первое!» Он словно вживую увидел Марьянку сидящую за своим столом и пишущую ему это письмо. Ее глаза опущены и он замечает, какие на самом деле у нее длинные и густые ресницы, хоть и белые.
Отложил и это письмо, не дочитав. «М-да, разворошил старые раны…»
***
Набросив куртку, вышел во двор. Хватанул морозного воздушка. Захотелось остыть… полностью… так, чтоб гореть в груди перестало. А ведь убеждал себя, мол все, переболел. Ничерта не переболел! Еще болит…
Спустился с крыльца, присел у заметенного снегом палисадника и зачерпнув из сугроба, потер лицо. Набросал на голову, растер. Вроде легче стало. И тут аж подпрыгнул от крика:
–Вадим! Вадюха!!! Ты??? – у калитки стояла девушка. Ну как девушка… женщина, еще не желающая признавать, что уже не девушка. Высокая, в короткой дубленке и в лосинах в обтяжку. Настолько в обтяжку, что даже не присматриваясь, можно рассмотреть всю анатомию. А бедра… Такие бедра лучше прятать… Под макси! Мужчина перевел взгляд повыше. Из выреза, явно узковатой дубленки (пуговицы вот-вот вылетят вместе с мясом) выглядывал красный тонкий шарфик, слегка драпировавший грудь внушительного размера. Лицо у женщины-девушки было отягощено косметикой. Брови-домики делали лицо чрезвычайно удивленным, а губы, на которых помада местами смазалась, выглядели… ударенными. Толстый слой тоналки и крема превратили лицо в алебастровую маску. Казалось, ткни в него пальцем – оно и осыплется, оставив после себя пустоту! А на голове… Ох, еще в школе они на такие прически говорили «взрыв на макаронной фабрике». Начес торчащих во все стороны ярко-красных волос видимо был призван украсить, но на мужчину возымел обратный эффект. «Кто это? Оно меня знает???» А потом пригляделся… «Ой, ё-ё-ё!»
–Танька? Танька Степанова? – протянул он.
–Да! – радостно завопила бывшая одноклассница и хм, одна из бывших подружек. Вадим попытался улыбнуться. А Танька уже отпирала калитку и ловко, в два прыжка повисла на шее, – как я рада тебя видеть! Ты на встречу выпускников приехал? Да? – щебетала она, не отрываясь от него.
Вадим с силой расцепил пальцы на своей шее и отстранил девушку от себя.
–Нет! Я не надолго… по делам…
–Как тетя Лидия? Я слышала она приболела? Ей лучше? Может зайдем? Поздороваюсь? – красноволосая одноклассница уже повернулась идти в дом, Вадим едва успел перехватить ее за руку.
–Таня! Стой! Мама… умерла…
Шок и сожаление на лице Таньки были неподдельными.
–К-как умерла? Я же… не так давно видела ее? – пролепетала она.
–Уже… семь дней, нет, восемь, как матери не стало! – срывающимся голосом сказал Вадим. Оказывается, сказать вслух это не так и просто.
-Прости… я сожалею… – выдавила из себя Танька, – ну, тогда пойду, не до меня тебе… – она повернулась к нему спиной и зашагала прочь на высоченных каблучищах, явив его взору объемный зад под тонкими лосинами. Вадим скривился.
–Я еще зайду, – бросила она через плечо и дала деру по замерзшей дороге.
«Эх, растреплет же всем теперь!» А ему так хотелось еще какое-то время побыть наедине с самим собой и спокойно погоревать по матери. Он от досады пнул сугроб.
«Надо же было в первый день встретить именно ее!»
Глава 3. Старые друзья
Но он ошибся. Никто к нему не пришел. Вадим сходил в сарай, нарубил дров, хоть дровник и так был полон, вымыл полы, сварил картошку, посмотрел пару фильмов на планшете, но никто не пришел.
Успокоиться так и не удалось. Фильмы казались не интересными, картошка пресной.
Письма манили. Но он боялся. Боялся, что если узнает еще что-то, просто рванет к ней. И плевать на мужа, плевать на детей и даже на то, что она алкоголичка…
«Господи, неужели в ее алкоголизме виноват тоже я? Не вынесла моего предательства… раз письма не получала, думала я забыл о ней в армии, бросил… Спилась с горя? Она же всегда слабенькая была, ранимая… Как же так вышло, что я принес ей столько несчастья?» Ненависть к себе на вкус напоминала пыль.
Никто не знал. Ни один человек на свете. Может конечно, кто-то из ребят и подозревал… Но нет. Они бы сказали. В ее увечье виноват он! Это он в тот роковой день сделал ее инвалидом!
«Мать сказала перед смертью, что «обидела инвалидку убогую», это значит, что она так и не поправилась? Но ведь тринадцать лет назад мать написала, что Марьяна теперь ходит без палочки? Так какова же правда?»
Много лет назад он почти простил себя. Решил, раз девушка полностью поправилась и вышла замуж, значит у нее все хорошо. Плохо конечно, муж алкоголик да и она стала выпивать… А теперь что, получается, девушка так и не избавилась от увечья, плюс считала, что он ее бросил… С досады вышла замуж за Ерохина и спилась с ним на пару? «Боже, какой кошмар!»
Образ ранимой белобрысой девчонки никак не вязался в его голове с обликом алкоголички. Если все так, как он думает, то все хуже, чем было до того, как его забрали в армию. Он искалечил ей жизнь дважды!
Вадим вскочил на ноги и подошел к кухонному окну. На улице уже было темно и в ее окнах горел свет. Глаза по старой привычке посмотрели в сторону ее дома.
Но, даже то, что теперь она пьет, не изменило его отношения к ней. Как это ни странно. Все то же тепло в груди, стоит лишь вспомнить… И так же быстро бьется сердце. Она же была его Марьянкой, его белой мышкой…
«Может станет легче, когда ее увижу? Она наверное ужасно выглядит… Вот Степанова не алкоголичка и то выглядит плохо, а они почти что сверстницы. Предложу денег на лечение, куплю ей новый дом, в конце концов!» А внутренний голос шепнул: «Что, вновь откупиться хочешь? Угробил жизнь девчонке и думаешь деньгами все перекрыть?»
Старые раны заныли с прежней силой. Вернулся домой и вновь мучается от любви напополам с угрызениями совести… Все опять стало, как и тогда…
***
В дверь забарабанили. И видимо стучали уже давно, но он так ударился в самобичевание, что не сразу расслышал.
–Куваев, открывай! – раздалось из-за двери, – ты дома, я видел тебя в окне!
