Читать книгу Запертые - Ник Трейси - Страница 3

Тридцатого июня далеко за полдень, имея на плечах ноут для записей и рюкзак с провизией, а на поясе охотничий нож в ножнах, по пыльной дороге, прыгая через глубокие колдобины, я добрался до зловещего дома.

Вокруг простирались дикие поля с полынью, одуванчиком и чертополохом. Напротив трех подъездов приютилась унылая детская площадка с двумя подвесными качелями и с покосившимся столиком под дырявым железным навесом, когда-то похожим на бело-синий зонтик. От скамеек у столика остался только железный скелет, все доски давно растащили.

На одной из качелей сидел типичный подросток североуральских широт. Несмотря на разгар лета, он был в кожаной курточке по-фраерски нараспашку, в грубых ботинках с толстой подошвой и в отцовских черных брюках, которые ему когда-то укоротили умелой рукой. Все эти детали туалета были мне хорошо знакомы потому, что в здешних краях так одевались все гопники из малообеспеченных семей.

Мальчишка держался за подвесные цепи качелей и, посердитому сдвинув брови, не спускал с меня глаз. Темные волосы на его голове давно не знали ножниц и мыла, что придавало подростковому лицу бомжатской суровости. Должно быть, я привлек его внимание издалека своим хипстерским видом. В то лето я носил джинсовые капри и красную рубашку в клетку. Из обуви не признавал ничего кроме кед и никогда не расставался с охотничьим ножом.

Я увидел парня не сразу, а когда заметил, свалил рюкзак рядом с качелями, решив поздороваться.

– Сигареты есть? – опережает меня мальчишка.

Такой способ приветствия считался типичным в наших провинциях. Возможно, столичный житель посчитал бы столь наглый выпад наездом, но я и ухом не повел.

– Не курю, – здороваюсь я в ответ, падая на соседнюю качель. – Ты с этого дома?

Хмурый вид подростка никак не прояснился. Он продолжал буравить меня взглядом.

– Ну, может, а чо?

– Да так, ничо, – пожимаю я плечами. – Просто собираюсь тут у вас пожить немного.

Подросток демонстративно сплюнул в сторону и небрежно бросил:

– Репортер?

– Да не, я сам по себе.

– Ага, – парень снова сплюнул и неожиданно спрыгнул с качели – Я тоже.

Я понял, что он собирается уходить и поспешил узнать, как его зовут.

– А ты чо – мусор? – отвечает он мне встречным вопросом.

– Не, я же сказал. Сам по себе.

– Виталя меня зовут, а чо?

– Ну, а я Лёха. Будем соседями, значит.

Но мальчишка больше не удостоил меня взглядом, лишь через плечо буркнул «Ага» и поплелся куда-то в поля. Я не стал больше тревожить неразговорчивого отрока и с каким-то тяжелым предчувствием посмотрел на грязно-красный дом с темными немытыми окнами. Одинокий, окруженный полями, он походил на побитое кирпичное чудовище, брошенное умирать вдали от живых людей.

Пришел я до сумерек, поэтому свет еще нигде не горел. Однако в окне второго этажа, прямо над бетонным козырьком среднего подъезда я увидел овал женского лица с длинными растрепанными волосами. Это была молодая шатенка примерно моего возраста. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, а когда я приветливо кивнул, она поспешила скрыться за тюлем.

Взяв рюкзак, я двинул к центральному подъезду. Жильцы поставили здесь железную дверь от нарколыг и пьяниц, но сейчас она оставалась открытой.

Внутри было сыро. Зеленая штукатурка отваливалась от стен, обнажая красный кирпич. Пахло плесенью и кошачьей мочой. Шприцов и пустых бутылок я не заметил.

Я поднялся на третий этаж, с облегчением свалил рюкзак на бетонный пол, прислушался. С верхних этажей доносилось бубнение телевизора, где-то внизу гудели трубы. Со слов Димана я знал, что все соседи живут в этом самом среднем подъезде. Позже я собирался познакомиться с ними поближе, но сначала хотел осмотреть квартиру.

