Читать книгу Рассказы. Колючки-иголка - Несахар - Страница 2

Это было в конце прошлого века. В одной из центральных газет, страны, которой уже нет, был большой очерк известного охотоведа о волках. Статья была не только большой по объёму, но и очень интересной (по написанию) с примерами из личных наблюдений (и случаев). В ней он подробно и популярно объяснял читателям о том, что настоящих волков в живой природе осталось единицы, всю остальную массу живущих нельзя уже считать такими. Вот, к примеру, в настоящее время, выследив и найдя нору с волчатами, можно не опасаясь вытащить их оттуда и спокойно уйти. Волчица, находясь даже рядом, вида не подаст и не сделает ничего, чтобы остановить человека. Обмельчал зверь. А ведь ещё не так давно, так просто это невозможно было сделать. Самка, до последней капли крови, до последнего вздоха будет защищать своих детёнышей. И пока не убьёшь её – к норе дорогу забудь. А если тебе повезло забрать их, когда она охотилась в поисках добычи и не была рядом… Знали, (что) обязательно придёт, придёт и найдёт дом, откуда пришли те, кто это сделал. Перегрызёт всю живность, не пощадит никого, пока не отомстит за своё потомство. И долго будет выть, оплакивая свою потерю, наводя ужас на всех собак, сидящих на цепи. А потом с какой-то неохотою в голосе расскажет и о своей последней встрече с волком. О том, как долго выслеживали, искали и нашли-таки нору. Огляделись и поняли, что никого рядом нет, и его напарник, срубив молодую осинку, начнёт с нею подходить к норе. И в этот момент почувствовав, что-то неладное, сам (он) снимет ружьё с предохранителя… Ведь из кустов выскачет, нет, скорее вылетит мать-волчица с горящими и злыми глазами и распахнутой пастью, готовой к своей последней битве. Он вовремя успеет выстрелить, потом ещё раз. Она, молча завалится на бок, а они, не ожидав/я такого поворота событий, замру/ёт, покрывшись потом и страхом. Как, перезарядив ружьё, он подойдёт к её остывающему трупу и удивиться, что уж больно стара она, и что сподвигло её вновь на материнство? Как, чем-то ощутив, осознав потерю матери, заскулят и завоют волчата. Как потом он неоднократно себя будет проклинать и корить, что согласился пойти на эту охоту, и что это была единственная в его жизни волчица, которой он выроет могилу и похоронит.

Темно было за окном. Ещё бы, на улице зимняя ночь. Только ярко, ярко с на неба/е светили звёздочки да свет с замёрших уличных фонарей с трудом пробивался наружу. Ей не спалось. Стояла у окна и смотрела куда-то, (Заодно) подмечая разные детали, что происходили на улице. Вот в очередной раз промчалась машина; это днём они ездят по правилам, ночью же забывают о них и именно летают по городу. В соседних домах (с окон) в окнах не было света, люди спали (или делали вид, что спят). Тишина.

Стоять надоело, и она тихонечко подошла к столу и села. Устала она от этой жизни, ох, как устала. Думала, выйдет на пенсию и заживёт тихой спокойной жизнью. А не получилось. Теперь ни жизни, ни спокойствия, сплошная каторга. Не этого она хотела, не об этом мечтала.

Приехали они с мужем на заработки давно. Это теперь её уже с уверенностью можно назвать старожилом города. А тогда, таких как они, много было: молодых, уверенных покорителей Севера. Вот только сейчас практический никого не осталось, словно ветер сдул их куда-то, а они зацепиться не смогли, вот и разлетелись. По пальцам пересчитать можно тех, с кем когда-то работали вместе, жили рядом в вагончиках, с кем в сапогах ходили по будущему городу, костры жгли, чтобы еду приготовить, машину дождаться, чтобы воды набрать. Нынешним этого не понять, да и не об этом сейчас речь. Со всем не об этом.

Здесь и сын у них родился. Долгожданный, любимый. Стала полноценная семья. Муж всю жизнь водителем на месторождение проработал, а она старшим специалистом в отделе кадров. Детский сад, школа, а потом и университет… всегда ей хотелось, чтобы сын её не хуже других выглядел. Был одет и обут по моде, а когда в старшие классы перешёл, и вещи хорошие имел. Рос он в полном достатке, как ей казалось, и ни в чём не нуждался, всё у него было. Учился неплохо, спортом занимался и даже на разные соревнования уезжал. Какие-то грамоты и призы привозил, просто рады были, что всё у него хорошо складывается. Да видно за этой радостью и успехами, просмотрели и не заметили, (а заметь в то время) всё можно было изменить. Да только за повседневной суетой и какими-то вечными хлопотами, не углядели, проморгали. Главным ориентиром тогда школа была, а её без повода туда не вызывали, на родительских собраниях ничего дурного про ребёнка не говорили. Вот и не было никаких сомнений и мыслей.