«Это еще кто? Не узнаю голос…» Вадим убрал письма в сумку и задвинул ее под стол.
На пороге стоял мужик в расстегнутой фуфайке, шапке ушанке, с болтающимся ухом и ватных штанах, заправленных в высокие черные сапоги. Аккурат персонаж из любимого старого мультика. Вадиму сразу вспомнилось: «Пофлала меня зена за ёлкой, без ёлоськи, говолит, не возвласяйся, а с ёлоськой – возвласяйся!»
-Здорово, Вадюха! – новоприбывший ступает на порог, жмет Вадиму руку, приобнимает, бьет в плечо, – скока лет, скока зим! А ты красава! Вымахал, бугай такой стал! Машина твоя у дороги стоит?
Вадим автоматически жмет руку, приглядываясь к мужику, стараясь понять, кто из бывших товарищей успел настолько сильно, как говорил Альтов, «износить лицо»?
–Моя… – отвечает вяло, все еще не признав гостя.
–Я зайду? А то мороз, так сказать, не греет, – ржет, – двери не закрывай, Танька ща придет, за закусоном побежала! А водовку я принес! – мужик распахивает фуфайку, показывая две поллитрушки, заправленные в штаны.
И вот тут-то его Вадим вспомнил! Только один человек в их компании говорил на водку «водовка», нежно так, как о любимой женщине.
–Славик Ерохин! – воскликнул он, – ты?
–О, а че такое, не признал сперва? – улыбнулся мужик, явив отсутствие нескольких зубов. Вадим едва не поморщился.
–Свет плохой, – ответил Вадим. Ну а что, не сказать же мужику, что он выглядит так, словно его пчелы покусали?
–Так че, впустишь старого друга? – а сам уже зашел да прямиком в кухню, – натоплено у тебя, хорошо… не то, что у меня в дежурке…
–Какой дежурке? – спрашивает Вадим, судорожно пытаясь придумать, как выпроводить гостя.
–Да я тут, недалече, лесопилку охраняю! – мужик беспардонно уселся на табурет, – прибегает Танька, орет, Куваев приехал! Вот дождался темноты, начальство ушло, а я айда к тебе!
–А… ты что же, пост покинул? – удивился еще больше хозяин дома.
–Ой, да брось ты, не в армии! Пост покинул! Чай не атомную бомбу охраняю! – мужик снова заржал, – пару часиков подождет!
«Он что у меня тут пару часиков собрался проторчать?!»
Но пару часиками дело не обошлось. Почти сразу прибежала Танька, притащив сумку еды. По-хозяйски разложила лотки на столе, нарезала хлеб, открыла шпроты, домашнюю баночку огурчиков. За какие-то десять минут поляна была накрыта. Вадим вздохнул. «А может и хорошо, что пришли! Сдурел бы от мыслей до утра!»
-Ты, Вадюха, попробуй голубец! Моя Танька знатная повариха! – он смачно шлепнул Таньку по объемному заду. А та зарделась от похвалы и на коленку к Славке присела, приглаживая красный начес.
Разлили по рюмкам.
– Ну, давай, за мамку твою, не чокаясь! – продолжал Ерохин, – Танька рассказала… Эх, хорошая женщина была, – сказал он полагающуюся фразу и выпил. Они все выпили. Потом еще по рюмке и еще. Водка была плохая.
Вадим достал из сумки свой любимый вискарь 25-летней выдержки, а из холодильника красную икру, маринованного краба и сыр с плесенью.
–Ох ты ж! Ёлка-палка, прямо Новый год сёдня! – восхитился Славик, – кучеряво живешь?
–Да так, – пожал плечами Вадим.
–Ну… оно и не удивительно! Гафсек ты был, Гафсеком ты остался! – в который раз заржал бывший товарищ, назвав Вадима старым прозвищем, не зная, что оно значило на самом деле. Конечно, где Ерохин, а где Бальзак?
–Гобсек, – автоматически исправил Вадим.
–Ну да, я и говорю! – Ерохин вновь опустошил рюмаху и погладил Таньку по бедру, – а мы с Танькой заявление подали!
–Поздравляю! – смог улыбнуться Вадим, за последние полчаса настроение немного поднялось.
Танька зарделась и положила голову на плечо любимому. «Надо же, а они еще ухитряются быть счастливыми!» – поразился Куваев. «Неужели и я так же плохо выгляжу? Ровесники ведь! Да неее… У меня и зубы на месте и лицо не опухшее… Морщин вроде нет…»
–Это у нас второй брак будет! – продолжал рассказывать одноклассник, – как говорится, первый блин комом! – он ржет, а Танька хихикает, – а ты женат?
Вопрос застает врасплох. Но не рассказывать же в самом деле, что так и не встретил ту единственную, от которой кружилась бы голова и хотелось целоваться каждую минуту?
–Не женат, профессия не позволят, – выкручивается он.
–Ну да, ну да… Понимаю… жди тебя месяцами, когда хочется перепихнуться, – он толкнул Таньку локтем, а то вновь захихикала, скромно опустив глазки с наращенными ресницами.
-А… как твой брат поживает? – решается спросить Вадим и замирает. Страшно услышать что-то плохое. Например, что бьет жену.
–Петька? Да нормально вроде поживает. Работает сантехником, неплохо получает!
–Женат, двое деток… – вставляет Танька.
–Пацан и деваха, – продолжает Славик, – взрослые уже! Пацан весь в отца, мастерит чета, моцики разбирает. Крестничек мой! Девчонка тоже хороша, отличница вроде как…
–А… жена? Я слышал… пьет она? – едва смог произнести это безразличным тоном.
–Ну, как пьет, – вступился за невестку Славик, – не запойная, не… Но иногда может и квасануть, – Вадима аж пот прошиб от его слов.
–Но зато она хозяйка хорошая, – подключается Танька, – чисто у нее всегда, прибрано, детки накормлены!
–А то, что выпивают вместе, так это даже хорошо! – отрезает Славик, – зато душа в душу со дня свадьбы!
Вадим залпом выпил стопку и побелел.
–Эй, ты че? – воскликнул Славка, – закусывай, закусывай!
Вадим прожевал огурец, закашлялся. «Иногда может и квасануть!» – вертелось в голове. «Нет, я не хочу ее видеть… Я не смогу… увидеть то, кем она стала…».
Вспомнил когда первый раз узнал о том, что она пьет.
