Читать книгу История Вероники Вериной. Знакомьтесь, меня зовут ВероНика Верина, Или Ангелы на Земле не Живут - Наташа Washa - Страница 6

Маленькая пятилетняя девочка с каштановыми волосами, завязанными в тугие худые косички, в джинсовой юбке и майке с Микки Маусом – мама привезла модную тогда одежду из Польши, во времена паломничества к «коммерции» и первым продажам, откуда взамен проданному товару привозили много чего восхитительного и интересного! Ах, сколько было для всех радости! Сколько нового: коричневая мохнатая картошка – киви, сегодня знает каждый ребенок, а бананы. А Pepsi! Я как сейчас помню эту двухлитровую высокую бутылку на четырех «ножках».

Однажды мы с папой отправились в паломничество вдвоем, на высоком длинном автобусе. Помню ночь на таможне, высокий вокзал с большими темными стеклянными окнами. Наборы теней в футлярах-сердечках, капроновые гольфы красного и голубого цветов. Жвачки с «мультиками», цветной мармелад «мишки», джинсовую куртку и много-много чего еще… Что, уверена, хранят не только мои воспоминания.

Я стояла у дома. У меня украли жвачку и несколько фантиков. Красивые цветные «мультики». Во времена дефицита и эпохи начала конца СССР они были настоящим сокровищем для таких детей, как я. Детей, чьи родители раньше никогда не имели никакого отношения к коммерции и чиновничьему аппарату. Наши родители отправлялись в другие, «занавешенные» страны за поиском чего-то нового, что потом стало одним из главных трендов на сегодня – «рынком товаров и услуг».

Я знала, кто похитил мои сокровища. Но не хотела думать об этом. Мой детский мир тогда наравне с Советским Союзом грозил навсегда исчезнуть и перейти в другую эпоху. Эпоху с другими правилами и законами… Я не могла взять в толк, что было хуже: то, что украли дорогие моему сердцу предметы, только что привезенные мамой из путешествия? Или знание того, кто именно это сделал? Две девочки, жившие в соседнем подъезде, всегда гадко издевались надо мной. Мне кажется, что именно тогда я впервые поняла, что такое зависть и злоба. Но так как сердце мое было все еще открыто для любви и дружбы, от этого понимания было еще больнее…

Вдруг передо мной выросла фигура – чья-то бабушка. Как потом выяснилось, она была, в общем-то, «ничья». По крайней мере, я ни разу не видела, чтобы к ней кто-то приезжал.

– Здравствуйте, меня зовут Вероника Верина, – четко отрапортовала я.

– Здравствуй, Вероника. Я знаю, как тебя зовут, – сказала бабушка с фиолетовым цветом волос. И представилась сама, – Меня зовут бабушка Федя.

– Здравствуйте, бабушка Федя, – сказала я. – Вы не хотели бы прийти сегодня на мое представление?

– Представление? А какое оно будет? Твое представление?

Я протянула ей красный бумажный талончик – вырезанную из цветной бумаги широкую полоску.

– Мой концерт с разной программой. Будут песни петь и реклама будет.

– А, ну, если реклама будет, то, конечно, приду, – с улыбкой ответила бабушка Федя. – А во сколько состоится этот замечательный концерт?

– В 3:25 дня, – ответила я. – Возле лавочек.

Я имела в виду место рядом с больших размеров ивой, которая по моему представлению тогда занимала полдвора. Слева от нее, у забора детского сада, в который я тогда ходила, стояли три лавочки – буквой П. Место заседания бабушек из нашей пятиэтажки. Справа от них, под той же ивой, располагалась еще одна лавочка, где обычно сидели родители «наших» детей.

Каждый наш дом, пятиэтажка, был отдельным полноценным миром, обособленным от других типовых пятиэтажек: со своим двором, бабушками, родителями-взрослыми и детьми – где все общались между собой. Двери днем почти ни у кого не закрывались на ключ. И дети, как атомы или молекулы, двигались между подъездами, этажами и квартирами. Так что становилось непонятно, кто у кого дома, а кто просто зашел на обед или в гости.

