Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга пятая - Нелли Шульман - Страница 3

Тяжелые валы цвета бутылочного стекла с ревом бросались на обросшие водорослями камни набережной. Пена заливала булыжники, затянутые брезентом яхты, мотались под резким ветром. Мокрый чилийский флажок бессильно повис над облупленной дверью закрытого на обед почтового отделения. Моросил надоедливый дождь.

Струи воды стекали по окнам захламленного ящиками магазина. Товар расставили прямо на заляпанном грязью плиточном полу. На стеллажах возвышалась батарея бутылок с прозрачным агуардиенте. Рядом стояла американская кола и приторный чилийский лимонад. В жестяных банках таился пахнущий травами темный мате. На одной из полок завалялась потертая пачка британского чая.

Посетитель во влажной брезентовой куртке, обойдя ее вниманием, сунул под мышку упаковку молотого кофе. В дальнем конце магазина он порылся в картонных коробках с всякой хозяйственной мелочью. Выудив жестяные трубки, парень присовокупил к ним упаковку спичек. Рядом помещался стеллаж с бытовой химией. Покупатель рассовал по карманам пузырьки с марганцовкой. Оглядевшись, он взял небольшую ножовку и моток проводов.

– На рыбалку собрались, – добродушно сказал пожилой чилиец за кассой, – придется, сеньор, подождать, пока стихнет шторм, – парень весело отозвался:

– У меня отпуск, я никуда не тороплюсь. У племянницы в квартире раковина засорилась, – он указал на трубки, – пока в море не выйти, я займусь домашними делами…

Он поднял с прилавка открытку со статуей Фернана Магеллана.

– Хватит одной, – добавил покупатель, – моя подруга в Буэнос-Айресе обрадуется весточке. У нее много дел на работе, она не смогла взять отпуск, – в Буэнос-Айресе в акценте Иосифа немедленно бы распознали чужака, однако в чилийской глуши на такое никто не обращал внимания. Хозяин магазина выдал ему пластиковый пакет.

– С покупками будьте осторожней, – подмигнул он Иосифу, – бывает, что парни вместо рыбалки оказываются в госпитале, – судя по всему, местная полиция не интересовалась браконьерами. Иосиф не хотел тащить взрывчатку через океан.

– И Птичке не заказать товар в Буэнос-Айресе, – он расплатился, – тамошние ребята немедленно заподозрят неладное, – он повертел открытку с панорамой города.

– Но я не могу, – горько понял Иосиф, – не могу ей отсюда написать, – он знал адрес Евы в Конго, – и послать весточку в Кирьят Анавим тоже не получится, – доктору Горовиц передали бы его открытку, – такие адреса могут насторожить работника почты…

Иосиф не сомневался, что владелец двух консервных фабрик и уважаемый гражданин городка немедленно услышал бы о письме, отправленном в Израиль.

– Она могла покинуть Конго, – пришло в голову Иосифу, – сегодня седьмое сентября, а хупа Элишевы двадцать пятого, через две недели, – брат и Элишева, как весело думал Иосиф, вскочили в последний вагон уходящего поезда. Двадцать шестого сентября начинался еврейский Новый Год.

– Вся страна закроется, – полковник Кардозо задумался, – до конца октября, пока мы не отметим Суккот. Потом целый месяц не поставить хупы, они правильно сделали, решив не ждать ноября, – Моше получил щедрый месяц отпуска. Университеты в Израиле начинали занятия после осенних праздников.

– Мы с Элишевой намереваемся не вылезать с пляжа, – смешливо сказал брат, – у меня есть сослуживцы из Эйлата, нам сделают скидку на гостиницу, – израильское кумовство помогло брату найти дешевый номер на месяц.

– Мы поплаваем с масками, – брат вытянул длинные ноги, – возьмем в аренду джип и отправимся в Тимну, на копи царя Соломона. Хотя, честно говоря, – Моше провел ладонью по горлу, – мне пустыня сидит в одном месте. Элишеве хорошо, она демобилизовалась, – в последний год службы девушка закончила офицерские курсы, – она больше не лейтенант медицинских частей. Хотя ее призовут в случае войны, – брат зорко взглянул на Иосифа.

– Которой не ожидается, – полковник сжевал острый перчик, – женитесь спокойно, впереди мирное время, – они сидели в забегаловке Йоси в Тель-Авиве. Голуби толкались по асфальту, под холщовым навесом царила соленая июльская жара.

– Мирное, – добавил Иосиф, – но тебе все равно надо сходить в раввинат и оставить развод, – Моше потянулся:

– После медового месяца я все сделаю. Сначала раввины будут есть фаршированную рыбу, потом поститься, потом есть голубцы, – Иосиф расхохотался, – пусть они придут в себя после праздников, – Иосифу пришло в голову, что ему такой развод не нужен.

– Но будет нужен, – он оказался на сырой набережной, – когда я женюсь на Еве, – он думал о девушке с благоговением.

– Словно она богиня, – над дверью почты ветер раскачивал колокольчик, – но так оно и есть, – стоя за шаткой конторкой, Иосиф заполнил открытку своим четким, выученным в Требнице почерком.

– Дорогая, – он незаметно улыбнулся, – погода скверная, но на юге другой ждать нечего. Скоро я отправлюсь на рыбалку, посылаю тебе мою любовь, – Иосиф не мог адресовать открытку на станцию Моссада в Буэнос-Айресе.

– Серая миссия должна оставаться серой, – он прибавил выдуманное женское имя и адрес в столице Аргентины, – но аккуратности в делах никто не отменял…

Кинув открытку в стукнувший крышкой синий почтовый ящик, он подхватил свой пакет: «Пора и домой».

Медный кувшинчик на переносной электрической плитке зашипел. Полина крикнула: «Кофе готов, идите сюда!». Скромный рюкзак Иосифа стоял в углу их единственной комнаты, но полковник обосновался на кухне.

– Матрац мне не нужен, – уверил он Полину, – я привез спальный мешок. Считайте, что меня здесь нет. Вернее, есть, но у меня только одно дело…

Делом была карта окрестностей Пунта-Аренаса, расстеленная на очищенном от папок Полины письменном столе. Девушка сначала опасалась неловкости.

– Хаим о тебе знает, – сказала она Иосифу, – он придет с консервного завода, и… – полковник поднял бровь.

– И принесет консервы, – в голубых глазах Полина заметила смешинку, – мы разопьем бутылку агуардиенте за встречу родни, и я отправлюсь в спальный мешок, – Полина открыла рот, Иосиф покачал головой.

– Птичка, – он мимолетно улыбнулся, – я люблю другую девушку, о чем ты, наверное, давно догадалась, – Полина кивнула, – и я сам стал другим, – Полина задумчиво сказала:

– Это заметно. Хорошо, что так, – она соскочила с подоконника, – я боялась, что ты… – Иосиф вздохнул:

Зачем мне такое? Вы счастливы, – он обвел рукой скромную комнатку, – пусть так продолжается всю оставшуюся жизнь. И прости, – он замялся, – что я с тобой так поступил, – Полина хмыкнула:

– Не окажись я в Израиле, я могла не встретиться с Хаимом. Вернее, встретиться, но не так, – девушка зарумянилась, – я надеюсь, что и у тебя все сложится…

Вечером выяснилось, что Хорхе Моралес действительно не появляется дома с пустыми руками.

– В СССР тебя назвали бы несуном, – расхохотался полковник, – закуска ваша, выпивка моя, – Иосиф не рисковал тем, что его узнают в Пунта-Аренасе:

– Шмуэль приезжал сюда, когда мы вытаптывали Эйхмана, – заметил он за ужином, – но это было десять лет назад. И я не собираюсь попадаться на глаза Рауффу, – владелец консервных фабрик навещал город только изредка.

– На производство тебя не пустят, – Хаим подцепил вилкой кусок рыбы, – у нас строгий режим, словно мы не закатываем макрель в жестяные банки, а делаем атомные бомбы, однако остается шоссе, ведущее к эстансии…

Они с Иосифом исходили окрестности вдоль и поперек. Асфальтовая лента шоссе мокла под бесконечным дождем. Поднявшись на пригорок, полковник вынул из кармана куртки маленький, но мощный бинокль.

– Внутрь поместья никак не пробраться, – Иосиф хорошо видел железные ворота и каменную стену, – хотя Полина свела знакомство с тамошней обслугой, – Хаим развел руками.

– Шапочное, как говорят русские. Женщина тоже сдельно моет полы в здешних конторах. Она вдова, с маленькими детьми, ей нужны деньги, – сеньора Белем, по выражению Полины, крутилась, как белка в колесе.

– Ее муж погиб в проливе, – невесело сказала девушка, – у нее трое малышей, старшему едва исполнилось десять лет. Парнишка пока не работник, даже учитывая то, что здесь редко заканчивают школу, – Полина помолчала, – и это я ее называю сеньорой. У нее есть индейские предки, для других она полукровка…

Полина часто сидела с детьми женщины, жившей в деревянной халупе на окраине города.

– Она может взять меня на уборку эстансии, – заметила девушка, – опасности нет, Рауфф меня никогда в жизни не видел и не поймет, кто я такая…

Иосиф поскреб в коротко стриженых волосах.

– Именно так советские партизан взорвали гауляйтера Белоруссии Кубе в сорок третьем году. Ему подложили мину под кровать, – полковник покачал головой, – но в их распоряжении было не кустарное изделие, – материалы для трубчатой, как ее называли, бомбы, лежали на кухне, – а более профессиональное устройство. Дуру, – Иосиф махнул на дверь, – не спрячешь в сумке и не пронесешь на себе, – Полина предложила:

– Все равно я могу наведаться к нему в особняк. Он, наверняка, поддерживает связи с другими бывшими нацистами, например, с фон Рабе, – Полина только недавно стала спокойно произносить это имя.

– Раньше меня трясло, – не дожидаясь Хаима с Иосифом, она отпила кофе, – но теперь я хотя бы говорю о нем, – в книге она о фон Рабе не упоминала.

– Мне нечем гордиться, – мрачно сказала Полина Хаиму, – и книга совсем не об этом, – издательству Скрибнера понравился первый вариант рукописи, но Полина хотела доработать манускрипт.

– Мне надо вернуться в Африку и Вьетнам, чтобы собрать больше материала, – поняла девушка, – но сейчас надо думать о нынешней операции, – Хаим выглянул в комнату.

– Сейчас идем, милая. Прикури мне сигарету…

Марганцовка и спички сами по себе опасны не были, однако они избегали курения на кухне. Полковник хотел прибавить к бомбе и шрапнель.

– То есть мелкие гвозди, – поняла Полина, – не стоит рисковать и тащить на себе такое в имение Рауффа, – перегнувшись через ее плечо, Хаим ткнул пальцем в карту.

– Самое подходящее место, – весело сказал он, – развилка по дороге в аэропорт, вернее, на взлетно-посадочную полосу, – местный аэропорт обслуживал только рейсы в Сантьяго, – где мы и заложим бомбу. Но ты сходи на эстансию, – он поцеловал Полину в ухо, – нам нужно знать о планах Рауффа, – Полина подала ему чашку.

– Разумеется. Иосиф, держи кофе, – полковник одобрительно сказал:

– Почти как боц. Я напою вас настоящим израильским кофе, когда вы приедете в страну, – он широко улыбнулся, – вам надо где-то поставить хупу, – Хаим решительно поправил очки.

– Приедем, – кивнул он, – но хупу нам поставит только Аарон. Я уверен, что он жив и я его найду, – полковник подытожил:

– Как говорится в Торе, амен и еще раз амен, Ягненок.

Оказавшись у ворот эстансии, Полина поняла, что ей не удалось бы пронести в имение даже пакет с невинными эмпанадас, местными пирожками.

– Провизию они разрезают, – сообщила ей сеньора Белем в прокуренном, тряском автобусе, – словно это тюрьма, а не загородный особняк. Я знаю, о чем говорю, – мрачно добавила женщина, – мой Педро покойный сидел по молодости. Я ему передачи носила. Потом он выправился, как старший наш родился, пошел в рыбаки, но и там много денег не заработаешь…

Махнув смуглой рукой, женщина погрузилась в тяжелое молчание. По заляпанному жирными пальцами стеклу автобуса барабанил дождь. Машина пыхтела мимо унылых мшистых просторов. Непогода загнала отары в низкие каменные овчарни.

Автобус проехал мимо развилки с указателем: «Аэропорт». Полина понимала, почему Иосиф с Хаимом решили заложить бомбу именно здесь. Девушка сунула нос в дешевый шарф.

– Все, как в учебнике, – автобус взбирался на холм, – дорога из эстансии ведет вниз. Перед развилкой есть поворот. Машина сбросит скорость, шофер будет осторожен на мокром асфальте и не заметит ничего подозрительного, – они не обсуждали косвенный, как выражался Хаим, ущерб.

– Понятно, что его не избежать, – сеньора Белем, встрепенувшись, толкнула Полину локтем в бок, – но мы об этом умалчиваем, – Рауфф отправлялся в город в сопровождении джипа с охранниками.

– Адольф тоже так ездил, – Полину затошнило, – не говоря о Максе, – промерив шоссе на спуске холма, Иосиф с Хаимом решили заложить две трубчатые бомбы. Полковник довольно весело сказал:

– Манера испытанная, так действовал дядя Эмиль и другие партизаны. Плохо, что мы не в лесах, однако и здесь найдется, чем перегородить дорогу, – камень на шоссе ни у кого бы не вызвал подозрений.

– В холмах часто случаются осыпи, особенно с такой погодой, – Иосиф аккуратно начертил схему расстановки мин, – лимузин Рауффа всегда идет первым, – Хаим возразил:

– Не всегда, а в единственный раз, когда мы его видели, – они с Иосифом провели весь выходной день Хаима в заброшенной овчарне неподалеку от развилки, – может быть, в следующий раз колонна изменит порядок движения, – Рауфф в сопровождении охраны зачем-то отправился в аэропорт.

– И вернулся оттуда через два часа, – Иосиф потер заросший светлой щетиной подбородок, – я справился в расписании, рейсов в это время не приходило, – Полина фыркнула:

– Сюда летает только один рейс три раза в неделю. Это мог быть грузовой самолет, – девушка задумалась, – их в расписание не ставят, – Хаим нагнулся над схемой.

– Что бы он ни привез на эстансию, мы этого не видели. Если машина охранников пойдет первой… – он замялся, – в общем, поэтому мы и делаем две бомбы…

Они с Иосифом хотели заняться сборкой устройств в овчарне. Россыпь мелких камней на дороге отлично маскировала жестяные трубки.

– И еще я привез сюрприз, – Иосиф ловким жестом поднял жесткое дно рюкзака, – авиалинии пока проверяют личный багаж пассажиров только выборочно, – он усмехнулся, – а я до Сантьяго изображал священника, – на стол легли детали снайперской винтовки, – меня никто бы ни в чем не заподозрил, – шоссе проходило под склоном, где торчали полуразрушенные стены овчарни.

– Словно стрелять в тире, – лениво сказал Иосиф, – охранники не успеют опомниться. Впрочем, – он повел рукой, – это если от их машины что-то останется после первого взрыва. После второго мы уйдем. Я должен удостовериться, что мое задание выполнено, – Полина хотела сказать, что Иосифу никто не давал такого задания, но вовремя прикусила язык.

– Он сам взял на себя такую миссию, – автобус уехал, оставив их с сеньорой Белем под заржавевшим навесом остановки, – но вообще он прав. Нацисты должны быть наказаны, сроков давности по их преступлениям не существует…

Сеньора Белем накинула на поседевшую голову капюшон потрепанной парки.

– Пошли, – велела Полине уборщица, – еще четверть часа дороги. Хорошо, что тропинка каменистая, иначе мы потонули бы в грязи, – уборщица знала короткий путь к эстансии.

– По шоссе мы прошлепали бы полчаса, – сеньора Белем нажала на кнопку рядом с массивными воротами, – выворачивай карманы, они все вещи перетрясут, – смуглый парень, говоривший по-испански с акцентом, вынул каждую сигарету из пачки Полины. Раздеваться их не просили, однако сумку сеньоры Белем прощупали по швам. Полина узнала гортанное произношение охранника.

– Он араб, – хмыкнула девушка, – может быть, из Марокко, где есть испанские анклавы, – чилийский паспорт Полины ни у кого не вызвал вопросов.

– Я договорилась насчет тебя с управляющим, – деловито сказала ей сеньора Белем в автобусе, – первая твоя выручка за день пойдет мне, – Полина только кивнула.

– Я здесь не ради денег, – женщины остановились перед еще одной железной дверью, – мне надо узнать о планах Рауффа. Все-таки кого или что он привез из аэропорта… – заверещал звонок, замигала красная лампочка.

– Пойдем к служебному входу, – шепнула сеньора Белем, – хозяин не любит, когда обслуга болтается у парадной двери, – Полина едва не споткнулась о порог тамбура.