Скорее всего, это началось в последнем классе. Стала молодёжь собираться по вечерам у них в подъезде и сын с ними. Большая орава мальчишек и девчонок Шумно так стояли и не стеснялись в выражениях, вот соседи и стали жаловаться. Поговорила она с ним и ведь ушли, исчезли куда-то. Теперь, если и появлялись, то только сын с друзьями. Но стояли тихонечко, и никто даже слово плохого не мог про них сказать. До позднего вечера мог торчать с ними в подъезде. Стала одежда попахивать табаком, так он ведь спортсмен, а запах… так это друзья курят. А иногда по праздникам стала улавливать и запах алкоголя и опять находила себе оправдание, так ведь бутылочку пива выпили, от пива-то никто не спивается. Главное, чтобы сейчас школу хорошо закончил и в институт поступил, думала так, как и все матери его класса. Наверное, не только класса, а всех выпускников. Закончил, поступил, уехал учиться. Теперь приезжал только на каникулы и всё это время встречался с кем-то. После встреч этих домой возвращался пьяный, а иногда и вдребездяг, несколько раз друзья приносили. Правда, молча, заходил, раздевался и спать ложился, без каких-то разговоров и концертов. Отцу, видимо, надоело это и как-то раз поговорил он с ним на эту тему, по отцовский, по-мужски. Её при этом разговоре не было, а когда пришла, поняла всё сразу. Притих сын, дней пять вообще из дома не выходил, и уж больно следы разговора на лице видны были. Да только недолго продержался. Теперь выходил в подъезд, спускался на два этажа ниже, а там ждали его уже. Домой приходил только тогда, когда был уверен, что отец спит. И снова в голове у неё одно вертелось, главное – институт закончить. А что пьёт? Так все пьют. Он ведь не алкаш какой-то, учиться, устаёт, а на каникулах можно.

Отучился. Приехал. (а они) Стол накрыли. Стколько народу собралось отметить это событие. Душевно так посидели, нынче такое редко за столом бывает: все их друзья и знакомые по-настоящему и по-человеческий радовались за них. Ещё бы, вырастили и выучили, осталось только на работу пристроить. А там жить и ждать, когда жениться, и внучата по квартире забегают. Как-то быстро и как ни странно сам нашёл себе работу. Устроился. И ведь так удачно, в крупное финансовое учреждение, сам, без разного рода блата. И оклад хороший, да и хвалить как специалиста стали. Вот что ещё нужно,? Работай и добивайся всего.

Теперь каждое утро, чисто выбритый, наглаженный и пахнущий дорогим парфюмом, уходил трудиться. Приходил на обед, вечером возвращался домой. Всё бы хорошо, но вот каждую пятницу, продолжал стоять с друзьями в подъезде и пил/ть пиво. Что только она ему по этому поводу не говорила, как только не ругала – не слышал он её, и всё продолжалось. И опять она находила оправдание этому, что выходные наступают и завтра на работу не идти. А соседи говорят? Так соседи завидуют, вот и несут разную несусветную чушь. Вот только поднимаясь домой, вести он стал себя не так, как раньше, какая-то агрессия появилась в словах и в действиях. А однажды… Пришёл также домой и стал так громко звенеть посудой, что отец не выдержал и сделал ему замечание. Тот же в ответ, словно ожидая от него такой реакции, кинулся драться. Не ожидала она такого поворота. Кинулась разнимать, крича на всю квартиру, и с большим трудом развела их по комнатам. Сильно он порвал мужу губу, (что) на следующий день поехали они больницу её зашивать. (И) Когда они возвращались, сказал он тогда ей: «Не справлюсь я с ним больше, зря только деньги тратили и выучили, не выйдет из него ничего. Нужно было в армию отправить, а после на машину – и работал бы водителем». А она в ответ, да ты чего? Придём сейчас домой, помиритесь, вдвоём посидите, мировую выпьете, всякое в жизни бывает. Пьяный он был, не помнит ничего. Пришло время. Сначала она, а потом и муж вышли на пенсию. Да вот только на пенсии-то долго он не успел пожить. Поехал на рыбалку и не вернулся, утонул. Сколько слёз она выплакала, сколько страданий испытала, пока его в реке искали, но нашли, нашли и похоронили. Со временем памятник мраморный поставили, не забывали, навещали, следили, в общем, всё как у людей. И стали они теперь жить вдвоём. Сын также работал, а она дома сидела и как-то стала втягиваться в жизнь женщины-пенсионерки. Стала какие-то заготовки на зиму (готовить) делать, разные салаты и прочие домашние вкусняшки. Даже какое-то удовольствие и счастье испытывала от этого занятия. А ведь раньше, попробуй, заставь, вообще не замечала за собой такой склонности. А теперь так радовалась каким-то новым рецептам, каким-то кулинарным хитростям, словно маленькая девочка игрушкам. Всё бы ничего, да только пить он стал теперь гораздо чаще. Теперь мог в любой день после работы набрать пива, вызвонить друзей и стоять пить. А она всё никак не могла понять, откуда у него это? Миллион раз задавала себе этот вопрос и не могла найти ответ. По нескольку раз перебрала всех родственников с обеих сторон, но не было пьющих. Не было пропойц и горьких пьяниц, не было.

