Читать книгу Злой волк - Неле Нойхаус - Страница 4

Обстановка в помещении дежурного подразделения Региональной уголовной полиции Хофхайма была напряженной. Все выходные напролет почти беспрестанно звонил телефон. Поступили сотни сообщений от населения, десятки людей утверждали, будто они где-то видели девушку. Многие версии представлялись сначала многообещающими, но при более тщательной проверке оказывались несостоятельными.

По-прежнему не было никаких заявлений о пропаже девушки, никаких горячих следов, никаких зацепок по делу «русалки». Они ни на шаг не продвинулись с пятницы, и с каждым днем шансы на быстрое раскрытие дела сокращались.

Пия резюмировала результаты вскрытия.

«Девушке было примерно пятнадцать-шестнадцать лет. Многочисленные повреждения по всему телу позволяют сделать заключение о жестоком истязании ее в течение длительного времени. Многие из этих повреждений не подвергались лечению. В том числе и неправильно сросшиеся переломы плеча и предплечья, а также ключицы». Жестокость, которая скрывалась за этими так лаконично звучащими словами, была непостижимой. «Были установлены многочисленные шрамы на туловище, руках и ногах, кроме того, следы сексуального насилия и рубцы от ожогов, напоминающие следы прижигания сигаретой. Кроме того, зафиксированы крайний дефицит витамина D, значительная бледность кожных покровов и рахитичные изменения костной структуры, которые говорят о том, что девочка в течение очень длительного времени не видела солнечного света».

– Как долго она находилась в воде? – спросил коллега, который вообще работал в другом отделе, но, как и все сотрудники Региональной уголовной полиции, не занятые в данный момент расследованием других дел, был привлечен в специальную комиссию.

– Время нахождения в воде составляет примерно от двенадцати до двадцати четырех часов, – ответила Пия. – Время наступления смерти точно не установлено, во всяком случае, максимум за два дня до обнаружения трупа.

Кай Остерманн записал основные данные на настенной доске, которая до сего времени была пуста, за исключением фотоснимков трупа и места его обнаружения.

– Причиной смерти является утопление, – продолжила Пия. – Правда, девушка получила тяжкие телесные повреждения, нанесенные тупым предметом, вероятно, это были пинки ногами, удары в живот и грудь, после которых у нее не было никаких шансов выжить. При вскрытии у нее были обнаружены разрывы печени, селезенки и мочевого пузыря, следствием которых стали массивные кровоизлияния в брюшной полости. Если бы она не утонула, то чуть позже погибла бы от внутреннего кровотечения.

В комнате стояла мертвая тишина, пока в соседнем дежурном помещении не раздался приглушенный телефонный звонок. Двадцать четыре мужчины и пять женщин, которые сидели и стояли перед Пией, не шелохнулись. Никаких покашливаний, никакого отодвигания стульев. На окружающих Пию лицах она читала то, что чувствовала сама: растерянность, отчаяние, отвращение. Часто было нелегко иметь дело с ужасными последствиями преступлений, совершенных в состоянии аффекта, но то, что эта девушка, возможно, страдала в течение нескольких лет, превосходило любую силу воображения. Большинство ее коллег были отцами семейств, и для них было непросто – если вообще возможно – в таком случае, как этот, суметь сохранить защитную внутреннюю дистанцию.

– Но самой большой загадкой до сего времени остается тот факт, что девушка утонула не в Майне, а в хлорированной воде, – завершила Пия свое сообщение. – Но мы ждем еще более точного анализа. Есть какие-нибудь вопросы?

Все покачали головами. Вопросов не было. Пия села на место и предоставила слово Каю Остерманну для более подробной информации.

– Одежда девушки является дешевым товаром из обычного универмага, который выпускают миллионами, – сообщил Кай. – И определить, где, когда и кем была куплена эта одежда, не представляется возможным. С состоянием зубов проблема, поскольку она никогда не посещала стоматолога. Кроме этого мистического клочка ткани, содержимое желудка тоже не позволяет сделать какие-либо выводы, которые могли бы нам как-то помочь. Таким образом, у нас практически нет никаких зацепок.