На террасе крытого черепицей низкого белокаменного дома дымил гриль. Клаус Барбье, в парке и холщовом фартуке, крикнул по-немецки: «Вальтер, неси вино! Стейки готовы!»

Горлышко бутылки звякнуло о стакан, Полина застучала зубами. Девушка куталась в мохнатый плед овечьей шерсти. Влажные волосы покрывал тюрбан из полотенца. На бледном лице Полины виднелись брызги грязи. Она залпом проглотила обжигающий горло агуардиенте.

– Барбье меня не заметил, – Полина покусала губы, – я сделала вид, что мне дурно, – оттолкнув сеньору Белем, Полина метнулась обратно в тамбур.

– Пришлось притвориться, что меня затошнило, – мрачно сказала девушка, – охранники выпустили меня из ворот, а дальше я побежала по той же тропинке, – Полине казалось чудом, что она не поскользнулась на влажных камнях.

– У Рауффа, наверняка, есть свора собак, – ее еще трясло, – как у Барбье в Адлерсхофе. Растяни я ногу, меня бы немедленно нашли, – Полина помотала головой.

– Нет. Я бы ползла к дороге на одних руках. Окажись я в их власти, я бы не пережила сегодняшнего дня, – Хаим налил ей еще водки.

– Хватит рассиживаться, – хмуро приказал полковник Кардозо, – надо сниматься с места, – Полина подняла растрепанную голову.

– Но взрыв, – недоуменно сказала девушка, – ты же хотел… – Иосиф четкими движениями собирал снайперскую винтовку.

– Нам нельзя здесь болтаться и Хаим со мной согласен, – отрезал полковник, – охранники Рауффа с минуты на минуту могут появиться у вашей развалюхи, – трехэтажный дом начала века стоял среди ободранных строений, взбирающихся на холмы вокруг гавани. Ягненок кивнул.

– Он прав, милая. Надо уходить в горы, – так в Пунта-Аренасе пышно называли окрестности, – и перебираться на аргентинскую сторону, – Полина прикончила агуардиенте.

– Сеньора Белем знает, где мы живем, – девушка витиевато выругалась, – за деньги она сделает все, что угодно, ей надо кормить детей, – Полина сорвалась с места.

– Погодите, мне надо забрать рукопись! – Иосиф только закатил глаза.

Окно их единственной комнаты выходило на булыжную набережную гавани. Резкий ветер из пролива Магеллана гнал над бухтой тяжелые серые тучи. Море ревело, Иосиф махнул рукой.

– Тихо, – полковник вскочил, – сюда едет машина, даже несколько, – он швырнул Хаиму непромокаемый пакет.

– Паспорта и деньги, – Иосиф аккуратно прижался к стене у окна, – хорошо, что ваша кухня выходит на крышу, – к квартирке прилагалась, как весело говорила Полина, настоящая терраса. Среди разбитой черепицы мотались ветхие веревки для белья. На пятачке помещалась погнутая табуретка.

– Со здешней погодой асадо на крыше не устроишь, – хмыкнул Хаим, показывая Иосифу квартиру, – но, как путь отступления, терраса очень неплоха, – поймав пакет, Хаим опустился на колени. Половица легко поддалась, он вытащил на свет, завернутый в вафельное полотенце австрийский люгер.

Иосиф присвистнул.

– Из похожего стрелял твой отец, – Хаим сунул оружие в карман парки.

– Что не делает его плохим пистолетом. На здешнем черном рынке много таких, я купил пушку в Сантьяго, – он добавил:

– Погоди, – Иосиф следил за выехавшим на набережную рыбацким грузовиком, – кажется, это ложная тревога. Но зачем здесь появился Барбье? – сунув папку с рукописью в расшитый индейский рюкзак, Полина взбросила его на плечо.

– Приехал в гости к старому товарищу, – девушка выругалась, – Леона говорила, что все ожидают очередного выступления хунты, – американский рок во включенном транзисторе стих. Диктор откашлялся:

– В столице полдень, десятого сентября. Согласно прогнозу погоды, завтра в Сантьяго пойдут дожди, – на набережную выскочили два темных джипа. Иосиф невозмутимо сказал:

– Мерзавцы постарели и двигаются медленнее, чем на войне. Им потребовалось два часа, чтобы все выяснить, – до города Полина добралась на удачно проезжавшей мимо попутке, – ноги в руки, молодежь, уходите по крышам, – полковник Кардозо оглядел пустынную улицу.

– Косвенного ущерба не будет, – с облегчением понял он, – из-за непогоды все сидят по домам, – Иосиф обернулся. Дети, как он думал о Полине и Хаиме, взялись за руки.

– Они любят друг друга, – полковник поймал себя на улыбке, – пусть будут счастливы. Второй раз у меня такое случается, – он вспомнил, как отстреливался от полиции в африканском гараже, – тогда я отправил восвояси месье Механика с Татой, и они поженились. Это хорошая примета, ребятишки тоже поженятся, – он был уверен, что семья отыщет Аарона.

Джипы припарковались на набережной. Иосиф пересчитал крепких парней в темных куртках.

– Семеро, – хмыкнул полковник, – а я один с винтовкой. Но позиция у меня хорошая, в ней можно долго продержаться, – он скрипуче, на манер дяди Эмиля, велел:

– Не стойте столбами. Вы сейчас должны быть на крыше, то есть бежать по ней, – Полина подалась вперед.

– Ты забыла еще одну рукопись, – Иосиф поздравил себя с тем, что не разучился шутить, – нельзя быть такой рассеянной, Птичка, – девушка уверенно сказала:

– Ясно, кого Рауфф забирал в аэропорту. Барбье прилетел сюда на сессне, он хвастался машиной в Адлерхофе, – парни пересекли набережную, – Иосиф повел стволом винтовки.

– Ягненок, тебе дали Медаль Почета за посадку, пусть и вертолета. Постарайся теперь взлететь, это не очень трудно… – Хаим потянул за собой Полину.

– Быстро. До аэропорта еще надо добраться, милая, – стукнуло кухонное окно, он услышал приглушенную ругань Хаима.

– Ягненок обо всем позаботится, – Иосиф вскинул винтовку, – ему можно доверять, он сын своего отца. Обо мне позаботится Ева, – он был уверен, что так и случится, – мне нельзя погибать, я еще не сделал всего, что хотел…

Поймав в прицел охранников Рауффа, Иосиф открыл огонь.

В прокуренной комнате диспетчеров аэропорта висел грязноватый вымпел авиакомпании LAN-Chile. Рядом на захватанном пальцами календаре белозубо улыбалась смуглая девушка в яркой юбочке с бахромой и почти несуществующем купальнике.

– Новый рейс Сантьяго-Папеэте, – сообщала реклама, – посетите Таити, тихоокеанский рай!

Младший диспетчер выключил бурлящий электрический чайник. Чихнув в шарф, парень сочно сказал:

– Какого черта мы здесь сидим в нерабочие дни, – унылый зал вылета с единственными воротами закрыли на замок, – частных рейсов сегодня не ожидается, – он сорвал с календаря поменьше листок с датой: «10 сентября», – лучше бы я остался дома под одеялом…

Диспетчерская отапливалась, однако батареи не справлялись со стылым холодом, тянущимся из большого зала. Вернувшись в продавленное кресло, парень подтянул ближе электрический обогреватель. Его напарник, водрузив ноги на стол, слушал футбольную трансляцию. Старший диспетчер кусал румяную вафлю с дульче де лече.

– Кофе, – обрадовался он, – очень кстати. Погоди, я приглушу звук. Первый тайм закончился, сейчас пойдет реклама, – отодвинув транзистор, он наставительно сказал:

– Ты дома можешь залезть под одеяло, и твоя мамочка принесет тебе чай с медом, – младший парень покраснел, – а у меня двое детей и третий в пути. Мне дорога каждая спокойная минута, тем более, – диспетчер пыхнул сигаретой, – если за нее платят…

По мнению младшего парня, в свободные от полетов дни они откровенно протирали штаны. Рейсы из Пунта-Аренаса в столицу отправлялись всего три раза в неделю. К стене пришпилили пожелтевшее, который год не меняющееся расписание.

– Вторник, четверг, суббота, – посчитал на пальцах парень, – в полдень приходит самолет из Сантьяго, в два часа дня он отправляется обратно. Других рейсов у нас не бывает и не ожидается, – самолет появлялся в аэропорту завтра. К рейсу привозили городскую почту, борт доставлял в Пунта-Аренас заказы из столичных магазинов.

– Приедет управляющий сеньора Гутьерреса, – в Пунта-Аренасе уважали идальго, как его звали в городе, – интересно, где сейчас его дочка, – младший из диспетчеров был ровесником Клары, – наверное, вышла замуж за богача…

Сеньорита Гутьеррес ходила в частную школу для девочек, однако к первому причастию городские подростки готовились вместе.

– Девчонки нас презирали, – вспомнил парень, – а мы плевались в них жеваной бумагой. Она была хорошенькая, только нескладная, словно жеребенок. Наверное, она сейчас расцвела. Пусть будет счастлива… – он отпил дешевого растворимого кофе.

Сеньор Гутьеррес был постоянным клиентом дорогих столичных магазинов.

– Друзья у него тоже с деньгами, – на бетонке поля мокла под дождем сессна, – у последнего визитера частный самолет, – он очнулся от смешка приятеля.

– Не рассматривай машину, – сказал старший диспетчер, – на такую у нас денег нет и никогда не появится, – по правилам полагалось вносить в журнал имя визитера и проверять его документы, однако управляющий эстансией сеньора Гутьерреса подмигнул парням.

– Напишите, что сессна пришла из Сантьяго, – старший диспетчер принял от него заманчиво выглядящий конверт: «Разумеется, кабальеро». По мнению работников аэропорта, легкий самолет мог появиться откуда угодно.

– Скорее всего, из Аргентины, – понял младший диспетчер, – у гостя и сеньора Гутьерреса одинаковый акцент, – владелец фабрики выступал в церкви с проповедями, – ясно, кто они такие, – парень напомнил себе, что война закончилась почти тридцать лет назад.

– Нечего вспоминать о прошлом, – он опять чихнул, – все давно поросло быльем, – он решил, что сессна могла действительно прилететь и из столицы.

– До Сантьяго три с половиной часа, – хмыкнул он, – им понадобилась бы дозаправка, но здесь достаточно аэропортов, – он позвал напарника: «Хочешь еще кофе…»

Крутанувшись на ободранном кресле, парень ахнул. Прямо на него смотрел пистолет.

– Ведите себя тихо, – сказал холодный женский голос, – и никто не пострадает, – диспетчеров не снабжали оружием. В дни рейсов в аэропорту дежурил единственный зевавший полицейский. Младший парень покосился на разбитый, обмотанный изолентой телефон. Рыжая девушка, наставившая на них пистолет, казалась ему знакомой.

– Где-то я ее видел, – девица невозмутимо перерезала телефонный провод, – она, кажется, местная, – незнакомка повторила:

– Не совершайте необдуманных поступков, – девушка достала из кармана парки бельевую веревку, – и все останутся целы, – она коротко велела: «Руки». Младший диспетчер краем глаза заметил на поле какую-то фигуру.

– Вроде парень, – он присмотрелся, – они, что, решили угнать самолет? – веревка обмоталась вокруг его запястий, девица цапнула со стола связку ключей.

– Сидите здесь, – она связала руки старшему диспетчеру, – хорошего вам дежурства, – бесполезная телефонная трубка валялась на затоптанном линолеуме пола. Щелкнув замком двери, Полина отшвырнула ключи подальше.

– Теперь они не позвонят в полицию, – девушка заторопилась на взлетное поле, – но нельзя терять время, – она старалась не думать об оставшемся в Пунта-Аренасе Иосифе.

– В прошлый раз его выручили тетя Марта, Ева и Шмуэль, – в лицо Полине ударил косой дождь, – а сейчас это наша ответственность. Хватит полагаться на старших, мы повзрослели, – быстро вскарабкавшись по легкой лесенке, она плюхнулась в кресло рядом с Хаимом. Ягненок изучал приборную панель сессны.

– Не сложнее, чем угнать машину, – в Пунта-Аренасе, спустившись с крыш в заплеванный двор, они позаимствовали чью-то развалюху, – пристегните ремни и не курите, второй пилот, – он поцеловал Полину. Девушка хихикнула:

– Или штурман. Но я никогда не водила самолет, Хаим… – он начал разгон.

– Я тоже, – честно признался Ягненок, – и нам нужно заправиться, иначе машина не дотянет до Сантьяго, – Полина достала из-за козырька карту.

– Значит, заправимся, – по стеклу кабины ползли капли дождя, – как ты и предсказывал, бельевая веревка пригодилась, – Хаим потянул на себя штурвал, колеса сессны оторвались от полосы.

– Мы не имеем права вмешиваться в операцию Леоны, – сказал он, – Паук в Сантьяго, но нам нельзя его трогать, – самолет тряхнул порыв ветра, Полина крикнула:

– Я и не собираюсь! Но мне кажется, что Рауфф и Барбье тоже собрались в столицу. Если Иосиф выживет, – она запнулась, – мерзавцы могут потащить его туда, – Хаим отозвался:

– Выживет. Мы еще не погуляли на его свадьбе, – Ягненок внезапно улыбнулся, – но я обещаю, что так и случится, – белая точка сессны исчезла среди грозовых облаков.

Светловолосая девочка восседала на позолоченном коне. Крутилась деревянная карусель, в радиорупоре играло старое танго. На арке у входа в парк под свежим ветром реяли алые знамена. Очередь ребятишек выстроилась у лотка с мороженым. Улыбчивая тетушка принимала мелочь, оделяя детей эскимо и вафельными стаканчиками.

– У Моти эскимо, – Саша держал сына за руку, – я сплю, – он хорошо это понимал, – поэтому Мотя старше, чем он есть, – мальчику на вид было лет десять. Малышка размахивала палочкой с воздушным облаком сахарной ваты.

– Волосы у нее такие же, – полюбовался Саша, – словно облака, – белокурые локоны девочки падали на синее матросское платье.

– Не свалится Лиза, папа, – услышал он озабоченный голос Моти, – ей всего три года… – Саша потрепал сына по голове.

– Она хорошо держится в седле на пони, а это только карусель, – круг завертелся, запись танго заело.

– Взором, – пластинка жужжала, – взрм, взр, взр… – Саша услышал металлический лязг. Доски карусели затрещали, под солнцем сверкнули зубчатые колеса. Конь дернулся, девочка полетела вниз.

– Нет, – Саша рванулся вперед, – нет, Лиза, Лизонька…

Он вскинулся со сбитой постели. Рассветное солнце золотило рассохшиеся половицы. Его джинсы и футболка валялись на протертом плюшевом кресле с высокой спинкой. Лара любила устраиваться там по вечерам с книгой.

– Слушай, милый, – девушка держала на острых коленях томик в бумажной обложке, – он великий поэт. Он диссидент, – Лара развела руками, – но он еще получит Нобелевскую премию, – приватно Саша считал, что Бродского зря выпустили из страны.

– Сначала ему сделали биографию, – кисло подумал Скорпион, – а теперь он катается по университетам, изображая мученика режима. Мандельштам действительно умер в лагере, так честнее, – по мнению Саши, Бродского надо было склонить на сторону советской власти.

– Мандельштам писал оды Сталину, – однажды задумчиво сказал товарищ Котов, – и Пастернак не гнушался прославлением партии. Бродскому надо было дать квартиру, – он покрутил сильными пальцами, – обеспечить его работой, подвести к нему хорошую, – Котов со значением помолчал, – подругу. Он бы не стал менее гениальным поэтом, – вздохнул наставник, – однако он был бы нашей гордостью, а не изгоем, – Саша слушал нежный голос Лары.

– Так долго вместе прожили, что снег, коль выпадал, то думалось – навеки… – Саша сидел на ковре, девушка наклонилась.

– Словно мы с тобой, – Лара коснулась губами его лба, – мне кажется, что я знала тебя всю жизнь, Саша…

Пока Скорпион делал вид, что плохо понимает русский. По легенде, товарищ Вербье, французский коммунист, едва принялся за изучение языка восхищавшей его страны советов.

– Потом я во всем признаюсь Ларе, – Саша отдышался, – что за чушь, это только кошмар. Я волнуюсь, сегодня важный день, – на перилах балкона перекликались сонные голуби, с кухни тянуло ароматом кофе.

– И еще чем-то, – Саша принюхался, – Лара что, гладит… – ему нравилось смотреть на хлопочущих по хозяйству женщин.

– Даже на Пиявку, – усмехнулся он, – я говорил ей, что в прачечной не умеют хорошо гладить рубашки. Лара плохо гладит, она американка, у них все носят синтетику, – Саша не предполагал, что избалованная дочка мисс Кэтрин Бромли когда-то бралась за утюг.

– Я ее научу, – Саша натянул джинсы, – я отлично глажу, спасибо суворовскому училищу, – психоаналитик, в полезность которых Саша не верил, сказал бы, что он тоскует по матери.

