Читать книгу Александровскiе кадеты. Том 2 - Ник Перумов, Аллан Коул, Nik Pierumow - Страница 2

– Все целы? – Константин Сергеевич недоумённо переводил взгляд с госпожи Шульц на троицу кадет и обратно. – Господи, что это было? И… где мы?

– У-у м-меня ф-фонарь есть, – выдавил Петя Ниткин.

Зажгли. Луч заметался по серым бетонным стенам, вдоль которых тянулись трубы. Под ногами хлюпало, кое-где брошены были полусгнившие доски.

– Подвал какой-то…

– Только не наш, Ирина Ивановна. Если только нас всех не поразила одновременная галлюцинация.

Осторожно двинулись вперёд, по прогибающимся доскам.

Совсем близко хлопнула тяжёлая дверь, послышались шаги. Две Мишени и госпожа Шульц разом вскинули пистолеты – совершенно одинаковым движением.

Однако к ним никто не спускался. Напротив, сверху донёсся недовольный визгливый женский голос:

– Эй, Семёныч! Ты чё, с утра уже того, тёпленький? Я тебя куда послала, в восемнадцатую квартиру, а ты чего?

– Да не шуми ты, не шуми, – отозвался мужской голос, слегка запинаясь. – И вообще я… как с-стёклышко… с-стояк перекрывал…

– Как стёклышко он! – продолжала шуметь невидимая тётка. – Перегаром так и несёт!.. Ладно, стояк перекрыл? Вот и давай в восемнадцатую, они уже и в райисполком писали, и в райком…

– Ладно, ладно, иду я, иду… только наряд закроешь, ага? А то устал я что-то…

– Пьянчуга ты, – злобно сказала тётка. – Алкаш. Никакого с тобой сладу. Один сантехник на всю жилконтору – и не просыхает!.. А наряды закрывать требуешь!..

Взрослые переглянулись. Кадеты переглянулись тоже. Никто ничего не понял. Нет, кое-что они, конечно, поняли – главным образом насчёт «стёклышка», перегара и тому подобного. Но что за «райкомы» и «райисполкомы»?

– Да иду я, иду, Марь Петровна, – недовольно бухтел тот самый Семёныч.

– Дверь запереть не забудь!

– Да не забуду, не забуду… замок тут ржавый, намучаешься… а новый у вас не допросишься…

– Вперёд, – одними губами скомандовал Две Мишени. – Не хватало ещё, чтобы нас тут закрыли!..

Они шли на свет и голоса, по импровизированной дорожке из старых, кое-как сбитых вместе досок. Очень скоро они кончились; вверх вели узкие ступени.

– Быстрее!

Обитая железом дверь в подвал и впрямь запиралась на висячий замок. Лестница шла выше – обычная лестница, узкая, без всяких изысков – чёрный ход, скорее всего, какого-то доходного дома. Обычная дверь, серая, вела на улицу.

– Наверх!

Взбежали на один марш.

Внизу, шаркая ногами, появился мужичок в кепке и сером ватнике, в чёрных сапогах, с серой брезентовой сумкой через плечо. Смоля папиросу и что-то бормоча, он довольно долго терзал замок подвальной двери, пока не запер.

Сплюнул и, всё так же шаркая, отправился восвояси.

Хлопнула дверь.

– Где мы, Ирина Ивановна? – жалобно спросил вдруг Костик Нифонтов. – Куда корпус делся?..

– Не знаю, Костя, дорогой. Но постараемся узнать. Ну, Константин Сергеевич!.. Давайте ступим в неведомое!..

– Только браунинг спрячьте, Ирина Ивановна.

Толкнули дверь. Изнутри она была покрашена серой краской и изрядно грязна. И вообще на лестнице воняло – тоже изрядно, видно, дом был из дешёвых.

Две Мишени решительно шагнул через порог, Федя – за ним следом. И невольно зажмурился – от яркого солнца и голубого безоблачного неба. В лица повеяло теплом, весной. Из-под ног взлетел толстый наглый голубь.

Они оказались во дворе-колодце: посредине небольшой скверик с тройкой старых тополей, окружённый низкой зелёной оградкой; желтовато-песочные стены с густой россыпью окон, возле многих – коричневые коробы ледников.

Двор был пуст; по левую руку виднелась арка, за ней – шумела улица. И не просто шумела, шумела совершенно не так, как привык Фёдор и остальные. Низкий басовитый гул, сопровождаемый высоким скрежетом.