– А пресса оказывает давление, – добавила Пия. – Они проводят параллель с делом, которое расследовалось девять лет назад. Вы знаете, о чем идет речь.

Ответом были многочисленные утвердительные кивки. Девять лет назад у Вёртшпитце в Майне был обнаружен труп девушки предположительно ближневосточного происхождения. Тело было завернуто в пододеяльник с леопардовым узором, и к нему был привязан штендер зонта от солнца. Специальная комиссия «Леопард» предприняла неимоверные усилия, чтобы установить личность девушки. Дознаватели объехали Афганистан, Пакистан и Северную Индию, везде предъявляли листовки о розыске. И хотя было обещано солидное вознаграждение, следователи получили всего лишь порядка двухсот наводок, и ни одна из них не принесла следствию никакого результата.

– Что вы намерены предпринять далее? – поинтересовалась доктор Николя Энгель.

– Я хотел бы провести изотопный анализ, чтобы знать, откуда эта девушка и где она находилась в последние годы. Это могло бы значительно продвинуть расследование, – сказал Боденштайн и откашлялся. – Кроме того, нам необходим анализ проточной воды Майна, чтобы установить, где конкретно труп был сброшен в воду.

– Я уже об этом распорядился, – сообщил Кристиан Крёгер. – Я просил сделать это срочно.

– Хорошо, – кивнул Боденштайн. – Мы продолжаем придерживаться нашей тактики – поддерживаем тесный контакт с прессой и населением. Я все еще надеюсь, что кто-нибудь что-то вспомнит и сообщит нам об этом.

– О’кей. – Советник уголовной полиции согласилась с изложенным планом. – Как тот юноша, который был найден рядом с трупом?

– Мне удалось с ним вчера поговорить, – сказала Пия. – К сожалению, он ничего не помнит. Классический провал в памяти. При 3,3 промилле содержания алкоголя в крови это неудивительно.

– А другие молодые люди?

– Утверждают, что вообще не видели погибшую девушку. – Пия фыркнула. – Двое из них не были особенно пьяны, и я уверена, что они лгут. Правда, я не думаю, что они видели что-то, что могло бы нам помочь. Это действительно была лишь случайная встреча.

Загудел ее мобильник.

– Извините, – обратилась она к присутствующим, сказала что-то в трубку и вышла из помещения. – Привет, Хеннинг. Ну, что там?

– Ты помнишь фрагменты ткани, обнаруженные в желудке девушки? – спросил ее бывший муж, как обычно не обременяя себя приветствием и прочими прелюдиями. – Ткань состоит из хлопка и волокон эластана. Возможно, она съела ткань от голода. В желудке и кишечнике не было обнаружено больше ничего. Некоторые фрагменты нам удалось обработать довольно тщательно. Это может представлять для вас интерес. Я пошлю тебе по электронной почте, в приложении, три фотографии.

Так как собравшиеся в помещении для совещаний все равно уже собирались расходиться, Пия поднялась в свой кабинет и села за письменный стол. Она открыла электронную почту и подождала, пока сервер загрузит сообщения от Хеннинга. Она нетерпеливо барабанила пальцами по краю клавиатуры. Хеннинг наверняка не удосужился уменьшить изображения, и компьютеру потребовалось несколько минут, чтобы трижды загрузить 5,3 мегабайта. Наконец она открыла первую фотографию и, ничего не понимая, стала тщательно рассматривать изображение на экране.

В кабинет вошли Катрин Фахингер и Кай Остерманн.

– Что ты здесь делаешь? – с любопытством спросил остановившийся сзади Остерманн.

– Хеннинг прислал мне фотографии фрагментов ткани из желудка девушки, – ответила Пия. – Но я ничего не могу разобрать.