– Я ее никогда не видел, – проведя ладонью по щекам, Саша решил побриться, – понятно, почему мне по душе домашние женщины, а не, – он поискал слово, – синие чулки вроде Марты или вертихвостки вроде Куколки, – он сомневался, что Куколка тоже умеет гладить.

– Но Лара другая, – он тихо прошел на кухню, – она знает, как надо ухаживать за мужчиной, хотя она называет себя феминисткой, – Саша считал феминизм развлечением сытых американок, – в СССР она поймет, что только у нас женщины и мужчины действительно равны, – он замер на пороге.

Лара, в легкомысленном халатике, склонилась над выцветшей фланелью старомодной гладильной доски. Шнур утюга пожелтел, светлые волосы падали ей на спину.

– Словно у той девочки во сне, – Саша поморгал, – она напоминала Лару, – в начищенном кофейнике играло солнце. Лара что-то насвистывала, ловко орудуя утюгом.

– Ты умеешь гладить, – изумленно сказал Саша, – я думал, что американки… – Лара повесила на спинку стула аккуратно выглаженную белую рубашку.

– Ты идешь к президенту, – смешливо сказала девушка, – и это стереотип насчет американок. Моя покойная мама выросла в Британии. Она научила меня гладить, штопать, заваривать чай и чистить ботинки, – девушка подмигнула Саше, – о твоей обуви я тоже позаботилась. Садись, – велела Лара, – здесь десять минут ходьбы до дворца. Завтрак с президентом – это просто кофе, – девушка сняла с плиты сковородку, – тебе надо поесть, ты рано встал…

Поймав ее руку, Саша прижался губами к теплому запястью.

– Я тебя люблю, – тихо сказал он, – жди меня дома. Я вернусь и скажу тебе что-то важное, – Саша надеялся уговорить Альенде уехать из страны.

– Машину я взял, – его прокатный форд стоял на улице, – а остальное – дело техники. Лара мне поможет, она коммунистка, пусть и западного толка… – девушка кивнула.

– Я никуда не уйду, милый, – взглянув на безоблачное небо за окном, Лара щелкнула рычажком радио.

– В Сантьяго шесть утра, – сказал диктор, – одиннадцатое сентября. В столице сегодня пойдут дожди, – доев омлет, Саша залпом выпил чашку кофе.

– Наверное, после обеда, – он забрал рубашку, – спасибо, милая, я помчался в душ и мне надо бежать, – Леона послушала шум воды.

– Такая тишина вокруг, – девушка присела на подоконник, – но сейчас все проснутся…

На авениде загудели машины, Леона отправилась мыть посуду.

Вопреки мнению Лары, завтрак во дворце Ла Монеда не ограничился только чашкой кофе.

Саша удивился простоте, с которой он попал в правительственную резиденцию. В Кремль посетителей начали пускать только двадцать лет назад, во времена хрущевского либерализма.

– И все равно надо присоединиться к организованной экскурсии, – полицейский на входе только краем глаза взглянул на французский паспорт Саши, – а здесь на территорию может зайти любой прохожий, – секретарь провел его по блестящему мрамором коридору в светлую гостиную.

– Салон освободителя Бернардо О’Хиггинса, – вежливо сказал чилиец, – прошу, месье Вербье, – он повел рукой в сторону накрытого стола, – его превосходительство президент сейчас придет, – несмотря на левизну Альенде, секретарь называл его в буржуазной, как подумал Саша, манере.

По стенам салона развесили антикварные портреты героев чилийской борьбы за независимость. Хрустальная люстра сверкала подвесками. Саша оценил круглый стол красного дерева и вид из французского окна.

– Только двор пустынный, – у него появилось дурное предчувствие, – фонтан работает, – он полюбовался сверкающими струями воды, – но, кроме охранников на входе и секретаря, я больше никого не видел, – Саша не собирался тянуть кота за хвост. От Сантьяго до аргентинской границы было всего два часа пути на машине.

– Десять минут отсюда до калле Лондрес, – на столе оставили пепельницу, Саша закурил, – Ларе я все объясню по пути, – он не мог побороть волнения, – паспорта для Альенде у меня нет, однако мы бросим машину и минуем пограничные посты пешком, – он надеялся, что президент на седьмом десятке лет сможет проделать такой путь.

В Аргентине Саша хотел добраться на попутном транспорте до первого ближайшего города, Мендосы.

– Оттуда я позвоню в посольство в Буэнос-Айресе, – за его спиной раздались шаги, – наш тамошний работник позаботится об остальном, – радушный голос сказал:

– Товарищ Вербье, – Альенде говорил по-французски, – рад встрече, – Саша повернулся.

– Он плохо выглядит, – лицо президента было усталым, – видно, что он не спал, – рука Альенде оказалась неожиданно крепкой.

– Прошу к столу, – весело сказал президент, – друг Пабло Неруды – мой друг, тем более, что вы коммунист, – Саша не хотел с порога признаваться в том, кто он такой.

– Может быть, мне все кажется, – уговаривал себя Скорпион, – никакого путча не произойдет. Военные не посмеют поднять руку на законного избранного президента. Сенат объявил выборы недействительными, но Альенде распустит Сенат, – Саша вспомнил задумчивый голос товарища Котова.

– Неслыханное дело, – сказал наставник, – впервые главой демократического государства избран марксист. Американцы такого не потерпят, милый. Это может послужить прецедентом для других стран региона, – он полистал брошюру в яркой обложке, – католическая церковь держит нос по ветру и занимает в тех краях популистскую позицию, – товарищ Котов указал на книжку, – их теология освобождения стала популярной. Иисус борется с колониальными угнетателями и возглавляет народное восстание против власти Рима, – Саша усмехнулся: «Практически Че Гевара».

Товарищ Котов хмыкнул:

– Не зря епископ Кардозо болтался в Южной Америке. Он понимает регион и у него, – Котов постучал себя по серебристому виску, – умная еврейская голова. Он придумал теологию освобождения, а остальные ее подхватили. Прелаты учат, что живи Иисус сейчас, он стал бы партизаном, – товарищ Котов поднял палец, – хотя серого епископа не изберут папой, для Ватикана он всегда останется евреем. Но кардиналом он будет, помяни мое слово. Думаю, что мы увидим и папу из Южной Америки, – Котов улыбнулся, – или даже славянина, – Саша понимал, что американцы хотят получить контроль над чилийской медью и редкими металлами.

– Будущий переворот, если он случится, профинансирует ЦРУ, – они с президентом болтали о Париже и стихах Неруды, – американцы не пожалеют денег, чтобы привести к власти военных…

К завтраку подали посыпанные сахарной пудрой чуррос и знакомое Саше дульче де лече.

– Берите фрукты, – сказал президент, – сейчас сезон яблок и груш. У нас была хорошая зима, мягкая, дожди шли редко, – Саша вспомнил, что во вчерашних вечерних новостях тоже обещали осадки.

– Здесь что-то не то, – во французском окне синело безоблачное небо, – это может быть сигналом, как в Испании, – Саша не стал рисковать и привозить в Чили пистолет.

– Оружие тебе и не нужно, – заметил товарищ Котов, – твоя задача не стрелять, а обеспечить безопасность Альенде. Если придется его защищать, – он зорко взглянул на Сашу, – найдешь себе какой-нибудь ствол, – Саша остро ощутил свое бессилие.

– У меня за душой только блокнот и ручка, – он подавил желание оглянуться, – и ключи от машины, – Скорпион напомнил себе, что президентский дворец охраняется.

– У карабинеров есть винтовки, – успокоил себя Саша, – и я могу все придумывать, – бархатная портьера отодвинулась, давешний секретарь откашлялся:

– Прошу прощения, месье Вербье, есть новости для его превосходительства президента, – склонившись к уху Альенде, парень зашелестел по-испански. Саша разобрал: «Вальпараисо».

– Военная-морская база, – вспомнил он, – штаб-квартира чилийского флота. Неужели мы были правы и все началось… – стрелка на раззолоченных часах показывала восемь утра.

– Идите, – отпустил секретаря Альенде, – я сейчас, – президент поднялся.

– Извините, товарищ Вербье, – за толстыми очками его взгляд был странно спокоен, – появились некоторые проблемы, я должен прервать интервью. Пропала связь со штабом флота в Вальпараисо, в Сантьяго не работают радиостанции, нет передач телевидения. Я уверен, что это недоразу… – Саша ни с чем бы не спутал разрыв бомбы.

– Рядом, – он вздрогнул, – меньше километра отсюда. Это согласованное выступление всех военных сил… – Скорпион шагнул вперед.

– Нет, товарищ Альенде, – решительно сказал он по-испански, – это не просто недоразумение, это реакционный путч. Я представляю правительство Советского Союза, – Саша заметил упрямый огонек в глазах президента, – я приехал в Чили, чтобы спасти вас.

Закатав рукава белой рубашки, Саша привычным движением зарядил автомат Калашникова. Персональные телохранители Альенде пользовались советским оружием.

– Хорошо, что вы появились, – сказал Саша министру обороны Летельеру, – но плохо, что у вас всего полсотни ребят, – звонки Альенде военным остались без ответа.

– Товарищ президент, – напористо сказал Саша, – бесполезно затягивать, – он пощелкал пальцами, – агонию. У меня есть машина, я отвезу вас в Аргентину…

Стекла дворца Ла Монеда дрожали от близких разрывов бомб. Люстра закачалась, на голову Саши посыпалась легкая пыль штукатурки.

– На президента тоже, – понял он, – словно он поседел, хотя он и так седой, – Альенде упрямо отозвался:

– Погодите. Есть министр обороны, – он быстро набрал номер, – есть полицейские с моим личным отрядом охранников, – Саша оценил быстроту, с которой среагировал отряд.

– Я понимаю, что вы министр обороны, товарищ Орландо, – сказал он Летельеру, – но вы штатский человек, а я воюю пятнадцать лет, – Саша коротко улыбнулся, – правда, не на официальных войнах. Я расставлю ребят на крыше, а вы попробуйте уговорить президента покинуть дворец, – Саша махнул в сторону салона имени освободителя О’Хиггинса. Летельер мрачно сказал:

– Бесполезно. Он считает своим долгом остаться на посту до конца. Он законно избран и не собирается бежать, – Саше стоило большого труда не грохнуть кулаком по очередному антикварному столу.

– Охранники должны прикрыть наш отход, – нарочито спокойно сказал он, – если президент погибнет, кто возглавит правительство в изгнании, кто поведет за собой эмигрантов? – Летельер совершенно штатским жестом протер очки.

– У ваших белоэмигрантов, – Саша не скрывал, кто он такой, – не было организованного правительства, – Саша кивнул:

– Их раздирали свары и склоки, и они не смогли бы противостоять мощи новой страны советов. Но у вас разобщения в эмиграции не будет, вы все социалисты, – Летельер упрямо повторил:

– Долг президента – быть с народом Чили, а мой долг – постараться вызвать Пиночета на переговоры, – Летельер пробормотал неизвестное Саше испанское ругательство, – истинно, мы взрастили гадюку на своей груди, – вскинув на плечо автомат, Саша взглянул на часы.

– Гадюка получает американские деньги, – презрительно сказал он, – и не успокоится, пока не доложит хозяевам о выполнении задания, – в половине девятого они услышали по приемнику обращение Пиночета к народу.

– Они разбомбили радиостанции, пытавшиеся им воспротивиться, – Летельер взял портфель, – я поеду в министерство обороны и выясню, что происходит в городе, – Саша хмуро сказал:

– Происходит путч, насильственная смена власти. Однако хорошо, что после речи Пиночета президент больше ему не верит, – полчаса назад Альенде настаивал, что начальника главного штаба армии захватили в заложники.

– Я давно знаю Аугусто, – гневно сказал президент, – он не пошел бы на предательство, он любит нашу страну… – Саша вздохнул:

– Товарищ президент, – он называл Альенде именно так, – заговорщики считают предателем вас. Они уверены, что на их штыках рождается свобода Чили. Они ошибаются, но вы не имеете права погибать из-за их жажды власти. Вы нужны народу Чили, вы объедините оппозиционные силы в изгнании и вернетесь сюда с победой… – Альенде взялся за телефон:

– Мне идет седьмой десяток, – тихо сказал президент, – я больной человек. Но я должен беспокоиться не о себе, а о других, – он набрал номер.

– Не отвечает, – сказал растерянно Альенде, – хотя Пабло, то есть сеньор Неруда, всегда был полуночником, он поздно встает. Надеюсь, с ним все в порядке, – Саша сомневался, что кто-то в центре сможет спать под глухие отзвуки разрывов бомб и низкий вой артиллерийского огня.

Мятежники обстреливали держащиеся независимыми радиостанции. С одной из таких они все-таки смогли созвониться. Альенде хотел передать в эфир свое обращение к народу Чили.

– Поздно, – горько подумал Саша, – армия объявила, что они взяли власть в свои руки. Поздно, никто его не послушает, – поездка Летельера в министерство обороны тоже была бессмысленным предприятием.

– Вас арестуют на пороге, – сказал Саша теперь уже бывшему министру, – путчисты не пойдут на переговоры, – Летельер покусал губы.

– Это моя обязанность, Алехандро, – так его звали чилийцы, – а ваша обязанность – позаботиться о президенте, – Саша не хотел терять времени. Пока танки и артиллерия мятежников, по его расчету, только подходили к Ла Монеде. Центр города пустовал, путчисты перекрыли движение транспорта.

– Охранники обеспечат наш отход, – Саша стоял у двери салона О’Хиггинса, – надо быстро добраться до калле Лондрес, – он надеялся, что Лара сидит дома.

– Она не выйдет на улицу, – попытался успокоить себя Саша, – надо было ей оставить ключи от машины. Хотя это слишком опасно, – из салона донесся голос президента.

– Он что, записывает речь, – Саша шагнул внутрь, – нет, мне почудилось… – Альенде смотрел на молчащий телефон. За окном весенний ветер гнал по небесной лазури белоснежные облака. Краем глаза Саша заметил движение на крыше.

– Ребята занимают позиции, – понял он, – мы еще можем уйти, – Альенде, казалось, не обращал на него внимания. Президент пробормотал:

– Мы сохраним этот мятежный день, – Саша боялся двинуться с места, – огненный, незабвенный, это пламя посредине золы и времени… – президент вздохнул:

– Я бы прочел его стихи вместо речи… – он спохватился:

– Алехандро, что министр обороны… – Саша подался вперед:

– Товарищ Орландо отправился в министерство, но я считаю… – Альенде прервал его:

– Он поехал выполнять свой долг. Каждый обязан выполнять свой долг, Алехандро, – Альенде положил руку на телефон, – что я и собираюсь сделать, – Саша терпеливо сказал:

– Хорошо, товарищ Альенде. Но обещайте, что потом мы уйдем. Снайперы на крыше нас прикроют, – Альенде словно не понимал его.

– Надо выбраться из города, товарищ Альенде, – настойчиво повторил Саша, – прямо сейчас. Не волнуйтесь, у меня большой опыт… – президент внезапно сказал:

– У вас есть пистолет? Есть, конечно, – Саша взял у охранников бельгийский вальтер, – оставьте оружие и отправляйтесь к моей гвардии, – Скорпион замялся. Альенде помолчал:

– Только для спокойствия, Алехандро. Я остаюсь один, вы нужнее на крыше… – телефон резко зазвонил.

– Я вернусь через полчаса, – сказал Саша, – будьте готовы покинуть дворец, товарищ Альенде, – выложив на дубовый стол вальтер, он аккуратно закрыл за собой дверь.

Полуденное солнце раскалило черепицу на крыше дворца Ла Монеда. Выложенная булыжником площадь пустовала, однако за поворотом авениды освободителя О’Хиггинса Саша хорошо слышал гул танков. Над жилыми кварталами поднимались столбы дыма. Сизые клубы колыхались в жарком воздухе. Велев себе пока не думать о Ларе, он тронул за плечо парня с рацией: «Что там, Густаво?».

Полчаса назад они снайперским огнем отогнали с площади высунувшихся туда пехотинцев. Подбитый из гранатомета БТР торчал на повороте авениды. Машина перевернулась на бок. Броню лизали языки огня. Саша давно заметил, что в бою время идет быстрее.

– Я обещал вернуться к президенту через полчаса, – он покосился на хронометр, – а прошло полтора. Речь он записал, – Саша с ребятами услышал выступление президента по транзистору, – нам пора уходить, – шел двенадцатый час дня. Кроме транзистора у них имелась и рация. Мятежники не шифровали переговоры. Час назад сквозь треск помех до них донесся разъяренный голос:

– Что значит сорок минут, – Саше шепнули: «Это Пиночет», – у вас под рукой должны быть самолеты. Надо разбомбить дворец ко всем чертям, как мы сделали с радиостанциями, – Саша понял, что клубы дыма отмечают пожарища, – поднимайте в воздух хоть что-нибудь…

Главнокомандующий ВВС доложил Пиночету, что реактивные бомбардировщики могут появиться в столице только через сорок минут.

