Читать книгу Шрамы моего рассвета - Ника Валевская - Страница 3

Я лежу в этой тьме, и холод вгрызается в меня, как голодный зверь, что нашёл добычу. Мои кости ноют, лёгкие сжимаются, и каждый вдох – это борьба, которую я уже не хочу продолжать. Я открываю глаза, но вижу только пустоту – густую, липкую, такую тяжёлую, что она давит на меня, выдавливает из меня последние капли жизни. Я не знаю, день это или ночь, жива я или уже мертва. И мне всё равно. Я больше не чувствую разницы.

Слёзы текут по моим щекам – горячие, солёные, бесконечные. Я не вытираю их, не поднимаю рук, потому что мои руки – это мёртвый груз, а слёзы – единственное, что ещё говорит, что я здесь. Я плачу не от боли, не от страха – я плачу от пустоты, что заполнила меня до краёв, от этой чёрной дыры внутри, где раньше было сердце. Они текут, оставляют мокрые дорожки в грязи на моём лице, и я думаю: «Это всё, что от меня осталось». Мои пальцы дрожат, цепляются за землю, но она холодная, скользкая, и я не могу ухватиться ни за что. Я падаю глубже, хотя казалось, что глубже уже некуда.

Я вспоминаю, как всё началось. Тот день, когда телефон зазвонил, и голос врача, сухой, как осенний лист, сказал: «Нам нужно поговорить». Я стояла, прижав трубку к уху, а мир вокруг меня рушился – пол уходил из-под ног, стены дрожали, и я слышала только его слова: «Прогноз неблагоприятный». Я не могла дышать, не могла говорить, только слушала, как он объясняет, что моё тело – моё собственное тело, которому я доверяла, – решило меня предать. Или тот вечер, когда я открыла дверь, а его вещей уже не было. Пустые вешалки в шкафу, смятая записка на столе: «Прости, так лучше». Я рухнула на пол, обнимая себя руками, и пыталась понять, как человек, которого я любила больше, чем саму жизнь, мог просто уйти, оставив меня одну с этой тишиной, что звенела в ушах громче любого крика. Или утро, когда я проснулась и поняла, что не хочу вставать, что каждый новый день – это просто ещё одна пытка, которую я не могу вынести.

Я пытаюсь встать – не потому, что верю в спасение, а потому, что какая-то глупая часть меня всё ещё цепляется за жизнь, как зверёк, что не знает, когда сдаться. Но мои ноги подламываются, колени бьются о землю, и я падаю снова, лицом в эту холодную грязь. Я шепчу: «Хватит», но слова тонут в тишине, растворяются в ней, как дым на ветру. Я ползу вперёд, цепляясь за обломки – не стен, а самой себя, – но они острые, режут мои ладони, и я оставляю за собой кровавый след, который никто не увидит. Моя грудь сжимается, дыхание рвётся на куски, и я чувствую, как тьма зовёт меня, шепчет моё имя: «Ты моя». И я верю ей. Потому что подняться невозможно.

Я вспоминаю лица. Маму, что смотрела на меня с тревогой, а я отмахивалась: «Всё нормально». Друга, что звонил, пока я не перестала брать трубку, потому что не могла вынести его жалости. Его – того, кто обещал вечность, но исчез, как мираж, оставив меня одну в этой пустоте. Они все ушли – или я их прогнала, сама не зная зачем. Теперь я одна, и эта мысль бьёт меня, как молот, выбивает остатки воздуха из лёгких. Я кричу – не словами, а стоном, низким, животным, что вырывается из глубины моей груди. Но тьма глушит его, проглатывает, оставляет меня задыхаться в собственной боли.

Я ложусь на спину, раскинув руки, и смотрю в эту бесконечную черноту над собой. Мои глаза открыты, но я ничего не вижу – только эту тьму, что обволакивает меня, как саван. Я думаю о том, что потеряла. Работу, где я гнула спину до хруста костей, лишь бы доказать, что чего-то стою, – её больше нет, меня вычеркнули, как ненужную строку в отчёте. Друзей, что клялись быть рядом, но исчезли, когда я перестала быть весёлой, удобной, сильной. Любовь, что я берегла, как редкий цветок, – она завяла, когда он ушёл, не обернувшись, и я осталась одна в квартире, где ещё пахло его одеколоном. Я вспоминаю свои мечты – дом у моря, где я бы пила кофе на веранде, смех детей, что никогда не родятся, закаты, что я хотела встретить с кем-то рядом. Эти картинки мелькают перед глазами, но они блекнут, растворяются, оставляют меня с пустыми руками и разорванным сердцем.

Я шепчу: «Я не хочу больше». И это правда. Я не хочу. Жить, дышать, чувствовать – всё это слишком тяжело, слишком больно. Мои слёзы текут сильнее – не от грусти, а от изнеможения. Я отдаюсь этой темноте, как ребёнок, что падает в объятия, даже если эти объятия – конец. Тишина обволакивает меня, мягкая, почти ласковая, и я думаю: «Пусть это будет всё». Я перестаю сопротивляться. Перестаю цепляться. Моё дыхание замедляется, становится поверхностным, и я чувствую, как проваливаюсь ещё глубже – туда, где нет света, где нет звука, где нет меня. Только пустота.

Но в этой пустоте что-то шевелится. Едва заметно, как тень на краю сознания. Мой пульс – слабый, рваный, почти угасающий. Он бьётся, несмотря на всё, цепляется за что-то, чего я не вижу. Я не слышу его. Не чувствую. Но он есть. И вдруг я слышу – тихо, хрипло, как шорох листвы в мёртвом лесу, – голос. Мой голос. Не тот, что кричал о помощи, не тот, что шептал «сдаюсь». Новый. Настоящий. «Я ещё здесь», – говорит он, и я вздрагиваю. Тьма шевелится, и я понимаю: это не конец. Это что-то другое. Я не знаю, что. Пока не знаю. Но этот голос не умолкает.