– Дай я посмотрю.

Она отъехала на своем стуле чуть назад и уступила Каю клавиатуру и мышь. Он уменьшил фотографии. Втроем они рассматривали снимки фрагментов ткани.

– Самый большой фрагмент – семь на четыре сантиметра, – объяснил Кай. – Это буквы! Ткань розового цвета с белой надписью.

Катрин и Пия наклонились вперед.

– Это может быть буква «S», – предположила Катрин. – «I», а потом «N» или «M» и «D» или «P».

– А на этой фотографии я вижу букву «O», – сказал Кай.

«S – I – N (M) – D (P) и О», – записала Пия на бумажной подложке, лежащей на ее письменном столе.

Кай прочитал сообщение, к которому Хеннинг прикрепил фотографии.

«Желудочная кислота уже проникла в ткань. Посторонняя ДНК не обнаружена. Следы зубов на ткани не обнаружены. Она была разорвана или изрезана на мелкие клочки».

– Но как она могла попасть в желудок девушки? – размышляла Катрин вслух.

– Хеннинг предполагает, что она могла ее съесть, так как была голодна, – ответила Пия.

– Боже мой. – Катрин скривила лицо. – Это невозможно себе представить. В каком отчаянии нужно быть, чтобы есть ткань?

– Может быть, ее вынудили, – предположил Кай. – После всего того, что пришлось пережить этой девушке, я это считаю вполне возможным.

В коридоре послышались громкие голоса.

– …сейчас нет времени на такую чепуху, – раздался голос их шефа. Через некоторое время в дверном проеме появился Боденштайн.

– Только что поступил сигнал, который представляется достаточно перспективным, – объявил он. – Пия, мы едем сейчас же.

Позади него стоял Франк Бенке.

– Вы называете официальную проверку отдела внутренних расследований чепухой? – спросил он самодовольно. – Спуститесь на землю, господин фон Боденштайн, иначе это может иметь неприятные последствия.

Боденштайн обернулся и посмотрел сверху вниз на Бенке, который был ниже его на голову.

– Не надо меня запугивать. – Его голос был ледяным. – Когда мы закончим расследование дела, я готов предстать в распоряжение великой инквизиции. До этого у меня нет времени.

Бенке сначала покраснел, потом побледнел. Его взгляд скользнул мимо Боденштайна, и только сейчас он заметил своих бывших коллег.

– А, Франк, – Катрин насмешливо усмехнулась. – Симпатично выглядишь в новой одежде.

С женщинами у Бенке всегда были проблемы, а особенно с коллегами, которые были равны или даже выше его по должности. Но особым объектом его ненависти была именно Катрин Фахингер, которая тогда, после его припадка с нанесением телесных повреждений, заявила на него и тем самым способствовала отстранению его от должности.

Как и прежде, неумение владеть собой оставалось его слабым местом.

– До тебя я тоже еще доберусь! – В своем гневе он не мог удержаться от необдуманных фатальных высказываний, к тому же при свидетелях. – До всех вас! Вы все еще у меня попляшете!

– Я всегда задавалась вопросом, каким нужно быть человеком, чтобы шпионить за своими коллегами, – ответила Катрин брезгливо. – Теперь я это знаю. Нужно быть мстительным, раздираемым комплексом собственной неполноценности интриганом. Несчастный человек, как говорят немцы.

– Ты это сказала не без умысла, – прошипел Бенке, который начинал понимать, какую оплошность он допустил. Повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты.

– От этого вы могли бы воздержаться, Катрин, – резко выговорил Боденштайн своей молодой коллеге. – Мне и так хватает неприятностей.

– Извините, шеф, – ответила Катрин без капли сожаления. – Но этот скандалист не будет строить никаких козней, для этого я слишком много знаю о нем… и об Эрике Лессинге.