– У меня брат в ВВС, – невесело сказал радист Густаво, – он пилотирует такие машины. Летчики базируются в пустыне, пройдет время, прежде чем они доберутся до Сантьяго, – Саша не стал спрашивать, на чьей стороне окажется брат радиста.

– Понятно, на чьей, – хмуро подумал Скорпион, – в путче участвует вся армия… – вслух он бодро сказал:

– Значит. бомбардировка нам пока не грозит, а с наземными войсками мы справимся. Хотя, если сюда пригонят танки… – Скорпион оборвал себя. Сейчас надо было поддержать парней, а не пугать их.

– Но настроены они бодро, – гвардейцы пока не понесли потерь, – они знают, что президент жив и будет сражаться дальше, – оглядев упрямые лица парней, Саша повторил: «Что там?». Густаво витиевато выругался.

– Глава ВВС нашел какие-то, – парень отпустил крепкое словечко, – летающие колымаги. Он обещал Пиночету, что в центре города скоро появятся вертолеты. Вернее, появились, – Густаво указал на столбы дыма, – они и бомбили радиостанции, – Саша заметил вдалеке белую точку.

– Дайте бинокль, ребята, – оптика перекочевала ему в руки, – надо же, частный самолет… – кто-то из парней фыркнул:

– Аэропорт закрыт для гражданских рейсов, – об этом они узнали из подслушанных переговоров, – летит кто-то из армейских сволочей, однако отсюда ничего не узнать и не подбить машину, – Саша покачал головой.

– Это Сессна, – он узнал модель, – вряд ли самолет принадлежит армии, у них достаточно военной техники, – он мимолетно пожалел, что не сможет вывезти Альенде по воздуху.

– Сессна сюда не сядет, – Саша оглянулся на внутренний двор, – а вертолет опустится, в зависимости от мастерства пилота, – он взял с черепицы Калашников.

– Пора отсюда президента, – подытожил Саша, – прикройте нас огнем в случае необходимости, – он пожал протянутые ему руки, – спасибо, ребята…

Пехотинцы путчистов покинули площадь, но Саша все равно не стал рисковать.

– Лучше отползти к двери на чердак, – он так и сделал, – и немедленно покинуть дворец вместе с Альенде, – он надеялся, что им удастся добраться до калле Лондрес окольными путями.

– У Лары американский паспорт, – Саша сбежал по витой лестнице, – мерзавцы ее не тронут, переворот финансируется ЦРУ. Хотя она коммунистка, – Саше на мгновение стало страшно, – она связана с Виктором Хара, а за ним путчисты придут в первую очередь. Он властитель дум, как принято говорить…

У салона Независимости, куда перебрался президент, Саша замедлил шаг. Из-за двери доносился размеренный голос Альенде.

– Он опять записывает речь, – удивился Скорпион, – путчисты заняли или уничтожили все радиостанции, никто не услышит его слов, – лучи солнца лежали на блестящем мраморе коридора. Саша, словно в детстве, старался не ступать на темные плиты.

– Надо вставать только на светлые, тогда все будет хорошо – он прислонился к дубовой двери салона, – нет, это не речь. Он опять вспомнил стихи, – выступление Альенде понравилось Саше. Президент поднялся на чердак и лично поблагодарил всех защитников дворца.

– В речи он обращался к народу Чили, – Саша ловил знакомые испанские слова, – к рабочим и крестьянам. Он сказал, что верит в счастье своей страны, в то, что свет сильнее тьмы, – на площади опять загремели автоматные очереди. Саша толкнул дверь.

– Товарищ президент, нам пора, – Альенде поднял голову от стола.

– Погодите, Алехандро, – в его очках играли блики света, – я еще не все сказал. Знаете, вы эти стихи… – Саша вспомнил низкий голос Неруды.

– Он читал мне эти строки, – на президентском столе лежал вальтер, но Альенде держал еще и винтовку, – о смерти, о последнем дне, – Альенде неожиданно улыбнулся.

– Он все сказал лучше меня, – президент помолчал, – послушайте. Появляется смерть, подходит к нашей кровати, с руками, покрытыми ржавчиной, с йодистым языком, – Саша шагнул вперед, – она вздымает свой перст, огромный, словно дорога, – президент поднял винтовку, – и указует нам путь к арене для боя быков, к воротам последней боли, – Саша закричал:

– Нет! Нет, подождите, не надо…

Под его ногой хрустнули стекла отлетевших в сторону очков Альенде. В лицо Саше брызнула горячая кровь. Он попытался удержать съезжающее с кресла тело президента. В коридоре что-то грохнуло, хрустальная люстра со звоном полетела вниз. На Сашу посыпалась штукатурка.

– Дворец бомбят, – понял он, – ВВС все-таки прислало сюда вертолеты, – в глазах потемнело. Рухнув вместе с трупом на промокший кровью ковер, Саша потерял сознание.

Хаим считал, что им удалось беспрепятственно посадить частный самолет в международном аэропорту Сантьяго только по счастливой случайности.

– Вернее, из-за путча, – мрачно поправил он себя, – на земле царила неразбериха и мы проскользнули у диспетчеров между пальцев…

Путь из Пунта-Аренаса до столицы занял почти двенадцать часов. Оставив сессну на поле для частных машин в аэропорту Консепсьона, в полутысяче километров от Сантьяго, они провели ночь в дешевой гостинице неподалеку. Документами самолета никто не поинтересовался.

– Если бы поинтересовались, – хмыкнул Хаим, – то получили бы несколько зеленых бумажек с профилями американских президентов…

За доллары в Чили можно было купить почти все. Полина отказывалась от денег Моссада, однако каждый месяц из Буэнос-Айреса приходили почтовые переводы на имя сеньоры Моралес, как значилась Полина в своем чилийском паспорте.

– Папа дал мистеру Бромли наш здешний адрес, – поняла Полина, – но не спорить же с ним, – она предполагала, что деньги переводят аргентинские партнеры мистера Бромли. В очередной открытке Полина поблагодарила дядюшку Хосе за помощь.

– Папа о нас волнуется, – ласково сказала она Хаиму, – не посылать же доллары обратно, – Ягненок развел руками.

– До моего банковского счета в США нам пока не добраться, – он задумался, – а там скопилась довольно приличная сумма. Мы потратим ее в наш медовый месяц, хотя неизвестно, когда он случится, – сначала, как хмуро думал Хаим, им надо было выручить из беды Иосифа и постараться не попасть в ту же беду самим.

В мотеле в Консепсьоне, забравшись в постель с чашкой кофе, Полина заметила:

– Я уверена, что Иосиф будет молчать насчет нас, – Хаим кивнул, – но это если он вообще выживет, – Ягненок поскреб хипповскую бородку.

– Если выживет, – Хаиму не хотелось думать о другом исходе событий, – то его повезут в столицу. Рауффу захочет выслужиться перед новыми хозяевами и похвастаться успехами, – Полина пыхнула сигаретой.

– Ты прав. Если путч состоится, Рауфф окажется в Сантьяго быстрее, чем мы с тобой, – она взглянула на ветреную ночь в окне, – тайной полиции потребуется его, – девушка скривилась, – соответствующий опыт…

О путче они узнали, приземлившись в аэропорту Сантьяго. Еще в воздухе Хаим услышал раздраженный голос диспетчера:

– Все рейсы на сегодня отменены. Повторяю, все рейсы отменены. Просите посадки в близлежащих аэропортах, Сантьяго вас принять не может, – Хаим щелкнул рычажком передатчика:

– Аэропорт закрыли не из-за погодных условий, – вокруг сессны простиралось безоблачное небо, – надеюсь, что они не притащили сюда зенитки, – Полина погрызла валяющуюся в кабине ручку.

– Надо разделиться, – сказала девушка, – ты отправляйся на калле Лондрес, а я поеду в университет. Если это правда, – она кивнула на рацию, – если действительно что-то случилось, то Леона в большой опасности и даже Паук ее не защитит, – Хаим пробормотал:

– Ты права, с ее коммунистическими взглядами и борьбой за права рабочих она рискует арестом, однако тем же самым рискуем и мы, – Полина тяжело вздохнула:

– Другого способа найти Иосифа нет, милый, – Хаим не ревновал Полину.

– Она так говорит не потому, что вспомнила былое, – понял юноша, – они никогда не любили друг друга, все было случайностью и не вернется. Иосиф семья, мы обязаны его спасти, – приземлившись вопреки указаниям диспетчера на бетонке аэропорта, Хаим велел Полине:

– Сматываемся. Я не хочу иметь дело с полицией или путчистами, – не дожидаясь появления на поле кого-то в погонах они, как выразилась Полина, дали деру. В зале отлетов скопилась толпа, однако стоянка такси пустовала.

– Никто пока не уезжает в город, – Хаим замахал машине, – все надеются, что аэропорт заработает, – таксист рассказал им, что в центре города идет бой между войсками путчистов и охраной президентского дворца.

– Паук может быть там, – шепнул Хаим Полине, – наверняка, он приехал сюда с каким-то заданием, – девушка кивнула:

– Например, вывезти Альенде из страны, – таксист переключал каналы на радиоприемнике.

– Везде одно и то же, – в сердцах сказал он, – Пиночет обращается к народу Чили. Погодите, – водитель притормозил, – кажется, президент прорвался в эфир. Радио Магеллан еще не сдалось, – они молча выслушали речь Альенде. Пожилой таксист сплюнул за окно.

– Хунта его убьет и сделает вид, что он покончил с собой, – чилиец выругался, – а Пиночет прольет крокодиловы слезы на его похоронах. Технический Университет, – он остановил машину, – как вы просили, – Хаиму не хотелось расставаться с Полиной, но другого выбора у них не было. Девушка прижалась щекой к его щеке.

– Это ненадолго, милый, – Полина забросила на плечо рюкзак, – если я не найду Леону, я доберусь к тебе на калле Лондрес, а если найду, то мы вернемся вместе…

Хаим вдохнул тепло ее рыжих волос. Локоны метнулись над спиной в затасканном свитере, девушка зашагала к усаженному деревьями университетскому патио. Хаим не заметил во дворе студентов.

– Все учатся, – уговаривал он себя, – сегодня рабочий день. Улица тоже безлюдна именно поэтому, – таксист высадил его за полкилометра до баррио Париж-Лондрес.

– Дальше проехать не получится, – с сожалением сказал чилиец, – они перегородили авениду танками, – Хаим заметил в лазоревом небе клубы серого дыма.

– Дворец обстреливают, – угрюмо сказал таксист, – поеду я лучше домой. Всех денег не заработаешь. В такой день лучше сидеть за закрытой дверью и надеяться, что в нее не постучат. Вернее, эти, – он кивнул на цепочку танков, – и не постучат, они придут с оружием…

Хаим пока не доставал люгер, болтающийся в старой холщовой сумке, купленной в книжном магазине в Вашингтоне.

– Напротив дома Леоны, – он осторожно пробирался по тихой калле Лондрес, – и сейчас я опять возле ее дома, – вжавшись в арку напротив, Хаим увидел рядом вывеску пансиона.

– И ресторан неподалеку, – он прищурился, – только, кажется, он закрыт, – дубовая дверь подъезда Леоны была от него в каких-то десяти шагах.

– Надо только пересечь улицу, – Хаиму послышалось движение за спиной. Он оглянулся, но заброшенный двор пустовал.

– Мне все чудится, – успокоил себя Ягненок, – давай, перейди мостовую, – едва он сделал шаг, как на повороте с авениды О’Хиггинса показалась полицейская машина с затемненными стеклами. Кто-то рванул Хаима за плечо.

– Стой на месте, парень, – услышал он свистящий шепот, – это тайная полиция, – Хаим обернулся. Измазанное грязью, поцарапанное лицо Паука исказилось в болезненной гримасе.

– Слишком поздно, – хрипло сказал он, – слишком поздно… – машина остановилась перед подъездом Леоны.

Гулкий университетский коридор перегораживала наспех выстроенная баррикада из столов и стульев. Двери опустевших аудиторий раскрыли. Парни, удерживаясь на плечах приятелей, растягивали на стене кумачовую ленту: «Фашизм не пройдет, – кричали неряшливо выписанные белые буквы, – родина или смерть!».

Над истертым паркетов витал аромат кофе. В одной из комнат устроили что-то вроде кафетерия.

– Урну притащили из настоящей столовой, – Виктор Хара подмигнул Полине, – а за провизией ребята сбегали утром, когда мы надеялись, что все обойдется…

Он взял румяное яблоко: «Держи, тебе надо подкрепиться после дороги». Пальцы Полины ныли, она перевернула страницу блокнота.

– Будь у меня камера, – пожалела девушка, – я записала бы интервью на пленку или хотя бы сделала фотографии. Вообще надо уходить, Леона здесь не появлялась, но нельзя терять шанс. Здесь больше нет журналистов, никто не возьмет интервью у Виктора, – певец попросил называть его именно так. Полина покрыла почти всю тетрадку стенографическими значками. Она обрадовалась, отыскав в рюкзаке пустой блокнот.

– Все поверят, что я действительно журналист, – облегченно подумала девушка, – хотя это не ложь. Но кто напечатает беседу с Виктором, на западе его считают опасным коммунистом, – Полина разозлилась на себя.

– Напечатают, – она встряхнула спутанными локонами, – я об этом позабочусь, – девушка захрустела яблоком: «Спасибо, Виктор».

В соседней аудитории стелили принесенные из спортивного зала гимнастические маты. Студенты сбегали в общежитие за спальными мешками.

– Мы не покинем университет, пока хунта не выполнит наших требований, – сказал ей Виктор, – законно избранный президент должен вернуться на свой пост, – пока судьба Альенде оставалась неизвестной. Из окон аудиторий они видели столбы дыма над центром Сантьяго.

– Но стрельба прекратилась, – поняла Полина, – еще днем, – небо на западе расписали багровые отсветы ветреного заката. Ребята, пробравшиеся к центру, недавно вернулись в университет.

– Дворец пустует, – сказал кто- то из парней, – его никто не защищает, а площадь полна военными, – он пробормотал ругательство, – кажется, переворот действительно удался, – Полина вздрогнула от гневного голоса Виктора.

– Нельзя так говорить, – он стукнул кулаком по столу, – нельзя терять надежду. Мы останемся и будем держать оборону, пока путчисты не пойдут на попятную. Президент Альенде жив, – Виктор обвел глазами притихших парней и девчонок, – хунта арестовала его, однако мы добьемся его освобождения. Гитару мне, – скомандовал Виктор, – споем гимн нашей революции, – они спели и «Венсеремос» и «Марсельезу» и «Интернационал». Полина повторяла себе, что надо уходить.

– Леоны здесь нет, – Виктор сказал ей, что видел девушку пару дней назад, – встретив Паука, она могла уехать из Сантьяго. Она выполняет свое задание, а мне и Хаиму надо выполнять наше, надо спасать Иосифа, – интервью с Виктором Хара никак бы этому не помогло, но Полина не могла захлопнуть блокнот.

– Другого такого шанса у меня не появится, – она записывала и разговоры со студентами, – тетя Тони отправилась на испанскую войну, а здесь война сама пришла к моему порогу, – Виктору она представилась американской журналисткой.

– Леона моя приятельница по университету, – объяснила Полина, – я путешествую по континенту, она пригласила меня в Сантьяго, – Виктор весело отозвался:

– Она подружилась с недавно прибывшим коллегой. Его зовут товарищ Вербье, он работает в «Юманите». Отличный парень, он тебе понравится, – Полина понимала, о ком идет речь, однако ей сейчас не хотелось думать о Пауке.

– Только об интервью, – она отыскала в одной из аудиторий чистый блокнот, – получится еще одна книга. Мир должен узнать о чилийском путче, как он узнал об испанской войне, – Полина хотела заняться и материалами покойного отца Леоны, о которых ей рассказал Хаим.

– Пленки лежат в Бруклине, в сейфе ребе, – девушка задумалась, – но я не режиссер, я не могу доснять оставшиеся материалы и смонтировать фильм. Ничего, – пообещала себе девушка, – я поеду к этим людям и поговорю с ними, – они с Виктором покуривали на широком подоконнике раскрытого окна. Над крышами университета серели сумерки, ветер шелестел в листьях пальм.

– Я смотрел «Че», – задумчиво сказал Виктор, – и завидовал покойному сеньору Майеру. Он оставался рядом с команданте до последнего дня, не забывая о долге художника, – Виктор помолчал, – мы должны облечь все, что с нами происходит, в слова, в ноты, в краску на холсте, в камень строений, – он потушил сигарету в пластиковом стаканчике, – это оправдание нашей жизни на земле, поэтому ты все правильно делаешь. Я все прочту и завизирую, – Хара усмехнулся, – шучу, я знаю, что ты напишешь правду, – из коридора крикнули:

– Виктор, ты обещал концерт на сон грядущий, – Хара соскочил с подоконника.