– Хорошо, я обязательно приду, – сказала бабушка Федя.

– Приглашены все бабушки, – уверенно добавила я.

– А кем будешь ты на концерте? – спросила Федя и улыбнулась.

Я сначала задумалась, наморщила лоб. И только потом ответила:

– Главной, я буду главной. Буду вести концерт и руководить певцами. Я его придумала, концерт. А еще я буду выступать на рекламе.

– А-а-а-а-а-а, – снова расплылось в широкой улыбке веселое лицо бабушки Феди, – тогда иди, поспеши, я не могу задерживать такого ценного сотрудника. Руководителя концерта.

– И угощение будет! И печенье, и фанта! А еще розыгрыш вафельного батончика «Ку-ку-руку»! – уже почти на бегу кричала я. Мне многое надо было успеть: например, проверить готовность Жени, моей подруги, девочки, которая была старше меня на два года. Она должна была выступать с песней «Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой».

Текст нужно было выучить наизусть, а мне предстояло это проверить. Утром я отдала ей бумажку, где аккуратным почерком моей бабушки были написаны слова песни. Времени оставалось мало.

И вот наступил долгожданный момент. Все зрители заняли свои места.

Время было начало четвертого. Солнце по-летнему висело над нашим двором, было жарко. В центре площадки для игр, рядом с местом проведения концерта, стоял длинный прямоугольный стол с двумя лавочками по бокам. За ним всегда сидели местные парни-плохиши. А с ними рядом сидела такая же девочка-плохиш. Она была одной из тех, что украли у меня фантики. Увидев меня, девочка стала подло ухмыляться. Я подошла к ним и спросила, знают ли они про концерт, рекламную игру и батончик «Ку-ку-руку». Один парень громко засмеялся и сказал сидевшей рядом с ним девочке: «Это что еще за Мэрилин Монро?». Я тогда не знала, кто такая Мэрилин Монро, но в его интерпретации это имя прозвучало оскорбительно. Он издевательски улыбался, глядя на меня. А девочка сказала: «Уродина». Тут я в первый раз в жизни задумалась над смыслом этого слова. Уродина. Мне оно почему-то совсем не понравилось, и сразу стало как-то обидно. А потом я в одночасье поняла, что оно значит. Кожей поняла, лицом, своими худыми тугими косичками и даже джинсовой юбкой с белыми воланами поняла. Я стояла, опустив глаза, мяла в маленьких детских пальцах постилку в обертке «Wrigley’s». И неожиданно сзади себя услышала голос. Я обернулась и увидела бабушку с бледно-фиолетовыми волосами, конечно, не такими яркими и фиолетовыми, как у бабушки Феди. Высокий тонкий голос как острое лезвие ножа полоснул меня: «Да уж, не то что моя внучка, красавица», – неподалеку от нас стояла девочка маленького роста с очень длинными каштановыми волосами и прической «Мальвина». Девочка говорила со своей мамой. И обернувшись, посмотрела прямо на меня, как будто почувствовав мой взгляд на себе. Её звали Анфиса, я не очень дружила с ней, можно сказать, совсем не дружила. Она была просто соседской девочкой. И наши дороги с ней не пересекались. У нее было две бабушки, одна жила в квартире напротив, где, собственно, и жила сама Анфиса. А другая, та самая, с бледно-фиолетовыми волосами, оккупировала нас сверху. Я продолжала смотреть на Анфису, а она на меня. Ничего особенного я, глядя на нее, увидеть почему-то не смогла, кроме длинных густых каштановых волос. Она отвернулась и продолжила разговор с матерью. А я подняла глаза, полные обиды, на бабушку с бледно-фиолетовыми волосами и голосом, звучавшим как лезвие ножа. Он снова полоснул меня: «Уродина». Фыркнула она и, не глядя на меня, пошла в сторону нашего подъезда, а после чего скрылась в нем. Потом на самом концерте её не было. Я продолжала стоять с помятой «Wrigley’s» в руке, не поднимая глаз. Несмотря на обиду, слез не было.