Это было давно. Совершенно случайно встретил на авторынке Петьку Ерохина. Тот приехал в область за какими-то деталями. Вадим хотел было сделать вид, что не узнал и пройти мимо, да не удалось. Петька подскочил, в объятьях сжал, орал на весь рынок, что старого друга встретил. Пришлось сводить его в кафе, угостить рюмочкой. А так же врезать хотелось! За прошлое, за Марьянку!
Петька Ерохин был старше Вадима года на два. Общались они мало, так, иногда, если случались общие компании. Но была у них одна общая черта. Петька сох по Марьнке. Хотя как сох, скорее преследовал. Возле школы встречал. Сам-то он ушел со школы после девятого класса и поступил в ПТУ на механизатора. Встречал со школы, провожал до дома. Марьянка его кажется боялась, держалась отстраненно, но Петька словно не замечал этого. В кино приглашал, на посиделки разные. Девушка не ходила, отнекивалась, мама мол не пускает.
Вадим дико ревновал, но тогда еще не решался сам к ней подойти, кроме как по дружески. Но потом, к счастью, Петьку забрали в армию. А когда вернулся, то в армии был уже Вадим. Мать рассказывала, что он так красиво ухаживал за Марьянкой. Цветы дарил, конфеты носил на работу. Бегал за ней, как собачонка. Видимо сдалась Марьянка, а может от досады на Вадима, вышла замуж за Ерохина.
И вот сидели они тогда, в кафе на рынке, Ерохин пил водочку, закусывал и рассказывал последние новости родного городишки. Вадим слушал отстраненно, сжимая-разжимая кулаки, которые чесались, так врезать хотелось сопернику. Все думал, что теперь эти сальные руки прикасаются к его Марьяшке, усатый рот целует розовые губы. И тошно так было от этих мыслей, в пору самому напиться.
–А… жена… как твоя? – проронил словно между прочим, – мать говорила женился ты…
–Хорошо жена, спасибо! – выпил и закусил Ерохин, – живем не тужим! Беременная она нынче, – похвастался, – девку ждем! Так я ей сразу сказал! В рот чтоб ни капли! Нечего, еще ребенок больной родится! Оторвешься мол опосля, роди сначала!
У Вадима перехватило дыхание.
–А она что… пьет? – выдавил из себя.
–Любит иногда с подруженциями! Та ниче, я разрешаю, но щас не-е-е! И точка! Пусть родит сначала…
Вадим вскочил с места, бросил на стол несколько купюр, сказал что-то про срочное дело и убежал. Известие о том, что Марьянка пристрастилась к алкоголю воспринял тяжело. Так, словно еще раз узнал о том, что потерял ее. Сам чуть не спился. Но хорошо что ушел в рейс, там развеялся.
-Вадюха, а ты на встречу-то придешь? – вывел из раздумий голос Таньки.
–К-какую? – он понял что совсем потерял нить разговора.
–Да я ж говорю! Выпускников! – объясняла одноклассница.
–А, нет, не пойду! Я на пару дней всего! По делам и домой! – ответил он.
–А зря! – сказал уже порядочно выпивший младший Ерохин, – наши такую мульку замутили!
–Ага! – подтвердила Танька.
–Какую? – для приличия спросил Вадим, абсолютно не желая видеть старых друзей-товарищей. Из настоящих друзей у него здесь только Женька и был. Да и с ним он потерял связь еще в армии. Мать писала тот уехал в столицу.
–Ой, да понимаешь, когда встречи выпускников были летом, то на них почти никто не приходил! Так вот, собрались старосты трех выпусков: нашего, на год младше и на два года, и договорились проводить встречу выпускников после Нового года, но перед Рождеством. Обычно же наши как, даже если в другом городе живут, то к родителям на праздники заезжают! – с довольным лицом рассказывала Танька, – их можно и изловить! Получается аж девять классов! Такая толпень, я тебе скажу! Я уже три года хожу, удовольствия – море.
Вадим усомнился, что его преставление об удовольствии совпадает с Танькиным, но промолчал. «Значит и Марьянка там будет, она же младше»
–Денег много не собирают! Ты не думай,– продолжала Танька, – но какой стол организовывают… м-м-м-м… А в прошлом году даже живая музыка была. Короче, круче чем на свадьбе погуляли.
–Приходи и ты, Вадюха! – поддержал Славка, – Перова Катюха, помнишь ее? Занимается всем этим балаганом, бабло собирает, так вот, хвасталась моей матушке, что в этом году будут почти все! Потусим, мама не горюй! Наши тебя сто лет не видели, радости будет!
–Тринадцать…
–Что, тринадцать? – не понял Славка.
–Тринадцать лет меня не видели, – сказал Вадим.
–Тем более! – бахнул по столу кулаком Ерохин.
–Так, не положено вроде мне, – попытался отказаться Вадим, – мать умерла недавно…
–А ты не танцуй! – посоветовала Танька, – когда траур, главное не веселиться, не танцевать там, не петь…
–Да! Посидим, нальем, да выпьем, прошлое вспомним!
–Ну, как, уговорили? – с надеждой поглядела Танька, доедая ложкой его банку икры, – я могу за тебя завтра деньги сдать, потом отдашь!
–Хорошо! – согласился Куваев. А сам подумал: «Вот там и увижу ее. Пусть лучше в толпе людей, чем наедине. И завершу эту историю для себя…»
–От и молодца! – провозгласил Славик, – за это и выпьем!
–Ты, Вадюха, не вздумай только в спортивках заявиться! – предупредила Танька, – там дресс код! Брюки, рубашка, все такое! Я себе по случаю платье красивенное приобрела…
–Да-да, – заржал Славик, – наши бабы, как сдурели! На рынках все наряды повыкупали, а кое-кто в область за ними ездил! Местную парикмахершу на части рвали, записывались за полгода вперед!
–Ну а что?– надула губки Танька, – не упасть же в грязь лицом! Эти наши городские фифы приедут-то по последнему писку! Чем мы хуже?
Вадим промычал что-то в ответ, мол конечно не хуже! Даже лучше! Особенно после парочки бутылочек, которые приволок Ерохин.
Глава 4. Трагедия
«Доброе утро, мой самый дорогой человек!
Вадимка, я пишу тебе из больницы. Нет-нет, ты не пугайся! У меня все хорошо!
Даже не так, замечательно! Смешно, правда? Я, первая трусиха, которая дрожала от вида шприца, говорю, что у меня все замечательно, лежа в больнице?! Да, жизнь любит наказывать нас за страхи…
В общем рассказываю по порядку! Какой-то знакомый мамы посоветовал нам обратиться к другу его друга (или кого-то там еще, я не запомнила все эти хитроумные дружеские связи), который лучший (по его словам) хирург! Так вот, мама позвонила этому хирургу и он велел нам приехать! Представляешь? В столицу!!!