– И верно. Укладывайтесь, малыши, – студенты расхохотались, – я спою вам… – Виктор не договорил. Темное патио озарилось всполохами яркого света фар. Крытые брезентом грузовики въезжали в университетский двор. Полина пригляделась.

– Солдаты, – сказала она Виктору, – хунта прислала солдат и полицейских, – со двора доносился возбужденный лай собак, – пусть ребята уходят через черную лестницу, они успеют скрыться, – упрямые глаза Виктора были спокойны.

– Никто не уйдет, – сказал он, – и я тоже останусь. Но ты уходи, Полина. Хотя нет, – Виктор хмыкнул, – ты американка, они тебя не тронут, но на твоем месте я бы не рисковал…

Уложив блокноты в расшитый рюкзак, Полина невозмутимо ответила: «Я рискну, Виктор».

– Важнейшей задачей для нас на пути к революции и той работе, которой должны заниматься наши коллективы, является создание массового движения. Без него подпольная партия будет невозможна… – серо-синие глаза Моралеса блеснули неожиданной сталью.

За круглыми хипповскими очками и длинной бородкой Саша увидел совсем другого парня. Моралес поднял покрытые заживающими царапинами руки.

– Я работал на фабрике, – он говорил по-английски с нью-йоркским прононсом, – я вырос в привилегированной семье, мы католики, словно Кеннеди, – парень усмехнулся, – я закончил университет, но отринул свой класс и присоединился к красной гвардии, – он почти нараспев продолжил:

– Революционное массовое движение отличается от традиционной ревизионистской базы сочувствующих. Скорее это сродни красной гвардии в Китае, основанной на полном участии и вовлечении народных масс в практику совершения революции; движение с полной готовностью участвовать в насильственной и незаконной борьбе, – залпом допив агуардиенте, Моралес подытожил:

– Что я и делаю. Я участвовал в нападении на полицейских в Америке, – он помолчал, – потом мне пришлось скрываться от ФБР. Перебравшись в Мексику, я поехал на Кубу, где прошел особую подготовку, – Саша оценил навыки парня, – команданте Че оказал мне честь, пригласив сражаться в своем отряде. Я оставался рядом с ним до последнего, мне чудом удалось спастись после его ареста, – нелегально перебравшись в США, Моралес вернулся в свою, как он выразился, альма матер.

– Я, как и Леона, начинал в «Студентах за демократическое общество», но потом присоединился к Синоптикам, – парень начертил на салфетке радугу, пересеченную изломанной стрелой, – слышал ты о нас, товарищ Александр?

Лубянская папка Синоптиков, радикальной левой группы, отличалась редкой тщательностью в подборе информации.

– Я встречал его имя, – вспомнил Саша, – о нем говорилось на совещании американского сектора. Ребята гадали, куда он делся после разгрома отряда Че Гевары, – товарищ Флори шесть лет провел в подполье.

– Вернее, пять, – он задумался, – после Южной Америки я отправился во Вьетнам, где сражался на стороне Вьетконга. Однако я хотел применить мои умения на родине, поэтому выбрал жизнь изгоя, – передвигаясь по Америке в обличье бродяги, Флори стал частью передового отряда Синоптиков.

– Взрывы в Капитолии и Пентагоне – наших рук дело, – он лениво загибал пальцы, – в мае этого года мы напали на полицейский участок в Нью-Йорке, – Флори холодно улыбнулся, – на пороге моего собственного дома. Я вырос на Манхэттене, но в то время скрывался в Квинсе, изображая уборщика-пуэрториканца, – испанский язык парня был практически свободным.

Сизый дым уходил к беленому потолку подвального ресторанчика. Хозяин заведения по соседству с квартирой Лары без лишних вопросов пустил их внутрь.

– Кассу я снял, – заявил чилиец, – я забираю семью и уезжаю в Аргентину. Я не собираюсь ждать, пока за мной придут головорезы из тайной полиции, – он указал на красный флаг и портрет президента Альенде, – пейте, парни, сегодня все за счет заведения…

Горлышко бутылки стукнуло о стакан, Саша заставил свои руки не дрожать.

– Но я все еще вижу Лару, – понял он, – почему мы с Флори не стреляли, у нас были пистолеты… – Саша не обижался на осторожность девушки.

– Она знала, что я коммунист, но молчала о Синоптиках, – оказалось, что Леона Зильбер тоже участвовала в террористических акциях, – поэтому она и уехала из США…

Прижавшись к стенам арки напротив дома Лары, они с Флори видели, как крепкие парни в темных костюмах вывели девушку из дома.

– Я не мог закричать, – Сашино горло перехватили слезы, – не мог выстрелить, тогда меня и Флори убили бы на месте…

Словно услышав Сашу, парень положил руку на его подрагивающие пальцы.

– Ты коммунист, Александр, – серьезно сказал Флори, – коммунист не должен терять надежду, что бы ни случилось. Ты читал письма Горского, – он взглянул на Сашу, – Леона переводила мне отрывки. Она выучила русский язык в надежде оказаться в СССР. Ее отец пал жертвой нашей тайной полиции, ФБР, – официально смерть адвоката Зильбера считалась естественной, но Саша не сомневался, что Флори прав, – ее мать была левой активисткой и погибла от рук расистов… – Флори поправил очки.

– Я лично считаю политику СССР ревизионистской и надеюсь переехать в Китай или Северную Корею, – Саша понял, что товарищ Флори начетчик и фанатик, – но я с уважением отношусь к лидерам великой революции, – он повысил голос, – товарищ Горский в девятнадцатом году писал:

– Наша вера в светлое будущее тверда, как никогда, наши стремления чисты, наши помыслы благородны. Мы добьемся торжества коммунизма во всем мире. Наши дети познают общество без классовых границ, общество равенства полов и рас, общество, о котором мечтали утописты и ради которого проливали кровь павшие герои наших революций…

Флори повел дымящейся сигаретой.

– Леона не только твоя подруга, Александр. Она наш товарищ по партии. Мы обязаны сделать все, чтобы спасти ее, любой ценой, – Саша поежился от металла в его голосе, – как говорил товарищ Горский, коммунист должен быть готов на все ради достижения великой цели, – Саша не помнил эту цитату, но не мог не восхититься знаниями Флори. Парень цитировал Маркса и Великого Кормчего Мао.

– Для нас он слишком радикален, – пожалел Саша, – он и в Москве начнет устраивать взрывы, посчитав советских коммунистов буржуазией. Пусть отправляется в Пекин, где ему обрадуются. Но сначала надо его использовать. Хорошо, что он оказался в Сантьяго… – Саша кивнул:

– Я понимаю. Но у меня мало технических знаний, я журналист, – товарищ Флори отозвался:

– Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо. Советский Союз боялся Маяковского, поэтому его убили, – Саша едва не поперхнулся водкой, – он был против буржуазного болота, куда в конце концов скатилось СССР, – Флори оборвал себя:

– Об идеологии поспорим потом. Не волнуйся, – он небрежно улыбнулся, – я на своем веку сделал немало бомб. Нам понадобится машина, – он взглянул на часы, – что тоже не проблема. Но прежде всего надо выяснить, куда отвезли Леону, – Флори поднялся, – давай запасемся провизией, – рассовав по карманам консервные банки, Саша сказал:

– Я едва выбрался из дворца. Я пришел на интервью к Альенде, но президента расстреляли почти на моих глазах. Я успел схватить пистолет, однако потерял сознание, – Саша решил пока не говорить Флори, кто он такой на самом деле.

– Это неважно, – напомнил себе Скорпион, – главное – спасти Лару, – Флори потрепал его по плечу.

– Молодец, что не растерялся. Пошли, – велел парень, – у нас много дел, – кинув в рюкзак пару бутылок водки, он махнул на служебную дверь.

– Надо выбираться дворами, не высовываясь на авениду, – Флори словно растворился в темноте.

– Будто он человек-невидимка, – Саша последовал за ним, – удачно я его встретил, – их шаги затихли в подвале.

Жестяное ведро полетело на камни. Прикорнувшая в углу немецкая овчарка, встрепенувшись от звона, недобро заворчала. До Иосифа донесся раздраженный голос.

– Все бесполезно, Клаус. Мерзавец молчал в Пунта-Аренасе, и будет молчать здесь, – избитое лицо обожгла ледяная вода, Иосиф жадно слизал капли с покрывшихся кровавой коркой губ.

– Сегодня двенадцатое сентября, – он старался следить за временем, – взяли меня десятого, а сегодня двенадцатое, – он хорошо помнил только трехчасовой полет в столицу Чили.

– На это время твари оставили меня в покое, – Иосиф нашел силы усмехнуться, – они устроили мне отдых, – полковник знал, что его привезли именно в Сантьяго. Ему завязали глаза, однако Иосиф слышал болтовню охранников Барбье и Рауффа. Как он и предполагал, в обслуге беглых нацистов подвизались арабы.

– Они не знают, кто я такой, – пришло в голову Иосифу, – они понятия не имеют, что я говорю по-арабски, – сам Рауфф тоже неплохо владел языком.

– Он меня не помнит, – облегченно выдохнул Иосиф, – со времен моего синайского плена прошло почти двадцать лет, – Иосиф велел себе не думать о случившемся на Синае.

– Я поступил бесчестно, стремясь спасти свою жизнь, – он пошевелил затекшими руками, связанными за спинкой стула, – но сейчас такого не случится, – Иосиф надеялся, что ребятишки, как он звал Хаима и Полину, скрылись из Пунта-Аренаса. Его привезли в столицу не на Сессне, а на грузовом самолете.

– Скрылись, – облегченно понял он, – надо было и мне уйти, однако проклятые арабы бросили в комнату гранату, – Иосиф получил легкое сотрясение мозга от обрушившегося на его голову потолка. Его взяли в плен, как думал полковник, в бессознательном состоянии.

– Я пришел в себя на эстансии Рауффа, – вспомнил он, – потом начались допросы, а вчера меня привезли в столицу, – Иосиф знал и о вчерашнем путче.

– Альенде застрелился, – в перекурах Рауфф и Барбье болтали о новостях, – власть в стране перешла к Пиночету и хунте, а Рауффа вызывали сюда, чтобы допрашивать инакомыслящих, – Иосиф не сомневался, что беглый нацист состоит на содержании местной тайной полиции.

– Теперь она станет явной, -вздохнул Иосиф, – их с Барбье никто не тронет, переворот финансируется ЦРУ, – бывший начальник лионского гестапо, судя по всему, продолжал получать деньги от американцев.

Овчарка, успокоившись, вернулась в угол. Иосиф поморгал заплывшими от синяков глазами. Повязку ему снимали, чтобы показать фотографии. Полковник предполагал, что снимок Хорхе Моралеса попал к Рауффу с консервной фабрики.

– Пропуска у нас с фотографиями, – небрежно сказал Ягненок в Пунта-Аренасе, – но никакой опасности нет. На предприятиях работает пара тысяч человек, Рауфф не знает, кто укладывает рыбу в банки, – Барбье быстро опознал в рабочем бывшего повара.

– Это жидовская операция, – сварливо сказал он Рауффу, – парни в Адлерхофе болтали, что повар смахивает на жида, но я не обратил на это внимания, – Рауфф задумчиво ответил:

– Этот нет, – он указал на Иосифа, – но сейчас такие операции делают почти всем новорожденным в Европе и Америке, Клаус. Они могут оказаться не жидами, – Рауфф пощелкал пальцами, – а британцами или работниками ЦРУ. По девице вообще ничего нельзя понять, – фотографию Полины Иосифу пока не показывали.

– У них нет снимка, – понял полковник, – но пусть они и постарели, они далеко не дураки и сложат два и два, – именно так и случилось.

– Нас вытаптывают, – заметил Барбье Рауффу, – девицу подослали к Адольфу, а теперь она натравила на меня своих приятелей. Государственная это инициатива или частная, – Барбье скривился, – не имеет никакого значения, – его шаги отдавались эхом под бетонными сводами голой комнатки. Иосиф гадал, куда его привезли.

– Похоже на фабрику, – он оглядывал стены, – или на спортивный зал, – по углам громоздились поломанные деревянные скамейки, – овчарку они притащили из Пунта-Аренаса, но есть и другие псы, – в приоткрытую дверь доносился лай.

– Кстати говоря, – добавил Барбье, – Адольф упоминал, что после мюнхенского дела, – он со значением кашлянул, – пропал один из охранников Красного Принца, – Иосиф насторожился, – вместе с его так называемой женой…

Рауфф щелкнул тяжелой золотой зажигалкой. Рукава его рубашки хаки были закатаны. На сильных, несмотря на возраст, руках, виднелись засохшие брызги крови.

– Зубы у меня целы, – Иосиф еще раз в этом удостоверился, – а синяки и ссадины пройдут. Я обещал Моше повести его к хупе, – он приказал себе не терять надежды, – мне надо выбраться отсюда, Аргентина всего в двух часах пути, – он надеялся, что Хаим и Полина оказались именно там.

– Им достаточно добраться до британского посольства в Буэнос-Айресе, – пожелал полковник, – или даже в Сантьяго, – он, впрочем, надеялся, что ребятишки не стали рисковать и болтаться в столице, – Полина скажет, кто она такая и дядя Джон обо всем позаботится, – Рауфф кивнул.

– Я помню. Жаль, что нет осталось его фотографии, – он нахмурился, – его, кажется, звали Иоганн Брунс. Его пока не нашли, – Барбье покачал головой.

– Нет. Я уверен, что они в одной шайке, Вальтер, – Рауфф повел дымящейся сигаретой перед глазом Иосифа.

– Достаточно пачки, чтобы выжечь человеку глаз, – невозмутимо сказал он, – мы так делали на войне. Но надо беречь свое здоровье, – он оскалил белые зубы, – и сокращать курение. Поэтому мы принесем кое-какие инструменты и поговорим подробно, сеньор молчун…

В дверь поскреблись, овчарка опять встрепенулась. Здоровый парень в военном хаки без погон осклабился.

– Сеньор Гутьеррес, вы велели сообщать, если привезут кого-то, подходящего под ваше описание, – Барбье поинтересовался: «Мужчина, женщина или оба?». Иосиф слышал, как стучит его сердце.

– Девица, – отрапортовал чилиец, – ее взяли в университете, вроде студентка, – Рауфф выругался по-немецки:

– Студентка, – он грубо приподнял голову Иосифа, – сейчас увидишь свою старую знакомую, подонок. Ее подослали в Адлерхоф, она притащилась ко мне на порог, но сбежать ей все равно не удалось, – Иосиф попытался отвернуться.

– Ваши трупы закатают в бетон, – добавил Барбье, – тридцать лет назад я бы сжег вас в печах крематория, проклятые жидовские мрази…

Высунувшись в коридор, он крикнул: «Приведите сюда арестованную!»

Треснувшая гитара дребезжала, но звук оставался сильным. Мелодия неслась над бетонными скамейками стадиона, поднималась в безоблачное небо. Футбольное поле зеленело после зимних дождей. Полина заметила стершуюся белую разметку.

– Даже ворота не убрали, – мимолетно подумала девушка, – на прошлой неделе эти ребята могли сидеть на трибунах и болеть за одну команду, – по полю расхаживали вооруженные парни в касках и военной форме.

– Но всем заправляют офицеры, – поняла Полина, – вернее, тайная полиция, – издалека могло показаться, что на трибунах устроились обыкновенные болельщики.

– Но зрители не лежат на скамейках, – Полина потерла уставшие от бессонной ночи глаза, – их не загоняют за решетку, – сектора трибун наскоро огородили металлической сеткой. Такая же сетка отделяла и поле.

– Чтобы мы не прорвались вниз и не обезоружили солдат, – мрачно сказала ей Леона Зильбер, – мерзавцы нас боятся, – студенты слаженно пели «Венсеремос». Виктор стоял у самого ограждения.

Леона попала на трибуну, где держали арестованных в университете, по чистой случайности.

– Меня забирали головорезы из «Родины и свободы», – шепотом объяснила девушка, – я заявила им, что изучаю юриспруденцию и они не стали разбираться, – Леона хотела оказаться ближе к Виктору Хара.

– Надо его спасти, – девушки держались за руки, – надо как-то вытащить его отсюда, – добавила Леона, – а что касается Хаима, то я его не видела, – Полина сказала ей, что Ягненок хотел добраться до калле Лондрес.

– Не видела, – повторила Леона, – а Паук с утра пошел в президентский дворец, – ее лицо мимолетно исказилось, – может быть, его там убили, – Полина неслышно хмыкнула.

– Хорошо, если так, но теперь тебе будет сложнее попасть в СССР, – Леона коротко усмехнулась.

– Цыплят по осени считают, как говорят русские. Сначала нам надо выбраться отсюда и выручить Виктора. Он гордость не только Чили, но и всего мира, – Полина велела себе не волноваться о Хаиме.

– Он другой, – обычно девушка избегала таких мыслей, но сейчас не могла от них отделаться, – черная гниль, чем бы она ни была, ушла из него, однако он не такой, как все, – Хаим тоже замечал это.

– Мне достаточно всего пары часов сна, – удивленно сказал Ягненок, – я меньше устаю, а что касается остального, то… – он не закончил. Полина почувствовала, что краснеет. Она хорошо помнила их бегство в джунгли.

– Тогда он тоже был таким, – девушка вздохнула, – а сейчас осталась только неутомимость в минуты опасности. И еще он не заметен в темноте, – Хаим прозвал себя человеком-невидимкой.

– ФБР я ничего говорить не собираюсь, – заявил он Полине, – я не хочу провести остаток жизни в секретном военном госпитале. Что случилось, то и случилось, но я надеюсь, что оно ко мне никогда не вернется. Скорее, – Ягненок поправил себя, – вернется в случае нужды, а сейчас, кажется, настал именно такой момент…

Полина и Леона переговаривались шепотом, не желая привлекать внимание охранников. Парни болтались на поле и патрулировали проходы между секторами трибун. Утром арестованным принесли зачерствевшие лепешки и пластиковые баклажки с теплой водой. В расшитом индейском рюкзаке Полины, рядом с ее рукописью и блокнотами лежала старая армейская фляга.

– Вода у нас есть, – вспомнила девушка, – на день ее хватит, а потом…, – Полина разозлилась.

– Не случится никакого потом, – они с Леоной курили одну сигарету на двоих, – надо вывести отсюда Виктора и выбраться самим…

Звездной ночью девушки устроились на одной скамейке, но поспать им не удалось. За стенами стадиона ревели грузовики, поле озаряли белые всполохи фар.

– Здесь тысячи человек, – Полина обвела глазами трибуны, – аресты продолжаются и сейчас, – докурив сигарету до фильтра, Леона незаметно оглянулась.

– Надо подождать, пока солдаты сменятся, – подруга собрала на затылке пропотевшие светлые волосы, – я уверена, что здесь есть подвалы. Они отвлекутся и не заметят, что мы исчезли, – у ограждения запели «Интернационал», Полина приподнялась.

– Погоди, что они делают… – мелодия прервалась, студенты заорали:

– Оставьте его, сволочи! Подонки, прекратите, – солдаты вырвали гитару из рук Виктора, – не смейте его трогать, – Леона едва успела схватить Полину за руку.

– Мы не можем бросить Виктора, – девушка закусила губу, – Леона, ты сама говорила, что это наш долг… – Леона почти насильно усадила ее на скамейку.

– Нам надо выжить, – в покрасневших глазах подруги стояли слезы, – я все понимаю, – Леона запнулась, – но нельзя рисковать, Полина, – Виктор, окруженный солдатами, шел через поле.

– Его убьют, – горько сказала Полина, – фашисты его боятся, они никогда не выпустят его отсюда, – Леона вздрогнула от грубого голоса сзади.

– Поднимай задницу, – крепкий парень в хаки без погон встряхнул Полину за плечо, – с тобой хотят поговорить, – Полина независимо вскинула голову: «Кто?». Парень сплюнул ей под ноги.

– Там узнаешь, – Полина попыталась сунуть Леоне рюкзак, – давай, шлюха, шевелись, – Леона вспомнила:

– Она говорила, что сюда могут явиться беглые нацисты. Иосифа могли арестовать в Пунта-Аренасе или вообще убить, – Леона решительно встала.

– Мы подруги, – девушка шагнула вперед, – я пойду с ней, – смерив ее долгим взглядом, парень нехорошо усмехнулся:

– Ты сама предложила, милочка, – он махнул солдатам, – потом не жалуйся, – внизу парень указал на бетонный коридор, ведущий вглубь стадиона: «Двигайтесь».

Не разнимая рук, девушки шагнули в сырую темноту подвала.

На ветровом стекле старого форда болтался засаленный красно-синий вымпел команды «Универсидад де Чили». Товарищ Флори легко вскрыл припаркованную в захламленном дворе машину.

– Ты смотрел «Бонни и Клайд», – подмигнул он Саше, – они тоже лихо угоняли тачки. Документов нет, – Флори пошарил в бардачке, – но нам и не понадобятся бумаги, – он поднял исцарапанные ладони, – только наши руки и головы, товарищ Александр…

Им потребовалось всего полчаса, чтобы узнать, где содержат арестованных. Потный хозяин заправки, куда они завернули за, как выразился Флори, боеприпасами, обмахивался помятой газетой.

– Что, парни, – хихикнул он, – собрались жечь коммунистов, – Саша и Флори расплатились за несколько канистр бензина, – давно пора. Их собирают на национальном стадионе, – чилиец прибавил пару нелестных слов, – мой сын сейчас там, он служит в полиции, – хозяин со значением подмигнул им, – теперь патриоты, то есть мы, пойдут в гору…

На потрескавшейся стене заправки висел наскоро напечатанный плакат с паучьим символом «Родины и свободы».

– Крысы выползли из щелей, – Флори аккуратно уложил канистры на заднее сиденье, – поехали, товарищ Александр, – Саша мог думать только о Ларе.

– Ее не тронут, – повторял себе Скорпион, – она левая, но американская гражданка. Переворот финансируется ЦРУ, она потребует вызвать консула и все закончится благополучно. Я ее люблю, – Саша едва справился со слезами, – я не мог подумать, что так случится, – по утрам голубовато-серые глаза девушки туманились сонной дымкой. Лара доверчиво сопела ему в плечо.

– Моя маленькая, – хотел шепнуть ей Саша, – ландыш белоснежный, – Саша терпеть не мог трескучую советскую поэзию.

– Товарищ Котов прав, – пришло ему в голову, – нас переживут Цветаева и Мандельштам, а не вирши о Братской ГЭС, – на Фрунзенской Саша держал тщательно подобранную библиотеку, куда, впрочем, не допускались эмигрантские издания. Он мог купить какие угодно книги в Париже, однако считал их плохим примером для Моти.

– У нас издали Цветаеву, – напомнил себе Саша, – Бродский мог стать членом Союза Писателей и уважаемым автором, однако он предпочел чернить родину и предать ее. Цветаева же, наоборот, вернулась домой, – он жалел, что не успел серьезно поговорить с Ларой. Саша ожидал, что девушка его поймет.

– Она влюбилась во французского левака, – хмыкнул Скорпион, – но я объясню, что играл роль ради спасения Альенде. Она западная коммунистка, но с уважением относится к СССР, в отличие от товарища Флори, – парень вел машину с невозмутимой осторожностью. Словно услышав Сашу, американец бросил в рот сигарету.

– Полиция останавливает водителей, кажущихся им подозрительными, – наставительно сказал Флори, – не превышай скорости, не обгоняй и вовремя доберешься в нужное место, – он махнул рукой, – то есть сюда…

Площадь перед бетонной глыбой, напомнившей Саше берлинский стадион, построенный при Гитлере, перегородили деревянными барьерами. Флори сбросил скорость.

– Грузовики запускают через этот подъезд, – спокойно сказал парень, – мы на месте. Наша цель – отвлечь внимание полицейских, – Флори изящно развернул машину, – и проникнуть на стадион самим, – Саша внезапно сказал:

– Я слышал, что в Нью-Йорке никто не учится вождению, а ты словно родился за рулем, – Флори пожал плечами.

– Наша семья держала личных шоферов, но мой отец считал, что мужчина должен водить сам, – он усмехнулся, – он меня и стрелять обучил. Мы ездили на охоту в Адирондакские горы, у нас была вилла на тамошних озерах, – Хаим не мог отделаться от мыслей об отце.

– Паук его не убивал, – напомнил себе юноша, – папа погиб от несчастного случая. Но имею ли я право помогать нашему врагу? – Хаим скрыл вздох:

– Не только имею, это моя обязанность. Операция Леоны важнее моих личных переживаний. На стадионе может быть не только она, но и Полина, – Хаиму стало страшно, – я не могу ее потерять, – жизнь без Полины казалась ему бессмысленной.

– Только с ней я становлюсь живым, – он свернул в узкий проулок, – правильно учили мудрецы, ангелы на небе сговорились о нашем браке, однако моему ангелу пришлось ждать целый год, пока Полина появилась на свет, – Хаим понимал, что пышной свадьбы им с Полиной не видать.

– Ребе нас поженит, как папу с мамой, – он загнал форд в путаницу трущобных домов напротив стадиона, – но сначала надо добраться домой, – Хаим тосковал по Нью-Йорку, – вернее, сначала надо спасти Полину, – Саша с удивлением заметил на обычно хмуром лице Флори мимолетную, почти нежную улыбку.

– Подождем здесь, – американец затянул ручной тормоз, – помойка удачная, отсюда видны ворота стадиона, – рядом с фордом красовался продавленный диван.

– Операцию проведем после темноты, – добавил Флори, – фашисты не спят, аресты идут круглые сутки. И ночью пылающая машина привлечет больше внимания, – Хаим не собирался признаваться в своей невидимости.

– Это полная чушь, – в который раз сказал он себе, – я не герой комикса и не обладаю сверхъестественными способностями. Даже Ирена ими не обладает, – думая о сестре, он всегда мрачнел, – что бы там Фелт не вбил себе в голову. И никто не обладает, это ерунда для желтых газет – над битой черепицей крыш слышались тревожные птичьи голоса.

– Смотри, какая стая, – присвистнул Саша, – их, кажется, тысячи, – в чистом золоте заката метались черные тени. Птицы летели к стадиону.

– Чудес не случается, – напомнил себе Ягненок, – пусть я и верю в Бога, – он выкинул сигарету на заплеванный асфальт.

– Стая нам не помешает, – Хаим полюбовался чайками, – дождемся сумерек и начнем.

Сильные пальцы Барбье перелистывали захватанные бумажки в какой-то папке. На потной, лысой голове переливались отблески тусклой лампочки. Полина поняла, что их привели в бывшую раздевалку бассейна.

Девушка незаметно оглядела сырую комнату с облупленными деревянными шкафчиками. Скамейки свалили в углу, под лампочкой поставили стул. Она намеренно не смотрела в избитое лицо Иосифа, однако Полине почудилось, что кузен улыбается. Девушка была уверена, что Иосиф ничего не сказал нацистам.

– Рауфф тоже здесь, – они оба носили потрепанное военное хаки, – стоило Барбье надеть форму, как у него изменилась осанка, – Полину немного затошнило. Она понятия не имела, что за папку сунул Барбье давешний парень, доставивший их в подземелья стадиона. По коридору гремели чьи-то шаги, Полина слышала лай собак.

– Документы не касаются меня, – напомнила себе девушка, – в Сантьяго меня никто не знает, – она предполагала, что Барбье принесли досье Леоны. Светлые волосы подруги растрепались, она упрямо закусила губу.

– Сеньорита Зильбер, – скрипуче сказал Барбье, – вы у нас, оказывается, коммунистка, – он захлопнул папку, – коммунистка и еврейка, – Рауфф развалился на стуле. Рядом на бетонном полу лежала большая овчарка.

– Все они одна шайка-лейка, Клаус, – лениво сказал Рауфф, – твоя старая знакомая, как ты и предсказывал, привела к нашему порогу ее жидовских приятелей, – из коридора раздался болезненный крик. Зарычали собаки, Барбье раздраженно велел:

– Не мешайте работать, уведите заключенного, – Полину пробила крупная дрожь, зубы девушки застучали.

– Иосиф привязан к стулу, – поняла она, – у Барбье и Рауффа есть оружие. Если мы с Леоной двинемся с места, нас немедленно застрелят. То есть не застрелят, – Полине стало страшно, – нас будут пытать, потому что они знают о Хаиме, – девушка надеялась, что Хаим спасся.

– Но у него только один пистолет, – Барбье вытащил из папки фотографию, – и он не сумеет сюда проникнуть, стадион охраняется, – в коридоре что-то лязгнуло. Полина услышала глухие звуки ударов.

– Несите пилу, – расхохотался кто-то, – пусть попробует сыграть на гитаре с отпиленными пальцами, – руки Полины затряслись, девушка одернула себя.

– Нельзя показывать им слабость, – Барбье кружил рядом, – они чуют слабость, словно хищники. Впрочем, они хуже животных, они нелюди, – перед ее глазами появилась фотография Хаима. Барбье издевательски сказал:

– Вы узнали вашего знакомого, милочка, – он оскалил зубы, – так называемого Хорхе Моралеса, – Рауфф выругался по-немецки, – вы вместе исчезли из Пунта-Аренаса, – Барбье помолчал, – где он сейчас? – Полина только сжала губы.

– Может быть, сеньорита Зильбер, – Леона вдохнула резкий запах его пота, – то есть товарищ Зильбер знает, кто он такой на самом деле? – Леона попыталась отвернуться. Толстые пальцы вцепились в ее подбородок, Барбье вытащил из кармана швейцарский нож.

– Женщины всегда боятся потерять красоту, – он выкинул наружу лезвие, – твое хорошенькое личико сейчас превратится в клочья, – Рауфф затянулся сигаретой.

– Лучше устроим развлечение, Клаус, – сказал он, – позовем местных парней, они только обрадуются… – Рауфф поднялся.

– Он тоже теперь другой, – поняла Полина, – с него слетела маска, которую он носил четверть века, – Рауфф отстегнул поводок овчарки.

– Можно попробовать зрелище поинтереснее, – он удерживал собаку за ошейник, – давай, Клаус, – нож резанул джинсы Леоны, девушка дернулась.

– Фас, – крикнул Рауфф, – фас… – овчарка внезапно завиляла хвостом.

– Фас, – Рауфф раздраженно ударил пса поводком, – какого черта! – шерсть на загривке собаки встопорщилась, пес гневно зарычал. Рауфф едва успел отдернуть руку. Ринувшись вперед, овчарка бросилась на Барбье. Полину оглушил выстрел, девушка закашлялась. Жалобно взвизгнув, пес кулем свалился на бетонный пол.

– Хватит игр, – заорал Барбье, – я зову солдат, и вы прекратите запираться, проклятые красные шлюхи, – Рауфф пнул труп собаки ногой в тяжелом солдатском ботинке.

– Черт знает, что на него нашло, – пробормотал он, – жалко, хороший был пес. Погоди, Клаус, – Рауфф достал пистолет, – можно все разыграть по-другому, – Иосиф затылком почувствовал холод ствола.

– У нас имеется сеньор молчун, – Рауфф осклабился, – можно пригласить его третьим в пару красных стерв, – Иосиф не двигался с места, – выбирай, с кого ты начнешь, – Иосиф не хотел смотреть на Полину.

– Я не могу, – понял он, – не могу пойти на такое после случившегося на Синае. Тогда я поступил бесчестно, но я обещал себе, что все будет по-другому, – Рауфф пошевелил пистолетом.

– Иначе я вышибу тебе мозги, – пообещал он, – не тяни время. Кто окажется первой, – Барбье усмехнулся, – наша старая знакомая, так называемая сеньорита Полина или ее приятельница, товарищ Зильбер? – Иосиф знал, чего ждет от него Полина.

– У нас все произошло, – он сглотнул, – Полина считает, что так будет легче. Но я не могу, они с Хаимом любят друг друга, – Иосиф испугался звука собственного голоса.

– Она, – полковник откашлялся, – пусть будет она, – Барбье толкнул Леону вперед.

– Или ты нам все рассказываешь, или… – девушка попыталась вырваться, Барбье легко скрутил ее.

– Ставь красную тварь на колени, – распорядился Рауфф, – жаль, что нет кинокамеры, но и так сойдет, – прошагав к Полине, Рауфф схватил ее за руку.

– Подождешь своей очереди в коридоре, проклятая сука, – он высунулся наружу, – ребята, хватит его избивать, он давно труп, – поскользнувшись на залитых кровью булыжниках, Полина едва не влетела в валяющуюся на камнях, расколотую гитару.

– Это тело Виктора, – девушка пошатнулась, – ему отрубили руки, то есть отпилили… – в глазах потемнело, Полина потеряла сознание.

Пустая консервная банка со звоном ударилась о жестяную стенку мусорного бака. Помойные коты недовольно порскнули в стороны. Чайки, хрипло крича, заметались в закатном небе. Над национальным стадионом повисло багровое сияние заходящего солнца. Горы, окружающие столицу, погружались в сумерки. На площади полыхали яркие фары грузовиков, однако прожекторы над полем пока не включали.

– Скорее всего и не включат, – Хаим почесал всклокоченную бородку, – они предпочтут держать заключенных в темноте, – прикончив консервы, он тоже избавился от банки. Они с Пауком цедили кофе из картонных стаканчиков. Пару часов назад товарищ Флори отправил товарища Вербье в дешевое кафе за углом.

– Я посторожу машину, – сказал Хаим Пауку, – а ты наблюдай за въездом на стадион, – из кафе отлично просматривались полицейские шлагбаумы, – нам надо точно все рассчитать, – Хаим хотел остаться один.

– Мне надо было подумать, – Ягненок затянулся сигаретой, – и я все придумал, – Паук не должен был наткнуться на Иосифа или Полину.

– Если они вообще здесь, – мрачно сказал себе Хаим, – но, следуя примеру тети Марты, надо озаботиться сегодняшними проблемами. Завтрашними я займусь завтра, – он не мог избавиться от мыслей о пропавшем без вести брате.

– Я обещал Полине, что нас поженит ребе, – вздохнул Хаим, – но я надеюсь, что это сделает Аарон, – он был уверен, что Полина все поймет.

– Она моя жена и никого другого мне не надо, – Хаим закрыл глаза, – но сначала я должен отыскать Аарона, – ему еще требовалось спасти Полину.

Хаим приучил себя думать, как он выражался, с заделом на будущее. Его сотрудничество, как называл это Хаим, с товарищем Александром, оказалось очень полезным.

– Пусть он считает меня товарищем Флори, – решил Ягненок, – это может пригодиться. Но ему не стоит видеть Полину, – он был уверен, что Паук вспомнит девушку, – или Иосифа, засветившегося в Москве…

Товарищ Вербье вернулся к машине со стаканчиками кофе. Хаим показал ему наскоро начерченную схему.

– Хорошо, что у хозяина тачки, кем бы он ни был, – Ягненок усмехнулся, – в бардачке лежал блокнот. Смотри, – найденный в том же бардачке карандаш уперся в бумагу, – нам надо оказаться у последнего шлагбаума перед въездом на поле. Покинув машину, мы разделимся, – Хаим помолчал, – у меня есть другие задачи на стадионе, – он не ожидал, что Паук поинтересуется целью его пребывания в Сантьяго.

– Партийная дисциплина берет свое, – удовлетворенно понял Хаим, – и у него сейчас голова занята только Леоной, – Паук рассмотрел рисунок.

– Мы не проедем двести метров в пылающей машине, – недоуменно сказал он, – иначе мы превратимся в головешки, – Хаим поднял палец.

– Поэтому тачка запылает только перед шлагбаумом. Пока солдаты опомнятся, наш след простынет, – он засунул люгер за пояс, – но подготовить форд надо сейчас, – Хаим с сожалением выцедил из стаканчика последние капли кофе.

– Мне понадобится еще одна тачка, – понял он, – чтобы вывезти отсюда Иосифа и Полину. Об этом я тоже позабочусь позже, – он скомандовал: «Давай канистры». Хаим предполагал, что Паук не признается ему в своей истинной миссии в Сантьяго.

– Он тоже держит меня за козырного туза, – Ягненок развеселился, – товарищ Флори ему нужен, однако он не хочет, чтобы я понял, кто он такой на самом деле, – в машине резко запахло бензином, Хаим осторожно повернул ключ в замке зажигания.

– Держи спички наготове, – велел он Пауку, – бросай по моей команде, – на площади Хаима оглушил птичий клекот.

– Словно у Хичкока, – вспомнил он фильм, – когда Ева и Аарон жили дома, к нам всегда прилетали белые голуби, но потом они пропали, – перед машиной порхал именно такой голубь, – давай, Ягненок, осталось немного…

Первые два шлагбаума не охранялись. Форд легко снес деревянные конструкции, Хаим разогнал машину.

– О, – смешливо сказал он, – солдаты зашевелились, – над площадью затрещали выстрелы, – давай, Александр, – Хаим пригнулся, не выпуская руля. Сзади полыхнули языки огня, затылку стало жарко.

– Прыгаем, – выстрел расколол ветровое стекло, – не стоит ждать, пока взорвется бензобак, – Хаим успел улыбнуться. Пылающий форд врезался в ворота стадиона.

Вжавшись в сырую стену, Хаим затаил дыхание. Бетонные коридоры раздевалок и служебных помещений стадиона погрузились в полутьму.

– Вернее, во тьму, – поправил он себя, – здесь всего одна лампочка и то далеко отсюда, – в ноздри ударил соленый запах крови, кисловатый дух рвоты. Хаим слышал лязг чего-то металлического. Тишину разорвал отчаянный женский крик.

– Не надо, я прошу вас, не надо, – он вздрогнул, – пожалуйста, не надо, – залаяла собака, женщина захлебнулась визгом. Хаим отер пот со лба. Он был уверен, что кричала не Полина.

– Это не ее голос, – он унял часто стучащее сердце, – давай, Ягненок, не отвлекайся от задания, – огонь, вспыхнувший на заднем сиденье машины, опалил его потрепанную куртку. Хаим усмехнулся.

– Хорошо, что мы сюда приехали в провинциальных нарядах. Огонь не справился с брезентом, и я избежал ожога, – они с Пауком вывалились из превратившейся в огненный смерч машины за несколько секунд до взрыва. Хаим понятия не имел, куда делся так называемый товарищ Вербье.

– Если я найду Леону, – пришло ему в голову, – я буду обязан вывести ее отсюда, несмотря на угрозу всей операции, – Хаим никогда не оставил бы соратника по оружию в опасности.

– Она разберется, как ей попасть в СССР, – успокоил себя Ягненок, – если Паука убьют здесь, Леона все равно добьется своего, – вспомнив голос неизвестной женщины, он с облегчением понял, что кричала и не Леона.

– Но кричала, – Хаим осторожно двинулся вперед, – на стадионе подняли тревогу, однако допросы не прекратились…

Оказавшись среди стены огня, в которую превратился въезд на поле, Хаим нырнул в первый попавшийся ему на глаза тоннель. Он помнил историю главной спортивной арены Чили. Стадион возвели до войны по образцу берлинского.

– Здесь не только стадион, – Хаим шел медленно, пережидая любой шум неподалеку, – здесь есть бассейн, крытые залы, раздевалки, служебные помещения, – сейчас все вокруг него стало одной огромной тюрьмой.

– На трибунах они только держат людей, – Хаим ступал неслышно, – допрашивают и пытают они здесь, – сердце успокоилось.

– Это я теперь тоже умею, – горько подумал Хаим, – шесть лет назад я был не таким, – Полина утверждала, что черная гниль окончательно его покинула, но Хаим не был в этом уверен. Он больше не замечал серого налета на белках глаз, но понимал, что он изменился.

– Доктор во Вьетнаме сказал, что это у меня в крови, – Хаим почувствовал липкий страх, – может быть, он имел в виду, что от этого никогда не избавиться, – в Сантьяго врач подробно объяснил им, что произошло с Полиной.

– Такое случается, – уверил их доктор, – это нередкое осложнение беременности. Вернее, никакой беременности не было, эмбрион не развился, – Хаим не мог избавиться от мыслей о будущем. Они с Полиной, словно сговорившись, не упоминали о детях.

– Только иногда, – вздохнул Хаим, – когда я обещаю водить их в Центральный Парк и на бейсбол. Но что, если таким, как я, нельзя иметь детей? Что, если все опять закончится точно так же? – он велел себе ничего не загадывать.

– Что случится, то и случится, – тусклый круг света от забранной в проволоку лампы становился ближе, – сначала надо отыскать Полину и Иосифа и вывести их отсюда, – Хаим резко остановился.

– С Полиной могли сделать то же самое, что и в той тюрьме, – он почувствовал знакомый холод внутри, – они используют насилие, как пытку, – кровь словно потекла медленнее. Хаим плохо помнил их бегство из Адлерхофа.

– Одно я помню точно, – голова туманилась, он едва сохранял ясность ума, – я поранился, и Полина перевязала меня куском ее рубашки, – он помнил и следы черного на ткани.

– Это была моя кровь, – опустив глаза, он обнаружил, что стоит именно в луже крови, – только не красная, а черного цвета. Полина тоже все видела, но ничего мне не сказала, – под ногу попалось что-то скользкое. Хаим пошатнулся. Его солдатский ботинок упирался в человеческую кисть.

– И здесь гитара, – от инструмента остались изломанные куски дерева и отлетевший к стене гриф, – а вот и вторая кисть, – он словно смотрел на коридор издалека.

– Они могли убить Виктора Хара, – холод внутри сменился жаром, Хаим тяжело задышал, – у той стены лежит чье-то тело, – он приказал себе не терять контроль, но все было тщетно. Он не помнил, как оказался рядом с оцинкованной дверью.

– Женская раздевалка, – Хаим сложил знакомые слова, – женская раздевалка. Это Полина, – он рухнул на колени, – она жива, она не может умереть, – ее рыжие волосы испачкала кровь и грязь. Рубашка выбилась из промокших джинсов. Разорвав ткань, Хаим приник щекой к ее истасканному лифчику.

– Сердце бьется, – облегченно понял он, – с ней все в порядке, – он осторожно коснулся губами расцарапанной щеки.

– Все ушло, – изумился Хаим, – она меня лечит, рядом с ней я опять становлюсь человеком, – он шепнул:

– Полина, милая, я здесь. Не бойся, я с тобой, – ее ресницы дрогнули, – Полина, где Иосиф и Леона… – ее голос был едва различим.

– Там, – девушка болезненно застонала, – в раздевалке. Меня выбросили наружу, я не знаю, что случилось дальше. Рауфф и Барбье показывали нам твое фото, но мы ничего не сказали…

Голова Полины свесилась набок, девушка опять потеряла сознание. Хаим спокойно выстрелил в замок двери.

Спина под разодранной курткой Саши отчаянно болела. Выпрыгивая из горящей машины, он проехался по раскаленному пожаром бетону.

– И заодно наглотался дыма, – горло саднило, – не удивлюсь, если я завтра буду хрипеть, – о ранении, полученном на острове Возрождения, Саше напоминал только тонкий шрам на шее. Давид Самойлович обещал, что отметина рано или поздно сотрется.

– Но шрамы украшают мужчину, – весело добавил профессор, – тем более, защитника родины, – пробираясь по сырому бетонному коридору, Саша позавидовал коллегам, занимающимся на Лубянке аналитикой.

– Они в шесть вечера запирают документы в сейф и спешат домой к ужину и телевизору, – в коридоре воняло дезинфекцией, – но на такой должности я бы заскучал, – Саша не выпускал свой вальтер.

– Вернее, президентский, – поправил он себя, – то есть покойного президента, – Скорпион пообещал себе не сдаваться.

– Мне не удалось спасти Альенде, – он остановился, прислушиваясь, – но я не имею права терять Лару. Она единственная, кого я действительно люблю, – теперь он понял, что его любовь к Маше была придумана.

– Аналитик сказал бы, что я соревновался с проклятым Рабе, – Саша разозлился, – что я страдаю от неполноценности. Пошли они к черту, психологи, – на Лубянке имелись свои специалисты, но Саша терпеть не мог обязательных тестов, – никакой неполноценности у меня нет, в чем я в очередной раз убедился с Ларой. Только не в очередной раз, а в последний. Кроме нее, мне больше никто не понадобится, – девушка казалась ему продолжением самого себя.

– Словно это я, родившийся девочкой, – Саша улыбнулся, – она действительно вторая моя половина, – Лара понимала его с полуслова.

– Мне не надо было ничего говорить, – опять изумился Саша, – телепатии не существует, но она умела читать мои мысли, то есть умеет, – запах становился сильнее.

– Это бассейн, – понял Саша, – в Лужниках тоже так пахнет, – он не появлялся в общественных бассейнах. У Комитета имелся закрытый спортивный комплекс, куда Саша водил сына.

– И проклятая тварь его туда водила, – он искренне надеялся, что, Маша мертва, – но Мотя начал о ней забывать, – сын почти не говорил о случившемся в Берлине. Саша не сомневался, что Лара станет хорошей матерью мальчику.

– Она сирота, – девушка говорила ему о покойном отце, – мистер Зильбер умер, когда она была младше Моти, – Лара плакала, вспоминая детство, – она добрая девушка, Мотя к ней потянется и у нас появятся еще малыши, – Саша велел себе сосредоточиться.

– Надо найти Лару и вызволить ее из этого ада, – несмотря на влажный холод в низком коридоре, Саше казалось, что он в аду. Заведя свободную руку назад, он пощупал чешущуюся спину.

– Не обошлось без ожога, – недовольно хмыкнул Скорпион, – но лечением я займусь позже, сначала надо отыскать Лару, – он запрещал себе думать о самом плохом.

– Флори мог бы мне помочь, – американец словно растворился в темноте, – мы шли вместе, но быстро разделились…

Саша не сомневался, что Флори тоже занят важным заданием. Американец ничего ему не говорил, а Саша не считал возможным вмешиваться в политику других коммунистических партий.

– Может быть, это серые дела, – понял Скорпион, – его Синоптики слишком радикальны для американских коммунистов, – Саша сейчас должен был справиться сам.

– Надо обыскать все комнаты, – по зудящей спине пробежал холодок, – но я не знаю, здесь ли Лара. Ее могли убить по дороге на стадион, – Саша мимолетно вспомнил о кольце, пропавшем с Марией.

– Я все равно не подарил бы его Ларе, – вздохнул он, – вещица, наверняка, запятнана кровью. Лара достойна лучших драгоценностей, – Саша чувствовал, что у него начинается новая жизнь.

– Только благодаря ей, – сверху загремели выстрелы, залаяли собаки, – наверняка, нас сейчас ищут, надо быстрее уходить, – Саша ожидал, что в районе стадиона найдется какая-нибудь машина.

– Товарищ Флори не единственный, умеющий угонять тачки, – он замер на пороге бывшей раздевалки, – нет, это не Лара, – Саша отвел глаза от скорчившегося в углу трупа женщины. Светлые волосы испачкала свежая кровь.

– Ей раскололи голову прикладом, – понял Саша, – но ее не просто убили, – кровь темнела и на серой плитке пола, под изломанными ногами неизвестной. Еще один труп затолкали в открытый стальной шкафчик. Черные, спутавшиеся волосы свешивались вниз. Саша не хотел смотреть в лицо мертвой.

Пробежав через раздевалку, он едва не поскользнулся на мокром полу. С низкого потолка светили безжалостно яркие прожекторы. Рядом шумел мотор. С переплетения труб у него над головой срывались капли.

– Их сваливают в бассейн, – у Саши затряслись руки, – убивают и сваливают сюда, – в ярко-голубой воде виднелись алые разводы.

– Это цвет плитки, – понял Саша, – вода прозрачная, то есть кровавая, – тела колыхались на поверхности. Лицо Лары было странно умиротворенным, на впалых щеках виднелись свежие ссадины. Белокурые волосы разметались, словно нимб, рядом с ее головой.

– Она жива, – Саша отбросил вальтер, – она не может умереть, я ее спасу, – он, не раздумывая, прыгнул в бассейн.

Хаим снял с переносной электрической плитки зашипевший кувшинчик. Стены крохотной кухоньки увешали яркими индейскими коврами. Над входом в дешевый пансион высился резной католический крест. За две улицы отсюда располагалась обитель босоногих кармелиток, где полвека назад скончалась местночтимая святая, Тереза Андская.

– Удивительно, что у меня остались в кармане деньги, – разлив кофе, Хаим зажег сигарету, – на ночь постоя нам хватило, но пора сниматься с места…

Городок Лос Андес располагался в предгорьях, в семидесяти километрах на север от столицы. Они добрались сюда на очередной угнанной Хаимом машине. Потрепанный форд он бросил, свернув с шоссе за пару километров от въезда в центр.

– Переодеваемся, – велел Хаим, – машина привлечет внимание, мы зайдем в город пешком, – Полина только кивнула.

– Иосиф, – она мягко коснулась плеча кузена, – Иосиф, надо выйти из форда, – полковник сгорбился на заднем сиденье. Хаиму не нравились пустые глаза кузена. Он нашел Иосифа на бетонном полу комнатки, однако ни Леоны, ни беглых нацистов Хаим не отыскал.

– Ясно, что его били, – глаза кузена заплыли синяками, -на нем осталась одна рубашка и та больше походила на тряпку, – пошарив по углам, Хаим отыскал рваные джинсы. Опустившись на колени, он обнаружил, что Иосифу развязали руки.

– Совсем недавно, – на запястьях вздулась знакомая Хаиму кровавая полоса, – скорее всего, его допрашивали. Жаль, что Полина ничего не помнит, – Хаим подозревал у девушки легкое сотрясение мозга.

– Леона сидела со мной на трибуне, – всхлипнула Полина, – она сказала, что мы подруги и пошла со мной. Нам показывали твое фото и все, – она повела рукой у виска, – я только помню, что кто-то из них выбросил меня в коридор, – разговор шел во дворе, где они отыскали форд.

– Неподалеку от помойки, где мы сидели с Пауком, – понял Хаим, – хорошо, что кто-то не снял выстиранную одежду, – они с Полиной опустошили бельевые веревки, – но имел ли я право покидать стадион, не отыскав Леону? – Хаима мучило именно это.

– Но я не мог рисковать Полиной и Иосифом, – напомнил он себе, – Леону хорошо подготовили, она профессионал. Она выберется со стадиона или ее найдет Паук…

Хаим хорошо помнил карту Чили. От Лос Андес на восток, в Аргентину, через перевал Бермехо, шла Трансандинская железная дорога.

– Мы с Лаурой хотели поехать именно по ней, – еще в машине сказала Полина, – но не добрались до границы, – автомобильное шоссе пролегало по соседнему тоннелю.

– Куда нам соваться нельзя, – Хаим толкнул расписанную яркой лазурью дверь комнатки, – придется добираться до границы пешком, – он подозревал, что скоро в Лос Андес хлынет толпа беженцев.

– Если уже не хлынула, – Полина устроилась на покрытой местным пледом узкой кровати, – Пиночет перекроет границы, – вздохнул Хаим, – надо быстрее уходить отсюда…

Они могли отправиться в британское посольство в Сантьяго, однако Хаим не хотел проводить в столице даже лишнего часа.

– Наша миссия продолжается, – он присел рядом с Полиной, – вернее, она никогда не закончится, – они разговаривали шепотом.

– Пусть Иосиф поспит, – Хаим ласково обнял Полину, – у нас есть время, едва рассвело, – ночью зевающий хозяин пансиона, приняв от него деньги, предупредил:

– Расчетный час десять утра, на кухне найдете все необходимое. Ключи оставьте в двери, – он недоверчиво окинул взглядом Полину, – у меня католическое заведение, в одной комнате живут только мужья с женами, – девушка кивнула.

– Я его жена, – она взяла Хаима за руку, – сеньора Моралес. Это мой брат, – Иосиф еле держался на ногах, – он болеет, мы приехали помолиться о его исцелении, – хозяин недоверчиво поднял бровь: «Ага».

Отпив кофе, Полина взяла у Хаима сигарету.

– Надо заглянуть на рынок, – тихо сказала девушка, – купить индейскую торбу и припасы, – Полина взглянула на свои избитые ноги в разваливающихся сандалиях, – и обувь, в горах лежит снег, – дорога в Аргентину проходила на трехкилометровой высоте. Хаим согласился:

– Заглянем. Хорошо, что мы успели забрать твой рюкзак, милая, – в безнадежно испорченном рюкзаке лежала промокшая, испачканная грязью рукопись Полины и ее блокноты с университетскими интервью.

– Даже если бы не забрали, я все помню, – Полина прижалась щекой к его щеке, – милый, – она погладила Хаима по руке, – скажи, в коридоре мне почудилось, или… – Хаим не мог ей солгать.

– Не почудилось, – мрачно сказал он, – я опять был таким. Но все прошло, когда я тебя увидел, – Полина слушала стук его сердца.

– Придется нам не расставаться, Ягненок, – неожиданно весело сказала она, – вообще никогда. Как сказано в Библии, куда ты пойдешь, туда пойду и я, и где ты заночуешь, там и я преклоню голову. Во Вьетнам, – Полина допила кофе, – и куда угодно, – Хаим совсем понизил голос:

– Как ты думаешь, почему он такой? -если Иосиф и слышал их, он даже не пошевелился.

– Он придет в себя, – уверенно отозвалась Полина, – ему надо дать время. Рауфф и Барбье его пытали, – девушка поморщилась, – однако он сильный человек, он справится…

Хаим вспомнил стаи чаек, кружившиеся в закатном небе над стадионом.

– Они не просто так туда прилетели, – хмыкнул Ягненок, – но мы теперь никогда не узнаем, почему, – на ржавом балконе пансиона нежно курлыкали голуби. Спокойное дыхание Полины грело ему щеку.

– Она права, – Хаим привлек ее к себе, – нам нельзя расставаться, и мы не расстанемся, пока мы живы, – отставив чашку, он поднялся.

– Буди Иосифа, пора двигаться к границе.

Хрупкие куски туфа хрустели под заношенными ботинками. Полковник Кардозо кутался в грубое индейское пончо. В Сантьяго стояла жаркая весна, но вокруг перевала Бермехо простирались сияющие на солнце снега. В бронзовой статуе Андского Христа играли отблески света. Скульптуру возвели в начале века, в честь мирного договора, заключенного между Аргентиной и Чили. Четырехметровый Спаситель опирался на не менее внушительный крест. Иосиф даже разглядел складки его плаща.

– Здесь всего километра три до шоссе, – понял он, – статуя стоит именно там, – Иисус словно благословлял две будки пограничников, устроенные на дороге.

Они не собирались рисковать и спускаться на шоссе. За спиной Иосифа серели плоские камни старинной пастушьей хижины. О горной тропе, ведущей на аргентинскую территорию, им рассказали на рынке.

Оставив их с Полиной в дешевой забегаловке, Ягненок вернулся с расшитой индейской торбой, колючими пончо, вязаными из шерсти альпаки носками и подержанной армейской обувью.

– Долларов осталось только на междугородный звонок, – почти весело сказал кузен, – надеюсь, твои коллеги в Буэнос-Айресе не подведут и вытащат нас из Мендозы, – он подмигнул Иосифу. Полковник заставил себя открыть рот.

– Не подведут, – из-за разбитых губ он шепелявил, – можешь не сомневаться, – залив в флягу Полины крепкий кофе, они вышли из забегаловки с парой пачек сигарет. На дне новой торбы уместились румяные индейские лепешки и банки американской тушенки.

– Обувь у нас тоже американская, – полковник рассмотрел свои ботинки, – Полине пришлось надеть два носка, – Иосиф знал, почему он думает о мелочах.

– Я не хочу вспоминать о самом главном, – в безоблачном небе кружил орел, – о том, что я опять поступил бесчестно, но теперь с Леоной, – к его облегчению, Полина ни о чем не подозревала.

– У нее действительно легкое сотрясение мозга, – Иосиф присел на валун, – она очнулась, когда Хаим нашел ее в коридоре, – сам Иосиф помнил все очень хорошо.

– Они шутили, что пригласят фотографа, – рот Иосифа наполнился вязкой слюной, его затошнило, – что снимки купят в порнографическом журнале. Леона плакала, – он и сам заплакал, – я видел ее слезы, ей было больно. Но я не виноват, меня заставили, я ничего не мог сделать. Я опять спасал свою жизнь, как тогда, на Синае…

Иосиф помнил и развязный голос Барбье:

– Проклятая жидовка притворяется, – он пнул потерявшую сознание Леону, – окунем ее в бассейн, и она придет в себя. Мы вернемся и продолжим разговор, – Иосиф согнулся от удара в печень, Барбье расхохотался, – мы не закончили, сеньор молчун. Мы позовем солдат, и ты скажешь, кто ты такой. Или вторая красная шлюха скажет, она, наверное, очнулась…

Дверь, ведущая к бассейну, захлопнулась, Иосиф обессиленно сполз по выложенной кафелем стене раздевалки.

– Меня вырвало, – он подышал, – я потерял сознание, а потом меня нашел Хаим, – сзади послышались шаги. Иосифу не надо было оборачиваться. Ягненок ходил так, как его покойный отец.

– У дяди Меира был легкий шаг, – вздохнул Иосиф, – словно у зверя. После Синая он хотел поговорить с Леви, – об этом Иосиф услышал от Михаэля, – но тот сделал вид, что ничего не произошло, а насчет меня никто не догадывался и сейчас не догадается, – Иосифу стало противно.

Кузен опустился на соседний валун. Каштановая хипповская бородка была всклокочена, серо-синие глаза за круглыми поцарапанными очками пристально смотрели на Иосифа. Хаим тоже покуривал сигарету.

– Полина греет тушенку, – сказал он, – пока ты любовался красотами Анд, мы отыскали в хижине котелок. Надо поесть, прежде чем отправляться дальше, у нас впереди километров тридцать, и не по равнине, – узкая тропа, начинаясь от хижины, вилась среди красноватых скал. Орел над их головами заклекотал. Хаим глубоко затянулся окурком.

– Ты знаешь, что я воевал во Вьетнаме, – спокойно сказал кузен, – я делал, – он запнулся, – вернее, мог сделать вещи, о которых любой человек предпочел бы забыть. Полина тоже, – он мотнул головой в сторону хижины, – хотела бы не вспоминать случившееся между ней, – Хаим поморщился, – и Максимилианом. Однако мы оба выбрали не заметать, как говорят в России, мусор под ковер.

– Иосиф, – он растер окурок подошвой ботинка, – если на стадионе случилось что-то, о чем ты предпочитаешь умолчать, то это твое дело. Но мне, – Хаим поправил себя, – нам надо знать, что могло произойти с Леоной и куда она делась из раздевалки, где я тебя отыскал…

Орел над скалами превратился в черную точку. Иосиф услышал хрипловатый, словно ободряющий крик.

– Ева, – понял он, – Ева помогла нам. Из-за нее собака Рауффа бросилась на Барбье, из-за нее на стадион прилетели птицы. Я просил ее помочь, и она помогла. Но я никому ничего не могу сказать, даже Хаиму или дяде Эмилю. Я все скажу ей, если она согласится меня выслушать, согласится принять меня таким, каков я есть, – окурок обжигал ему губы, Иосиф закашлялся.

– Ей стало плохо, – полковник избегал взгляда Хаима, – Рауфф и Барбье унесли ее в бассейн, а меня избили и оставили в раздевалке. Я больше ничего не знаю, Хаим. Я понятия не имею, что могло с ней случиться, – кузен помолчал.

– Хорошо. То есть плохо, – он протер очки краем пончо, – плохо, что ты мне врешь, но я и сам на твоем месте соврал бы. Однако я признался бы во всем Полине, потому что я ее люблю. И ты тоже, – Хаим поднялся, – тоже начнешь говорить, Иосиф. Но не сейчас, не со мной, – он посмотрел на часы, – надеюсь, что когда-нибудь это случится, – Иосиф буркнул:

– Ты, наверное, хочешь мне сказать, что на моем месте поступил бы иначе, – Хаим обернулся.

– Не знаю. Я только знаю, что я был бы честен с тем, кого я люблю, – Иосиф поднял голову.

– Я буду. Погоди, – попросил он, – я приду, мне только надо… – закусив запекшуюся кровью губу, он старался не расплакаться.

– Надо, – Иосиф сглотнул, – надо прийти в себя, – Хаим кивнул. Пончо кузена скрылось в темном проеме дверей хижины, Иосиф сжал саднящие кулаки.

Я все расскажу Еве, когда мы встретимся в Израиле, – пообещал себе полковник, – я не убил Рауффа, не отомстил за ее мать, но есть и другие беглые нацисты. Она поймет меня, только она одна, – Иосиф еще посидел, слушая затихающий над горами голос кондора.

На подоконнике арочного окна курлыкали голуби. Монастырь босоногих кармелиток открыл в саду пристройку, где останавливались приехавшие в Лос Андес паломницы.

Пансион подчинялся обительскому распорядку. В номерах, больше похожих на кельи, стояли только узкие кровати. Беленые стены украсили распятиями темного дерева. В коридорах витал запах ладана и ванильного печенья. Сестры продавали его через забранное решеткой окошко рядом с мощными воротами обители.

Гостиницу обслуживали монахини, в коричневых облачениях и белых апостольниках ордена кармелиток. Веревочные сандалии женщин неслышно ступали по монастырской галерее. Розовые лепестки расцветших в обительском саду яблонь летели над вытертыми каменными плитами.

– Весна ранняя, – сестра хлопотала над переносным столиком, – и зима стояла теплая, с дождями. У нас единственных растут яблони, – гордо добавила она, – обычно в горах деревьев не встретишь. Но здесь невысоко, – пожилая женщина протянула Леоне чашку, – это на перевале лежат снега. Пейте, – ласково сказала она, – чай с нашими травами, – светлые волосы Леоны скрывал монастырский платок.

– Отдыхайте, милая, – монахиня поднялась, – молитесь Иисусу и Богоматери, избавивших вас от смерти, – женщина задержалась у порога.

– Ваш брат скоро придет, – добавила она, – не волнуйтесь, он нашел пристанище в городе, – Леона понимала, что Паук не хочет привлекать к ним внимание. У супругов в провинции непременно попросили бы свидетельство о браке.

– Он прав, так лучше, – Леона откинулась на тощую подушку, – нас, наверное, вовсю ищут, – она почти не помнила, как оказалась в Лос Андес.

– Ты была без сознания, любовь моя, – сказал ей Паук, – я нашел тебя в бассейне на стадионе. Тебя, наверное, хотели утопить, – Леона вздохнула:

– Я только помню, как меня допрашивали. Виктора с трибун увели солдаты, а потом они пришли и за мной, – Леона понятия не имела, что стало с Полиной.

– Барбье выбросил ее из комнаты, – девушка слишком хорошо помнила все случившееся дальше, – а потом я потеряла сознание, – она, разумеется, не могла ничего спросить у Паука.

– Надо обо всем забыть, – решила Леона, – Иосиф не виноват в произошедшем, его заставили. Для него все тоже было пыткой, как и для меня, – живот свело болезненной судорогой, Леона поперхнулась чаем, – и, если бы не он, это могли быть беглые нацистские твари, – ее снова затошнило, – хватит об этом думать, – она надеялась, что Иосиф и Полина выжили.

– Хаим их отыскал, – Леона поняла, кем на самом деле был товарищ Флори, – они, наверняка, сейчас в Аргентине, – по словам монахини, в Лос Андес пока было тихо.

– Мы слышали по радио о случившемся в столице, – пожилая женщина поджала губы, – Альенде совершил грех, лишив себя жизни, – она перекрестилась, – а остальное не наше дело, мы далеки от политики, – дверь скрипнула, Леона отставила чай.

– Она словно Мадонна со старых картин, – Саше перехватило дыхание, – она такая красивая, – бледные щеки Лары покрыли запекшиеся царапины. Под глазами чернели синяки, в углах рта виднелись кровавые ссадины.

– Надо найти в Мендозе врача, – пообещал себе Саша, – ее только били, но лучше все проверить, – Лара слабо улыбнулась:

– Милый, – девушка подалась вперед, – все хорошо, – Саша осторожно присел на кровать.

– Цветы я не принес, – он прижался губами к руке девушки, – кармелитки такого не одобряют, – Саша объяснил монахиням, что его сестра стала жертвой нападения бандитов в столице.

– Ей надо прийти в себя и пожить в спокойной обстановке, – сказал он, – поэтому я привез ее в монастырь. Надеюсь, у вас найдется приют для страждущей души, – Саша заплатил за пансион долларами, полученными от товарища Флори.

– Вряд ли мы теперь встретимся, – понял Скорпион, – а жаль. Он отличный парень, пусть и слишком радикален для нас. Наверняка, он скоро сложит голову, если не здесь, то в Америке или во Вьетнаме…

Официально США вывели из страны войска, однако силы Вьетконга неумолимо двигались к югу. Северные коммунисты собирались объединить страну. Саша не сомневался, что на юге действуют американские военные советники, вкупе с агентами ЦРУ.

– Вьетнам станет еще одним оплотом коммунизма в Азии, – сказал себе он, – мы должны противодействовать силе Китая в том регионе, – он ожидал, что товарищ Флори не станет долго болтаться в Чили.

– Лара объяснила, что он в стране проездом, – Саша не выпускал руки девушки, – что Флори ее товарищ по партии, – он подвинул Ларе блюдце с печеньем.

– Тебе надо хорошо питаться, любовь моя, – озабоченно сказал Саша, – нам предстоит пеший переход в Аргентину, – Саша не собирался рисковать пограничными заставами. Французский паспорт товарища Вербье оставался в относительном порядке, однако у Лары не было никаких документов. Сашины бумаги пережили взрыв машины и купание в бассейне.

– В Мендозу нам привезут новые документы, – утешил себя он, – мы доберемся в Париж, а оттуда отправимся в Москву, – Лара дрогнула ресницами.

– Спасибо, милый. Я не говорила тебе насчет, – она понизила голос, – Синоптиков из соображений партийной дисциплины. Я не в Америке, но надо вести себя осторожно, – Саша погладил янтарную прядь волос, спускающуюся на ее щеку.

– Я понимаю, любовь моя, – он взял ее лицо в ладони, – я тоже тебе не все говорил. Меня действительно зовут Александр, но я не француз, – Лара ахнула, – я советский коммунист, работник разведки. Я приехал в Чили, чтобы спасти президента Альенде, – по ее лицу покатились слезы, Саша едва справился с рыданием, – но получилось, что я спас тебя.

– Лара, – он прижался лицом к ее ладоням, – Лара, милая, я тебя люблю. Лара, я все устрою, я достану тебе новые документы, я отвезу тебя в Париж, но если ты хочешь, то… – он понял, что говорит по-русски.

– Я хочу, Саша, – шепнула девушка, – очень хочу. Отвези меня в Москву, милый. Я хочу поехать домой, – Саша ловил стук ее сердца, слезы Лары казались ему сладкими.

– Мы скоро будем дома, – кивнул он, – и больше никогда не расстанемся, любовь моя. Я так счастлив, Лара, так счастлив, спасибо тебе…

Голуби, вспорхнув с подоконника, закружились в чистой весенней лазури.