Читать книгу Скользящая во снах - Ника Ёрш - Страница 2

В которой Агата покидает родные места

Агата

…Я снова падаю. На этот раз подняться сил не хватает, приходится ползти. Царапая голые руки о мёрзлую землю, до боли прикусываю потрескавшиеся губы и подтягиваю своё уставшее тело вперед. Сил не осталось даже на слёзы, и только одна мысль бьется в голове: "Не останавливайся!". Всем своим существом я стремлюсь дальше, но усталость одолевает меня…

– Агата! – крик матери заставляет меня очнуться. – Не сдавайся!

Чувствую, как внутри зарождаются новые силы. Мама! Как бы мне хотелось увидеть ее… Тело трясет мелкая дрожь, но я, упираясь руками в каменистую землю, рывком поднимаюсь и делаю глубокий вдох. Холодный воздух обжигает мои лёгкие, кашель с жуткими каркающими звуками прорывается наружу. Надежда подпитывает меня, не дает окончательно пасть духом, и я снова делаю рывок. Бегу почти вслепую на ее голос, глаза застилает пелена. Во рту абсолютно сухо, дыхание сбивается. Чувствую, что она уже близко, и глупейшая улыбка невольно появляется на моем лице. Еще совсем немного… Но вот новый шаг, и проклятые ноги снова подводят! Мир вокруг медленно наклоняется вбок, эхо разносит по лесу мой хриплый выкрик: "Мама…".

Последнее, что вижу – желтые глаза, наблюдающие за мной из темноты. Мгновение боли, затем блаженная пустота поглощает меня полностью…

Резко дернувшись на кровати, я, наконец, просыпаюсь и тут же накрываюсь одеялом с головой. Солнце уже встало и заглядывает прямо в мое окно, раздражая неимоверно.

– Проснулась, Гатька?

Я делаю вид, что не слышу бабулю и, продолжая изображать спящую, старательно зажмуриваю глаза.

– Вставай, лентяйка! Сегодня луна идет на спад, Хаим приедет, а у тебя дела не переделаны, – бабуля одним движением сдёргивает с меня одеяло и треплет за плечо. – Давай-ка, милка, поднимайся!

– Еще немного… – я пытаюсь накрыть голову подушкой, но и ее немилосердно отбирают.

– У тебя две минуты, Гатька! Делов много. Хлеб на столе, молоко в бадейке: для тебя и Кролика. Я в лес пошла, скоро вернусь.

Вытянувшись на кровати во весь рост, я потянулась и сладко зевнула. Хлопнула дверь – бабуля ушла, и я решила еще немного полежать. Но не тут-то было: Кролик с разбегу прыгнула мне на грудь и стала перебирать на моем животе своими лапищами. Скинув наглую кошку на пол и обреченно вздохнув, встала.

До отвалу наевшись хлеба с земляничным вареньем и запив всё это дело хорошим количеством парного молока, я отправилась во двор. Кролик, опередив меня, уже была там, сидела на скамейке и намывала свою наглую полосатую моську. Следующий час я занималась делами: кормила кур, чистила у козы, таскала воду в бочки на огороде, чуток задержалась у грядок с клубникой… Потом смыла с себя грязь и, забравшись на забор, уставилась вдаль в ожидании Хаима. Просидев так несколько минут, которые показались мне вечностью, я заскучала.

От нечего делать стала припоминать последний свой сон. Снилась мама. Удивительно то, что во сне я точно знала, как она выглядит, узнавала ее голос, полный грусти и тревоги, но стоило проснуться и всё – не могу вспомнить даже цвет ее волос. Так же было и с отцом.

Недавно мне исполнилось десять, и сны стали ярче. Теперь я видела не только наше болото и окружающий его лес, но и близлежащие селения, города, реки. Стоило прикрыть глаза и отдаться во власть дрёмы, как моё сознание тут же уносилось прочь, не испросив разрешения. Я смирилась с этим своим даром, а вот бабуля называла мои способности драконьим проклятьем и ждала от них много бед.