– Ничего не понимаю… – Две Мишени снял фуражку, утёр лоб. – Весна. Теплынь. И… эта… жилконтора?..

Федя подумал и стянул шинель, остальные последовали его примеру.

Они топтались на одном месте. Видно было, что взрослые растеряны, и от этого становилось ещё страшнее.

Из подъезда напротив вдруг вылетел мальчишка, наверное, ровесник Фёдора, Пети и Кости. Были на нём короткие синие штаны выше колен да видавшая виды рубаха в клетку с закатанными рукавами. Светлые волосы растрёпаны, а под глазом свежий синяк.

Мальчишка замер на миг, уставившись на незнакомцев со странным восторгом; а потом вдруг сломя голову бросился к ним.

– Здрас-сьте, – выпалил он единым духом. – Идёмте, идёмте скорее, вам нельзя тут, нельзя, пойдёмте…

– Мальчик, – Ирина Ивановна Шульц, похоже, если и растерялась, то куда меньше остальных, – мальчик, что это? Почему нельзя?.. Куда идти?

– К нам, – быстро проговорил тот. – Меня Игорем звать, я… я вас ждал. Дед не верил, не верил, а я сказал – ждать обязательно, я и ждал. В школу не ходил, вроде как болен. Идёмте, идёмте, я сейчас всё объясню!

И потянул их к арке.

– Главное – ничему не удивляйтесь. Просто идите, – торопил Игорь. – Мы вас ждали. Дед, бабушка… все. Сигнал был. Мы знали, что вы придёте… Я тут входы в подвал проверял, бегал, а вы уже сами вышли… Только скорее, тут нельзя долго, нельзя!

– Почему, Игорь? – очень спокойно и очень серьёзно спросила Ирина Ивановна.

– Милицию могут вызвать. – Мальчик кинул быстрый взгляд на тёмные окна, угрюмо уставившиеся на них с высоты. – Или неотложку. В Кащенко отвезут, и всё!..

– Куда отвезут? – не понял Две Мишени.

– В дурдом. Ну, к психам. К ненормальным, – принялся объяснять мальчик Игорь, не переставая тянуть их к арке.

Фёдору пришлось схватить Петю Ниткина за руку, потому что тот с разинутым ртом глазел по сторонам, хотя, на взгляд Фёдора, ничего такого уж необычного во дворе не было. Ну разве что асфальт под ногами. В Гатчино такой имелся только на главных улицах, да и то не на всех.

Но тут они вышли из арки, и…

– Постойте, это ж Кронверкский проспект! – вырвалось у Константина Сергеевича.

– И Народный дом государя Александра Третьего[1]! – подхватила Ирина Ивановна.

Они стояли на оживлённом перекрёстке. Вокруг спешили люди – одетые совершенно не так, как ожидал увидеть Фёдор. Нет, не в каких-то фантастических нарядах: на мужчинах простые пиджаки или рубашки, брюки и штиблеты, а вот на женщинах – короткие платья, до колен или даже выше, особенно на молодых; очень многие простоволосы, хотя те, что постарше, носили платки. А вот шляпки – почти никто!

А ещё по улице ехали автомоторы – не приходилось сомневаться, что это автомоторы, четыре колеса, внутри люди, – но совершенно необычных, обтекаемых форм. По другой стороне проспекта тянулась чёрная железная ограда, за ней поднимались деревья сквера, ещё дальше высилось знакомое Фёдору по открыткам здание Народного дома.

Вдоль улицы сверкали трамвайные рельсы, и по ним как раз катил жёлто-синий вагон – такой же зализанный, округловатый, как и автомоторы на дороге.

– Этого не может быть… – выдохнул Костя Нифонтов.

– Ничему не удивляйтесь, – почти с мольбой выдохнул Игорь. – Ну трамваи, да… ну машины…

– Это не наш мир, – вдруг остановилась Ирина Ивановна. – Это… это…

– Не бойтесь, идёмте же! – продолжал умолять мальчик Игорь. – Скорее, скорее!..

– А куда? И далеко ли?

– Да недалеко совсем!..

– Будущее, – вдруг сказал Петя Ниткин. – Я знаю. Это – будущее.

Все так и замерли.

– Идёмте! – Игорёк чуть не плакал. – Идёмте, пялятся уже на нас!..