И выезжать надо было очень срочно, потому что у него появилось окно и надо в него успеть! И, что бы успеть, мы собирались кое-как, мама отпросилась с работы и мы помчались! Билетов не было, еле уговорили проводницу взять нас зайцем. Добрая женщина прослезилась в виде моего костылика и не смогла отказать. Вот я и нашла плюс в своем увечье. Ха-ха!
И вот, спустя ужасную ночь трясучки в общем вагоне – мы в столице! Ох, Вадимка! Какая же у нас все-таки красивая столица. Ты не представляешь! И люди здесь совсем другие, вовсе не такие, как в нашем мелком городишке. Важные, бегут куда-то, торопятся. Никто ни с кем не здоровается!
А какая она, столица, огромная! Бедная моя мамочка, она ведь такая же трусиха, как и я (нет, это я, как она), с каким трудом она разбиралась в метро!
Эскалатор – это страшно! Ты не представляешь! Особенно, когда надо на него запрыгнуть эдакой хромоножке, как я.
Ладно, это мелочи… До больницы мы все-таки доехали!
И вот я подошла к главному в своем письме! Этот доктор, Иван Петрович Митрофанов, самый настоящий волшебник!
Я лежу в палате с четырьмя женщинами, которых он уже оперировал. Они его так хвалят! Говорят, с того света людей доставал, на ноги поднимал тех, кто уже и не надеялся ходить!
Вот я и думаю, может мой случай для него тоже пустяковый?
Мы привезли с собой все рентгеновские снимки и историю болезни. Он долго изучал. Потом ругался матом на нашего районного врача Остапа Леонидовича. Сказал, что за такие ошибки надо казнить, даже не увольнять! И сказал жаль, что не попала к нему сразу.
Теперь вот лежу я в больнице и готовлюсь к операции.
С ума сойти! У меня есть надежда! Я смогу ходить самостоятельно! И не хромать!!!
Конечно, мне страшно. Боюсь операции, наркоза, потом боли… Но я смогу вытерпеть…
Держи за меня кулачки!
Напишу сразу же, как смогу!
Люблю тебя. Очень сильно!
Твоя, Марьяшка!»
Вадим держал исписанные тетрадные листы в руках и окунулся в воспоминания того дня, когда она получила ту травму, испоганившую всю жизнь. И ей, и ему…
Он тогда только вернулся из области. Счастливый, как никогда! Поступил!!! Сам сдал экзамены. Душа пела и плясала. Как же иначе, вот он, первый шаг к мечте!
Встретил знакомых парней на улице, поделился счастьем. Было решено выпить по такому чудесному поводу. Сказано – сделано! Чего они поперлись на то поле… Уже не вспомнить.
А на поле как раз собралась молодежь. По глупому такому, детском поводу! Механизаторы убрали солому с полей и сгрузили временно на футбольном поле ПТУ. Огромный стог соломы послужил местным подросткам батутом! Да что там подросткам, кажется, там даже выпускники училища прыгали. Забирались на самый верх и прыгали вниз. С визгами, криками и смехом. Внизу конечно подстелили соломки для смягчения…
Вадим не собирался уподобиться другим и скакать, как ребенок, но тут увидел ее!
Вечерело. Она тоже пришла, с подружкой. Ведь из-за своей болезни, на палящее солнце не выходила, гуляя только по вечерам.
Не хотел же прыгать… Но дернули черти…
В полнейшей эйфории от всеобщего сумасшествия и от алкоголя конечно же, они с друзьями присоединились. Было весело. Прыгали по очереди, смеясь и толкаясь, рассыпая аккуратно сложенную солому во все стороны.
Марьяшка веселилась вместе со всеми. Солома набилась в ее белесые косички, сделав похожей на ежика. Она много смеялась. Вадим, как зачарованный глаз с нее не спускал.
Что именно тогда случилось, никто не понял. Во всеобщей толпе и полумраке чудо, что вообще заметили.
Марьянка прыгнула. Но видимо не удачно приземлилась, расстелившись на животе. А следом уже полетел Вадим…
Секунда. Удар. Хруст. Ее тихий вскрик. Всем своим, далеко не детским весом, Вадим упал на хрупкую девочку. От боли она сразу потеряла сознание. А рядом прыгали и смеялись их друзья и товарищи.
Вадим раскидал их всех, не понятно откуда взявшимися силами. Перевернул ее на спину. И чуть не умер от страха. Марьяшка не приходила в себя!
Кто-то кричал, что надо вызвать скорую и не трогать ее. Но он не слышал. Никого не слышал. Да когда еще та скорая приедет? Поднял на руки и побежал. И бежал со своей драгоценной ношей на руках до самой районной больницы.
Происходящее несколько часов спустя помнил с трудом. Просто сидел на лавочке под больницей и ждал. На все уговоры отвечал молчанием.
Марьянка пришла в себя. У нее оказался перелом бедра, таранной кости… и перелом позвоночника!
Девушку увезли в область. Нужны были операции. Вадим собрал все свои сбережения, а это аж пять тысяч долларов, которые он скопил на институт и отдал их матери Марьянки. Заплаканная женщина сначала не хотела брать деньги. Но он настоял!
Спустя несколько дней прозвучала одна утешающая новость – позвоночник цел! Обширный ушиб и отек мягкий тканей. Мать девочки и парень вздохнули с облегчением.
И именно он, Вадим, начал акцию по сбору денег для Марьянки. Прошелся по всем друзьям, знакомым и просил каждого помочь, кто чем может. Находил нужные слова, уговаривал. Вытряс деньги со всех присутствующих на том стогу.
А сам устроился на три работы. Работал разнорабочим на ферме, ночью охранял магазин, а через двое суток библиотеку. Другой работы в их районном центре не было, да и кому он нужен без образования?
Мать кричала не своим голосом, устраивала истерики. Как же так? А институт? Столько лет упорных трудов!!! А когда узнала, что он все накопленные сбережения отдал Лизавете Цветаевой, так ее саму едва скорая не забрала с сердечным приступом. Но Вадим был тверд. «Хочешь, из дому выгоняй! Но будет так, как я сказал!»
Одну зарплату стал отдавать матери, а две другие – Лизавете. Матери Марьянки пришлось временно уйти с работы и ухаживать за девочкой, ведь платить еще и санитарке, для них была большая роскошь. Спала Лизавета на матрасе на полу возле койки дочери.