Не торопясь встала, взяла ковшик и отправилась в ванную. Всё ещё по старинке, не доверяя покупной и очищенной воде, что продают в больших бутылях, зачерпнула ковшиком из своего чана. Она всю жизнь так делала, в чан, стоящий в ванной, набирала холодную воду тоненькой струйкой. Давала пару дней отстояться, а потом пользовалась ей/ю. И ведь метод этот был действенен. Наполнила чайник и включила кипятиться. Сама же в это время достала свою кружку, из холодильника вытащила молоко и уселась обратно, ожидая, когда он вскипит. По привычке включила телевизор, пытаясь что-то уловить, но вот только не этим была занята голова сейчас. И он скорее был каким-то дальним фоном, а не источником информации.

Сорок три дня назад в очередной раз беда пришла в её дом. Была суббота, время подходило к обеду. Она сидела дома одна и чем-то занималась, сейчас и вспомнить не могла, чем конкретно. Сначала раздался громкий стук, а потом кто-то шумно распахнул дверь. Она про сына подумала, что опять пьяный пришёл, но в прихожей стояла соседка со второго этажа. Подбежала, схватив её за руку, и, причитая, заголосила: «Пошли, пошли скорее, там сын твой в подъезде лежит и голова вся в крови». За какие-то доли секунд она пулей спустилась и оказалась рядом с лежащим сыном. Действительно, вся голова в крови, что-то мычит и пытается что-то сказать, а не получается. С большим трудом затащили его в квартиру и уложили на диван. Он скрючился в какую-то неестественную позу и вроде как затих. «Скорую надо вызывать, – произнесла соседка, – да ты посмотри его же пинали», указывая рукой на его пальто. Действительно, дорогущее пальто, которое он купил в конце лета с пятнами крови и чёткими отпечатками подошв чьих-то ботинок, указывало на это. Их увезли вместе: её как сопровождающую, его как пациента. Сына мигом переложили на каталку и повезли куда-то по широким, белым коридорам. Туда же позже подъехала милиция, вернее будет, полиция и там она дала первые показания. Уверенная в том, что всё будет хорошо, и вечером можно будет зайти и проведать, тихонечко отправилась домой. Шла и про себя ругала его, ведь пьяный уже был и, судя по запаху, хорошенько успел напиться. А подрался с кем? Ведь средь бела дня, где? С этими мыслями и зашла домой.

Стала собирать, как нынче говорит молодёжь, мыльно-рыльные принадлежности. Так же основательно и по-хозяйски складывала в пакет всё то, о чём ей сказала медсестра: кружку, ложку, аккуратно обматывая всё полотенцем. И тут раздался телефонный звонок из больницы.

– Принести пакет можете, вот только встретиться, не получиться, прооперировали его, самочувствие в норме, а вот завтра в палату пустим, завтра же и с врачами поговорите (можно будет).