На них и впрямь косились. Здесь почти никто не носил бород, словно вновь явился государь Пётр Алексеевич и стал брать за них особую подать. И одежда была у всех какая-то уж очень простая, лёгкая…

– Встали тут, – проворчала какая-то бабка и, шаркая, принялась их обходить.

– Идёмте, мальчики. – Ирина Ивановна схватила Петю и Костьку за руки, Фёдор пошёл сам.

Будущее. Ну да, будущее, что же ещё?

– Вас переодеть бы надо, – в лихорадочном волнении говорил меж тем Игорь, – да негде там было. Вот я деду твердил, что на чердаке сумку держать надо, а он!..

Они шли по проспекту, и Федя чувствовал, как подгибаются коленки. Что с ними случилось? Что с корпусом? Что с родителями, с сёстрами?.. Как они тут оказались, но самое важное – как им вернуться назад?!

Навстречу пробежала стайка ребят и девчонок, ровесников кадет и Игоря – ребята явно в форме, правда, непривычно унылой: серые пиджаки и брюки. «Ни ремня, ни фуражки, шпаки какие-то», – подумалось Фёдору. Девчонки – в коричневых платьях и чёрных передниках, похожих на гимназические, только куда короче. Федя не выдержал – покраснел.

Ирина Ивановна тоже покраснела.

У всех ребят на шее повязаны были красные платки на манер скаутских.

Девчонки дружно вылупились на Ирину Ивановну.

– Ух ты, какое макси… – услыхал Федя шёпот одной.

– А шляпка? Шляпка? Ну точно, это из кино!..

– Скорее! Скорее! – всё тянул и тянул их Игорёк.

Они меж тем дошагали до большого перекрёстка. Над кронами взметнулась игла Петропавловки; по правую руку словно какой-то великан уронил плоский серый блин странного круглого здания, куда постоянно входили и откуда постоянно выходили люди – непонятно было, как они там все помещаются?

Слева поднимался красивый светло-серый дом в пять этажей, перед ним стоял памятник – некий усатый мужик; Феде его облик ни о чём не говорил, а вот Ирина Ивановна вдруг прищурилась:

– Батюшки-светы… да это ж никак господин Горький?

– Горький, Горький, – подтвердил Игорёк. – Писатель такой, знаменитый. Идёмте!

И тащил их дальше.

– Нет, а что, красиво… – негромко сказал Две Мишени. – О, а вот и «Стерегущему» памятник!..

– И соборную мечеть построили, – одобрила и Ирина Ивановна. – А ведь только собирались строить!..

Мимо них катила совершенно небывалая, невиданная жизнь. Нет, нельзя сказать, что всё было тут «дико, странно и непонятно» – ну, автомоторы несколько отличаются, хотя на грузовики взглянешь и сразу поймёшь, что это именно грузовик, а не что-то там иное. Трамваи другие – а рельсы такие же, провода, дуги…

– О, и особняк Кшесинской!.. А дальше всё совсем уже не так… Троице-Петровский собор – где он?

Федя тут раньше не бывал и как оно – не знал. Но взрослые, Петя Ниткин и даже Костька Нифонтов явно понимали, о чём речь.

– Был собор – и нету…

– Ба говорит – много чего теперь нету. – Игорёк перетащил их через улицу. Взметнулся высокий дом с многочисленными полуколоннами, всё того же строгого стиля. Пробежали аркой во двор – хороший двор, зелёный, чистый. Игорёк толкнул дверь – чёрный ход, что ли?..

Но нет, лестница оказалась чистой, куда приятнее той, где они оказались поначалу. Бегущие вверх марши обнимали обрешёченную шахту лифта – очень простого, безо всяких вычурностей.

Двери тут были высокие, филёнчатые, солидные. Правда, без бронзовых табличек с именами жильцов или хозяев.

Наконец Игорёк остановился возле одной. Снял с шеи ключ на верёвочке, отпер.

– Входите, входите же!.. Ба! Деда! Сюда, сюда! Я… я привёл!

Длинный коридор, слева вешалка. Справа – целый ряд дверей. Пахло чем-то жареным.

– Игорёша? – раздалось близкое.

Появилась аккуратная, чистенькая старушка – нет, просто пожилая женщина, стройная не по годам, с аккуратно завитыми и подкрашенными хной волосами, в длинном халате и переднике. Ахнула, увидав гостей.

– Господи боже мой!.. Коля! Коля!!!