Боденштайн остановил ее на этой таинственной фразе. Он поднял брови.

– Об этом мы еще поговорим, – сказал он с предостерегающей ноткой в голосе.

– С удовольствием. – Катрин сунула руки в карманы своих джинсов и, будто готовясь к бою, выдвинула подбородок вперед. – Нет большего удовольствия, чем поговорить об этом!

– Она впала в ярость, потому что не было исполнено ее желание. Но это в ее возрасте совершенно нормально: все дети то и дело проявляют упрямство. – Флориан встал и поставил чашку из-под кофе в мойку. – Действительно, Эмми, мне кажется, ты утрируешь. Сегодня ведь она была совершенно нормальной, не так ли?

Эмма с сомнением посмотрела на мужа.

– Да. Вполне.

– Это фазы. – Флориан обнял ее. – Это все непросто для нас обоих.

Эмма обвила руками его талию и прижалась к нему. Такие моменты близости, как этот, случались не часто, и она опасалась, что они станут еще более редкими, когда на свет появится ребенок.

– Нам надо уехать на несколько дней. Только ты, Луиза и я, – сказал он, удивив ее своим предложением.

– У тебя есть время?

– Четыре-пять дней я смогу выкроить. – Он отпустил ее, но его руки лежали на ее плечах. – Я уже десять месяцев не отдыхал и в последние недели был не в очень хорошем расположении духа.

– Это точно. – Эмма улыбнулась.

– Это потому, что… – он замолчал, подыскивая нужные слова. – Я знаю, что ты себя чувствуешь здесь комфортно, но для меня это… какое-то клаустрофобическое ощущение – неожиданно вновь поселиться в доме моих родителей.

– Но это ведь только временное решение, – сказала Эмма вопреки своему убеждению.

– Ты так считаешь?

Она увидела в его глазах скептическое выражение.

– Да, я чувствую себя здесь довольно комфортно, – согласилась она, – но я могу понять, что для тебя это странно. Если ты опять получишь какое-то назначение за границей, я с детьми пока могу остаться здесь, а если ты будешь работать в Германии, мы подыщем себе что-нибудь подходящее.

Наконец улыбка коснулась его глаз. Было видно, что он испытал настоящее облегчение.

– Спасибо тебе за понимание, – сказал он и опять стал серьезным. – В ближайшие недели должен решиться вопрос о дальнейшей работе, и тогда мы сможем строить планы.

Он ушел в спальню, чтобы упаковать свой чемодан, так как должен был отправляться с докладами в новые федеральные земли. Даже если он опять уедет на пару дней, то Эмме будет легче на сердце, чем в течение последних нескольких недель. Она положила обе руки на живот.

Еще пять недель, и на свет появится малыш.

Наконец Флориан признался, что чувствует себя здесь дискомфортно, после того как почти перестал с ней разговаривать, за исключением повседневного обсуждения всяких мелочей.

Все будет хорошо.

Через полчаса они прощались, и ей удалось справиться с порывом вцепиться в него и больше не отпускать.

– Я позвоню тебе, как только буду на месте. О’кей?

– Да, хорошо. Удачной поездки!

– Спасибо. Береги себя.

Чуть позже он с шумом сбежал по деревянной лестнице вниз. Входная дверь открылась с тихим скрипом из-за несмазанных шарниров и закрылась мягким хлопком.

Эмма вздохнула и отправилась в их домашнюю прачечную. Может быть, она стала слишком чувствительной. Корина наверняка права: для Флориана вся ситуация, в конце концов, тоже не так уж проста. А когда появится ребенок…

Эмма открыла дверь в прачечную и стала поворачивать старомодный переключатель, пока не раздался треск и на потолке не вспыхнула неоновая лампа. Через верхний люк немного дневного света попадало в помещение, в котором стояли стиральная машина и сушка. Через всю комнату были натянуты бельевые веревки. Пахло стиральным порошком и кондиционером для белья. Сортируя горы белья на темное, светлое, предназначенное для кипячения и для деликатной стирки, она мыслями вернулась в прошлое, когда их отношения только зарождались. Когда они с Флорианом обнаружили в те давние времена, что они оба из Таунуса, это обстоятельство добавило им на чужбине немного чувства родины. Находясь у черта на куличках, они странным образом нашли общих знакомых, что стимулировало их близость, которой на самом деле никогда не существовало. У них не было времени, чтобы по-настоящему узнать друг друга, так как уже через пару недель она забеременела, и они на скорую руку отпраздновали в палаточном лагере свадьбу, потому что Флориан должен был уезжать в Индию. В течение нескольких месяцев они обменивались только мейлами, и она влюбилась в человека, которого представляла себе за красивыми фразами, критическими размышлениями, словами, полными чувств и страстных желаний. Он писал об искренности и доверии и о том, как он счастлив, что нашел ее. Но когда он оказывался рядом с ней, все было иначе. Их разговоры были поверхностными и никогда, даже приблизительно, не имели того содержания, глубины и сердечности, которые сопровождали бесчисленные мейлы. Она всегда ощущала легкий оттенок разочарования, препятствие и подсознательный страх перед тем, что может досаждать ему своим желанием близости и нежности и предъявлять слишком высокие требования. Объятия никогда не продолжались столько, сколько хотелось ей, поэтому она не могла насладиться ими, каждую секунду ожидая, что он отпустит ее, и между ними возникнет прежняя дистанция. Ему никогда не удавалось вселить в нее ощущение защищенности, которого она жаждала каждой клеткой своего тела.

Эмма верила и надеялась, что это придет со временем, что он откроется ей и поймет, чего она от него ждет, но этого не происходило. А с тех пор, как они поселились здесь, в доме его родителей, она больше, чем прежде, понимала, что вообще по-настоящему не знает своего мужа.

– Ах, черт возьми, ты слишком много об этом думаешь, – одернула себя Эмма. – Он такой, какой есть.

Она взяла джинсы, вывернула их наизнанку и сунула руку в карманы, чтобы не выстирать случайно оставшиеся в них монеты, бумажные носовые платки или ключи. Ее пальцы наткнулись на что-то скользкое. Она вытащила это из кармана и оцепенела. Не веря собственным глазам, Эмма пристально смотрела на вынутый из кармана джинсов предмет, и ее разум отказывался понимать всю значимость находки. Сначала ее охватил жар, потом пронизал ледяной холод, ее сердце сжалось, и в глазах закипели слезы.

В долю секунды с молниеносной быстротой обрушился весь ее мир. На ее ладони лежала вскрытая упаковка презервативов. Но содержимое в ней отсутствовало.

«Добрый день, фрау Херцманн. Ваш мобильный телефон, к сожалению, выключен, поэтому я звоню на домашний номер. Позвоните мне, пожалуйста, в любое время. Это очень важно. Спасибо!»

Леония Вергес еще никогда не звонила Ханне, кроме того, по ее интонации Ханна поняла, что дело не терпит отлагательств, а поэтому взяла трубку и набрала номер телефона своего психотерапевта, хотя чувствовала себя абсолютно без задних ног и мечтала только о холодном пиве и постели. Женщина, должно быть, держала трубку в руке, потому что ответила сразу после первого гудка.

– Фрау Херцманн, извините, что беспокою вас так поздно… – Леония Вергес замолчала, потому что ей пришло в голову, что это не она позвонила. – Э… я хотела сказать – спасибо, что вы перезвонили.

– Что-нибудь случилось? – спросила Ханна. Она привыкла к тому, что врач всегда была спокойной и выдержанной. Крах ее четвертого за двадцать лет брака доставил ей значительно больше хлопот, чем она могла предположить, поэтому после расставания с Винценцом она решила обратиться к психотерапевту. Об этом никто не должен был знать, потому что если бы бульварная пресса об этом пронюхала, она уже на следующий день прочитала бы об этом жирные заголовки на первых страницах газет. В Интернете Ханна случайно наткнулась на Леонию Вергес. Ее частный кабинет находился в достаточно отдаленном месте, но не слишком далеко от ее дома. На фотографии она выглядела симпатичной женщиной, и ее специализация, похоже, соответствовала проблемам Ханны.

На данный момент она прошла двенадцать сеансов и не была уверена, что это именно то, что ей нужно. Рытье в бездне ее прошлого не соответствовало жизненной позиции Ханны. Она была человеком, который жил «здесь и сейчас» и смотрел вперед. После последнего сеанса она хотела сказать доктору, что не хочет продолжать лечение, но в последнюю секунду все же этого не сделала.

– Нет… я имею в виду, да, – сказала Леония Вергес. – Я не знаю, как сформулировать… Это довольно… щекотливый вопрос. Может быть, вы могли бы ко мне приехать?

– Сейчас? – Ханна посмотрела на часы на дисплее зарядного блока. – Уже десять. О чем вообще идет речь?

У нее не было ни малейшего желания сейчас опять садиться в автомобиль и ехать в Лидербах.

– Это… это достаточно сенсационная история, которая для вас как журналистки могла бы быть довольно интересной. – Леония Вергес понизила голос. – По телефону я больше ничего не смогу сказать.

Как и рассчитывала хитрая фрау Вергес, журналистский инстинкт Ханны среагировал на такую формулировку, как собака Павлова на звон колокольчика. Ханна осознавала, что ею манипулируют, но профессиональное любопытство было сильнее усталости.

– Я буду через полчаса, – сказала она кратко и положила трубку.

Майке не собиралась никуда уезжать и великодушно одолжила ей свой «Мини». Спустя пять минут Ханна, включив задний ход, выехала на дорогу. Она опустила складной тент, поставила в консоль айфон и включила любимую музыку. Собственно говоря, она слушала музыку только в машине или во время пробежки. Маленький автомобиль был оснащен мощными стереоусилителями «Харман-Кардон», и даже при открытом тенте звук был потрясающим.

В это время суток воздух был прохладным и приятным, близлежащий лес источал дурманящий аромат. Усталость мгновенно улетучилась.

Запел Фредди Меркьюри, величайший певец всех времен. От его голоса у Ханны по спине пробежал приятный трепет восторга, и она стала нажимать на регулятор громкости, пока басы не завибрировали в ее диафрагме. Love don’t give no compensation, love don’t pay no bills. Love don’t give no indication, love just won’t stand still. Love kills, drills you through your heart…

«Мини» трясся по дороге, которая в последние годы опять покрылась трещинами и заплатами и выглядела как лоскутное одеяло. У главной дороги Ханна свернула налево.

– Очень интересно, – сказала она самой себе и нажала на газ.

Фраза Катрин Фахингер всю вторую половину дня вертелась в голове Пии. Откуда Катрин было известно о тайнах из прошлого Бенке? К ее сожалению, Боденштайн больше не проронил об этом ни слова, но Пия подозревала, что это было каким-то образом связано с делом, которое шеф упоминал во время поездки в Институт судебной медицины. Но только как об этом могла узнать Катрин?

Когда Пия в половине десятого приехала домой, Лилли уже спала. Она сняла туфли и достала из холодильника холодное пиво. Кристоф сидел на новой террасе, которая была сооружена на задней стороне дома при его реконструкции. До этого, ближе к вечеру, она позвонила ему и сказала, чтобы он не ждал ее к ужину.

– Привет, – бросила она ему и поцеловала.

– Привет. – Он снял очки и положил книгу, которую читал, рядом со стопкой газет и компьютерных распечаток.

– Что ты делаешь? – Пия села на скамью, сняла резинку для волос и вытянула ноги. Непрерывный шум расположенной поблизости автотрассы здесь почти не был слышен, и вид на сад и ряды яблонь соседнего Элизабетенхофа, тянущиеся до гор Таунуса вдали, создавали значительно более привлекательную картину, чем вид с прежней террасы. Стрекотали сверчки, пахло влажной землей и лавандой.

– Вообще-то я хотел написать статью для отраслевого журнала, которую откладываю уже несколько дней, – ответил Кристоф и глубоко зевнул. – Я обещал закончить ее до завтра, но никак не могу сосредоточиться.

Пия подумала, что Лилли наверняка не давала ему вздохнуть весь день, но вопреки ее опасениям все было в порядке. Девочка целый день провела с Кристофом в зоопарке и вела себя хорошо. Он передал ее на попечение двух педагогов зоопарка.

– Ну и как? Они еще живы? – поинтересовалась Пия с иронической ноткой в голосе.

– Да, они в восторге от нее.

– Они вряд ли осмелились бы сказать что-нибудь против внучки господина директора зоопарка, – предположила Пия, которая, как и прежде, втайне считала Лилли невоспитанным ребенком, играющим на нервах.

– Ты плохо знаешь обеих, – возразил Кристоф. – У нас в зоопарке, в конце концов, не диктатура.

Огонь свечи, стоявшей на столе, чуть задрожал. Три рискующие совершить суицид моли исполняли опасный танец вокруг огня. Четыре собаки дремали, лежа на базальтовых плитах, источавших тепло дня, как будто под ними было электрическое отопление. К ним присоединился толстый черный кот и его серая в полоску подруга, которая неожиданно появилась весной и с тех пор выбрала Биркенхоф своим домом. Кошка держалась несколько в стороне, но кот, исполненный достоинства, важно прошествовал через лабиринт вытянутых собачьих ног и тел, пока не нашел себе подходящее место. Он свернулся между передними лапами и животом Симбы – метиса хаски. Из глотки собаки донеслось рычание, но это была не угроза, а лишь приветствие.

Пия улыбнулась, глядя на эти необычные дружеские отношения животных, и почувствовала, как от нее уходят стресс и напряжение дня.

– Кстати, о диктатуре, – она сделала глоток пива. – Сегодня мы испытали настоящий удар. Классический случай доносительства в лучшей манере «штази»[13], и это в Глазхюттене.

– Звучит увлекательно.

– Прежде всего жестоко.

Пия, которая считала, что ее, на самом деле, ничего больше не может потрясти, все еще была вне себя из-за неизмеримой низости людей.

– Нам позвонила старая супружеская пара из Глазхюттена, – стала рассказывать она Кристофу. – Их соседи якобы вот уже на протяжении полугода прятали в своем доме девушку, которую мы обнаружили в Майне, и использовали ее в качестве служанки. Бедное создание вынуждено было выполнять унизительную работу, и ее никогда не выпускали из дома. Она была бледной, как альбинос. А пару дней назад она исчезла.

Вспоминая всю эту историю, она покачала головой.

– Старики рассказывали нам настоящие ужасы. Жестокое обращение, ночные сексуальные тусовки, крики, оргии с побоями. В ночь со вторника на среду они видели, как сосед грузил труп в багажник своего автомобиля. Оливер спросил, почему они не заявили об этом в полицию, но они ответили, что боялись, потому что мужчина способен применить грубую силу. Тогда мы подъехали к дому и позвонили, для подкрепления взяли четверых коллег из полицейского наряда. Нам открыла женщина с ребенком на руках. Господи, как было неловко! – Пия закатила глаза. – Передо мной оказалась моя бывшая одноклассница Мони, с которой я недавно встретилась на вечере выпускников! Она простодушно улыбалась, радуясь нашей случайной встрече. Я готова была провалиться сквозь землю от стыда!

Кристоф слушал со смешанным чувством, веселясь и не веря собственным ушам одновременно.

– Потом выяснилось, что эта девушка была шведкой и работала в семье помощницей по хозяйству по программе Au-Pair[14]. Она пребывает в полном здравии, но, поскольку страдает аллергией на солнечный свет, старается не выходить днем из дома. В последние недели в семье действительно устраивали несколько вечеринок, потому что сначала отмечали день рождения мужа Мони, а потом ее.

– А что с трупом в багажнике?

– Сумка для гольфа.

– Это невозможно.

– К сожалению, возможно. Мони сначала рассвирепела, потом рассмеялась. Три года назад они построили там дом, из-за этого был снесен дом в то время лучших друзей соседей, так как они перебрались в дом престарелых. И старики с тех пор не придумали ничего лучше, как сочинять всякие глупости. Старшего сына Мони они считали наркодилером, после чего у него начались неприятности в школе, а о дочери рассказывали в церкви, что она занимается проституцией.

– Этого ведь достаточно для обвинения в клевете.

– Мой шеф тоже посоветовал это Мони. – Пия все еще не могла успокоиться. – Но ведь эти злобные старики никогда не поймут, что они творят своим глупым словоблудием.

– «Самый добродетельный человек не сможет жить в мире, если не будет угождать злому соседу»[15]. – Кристоф встал. Он потянулся и зевнул. – Сегодня был длинный день, и Лилли наверняка завтра вскочит уже часов в шесть. Дедушка должен потихоньку отходить ко сну.

Пия посмотрела на него и хихикнула.

– Пожалуйста, только не привыкай к этому! – предупредила она.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кристоф растерянно.

– То, что ты говоришь о себе в третьем лице «дедушка». Это в некотором роде что-то бесполое.

Кристоф ухмыльнулся, сверкнув в темноте белизной зубов. Он собрал журналы и бумаги, взял свой пустой бокал и бутылку с красным вином.

– Как насчет того, чтобы мамочка быстренько сходила в душ, а потом пришла бы к дедушке в постель? – подколол он ее.

– Ну, если только ты позволишь влезть под твое противоревматическое одеяло, – парировала Пия.

– С большим удовольствием, – ответил он и потушил свечу. Собаки вскочили, зевнули, затем встряхнулись и рысцой отправились в дом, кошки предпочли спать под открытым небом.

– Давай еще раз заглянем к Лилли, – сказал Кристоф.

Они направились в их бывшую спальню, которая теперь служила комнатой для гостей. Он положил руку на плечи Пии, и какое-то время они смотрели на мирно спящего ребенка.

– Она не такая уж скверная, – сказал Кристоф тихо. – Она даже нарисовала тебе сегодня картину. – Он указал на письменный стол.

– Ах, как мило. – Пия была тронута. Потом она присмотрелась к рисунку повнимательнее, и ее умиление мгновенно исчезло. – Ты видел этот рисунок?

– Нет, – ответил Кристоф. – Она это сделала в полной тайне.

Пия протянула ему рисунок, и Кристоф был вынужден выйти из комнаты, потому что у него начался приступ смеха.

– Это маленький монстр! – пробормотала Пия.

На рисунке была изображена довольно полная дама со светлым «конским хвостом» рядом с лошадью и четырьмя собаками, а выше стояла надпись: Пие, моей любимой приемной бабушке.

Большие ворота во двор были закрыты, и Ханне потребовалось некоторое время, чтобы в слабом свете уличного фонаря найти звонок. Обычно они были широко раскрыты, и каждый проходящий мимо мог видеть с любовью оформленный внутренний двор. Леония Вергес, без сомнения, знала толк в садоводстве. Если бы она не была психотерапевтом, то спокойно могла работать садовником. В саду все цвело и зеленело в роскошном изобилии. Между горшками, коробами и грядками, в которых росли цветы и кустарники, стояли скульптуры. В защищенном месте, непосредственно у стены дома, росло даже абрикосовое дерево.