В целом, весь концерт прошел удачно. Только с рекламным роликом «Ку-ку-руку» произошла некоторая заминка. Мама должна была купить вафельный батончик после работы и поднести его в нужное время. Но, зачитав рекламный текст, который знала с точностью, наизусть, я не обнаружила мамы с батончиком рядом с собой. Когда уже, казалось, должна была наступить неловкая пауза, мне предстояло раскрыть упаковку и достать оттуда наклейку. Я снова обернулась и увидела маму. Она быстро шла от конца дома по направлению ко мне. И наконец батончик оказался у меня в руке, мама куда-то исчезла, а я уже срывала полоску обертки и доставала наклейку, демонстрируя её зрителям. Где-то сбоку я услышала голос того самого подростка: «Тот, кто ищет „Ку-ку-руку“, опускает в ж… руку!». Никто не обратил на него ни малейшего внимания, и даже я. Хотя лицо его, гадкое, с наглой улыбкой, я запомнила навсегда. Приз, тот самый вафельный батончик, достался кому-то из детей. Концерт был окончен. Все расходились.

Бабушки, которым не хватило места, брали в руки свои табуреточки-треножки и волокли их домой. Все пребывали в веселом расположении духа. Я стояла в стороне, и мои наблюдения мне подсказывали, что развлечение удалось. Удовлетворение – я почувствовала его тогда. Хотя, конечно, понятия об этом слове в свои пять лет не имела.

Бабушка Федя заняла место на лавочке, где обычно сидели родители. Рядом с ней сидели еще две какие-то бабушки. Я подошла к ним. Федя похлопала рукой по скамейке рядом с собой, приглашая меня сесть. Я села. Она протянула мне руку и сказала по-взрослому:

– Молодец. Давай дружить.

– Давай, – ответила я ей так же, по-взрослому. Так началась наша с ней дружба. Я помню её фиолетовые яркие волосы. Немного позже я перестала видеть её среди других бабушек. И тогда спросила у своей. – Бабушка, а где бабушка Федя, ты не знаешь?

Она ответила мне, глядя куда-то в сторону, как будто была занята каким-то очень важным делом:

– Она умерла.

– Умерла? – переспросила я, хотя понятия не имела, что значит это слово. Но потом как-то сразу и снова почувствовала значение. Я больше о ней никогда не спрашивала. Хотя до сих пор иногда вспоминаю её фиолетовые волосы и веселое улыбающееся лицо.

У второго подъезда я увидала свою бабушку, она о чем-то говорила с соседкой. И я подошла к ним.

– Бабушка, – сказала я.

– Что, внученька? – бабушка внимательно посмотрела на меня и наклонилась в мою сторону.

– Бабушка, а знаешь что? Бабушка Анфисы сказала, что я уродина. А Анфиса, она, в общем, красавица, а еще у нее длинные волосы.

– А? – сказала бабушка. И я увидела легкое удивление на ее лице, а еще странную улыбку. Значение которой я тогда не поняла.

Я пожала плечами и, опустив голову, пошла домой.

Двигаясь в сторону нашего подъезда, я уже не думала ни об Анфисе, ни о ее бабушке. Я шла с чувством выполненного долга: концерт прошел, концерт закончен, все радовались, все улыбались – все.

В тот день в моем детском Мире, в моем сознании впервые появились такие взрослые и большие понятия, как дружба, зависть и злоба – еще такая маленькая, но уже большая человеческая боль. Но главное чувство – было чувство удовлетворения и выполненного долга от того, что ты сделал сам.

И немного позже я узнала, что такое смерть. Тогда я видела, что человек просто исчезает. Его больше нет.