С волнением я всунул плоский ключ в английский замок. Три проворота ключа и деревянная дверь, обитая по старомодному дерматином и плюшем, открыла пыльные покои недавно умершей хозяйки. На какую-то секунду, открывая парадную дверь, мне показалось, что все звуки в подъезде исчезли. Ощущая холодок вдоль позвоночника, я схватил рюкзак, вдохнул поглубже и вступил в сумерки прихожей.

Пока рука лихорадочно нащупывала на стене выключатель, из квартиры раздался жуткий хлопок, похожий на взрыв петарды. Почти сразу из глубины коридоров донеслась стремительная, но короткая, дробь шажков, словно некто пробежался от двери к окну. От неожиданности я упал спиной на стену, чуть не разбил зеркало, повалил этажерку с обувью и случайно затылком задел выключатель. На потолке вспыхнула электрическая лампочка. Бледный свет озарил зеленые выцветшие обои и разноцветный половик вдоль прямого коридора с ответвлениями в разные части квартиры.

Машинально я взялся за рукоять ножа, вытащил его на волю и, пока еще совсем не ослабел от страха, побежал в сторону хлопка. За ближним поворотом направо открылась кухня. В нос ударил терпкий душок маринованных огурцов.

Причина шума нашлась под небольшим обеденным столом. Это была трехлитровая банка солений, треснувшая от скопившихся газов. Рядом теснились еще штук десять таких же закруток. Рассол разлился по узорчатому линолеуму, кусочки огурцов и укропа раскидало по углам.

Кухня в бежевых тонах была маленькой, но плотно заставленной по советским стандартам. На глубоком подоконнике на старых газетах сушился укроп и зеленый лук. Чуть ли не пятую часть площади занимал большой холодильник. Открыв его, я обнаружил кучу еды, еще вполне годной к употреблению. Ближе к окну в углу громоздилась внушительная газовая плита, к ней примыкал еще один стол для готовки, который дальше продолжался раковиной. Над рабочей столешницей висел буфет, где я так же нашел немалые запасы полуфабрикатов.

Осматривая все это, я поначалу проглядел одну важную деталь. На поверхности обеденного стола, застеленного синей клеенчатой скатертью, просыпалась соль. Хотя «просыпалась» не совсем удачное слово. Белые крупинки сложились в несколько не очень приятных, но четко читаемых слов, которые приведу дословно. Вот они:

«Сваливай домой, ГАНДОН»

Именно так, последнее слово отсыпали в самом низу более крупным соленым шрифтом.

Я сначала конечно на Димана стал грешить. Ну, пошутил чувак, видимо. Сейчас где-то в Москве помирает со смеху. Я уж мобильный достал, чтобы ему позвонить, но связь тут оказалась мертвая. Ладно, думаю, позже на улицу выйду, позвоню.

Но позвольте, пожалуйста: что за бегуна я слышал пару минут назад? В ответ на мои недоуменные мысли, в прихожей с диким грохотом захлопнулась парадная дверь. Я нож сильнее сжал и кинулся обратно в коридор.

Так и есть: дверь закрыта, но лампочка горит пока. Пальцы у меня дрожат от паники, а я пытаюсь ими замок английский открыть. Раз, два, три проворота….. и замок открылся. По мне волна облегчения сразу пошла. Я дверь нараспашку, голову наружу высунул и давай с жадностью вдыхать свежего воздуха с привкусом плесени.

Дышу я так, наполовину высунувшись в подъезд, а сам думаю, что в квартире не пробыл и десяти минут, а уже свалить отсюда хочу страстно. Ладно, надышался я плесенью с кошачьим духом, и снова взял себя в руки. Живут же эти соседи с бубнящим телевизором наверху, значит, и я справлюсь. Убрался обратно в квартиру и даже дверь закрыл. Замок сердито щелкнул запирающим механизмом, словно грозя мне, что не собирается открываться туда-сюда по каждому пустяку. Ну, и черт с ним, думаю. Пойду распаковываться и дальше осматриваться.