Теперь сама зашла к соседке и вместе с ней отнесли вещи в приёмный покой, по дороге обсуждая, что могло произойти и кто это мог сделать. Ничего конкретного предположить не смогли, расстались на своей лестничной площадке с верой, что всё обойдётся и скоро поправится. На следующий день прямо с утра вновь отправилась по теперь уже знакомой дорожке. Попала в ординаторскую, и как не странно, сразу без ожидания встретилась с врачом. Тот как-то сразу понял, о каком пациенте пойдёт речь, и говорить начал сразу, без (разного рода) лирических (в) отступлений. Значит, удалили ему почку, (ввиду того) потому что из себя она ничего не представляла, так как в виду нанесённых ему ударов, превратилась в лохмотья, а вот селезёнку спасти удалось, прооперировали и зашили. Состояние соответствует тому, которое должно быть после подобного хирургического вмешательства. Больной пришёл в себя и находится в палате. На тот момент она ещё не поняла, что же произошло на самом деле. Первое, что мелькнуло в голове, (что) живут же люди с одной почкой и ничего. Попросила увидеть сына, доктор без колебаний разрешил, но не более двадцати минут, и её под присмотром медсестры отправили в палату.

Палата была рассчитана на троих (больных). Сын её лежал посередине. Его соседи поздоровались с ней и тихонечко вышли, оставив их наедине. Он лежал с перевязанной головой, с закрытыми глазами, а из-под одеяла торчали прозрачные трубочки, которые были спаяны с такими же небольшими ёмкостями, которые стояли на полу.

– Сыночек, сыночек, – погладив по руке, позвала она его. Он открыл глаза и стал смотреть на неё.

– Тебе, наверное, больно, не говори ничего, лежи…

В ответ он почему-то шёпотом произнёс:

– Здравствуй, мама. И внимательно продолжал смотреть на неё не моргая. – Ты прости меня, – всё так же шёпотом продолжил он – прости… не слушался я тебя.

Из глаз его потекли слёзы. И у неё брызнули и градом потекли по лицу.

– Ведь миллион раз говорила тебе: не пей, не пей. Не лежал бы сейчас здесь, – так же тихо, сквозь слёзы отвечала она. – Всё молчу, молчу, не то я, наверное, сейчас говорю. Всё хорошо будет, полежишь, поправишься, – продолжала она, приэтом не переставая гладить его руку.

– Мама, жить-то как хочется и умирать не хочу…

Она перебила его:

– Да ты что такое говоришь, обязательно будешь.

Но договорить им не дали. Видимо, услышав разговор, (и) в палату зашёл сам доктор.

– Я вам, зачем разрешил пообщаться, чтобы вы (мне) пациенту настроение подняли, а вы что делаете? Нельзя ему волноваться. (И обращаясь к ней) Всё, свидание окончено, придёте вечером в часы приёма. Она тихонечко привстала со стула, поцеловала его.

– Вечером приду, жди. В ответ он только глазами моргнул, и они вышли вместе с врачом.

Да только не суждено этому было случиться. Он умрёт, не дожив несколько часов до положенного свидания. Об этом она узнает от дежурного (из больницы) врача, который с десятого раза смог дозвониться до неё, чтобы сообщить эту трагическую новость. А она в это время разговаривала с дальними родственниками, рассказывая им, что случилось с сыном.

Трудно, скорее невозможно передать, донести, излить то, что она почувствовала в тот момент от услышанного. Как в голове крутилось, что это может ошибка, перепутали, как сознание цеплялось за каждую мелочь, пытаясь доказать обратное. Тщетно. Случилось то, что случилось. Через какое-то время она соберётся, (сходит) умоется. Тщательно скроет на лице остатки боли и пойдёт переодеваться. Наденёт всё чёрное, вызовет такси и поедет к моргу.

Сами похороны, собирание каких-то бумаг и прочие моменты она толком не запомнила. Единственное, о чём попросила, чтобы похоронили рядом с отцом, благо место свободное было, и возможность позволяла это сделать. (К) Так и не показала на людях ни одной слезинки, (как и) ни один мускул не дрогнул на лице, даже когда гроб с сыном опускали в землю. Только повернула голову к могиле мужа и с отчаяньем так сказала:

– Вот и сына к тебе привезла, рано правда, ты уж присмотри за ним… – и замолчала. Всю боль, что происходила наяву, держала в себе, плакала и кричала, выла от безысходности и каталась по земле, но никто этого не увидел и не услышал. Позже, за поминальным столом, кто-то из пришедших подметит, что взгляд у неё стал какой-то жёсткий, и сама она превратилась в кусок стали, холодный и бесчувственный.

Полиция (в лице следователя) напомнила о себе через какое-то время, видимо понимали, что в тот момент ей не до них было. Но время идёт, у них работа и дело закрывать нужно. Вызвали к себе, и она приехала в назначенный день и час. Ещё молодой, но уже бесформенный следователь, уж очень фальшиво пытался какими-то общими и заученными фразами выразить ей своё соболезнование. Она сухо прервала его: «Теперь уже не вернёшь, давайте говорить по делу». И вот здесь её ждал сюрприз, скорее не сюрприз, а двадцатиминутный отрывок съёмки камеры видеонаблюдения. (С) Наверху экрана выставлена дата и время, и… ещё живой сын, и всё то, что произошло. Смотреть на это всё она долго не смогла.

– Выключите, – обратилась с просьбой она к следователю. Далее ответила на все его вопросы, подписала бумаги и вышла. Села в маршрутку, но не доехала до своей остановки и продолжала путь до дома пешком. Шла и прокручивала в голове увиденные моменты: вот он лежит, а его пинают, рядом проходят люди, и ни один не пытается как-то разнять их и остановить. У всех телефоны, но никто даже позвонить не решается, просто смотрят, смотрят и проходят мимо. А ведь это всё происходит днём, на глазах у всех, и самое обидное рядом с их домом.

Никогда она не считала себя националисткой и в жизни своей не позволяла себе нехорошо отзываться о людях другой нации (плохо.) Но теперь что-то сломалось. Вспоминая, как (этот) горец сзади подбегает к сыну, сбивает его с ног и начинает яростно махать ногами по лежащему, сын хватается за бок, пытается встать, а тот разбегается и снова пинает, видя, что тот уже лежит пластом. Да разве человек он? Откуда-то добавилось сил и энергии, быстрым шагом, почти бегом, направилась к (его) месту его работы, моля всех Богов, чтобы он оказался на месте. Не зашла, а ворвалась, тот стоял за прилавком и с кем-то говорил по телефону. Видимо, ему её (ему) кто-то показал, и он начал, как следователь, что-то мямлить про соболезнования…

– Заткнись?, животное, – очень громко и чётко произнесла, глядя ему в глаза.

– Ты кому это так сказала, – на «ты» и как своей подружке начал он орать ей в ответ.

– А ведь ты, действительно, животное, – уже спокойным голосом продолжила она и, понимая, что всё это бесполезно и бессмысленно, развернулась и пошла на выход. Остановилась на мгновение и спросила:

– А у вас это принято, на человека только сзади нападать?

Уже находясь дома в который раз ругала себя за то, что поддалась (на) эмоциям и пошла посмотреть на того, кто это сделал. Да вот только материнские слёзы и боль сильнее разума, и это даже, наверное, хорошо, что увидела его здесь, чем на суде. Именно здесь выплеснула всю злость и ненависть, один на один, глаза в глаза, а не в присутствии посторонних зевак.

Пытаясь отвлечься, включила телевизор и, как назло, главная новость – (о) шумная свадьба кавказцев в столице. Со стрельбой в воздух и танцами. И в очередной раз бессилие или нежелание сотрудников внутренних дел задержать наглецов. Сделав, якобы раскаянные лица на камеру, те садятся в машины и спокойно уезжают. Она была далеко неглупым человеком, и эта новость вновь заставила её задуматься. Почему, показывая их у себя на Родине, они… заботливые и добрые сыновья, очень набожные, хозяйственные и трудолюбивые. А приезжая сюда, ничего этого не видно. Пьют, курят, сбиваясь в стаи, бродят по городу и постоянно, как где-то драка, они её активные участники. Так, где всё-таки они настоящие, здесь или там, рядом с домом? Сильно запала ей в голову эта мысль, с ней она и уснула.

Из дома она теперь выходила очень редко, только по надобности. Отключила домашний телефон, дверной звонок, а у мобильника – звук. Раз в два-три дня брала его в руки, просматривала, кто звонил, и если это были близкие люди, перезванивала сама. Да и сами разговоры эти были короткими. По-военному отвечала, что жива, что всё у неё в порядке и, сославшись на недомогание, (ложила) выключала трубку.

В этот день с самого раннего утра отправилась она за хлебом. И уже когда вышла из магазина, увидела приближающегося к ней соседа-пенсионера, безобидного и тихого алкоголика. Она, как и многие её соседи, выручала его мелочью, когда тому не хватало на бутылку. По привычке стала доставать кошелёк, но он остановил её.