А Вадим бегал по работам, ухитряясь еще и подрабатывать на огородах в частном секторе. Осень ведь, пора сбора урожая.
Когда получалось, ездил в область, в больницу. Но к девочке не заходил. Не мог заставить себя посмотреть ей в лицо. Передавал через мать деньги и гостинцы. Яблоки, грушки, печенье. Книги из библиотеки, которые брал на свое имя. И короткие записочки. Мол держись, Марьяшка, мы, твои друзья с тобой! Выздоравливай! Ждем не дождемся!
Лежала Марьяшка в больнице долгие полгода. Еще повезло, что перелом бедра был не осколочный и без смещения. Но вот с таранной костью все обстояло плохо. Голеностоп собирали по осколочкам, как мозаику. Раздроблен был на мелкие кусочки. Весь удар от тела Вадима, видимо, пришелся на ту область. Девушке вставили металлические пластины и требовались еще как минимум две операции, с интервалом в пару месяцев. Врачи предупредили сразу, скорее всего девочка будет хромать всю жизнь! Голеностоп сгибаться не сможет! И это вам еще повезло, что мы такие хорошие специалисты, смогли собрать!
Марьяну привезли домой. Мать вернулась на работу. А девочка сидела дома. Подружки один разочек проведали, да позабыли, занятые своими делами.
Один Вадим не забыл. С упрямой регулярностью приносил матери Марьяны деньги. Настаивал. «Берите! Копите на операцию!»
Он очень изменился за те полгода. Стал хмурым, не разговорчивым, похудел. Больше не ходил с друзьями гулять, или в кино. Экономил на всем, чем мог, собирая каждую копейку.
Как же он винил себя! Проклинал за беспечность! Про алкоголь даже слышать не желал. Отвернуло.
Ни одна ночь не прошла в спокойном сне. Он видел кошмары. Каждую ночь переживал заново тот ужасный вечер. Прыжок. Удар. Хруст костей. Ее крик.
Просыпался весь в слезах, ведь это только в кино мужчины не плачут… Мать пыталась с ним поговорить, да он не давался на разговоры. Сказал матери всего один раз:
–Прими это… Я ее люблю! И в беде не оставлю! – сказал, как отрезал и больше на эту тему заговаривать не позволял.
Лидия вынуждена была смириться. Она молчала. Поджимала губы. Про себя проклиная девчонку и желала ей провалиться.
***
Первый раз, когда он пришел ее проведать, было особенно тяжело. Боялся увидеть осуждение или даже ненависть в ее глазах. «А вдруг она видела, что это был я?»
Но девушка приняла его тепло. Обрадовалась. Рассыпалась в благодарностях. Он скривился, перебил ее. Сказал, что не нужно благодарности. Он просто так… помог, по-соседски…
А потом стал приходить каждый день. Иногда всего на несколько минут перед очередной сменой. А иногда задерживался подольше. Помогал с уроками. У нее же был последний, выпускной класс, впереди ждали экзамены. В школу девчонка не ходила, трудно было добираться так далеко на костылях.
Развил бурную деятельность даже у них дома. Поругавшись и поспорив с ее матерью, убедил все-таки начать перестройку дома. Собственными руками, взяв в помощники лучшего друга Женьку, сделал перегородку в большой комнате. Образовавшееся помещение криво-косо, как сумели, обложили плиткой и соорудили крохотную ванную комнату! Установили унитаз, который Вадим выклянчил в магазине по дешевке и душевой уголок.
И все это, чтоб Марьяшке не прыгать на костылях во двор к «удобствам»!
Девушка растрогалась и даже всплакнула.
А друзья набычились на него. Мол, это ты из-за этой уродки от нас отвернулся (конечно обидно, денег-то в долг давать перестал!)
Вадим не расстроился. Он решил для себя тогда, что раз люди столь жестоки к чужому горю, то ему с ним не по пути.
Сейчас у него снова была цель. И он собирался дойти до конца! Он просто обязан поднять Марьяшку на ноги!
Глава 5. Белая Ворона
«Здравствуй Вадим!
Это мое последнее письмо, я больше не буду утомлять тебя своим вниманием!
Я все узнала. Мне рассказала твоя мама, но я прошу, не сердись на нее за это!
Это ты тогда на сеновале упал на меня… А я думала, что сама так неудачно приземлилась…
Листок выпал из рук Вадима. «О, Боже! Так она знает!!! Знает уже тринадцать лет и ненавидит…»
Мать сказала? А мать откуда узнала? Он же не говорил ни одной живой душе! Задыхался от этой правды, но молчал.
Вадим задумался. Разве что… Когда его мучали ночные кошмары… Может он кричал во сне? Другого варианта нет!
«Зачем, мама, зачем…» Это все ее ненависть к Марьяне. Она дождалась, пока Вадим уехал и медленно сплела свою паутину. Вадим вновь взялся за письмо.
… Но ты знаешь, у меня нет обиды на тебя за это. Так вышло не специально. Просто упал на не ту девушку. И сам себя жестоко наказал. Большое спасибо за помощь, которую ты мне оказывал весь прошлый год. Ты знаешь, без тебя мы с мамой не справились бы. Но теперь все, хватит! Ты искупил свою вину целиком и полностью. Вадим, ты свободен!
Вадим закрыл глаза. «Свободен? Да я никогда не буду от себя свободен, малышка!»
… Но я не могу простить тебе лжи… Зачем, как ты мог? Говорить мне о любви от жалости и угрызений совести?! Это жестоко, Вадим! Лучше бы ты еще раз поломал мне ноги!
«Что??? О чем она пишет? Когда я говорил о любви от жалости???»
… Я благодарна тете Лидии, за то, что она открыла мне глаза. Мне не нужна жалость! Никогда и ни от кого! А тем более от тебя! Я сильная! Я справлюсь! Что значит жить с хромой ногой для того, кто всю жизнь был отверженцем общества? Пустяк, всего лишь еще одна маленькая причина быть не такой, как все.
Поэтому, Вадим… Я пишу сказать тебе, что бы ты успокоился и продолжал жить, как до того случая. Не мучь себя. У меня все хорошо. А ты строй свою мечту и будь счастлив. Я искренне тебе этого желаю.
Марьяна Цветаева»
Вадим бросил письмо на стол и вскочил на ноги. И они вновь донесли его до кухонного окна. Посмотрел на ее окна. «Мама… я и не представлял, что ты на это способна… Сыграла на самом больном. Знала, что девчонка ранимая, закомплексованная… Она и так сначала не верила в мои чувства…»
***
Она ведь с рождения была не такая как все. И чем больше подрастала, тем чаще подвергалась насмешкам. Как ее только не называли… Облезлая, Краснорожка, Стрекоза, Уродка, Белая Ворона, самое безобидное было, пожалуй Белобрысая.
Марьянка и была белая. Вся. Целиком. Сначала решили, что она просто похожа на мать, блондинка, бледнокожая. Но потом заметили, что девочка не может находиться на солнце, ее кожа сразу же обгорала и становилась красной. Глаза не выносили яркого света, с раннего детства даже в хорошо освещенном помещении, она вынуждена была носить очки с защитным напылением. Уже в школе зрение стремительно портилось. Поэтому сидела девочка всегда на первой парте. Днем она почти не выходила на улицу. А если и выходила, то всегда в шляпе и одежде скрывающей все тело. Даже в жару! И еще эти ужасные очки, которые ей абсолютно не шли! Мать, кажется, возила ее к докторам, да вот только никто не знал, что они ей сказали.
А вот Вадимке бледность Марьяшки нравилась. Всегда нравилась, с садика еще. Может из-за духа противоречия? Раз запрещают дружить, значит буду!
Сам-то он в мать пошел. Чернявый, высокий. Да и характером наверное в нее. Активный, веселый, душа компании.
А Марьяша была тихоней. Сидела в уголочке, ни на кого внимания не обращала, писала что-то в тетрадочке, или книжечку листала. Училась на отлично. Со школы домой. В компаниях по улицам не бродила. Матери помогала по хозяйству, да уроки учила.
Ребята ее дразнили. «Что пишешь, Облезлая? Стихи?» Она если и обижалась, то виду не подавала. Наверное привыкла, другого отношения от сверстников не знала.
Вадим часто дрался из-за нее. Еще в саду бросался на каждого, кто смел обидеть соседку. Поэтому в его присутствии, ее никто не трогал.
Марьяшка была благодарна Вадиму. Подойдет, бывало, тихонько в ладошку конфетку вложит. Ну, как умела… У них были свои, никому не заметные отношения.
***
Лет, наверное в тринадцать-четырнадцать, дразнить Марьянку стали меньше. Видимо переросли ребята… Мальчики стали девочек рассматривать с другого ракурса, появились симпатии, парочки, все такое. А девочки, сообразив, что Марьяна им не соперница, приняли в свой круг.
Но почему-то она стала сторониться Вадима. Словно зла от него какого-то ждала. Вздрагивала, когда к ней подходил. Больше не ходила с ним в школу. Стала убегать сразу после занятий, шла другой дорогой.
А парень переживал. Как нож в сердце было ему такое отношение девушки. Обиделся. Перестал подходить. Делал вид, что не замечает. Стал встречаться с другими девчонками, водил их в кино, на дискотеки. Да вот только не нравились они ему… Сердце стремилось к ней одной. Белобрысой Моли.
***
А через пару лет, когда Вадиму было шестнадцать, завела себе Марина кавалера. Пришла вечером на озеро с пареньком, приехавшим погостить к бабке. Худющим таким, очкариком, но в модных шортах и в футболке с группой Металлика.
Вадим как раз тоже был с друзьями на озере. Большой компанией они отдыхали на берегу с шашлыками да водочкой. Куда ж без нее? Парень только присоединился к друзьям, пришел прямо с работы, уставший, голодный.
А тут и Марина с кавалером. Ребята их к себе и позвали. Марина нехотя, но согласилась. Искоса поглядывая на Вадима.
А того, как током ударило! Какой-то столичный хлыщ прикоснулся к ее локтю! Затем что-то прошептал на ухо и девушка засмеялась!
Так засмеялась, как никогда для него, Вадима не смеялась. И от того стала еще красивее. Улыбка невероятно преобразила ее строгое личико. Полные розовые губки приоткрыли ряд ровных белых зубов. На щечке образовались ямочки.
Вадим замер. До боли вдруг захотелось прижаться к этому розовому ротику. Он облизал губы и словил ее взгляд. Девушка, распахнув глаза посмотрела на его рот. Жадно, как ему показалось. А потом резко отвернулась к кавалеру и потащила его купаться.
Вадим схватил пластиковый стакан и налил себе водки. Выпил одним глотком и даже не закусил. Некогда было. Смотрел на нее.
Девушка расстегнула легкий сарафанчик и сбросила его на песок, догоняя спутника, который уже окунулся в воду.
Дыхание остановилось. Сарафанчик упал горкой, открывая ее тело в желтом купальнике. Девушка грациозной ланью, на носочках, вошла в воду. Кажется даже что-то кричала своему спутнику. Вадим не слышал.
Взглядом пожирал стройную фигурку. И ничего она не тощая. Круглая, где надо. Просто талия очень узкая.
Когда девушка погрузилась в воду, немного отпустило. Он отвернулся, принял из рук друзей шампур с шашлыком, вяло прожевал кусок. А затем вновь посмотрел на озеро. И едва не поперхнулся!
Бросил шампур и побежал к воде, на ходу раздеваясь. Влетел в озеро, как ракета!
Несколько мощных гребков и оказался рядом с ребятами.
Парень держал Марьянку под спину, не давая пойти на дно. Плавать учил. Вадим грубо схватил девушку за руку и потянул на себя. Кровь затопила его мозг, он не думал, что творит.
Девчонка погрузилась с головой под воду. Отплевываясь и кашляя она встала на ноги. Глубина была ей по шею, а парням до середины груди. Да, ботаник тоже был высоким, но только очень худым.
-Эй, ты чего творишь? – воскликнул ботаник изумленно.
–Это ты, что творишь? – закричал Вадим, – приехал девчонок наших лапать? Так знай! Мы своих в обиду не даем! – и прижал мокрую и перепуганную девчонку к своей груди. Она молчала и только таращилась на него своими глазками-пуговками.
–Да ты что! – возмутился ботаник, – я ее плавать на спине учил, а не лапал! Марьянка, скажи ему!
Вадим перевел взгляд на прижатую к его боку девчонку и опять потерялся. Глаза большие, изумленные, смотрит и не моргает. Прямо тебе кролик в силках. А грудь ее девичья, упругая, упирается прямо в его грудь. А сердце так и колотится…
Он, наверное, поцеловал бы ее прямо там, в озере, у всех на виду, но испугался. Что не простит и больше никогда не позволит даже заговорить с ней.
–В-вадим, – пролепетала она, – все хорошо, правда…
–Ладно! – буркнул он, сделав вид, что вовсе не ревнует. И ушел. Назад, к друзьям, есть мясо и пить водку.
В тот же вечер, но гораздо позже, он подошел к ней. Ее ухажер сидел со всеми у огня и выпивал, позабыв про даму. Двое ребят играли на гитарах, девчонки фальшиво подпевали. Типичный вечер у костра.
Она сидела в сторонке, под деревом, обхватив себя руками. Как обычно, ее никто не замечал.
–Хочешь, я провожу тебя домой? – предложил он, видя, что находиться здесь ей не комфортно.
–А как же он? – она махнула на столичного кавалера.
–Не волнуйся ты за него, выпьет еще пару рюмах и пойдет домой… а если не дойдет сам, то пацаны дотащат! Собутыльники – больше, чем друзья! – он засмеялся.
–Тогда я хочу!
–Что хочешь?
–Хочу, что бы ты проводил меня домой! Или уже передумал?
–Не передумал! – он подал ей руку, помогая подняться с земли, – ох, да ты ведь заледенела вся! – он задержал ее ладонь в своих и слегка потер, но потом выпустил. Боялся, что своими ручищами в мозолях поранит нежную фарфоровую кожу. Она всегда ему напоминала изящную фарфоровую статуэтку.
Они прошли несколько шагов, Вадим снял с себя рубашку и набросил ей на плечи.
–Извини, она грязная, потом пахнет, я весь день в ней проходил, но может тебе теплее станет!
–Спасибо! – поблагодарила она, завернувшись в рубашку, – не страшно, что потом пахнет, ты ведь работал!
И так уважительно эти слова из ее уст прозвучали, Вадим почувствовал себя героем.
–Ты на институт зарабатываешь, да? – продолжала она, став на удивление говорливой, обычно от нее больше пары слов не дождешься.
–Да, на институт…
–А на кого хочешь поступать?
–На судового механика, – ответил Вадим.
–Это на моряка, да?
–На моряка… – так хорошо было идти с ней рядом. Спокойно, душевно. Вадим подумал, что кажется он сейчас счастлив.
–А не страшно? Вдруг шторм и корабль начнет тонуть? – спросила девушка.
–Нет, не страшно! – засмеялся он, – на самом-то деле корабли редко тонут.
–А мне было бы страшно, я трусиха! – вздохнула она, – вот, даже плавать не умею…
–А ты уже знаешь, кем хотела бы быть?
–Я пока не уверена… Часто думаю об этом, но не уверена…
–Ну хоть какие-то мысли уже есть?
–Есть. Только ты не смейся…
–Нет, что ты!
–Я бы хотела работать с детьми…
–Воспитателем в саду, что ли?
–И да, и нет… Я люблю детей, но считаю, что воспитатели неправильно с ними работают! Вот ты слышал про Мантессори? – начала она запальчиво рассказывать.
–Не-а… – ответила Вадим, открыв рот.
–Это знаменитая на весь мир врач-психолог. Она создала свою систему воспитания, в корне отличающуюся от других. Так вот, она работала с умственно-отсталыми детьми и учила…
Вадим слушал ее и поражался. Девчонки ее возраста болтали только о парнях, да дискотеках, а эта, надо же… хочет сделать переворот в воспитании детей!
–А может тогда тебе нужно открыть свой собственный садик и учить детей по системе этой, какой ее? – серьезно предложил он.
–А в столице уже есть такие садики… Я надеюсь, что скоро их станет еще больше!
–Слушай, а откуда ты столько об этом знаешь? – удивился он.
–Прочитала… – был простой ответ.
Парень так поразился новому чувству, которое поселилось в душе во время разговора с девушкой, что даже не заметил, как подошли к дому.
–Спасибо, что провел! – сказала она, – ну, пока?
–Пока… И ты… это… прости меня за то, что в озере набросился…
–Ничего! Все хорошо! – и упорхнула в калитку.
Вадим постоял под ее забором и уныло побрел домой. «А ты что, на поцелуй рассчитывал? Неук!»
После того вечера он стал лучше учиться. Ему стыдно стало, что до этого некоторые учебники даже не открывал дома, зубря лишь то, что по его мнению пригодится в институте. Записался в библиотеку, набрал гору литературы. Больше всего конечно же, понравилась фантастика.
***
В одной из книг Вадим прочел: «Любовь, это когда хочется стать лучше ради любимого человека». Задумался. Проникся. А ведь и правда… Ему очень хотелось стать лучше… ради нее.
В последний, выпускной год набросился на учебу, как удав на жертву. Мечтал сдать все экзамены «на отлично» и обратить, наконец, ее внимание на себя.
А потом… он обязательно поступит, обоснуется в областном центре и уговорит Марьянку поступить в тот же город. А потом… они выучатся и поженятся. Он будет ходить в рейсы, а Марьяшка его ждать. Он накопит денег и откроет для нее частный детский садик! Вот такие планы… А пока… В общем, грызть науку.
Как-то осенью, девятые, десятые и одиннадцатые классы отправили на сбор винограда. Ребята между собой это называли «в колхоз». Обрадовались, сил нет! Хороший повод отдохнуть от зубрежки. А тем более, что собирать виноград – это вам не картошку копать!
Поехала даже Марьяшка. Погода стояла пасмурная, уже похолодало. В такие дни она становилась «такой как все», могла находиться долго на улице, пряча лицо под козырек кепки, а глаза под темные очки.
Заплатить обещали за каждое собранное ведро, поэтому Вадим старался как мог. Уже к обеду он числился в лидерах.
Обед «в колхозе» – самое интересное! Ребята на газетках раскладывали, кто что захватил из еды, садились на куртки, или ведра и под веселую болтовню «пикничали».
После скорого обеда Вадим поспешил приступить к работе. Некогда ему рассиживаться! А одноклассники еще остались отдыхать, не торопясь, или не желая напрягаться.
Когда он проходил мимо канала, который протекал у самого края их поля, услышал вскрик и плеск воды. Вадим бросился туда. Марьяна бултыхалась у края, безуспешно пытаясь выбраться, съезжая по скользкому краю. Рядом больше никого не было. Парень поспешил на помощь. Держась одной рукой за ветви ивы, вторую протянул ей. Поймал ее пальчики, сжал и потянул на себя. Вытащил мокрую, грязную и страшно испуганную, и посадил на траву под густой ивовой кроной. Сам тоже рухнул рядом.
–Ты… как там оказалась? – спросил он, тяжело дыша.
–Ру-руки п-помыть… – пропищала она.
–Помыла? – спросил он.
–Н-не ус-пела, – ответила она и вдруг нервно захихикала.
–Ох, горе ты в тряпочках! – улыбнулся Вадим.
–П-по-чему в тря-почках? – спросила девочка. Ее одежда была насквозь мокрой, в грязных разводах. Уцелела лишь кепочка.
–Не знаю, мне мать так в детстве говорила! – ответил он и поднялся на ноги. Развязал рубашку, завязанную на поясе и стал стаскивать теплую тельняшку.
–Давай раздевайся! – велел он ей.
–За-за-чем? – прошептала Марьяна.
–Тебя срочно в сухое надо переодеть! Или хочешь воспаление легких? – строго сказал он, – я подглядывать не стану! – и отвернулся. Затем подумал и стал стаскивать кроссовки и носки. Сзади ничего не происходило.
–Марьяна! – строго сказал парень, – никто же не видит! Но если ты будешь долго сомневаться, то кто-нибудь, да заявится… ручки помыть… Быстро, кому говорю!
Сзади наконец зашуршали. Не оборачиваясь, Вадим протянул свою тельняшку.
–Ты только это… белье тоже снимай, а то если оставишь – все равно замерзнешь.
Марьяна издала какой-то звук, видимо говорящий о возмущении, но вслух прошипела:
–По-вер-нешь-ся – уб-бью!
–Больно надо! – обиделся Вадим такому недоверию.
Через время поинтересовался:
–Все? Можно поворачиваться?
–Д-да…
Парень повернулся и улыбнулся.
–Бли-и-и-н!
–П-по-зо-рище?– покраснела Марьянка. Выглядела она конечно не вау. Одно хорошо, его тельняшка доставала ей до самых колен.
–Не, нормально! На! – он протянул ей свои носки и кроссовки, – быстро надевай, а я пошел за покрывалом, видел у нашей Светки Ивановой.
–Н-нет! Т-ты что! – воспротивилась девушка, – к-куда ты бо-си-ком? Х-хо-ло-дно же!
–Вот именно, что холодно! Но я, в отличие от тебя, в канале не купался и здоровье у меня покрепче будет! Так! Все! И не спорь! – и ушел.
Подошел к толпе своих, все еще обедающих одноклассников, шепнул Светке на ушко пару слов. Девушка тут же вскочила и отдала ему покрывало. Хорошая, кстати девушка, Света Иванова, понятливая и не болтливая.
Вернулся к Марьянке. Девушка ждала его все под той же ивой. Она безуспешно пыталась оттянуть тельняшку пониже. Тонкие белые ноги в его носках и кроссовках казались еще тоньше и еще белее.
Вадим подошел сзади и набросил ей на плечи покрывало, закутывая с ног до головы. Девушка замерла. Он задержал ладони, приобняв ее. Хотел тут же убрать руки и отступить, но… почему-то не смог! Руки, словно сами по себе, сомкнулись, захватив девушку в свой плен. Сжали и притянули к груди. Марьянка напряглась, дернулась.
–В-вадим… – прошептала она, – н-не надо!!!
Он тут же отпустил ее. Отступил на шаг. А затем развернулся и бросился прочь. В груди жгло. Щеки порозовели. Не мог понять, что чувствует… Злость наверное, досаду, пополам с обидой.
Секунду назад испытал неведомое доселе ощущение, держа в объятиях кусочек счастья, а уже через мгновение понял, что его прикосновение оказалось ей неприятным. Это… было больно.
Ушел на противоположный конец поля. Домой поехал в другом автобусе. А на следующий день обнаружил на калитке пакет с выстиранной одеждой и кроссовками.
***
Столкнулись еще раз они только через месяц. Вадим задержался в школе, делал стенд по физике. Когда он вышел из класса, было уже темно. В коридоре почему-то не горел свет, видимо техничка выключила, решив, что уже никого нет. Вадим, ослепнув на мгновение, сделал пару шагов и на кого-то налетел.
-Ой! – пискнула Марьяна.
–Марьяна? – удивился Вадим, тут же убирая от нее руки.
–Я, кажется, – почему-то прошептала девушка и сама вцепилась в его пиджак, чтоб устоять на ногах.
–Ты что здесь делаешь? – тоже стал шептать Вадим.
–Рисовала стенд по биологии, – ответила она.
–Да? А я по физике… Ты что, дрожишь? – спросил он, поддержав ее под локоток и отодвинув от себя на шаг. Но девушка только еще крепче вцепилась в воротник школьного пиджака.
–Н-Нет! Ты прости, что набросилась…
–Да вообще-то это я в тебя врезался!
–Почему света нет? – спросила она взволнованно.
–Не знаю, а ты что, темноты боишься? – хмыкнул парень.
–Не боюсь я никакой темноты! – возмутилась девушка, – просто выхожу, а тут ничего не видно и тишина… мрачно как-то…
–Трусишка! – смилостивился парень, – ну пойдем, выведем тебя на свет!
–Вадим! – девушка не сдвинулась с места.
–Что? – шептаться с ней в темном коридоре было даже романтично, но он, не желая повторения произошедшего «в колхозе» торопился уйти. Гордость, знаете ли, тоже присутствовала!
–Я… спасибо тебе сказать хотела, – прошептала она еще тише, – ты мне очень… помог тогда…
–Когда? – это он уже из вредности сделал вид, что не помнит.
–Ну… когда из канала достал и одеждой поделился… Ты так быстро тогда ушел, я просто не успела… И… все это время мучилась, что… не поблагодарила…
Вадим привык к темноте и уже отчетливо видел ее склоненную головку и тонкие руки, вцепившиеся в лацканы пиджака.
–А чего на другой день не подошла, раз мучилась? – спросил он уже мягче.
–Так… я болела… перемерзла тогда… а потом ты мне не встречался…
–Очень жаль, что ты болела! – вздохнул парень, – ну и… пожалуйста…
Девушка все так же не шевелилась.
–Так что, пойдем? – спросил он. Но Марьяна подняла голову, встала на цыпочки и вдруг прижалась к его губам. Она наверное хотела поцеловать в щеку, но он в тот момент повернул голову и совершенно случайно их губы встретились.
Вадима, словно током ударило! От губ, до самых пальцев ног по телу прошла дрожь. Наверное что-то похожее ощущает человек, схватившись за оголенный провод. Резкая дезориентация и такое чувство, словно тебя укололи сотнями игл одновременно. Руки сами обняли ее за талию. Она шевельнула губами, видимо желая что-то сказать, а получилось, что приласкала его рот.