Из дальнего конца коридора уже раздавались быстрые шаги, старик – нет, тоже не старик, пожилой мужчина с окладистой бородой, совершенно лысый, в домашнем костюме: мягкая куртка с накладными карманами, подпоясанная витым шнурком.

Что-то было в этом костюме знакомое и привычное, он словно пришёл из Фединых дней…

– Здравствуйте, господа, – выдохнул старик. – Господи, Господи, Мура!.. Случилось!.. Проходите, скорее проходите!.. Игорёк, ты – гений. Посрамил деда, и как же я счастлив!..

– Господа… – выдавил наконец Две Мишени. – Простите… но мы всё равно ничего не понимаем…

– Сейчас. Сейчас, мои дорогие. Я всё объясню.

…В этой квартире Феде казалось, что никакое это не будущее – потому что мебель стояла тяжёлая, резная, отлично ему знакомая: в таком же стиле обставлена была дача «зимогоров» Корабельниковых.

Господи, что же там с Лизой?!

Они все сидели за столом, накрытым белой скатертью; мальчик Игорь забрался с ногами в кожаное кресло.

– Господа, – прокашлялся хозяин, – позвольте представиться. Дед вот этого обнаружившего вас сорванца – Онуфриев Николай Михайлович. Профессор, доктор физмат, то есть физико-математических, наук. Физик-теоретик и…

– И практик. – Бабушка Игоря поставила на середину стола самовар, но не настоящий, а на электричестве, как у Ильи Андреевича Положинцева.

– И моя супруга Мария Владимировна.

Та поклонилась:

– Мария Владимировна, в девичестве – Пелёнкина. Выпускница гимназии княгини Александры Алексеевны Оболенской, тысяча девятьсот семнадцатый год. Последний…

Лицо у неё дрогнуло, и Федя вдруг подумал – что-то очень, очень плохое случилось тогда, в этом их тысяча девятьсот семнадцатом.

Две Мишени кашлянул, выразительно глянув на госпожу Шульц – дескать, как будем представляться?.. Но Ирина Ивановна его опередила:

– Кадеты Александровского корпуса Фёдор Солонов, Пётр Ниткин и Константин Нифонтов. Ваша покорная слуга, преподаватель русской словесности Ирина Ивановна Шульц. И… – теперь уже она взглянула на подполковника.

– И преподаватель военного дела того же корпуса Аристов Константин Сергеевич, – скромно закончил Две Мишени.

– Очень, очень приятно… да что я несу, замечательно! Феноменально! Великолепно! – не смог сдержаться профессор. – Откушайте, что бог послал, и поговорим наконец…

Кадеты дружно протянули чашки к самовару, хозяйка по очереди цедила кипяток.

– Если без предисловий, господа – вы в будущем; впрочем, вы, наверное, уже и сами догадались. У нас сейчас девятнадцатое мая тысяча девятьсот семьдесят второго года. По новому стилю. По-старому – шестое мая.

– Мы в будущем… – Две Мишени откинулся, на миг зажмурил глаза. – Но как?..

– Это очень длинная и довольно печальная история, Константин Сергеевич. Прошу вас и вас, Ирина Ивановна, и вас, дорогие кадеты, послушать со вниманием. Я опущу многие детали, но если в главном, то… Мой отец, Михаил Владимирович, тоже был физиком. Преподавал в Петербургском университете. Он-то и заложил основы нашей теории времени. Теории, ставшей нашим счастьем и проклятием…

– Коля, поменьше красивостей, – строго сказала Мария Владимировна.

– Да, прости, Мурочка, дорогая. – Профессор потёр лоб. – Самое главное – невозможно попасть из будущего в прошлое. Прошлое уже случилось, его изменить нельзя. Невозможно попасть из прошлого в будущее – его ещё нет. Погодите! – Он поднял руку, видя, что Две Мишени уже открыл рот, собираясь не то возражать, не то спорить. – Минутку внимания, сейчас всё станет более или менее ясно. Мой отец исследовал так называемые мировые линии, его интересовали самые глубокие аспекты мироздания. Своё время он опередил очень и очень намного. Однако это всё так бы и осталось умозрительной игрой, если бы он, пытаясь создать теорию, в которой временны́е путешествия, излюбленный приём современных сказочников, были бы возможны, не создал – больше как игру ума! – иную теорию, теорию временно́й квантованности… простите. Теорию прерывности потока времени. Теорию параллельных потоков, каждый из которых опережает другой на некий временной интервал. Для простоты – на день. Или на два. Для нашего объяснения не важно. Нельзя попасть в прошлое своего потока. Нельзя попасть в будущее своего потока. Но можно попасть в прошлое параллельного потока. Другое дело, что оно, быть может, будет отличаться от твоего. Вот скажите, господа… вы сможете меня проверить. Если изначальные вычисления верны, то вы из своего тысяча девятьсот восьмого года, верно?