Теткину спальню я вычислил сразу. Она дальше по коридору, за кухонной стеной расположилась. Умерла бабушка в почтенном возрасте далеко за девяносто. Железная кровать, как у всех старух, была заправлена кучей одеял, придавленных сверху огромными подушками. Над изголовьем возвышался узкий высокий шкаф похожий на коричневый гроб. Еще один шкаф, посовременнее и посветлее, тянулся вдоль стены дальше с другой стороны кровати. Противоположная стена в бежевых обоях со стертыми цветочными узорами снизу была заставлена тюками со старыми шмотками. Под подоконником горбился высокий железный сундук, прикрытый детским сине-оранжевым покрывалом. Рядом с ним в углу письменный стол и пару простых стульев. В общем, типичное стариковское убежище, где реликтовая мебель с годами занимает почти всю площадь и в конце пожирает самих стариков.

Стена над кроватью закрывалась ковром с оленями. На этом советском гобелене висели две черно-белые фотографии в пластиковых рамках. На одной – мужик в пенсне, похожий на Дзержинского, на другой – круглолицая девушка в крестьянском платке, смахивающая на Димана. Видать, то были его дед с бабкой.

Молодая бабушка в платке смотрела на меня как-то чересчур пытливо, словно не нравилось ей, что я в покои мертвой особы забрел. Смотрел я ей в глаза минут пять, чтобы показать, что не струхну. Я готов был и дольше смотреть, но бабка первой сдалась. На моих глазах портрет соскочил с гвоздика прямо в щель между стеной и кроватью. Я к этим резкостям не привык еще, потому за сердце снова схватился, затем пот со лба ладонью убрал и медленно на колени опустился, чтобы под кровать залезть и портрет обратно на место повесить.

С железной кровати на высоких ножках почти до самого пола свисал край тонкого хлопкового покрывала в розовых ромбиках. Прежде, чем его откинуть и под кровать заглянуть, я все жутики вспомнил, а потом еще недавнее в голове всплыло. Бегун тот ведь как раз за стеной кухонной бегал. Может здесь он сейчас сидит, под кроватью? А что если это – тварь какая чудная, с зубами острыми, как лезвие, и глазами страшными, как смерть? А что, если оно мне в лицо вопьется?

Все эти мысли нагнали на меня такого страху, что бабка снова взяла верх. Фиг, думаю, с тобой, не полезу я тебя доставать под кровать. Лежи там в пыли, если тебе так нравится. Я уже и снова на ноги встал, повернулся, чтобы остальные комнаты смотреть, но так и не смог смириться с тем, что страху уступаю. С резкостью психа развернулся, прыгнул на колени и руку глубоко под кровать запустил.

Хлопаю рукой в пыльной неизвестности, чтобы портрет нащупать. Раз хлопаю об пол, два… и тут в ладонь вонзается куча мелких острых зубов. Боль просто дичайшая! Я как заору благим матом, руку обратно вытащил и смотрю: сбоку на ладони след полукруглый от укуса. Кожа порвана, кровь на пол капает, будто томат давят.

Я сразу рану в рот засунул и давай кровь отсасывать. Помню из учебников, что крысы переносят такую заразу, что потом помирать устанешь. Отпил крови из себя, наверное, на полкружки и побежал к рюкзаку своему, где у меня на этот случай и антисептик и бинты с ватой. Промыл рану в ванной, обработал, как мог по-быстрому и потихоньку успокоился.

Сижу я такой на эмалированном краю белой ванной и на себя в зеркало смотрю. Черные волосы как обычно в стороны торчат. Рубашка в красную клетку вся в брызгах, а местами в крови. А потом зеркало слегка запотело и на моих глазах на нем надпись появляется: