Читать книгу Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики - Нелли Блай - Страница 12

Пока карета скоро ехала по живописным лужайкам к лечебнице, я почувствовала, что удовлетворение при мысли о достижении цели моих стараний в немалой степени умалено выражением горя на лицах моих попутчиц. Бедные женщины – они не связывали со скорым прибытием никаких надежд. Их совершенно безвинно везли в тюрьму, и по всей вероятности – пожизненно. Виселица показалась бы облегчением в сравнении с этой могилой оживших кошмаров! Карета неслась вперед, и я вместе со своими спутницами бросила последний отчаянный взгляд на волю, когда перед нами показались длинные каменные строения. Мы миновали низкое здание, источавшее такое ужасное зловоние, что мне пришлось задержать дыхание; я решила про себя, что это кухня. Позднее моя догадка подтвердилась. Я улыбнулась, увидев в конце дорожки предупреждающий знак: «Посетителям вход воспрещен». Не думаю, что в предупреждении была бы необходимость, стоило посетителю ступить хоть шаг на эту дорожку, особенно в теплый день.

Карета остановилась, и сиделка с полицейским велели нам выходить. Сиделка добавила: «Слава богу! Доехали тихо-мирно». Следуя приказу, мы поднялись на один пролет по узкой каменной лестнице, по которой, очевидно, предполагалось подниматься, перешагивая через три ступени. Я гадала, знают ли мои спутницы, куда мы попали, поэтому сказала Тилли Майард:

– Где мы?

– В лечебнице для умалишенных на острове Блэкуэлл, – ответила она грустно.

– Вы сумасшедшая? – спросила я.

– Нет, – отвечала она, – но раз уж нас отправили сюда, нужно вести себя тихо, пока мы не найдем способ отсюда выбраться. Но вряд ли такой способ сыщется, раз уж все доктора, как доктор Филд, не стали меня слушать и не дали мне возможности доказать, что я в здравом уме.

Нас ввели в узкий вестибюль, и дверь за нами захлопнулась.

Я не сомневалась в своем душевном здоровье и была уверена, что меня вызволят через несколько дней, но сердце мое болезненно сжалось. Четыре ученых доктора объявили меня сумасшедшей и поместили за суровые засовы и решетки сумасшедшего дома! И заперли меня не в одиночестве, а обрекли днем и ночью на общество бессмысленных, бредящих умалишенных. Можно ли представить положение неприятнее: спать вместе с ними, есть вместе с ними, считаться одной из них. Мы боязливо проследовали за санитаркой по голому длинному коридору в комнату, которая была полна так называемых сумасшедших женщин. Нам велели сесть, и несколько пациенток любезно потеснились, чтобы дать нам место. Они с любопытством смотрели на нас, а одна подошла ко мне и спросила:

– Кто прислал вас сюда?

– Доктора, – ответила я.

– За что? – выпытывала она.

– Ну, они сказали, что я сумасшедшая, – признала я.

– Сумасшедшая! – повторила она недоверчиво. – А так с виду и не скажешь.

Я пришла к заключению, что эта женщина слишком умна, и с радостью последовала грубому приказу следовать за санитаркой к доктору. Кстати, у этой санитарки, мисс Груп, было приятное немецкое лицо, и, если бы я не заметила суровые складки вокруг ее рта, я, подобно моим спутницам, не ждала бы от нее ничего худого. Она оставила нас в маленькой приемной в конце коридора и вошла в небольшой кабинет, выходивший в маленькую гостиную или приемную.

– Люблю проехаться в карете, – сказала она невидимому собеседнику внутри. – Помогает день разнообразить.

Он ответил, что она похорошела от свежего воздуха, и она снова появилась перед нами, так и сияя самодовольной улыбкой.

– Зайдите, Тилли Майард, – сказала она. Мисс Майард повиновалась, и, хотя мне не было видно, что происходит в кабинете, я слышала, как она спокойно, но решительно отстаивает свою правоту. Все ее замечания были совершенно разумны, и я подумала, что ее история не может не произвести впечатление на любого врача. Она рассказала о своей недавней болезни и о том, что страдает нервным истощением. Она умоляла провести любые испытания, которые позволят установить ее душевное здоровье, и отнестись к ней по справедливости. Бедная девушка, как мое сердце болело за нее! В ту минуту я решила, что сделаю все возможное, чтобы моя миссия принесла пользу моим страдающим сестрам; что я расскажу, как их отправляют на принудительное лечение без надлежащего разбирательства. Ее отослали обратно к нам без единого слова сочувствия или ободрения.

Затем перед медиком – доктором Киньером – предстала миссис Луиза.

– Ваше имя? – спросил он громко.

Она ответила по-немецки, что не говорит по-английски и ничего не понимает. Однако, когда он сказал: «Миссис Луиза Шанц», – она ответила: «Yah, yah». Он задавал ей и другие вопросы, а когда понял, что она не понимает по-английски ни слова, сказал мисс Груп:

– Вы немка, поговорите с ней.

Оказалось, что мисс Груп принадлежит к числу людей, стыдящихся своей национальности: она отказалась, говоря, что знает лишь несколько слов на своем родном языке.

– Да ну же, вы говорите по-немецки. Спросите эту женщину, чем занимается ее муж, – и они оба засмеялись, как будто над забавной шуткой.

– Я знаю только несколько слов, – возражала она, но в конце концов ей удалось выяснить род деятельности мистера Шанца.

– Ну и зачем было мне врать? – спросил доктор со смехом, смягчившим его грубость.

– Больше я ничего сказать не могу, – ответила она и больше не говорила.

Так миссис Луизу Шанц отправили в лечебницу, не предоставив ей ни малейшей возможности объясниться. Можно ли извинить подобную нерадивость, когда так просто найти переводчика? Если бы ее поместили туда лишь на несколько дней, необходимость в нем еще можно было бы оспаривать. Но эту женщину насильно лишили свободы, поместив в лечебницу и не дав ей ни единого шанса доказать свое здравомыслие. Ее отправили за решетку – вероятно, пожизненно – и даже не сообщили ей на ее языке, отчего и почему. Сравните ее с преступником, которому предоставляется любая возможность доказать свою невиновность. Кто бы не предпочел быть убийцей и получить шанс на жизнь, а не получить клеймо безумца, потеряв надежду на избавление? Миссис Шанц по-немецки умоляла сказать ей, где она находится, и молила о свободе. Голос ее прервался от рыданий, ее вывели к нам неуслышанной.

Затем тому же ненадежному, смехотворному обследованию была подвергнута миссис Фокс, которая также вышла из кабинета с приговором. Настала очередь мисс Энн Невилл; я снова была оставлена напоследок. К этому времени я решилась во всем вести себя так же, как на свободе, разве что не говорить, кто я и где мой дом.