– Верно, – кивнул Две Мишени.

Фёдор ощущал, что голова у него вот-вот вскипит безо всякого пламени, словно тот самый электрический самовар. Костя Нифонтов имел вид совершенно обалдевший, и только Петя Ниткин слушал профессора Онуфриева, словно Моисей самого Господа Бога.

– Отец был прав… – прошептал Николай Михайлович и тоже прикрыл на миг глаза. – Так вот. Временные эти потоки разделены определёнными интервалами… точнее, мы можем взаимодействовать с ними, разделёнными этими самыми интервалами. То есть…

– То есть это не наше будущее, – проговорил Петя Ниткин, в упор глядя на профессора. – Наше – совсем иное, верно?

– Какая сообразительность! – восхитился Николай Михайлович. – Да, это не совсем ваше будущее. Ваше ещё не наступило. Однако сходства между потоками куда больше, чем различий. А различия зачастую не оказывают особого влияния, даже если…

– Кто же сейчас на престоле? – вдруг перебила Ирина Ивановна. – Кто правит Россией?

По лицам хозяев пробежала тень.

– Пока оставим это, – мягко сказал профессор. – В нашей истории в 1908 году на престоле пребывал государь Николай Александрович. Николай Второй, сын императора Александра Третьего. Александр Александрович, увы, безвременно скончался в 1894 году, 1 ноября по старому стилю, в Крыму, в Ливадийском дворце.

– Какой ужас!.. – содрогнулась госпожа Шульц. – Нет, наш государь, дай Бог ему здоровья, правит по-прежнему!.. Наследник цесаревич – да, действительно Николай Александрович, но…

– Вот видите, – остановил её хозяин. – Сразу нашлось отличие. Но при этом вы шли через город, видели его, хоть и немного, – Петропавловка на месте? Киров… то есть Троицкий мост – на месте? Зимний дворец? Ростральные колонны?..

– Их они не видели, деда!

– Значит, ты им их ещё покажешь, внучек. Но я не о том. Инерция обществ оказывается слишком велика. Казалось бы, при таких различиях – два столь разных императора на престоле! – и жизнь должна оказаться совершенно иной. Но… словно Провидение и в самом деле подсказывает нам, куда направить свои стопы и усилия.

– Но, сударь, откуда в подвалах корпуса взялась та самая машина, что перенесла нас сюда?

– Всё по порядку, досточтимая Ирина Ивановна. Сформулировав свою теорию, отец принялся искать способы проверить её экспериментально. Установил связь со знаменитым Николой Теслой, слышали о таком?

Петя Ниткин яростно закивал. Константин Сергеевич и Ирина Ивановна тоже кивнули, хотя и без Петиного энтузиазма.

– Как ни странно, знаменитый инженер ответил малоизвестному физику из далёкой России. Завязалась переписка. Тесла многое подсказал – основываясь на его теории эфира, которая якобы опровергнута современной наукой, отец начал строить прототип аппарата для переноса материальных тел из одного временного потока в другой…

– Коля! – решительно остановила профессора Мария Владимировна. – Прекрати, дорогой. Людям не до твоих теорий. Объясни им всё толком, а не сможешь – я скажу.

– Ах да, да, дорогая. Подвалы корпуса, да… – Николай Михайлович элегантно огладил бороду. – Видите ли, господа… мы добились успеха. После множества лет и попыток мы нашли точку эквилибриума…

– Они нашли место в вашем временном потоке, где только и можно установить парный аппарат, – перебила Мария Владимировна. – И это оказались как раз подземелья Александровского корпуса.

– Дорогая, ну дай уж мне рассказать! – укорил супругу профессор. – Мы поняли, что есть возможность перехода в ваше время. Сперва мы установили одностороннюю связь… смогли наблюдать вашу жизнь. Потом мы попробовали перенос материального объекта. Камень упал в Неву. Другой угодил в речной берег. Мы научились… как бы это сказать…