Тоскливо оглядев дворик, я спрыгнула с забора и, сморщившись, потерла отсиженное место. Хаима по-прежнему не было, бабули тоже, Магалыч – мой старый учитель – должен был прибыть только послезавтра. Скукота. Снова осмотревшись, остановила взгляд на Кролике:

– Кис, кис, кис, а ну-ка иди к мамочке… – запричитала я и стала подкрадываться к кошке. Кролик приоткрыла глаза и с интересом уставилась на меня. За шаг до кошки я резко пригнулась и схватила ее, но это нехорошее животное успело извернуться и, цапнув меня за палец, кинулось куда-то за дом. Взвыв от боли, с боевым кличем бросилась за кошкой. И вдруг в глазах всё поплыло, резко остановившись, я начала усиленно моргать и щуриться. В следующее мгновение свело руки, и ужасная боль пронзила грудь. Я резко выдохнула и упала на землю. Не было сил даже шевельнуться, теперь свело и ноги.

– Гатька! – судя по звукам, ко мне бежала бабушка. – Что, милка, что такое?

– Больно… Так больно… – я закашлялась, захлёбываясь кровью, стало нечем дышать. Испуганно открыв рот, уставилась в чистое небо, чувствуя, как прощаюсь с сознанием. В следующий миг моё тело выгнулось дугой от жуткой боли, словно кто-то резанул грудь изнутри. Слёзы градом полились из моих глаз, меня затрясло. Бабушкины руки резко опустились мне на плечи, вжимая в землю; её губы коснулись моего уха, громом разнёсся в голове шёпот: – «Эссэне моранэ диэл», и наступила блаженная темнота.

Сновидений не было, но приходила я в себя очень тяжело. Открыв глаза, сразу попыталась приподнять руку, чтобы от души потереть зудевшие веки, по ощущениям – они были полны песка. Но, оказалось, сил во мне совсем не осталось: рука, так и не достигнув цели, безвольно упала назад. Никогда не чувствовала себя такой слабой.

– Гатька, ну как ты? – надо мной возникло обеспокоенное лицо Хески. – Всё еще больно? Может, снова усыпить тебя?

– Не… – прохрипела я и зажмурилась.

– Сейчас водички принесу, – шорох её шагов. Спустя девять ударов моего сердца, передо мной возникла сухощавая рука с кувшином. Выпив целую кружку воды, я почувствовала себя немного лучше:

– Бабушка, в глазах песок, – мой голос просто не узнать, он похож на скрип нашей кухонной дверцы, – чешется сильно и щипит.

– Сейчас, милка, погоди.

Снова я осталась одна в комнате, Хеска сбежала в горницу и стала перебирать свои заготовки, громко обсуждая с собой, что же именно мне подойдет. Затем послышался звон посуды – это значит, бабуля определилась и запаривает мне нужную, по ее мнению, травку. Несколько лет назад я просила ее научить меня тому, что она умеет, но Хеска сказала: пока я не определюсь с даром, духи земли и воды не услышат меня.

– Пей, Гатька, а это вот на глаза сейчас положу, всё и пройдет. Ох, что ж это будет, где этого нерадивого бражника-то носит? Дурья Хаимова башка! Остолоп никчемный…

Так, причитая, Хеска снова удалилась в горницу и там тяжело осела на старый топчан, громко бубня что-то о судьбе, сироте при живых родителях, и триклятых драконах, чтоб им…

Я лежала, прислушиваясь к своим ощущениям. Слабость по-прежнему давила, но боль стала медленно отступать: жжение из глаз ушло, и горло больше не горело огнем. Внезапно что-то привлекло мое внимание. Какие-то звуки совсем рядом, я прислушалась – будто ветер шумит. Нет, не шумит… шепчет:

– Агааатааа… найдиии егоо… сейщаааас…

Резко распахнув глаза, я скинула с себя примочки и закрутила головой:

– Баааа!!! Хескааа!

Дверь распахнулась, бабуля вбежала в комнату с какой-то палкой в руках:

– Что? Кто??? – Хеска приблизилась ко мне, посекундно озираясь и выставив перед собой печную кочергу.

– Кто-то шептал мне, ба. Кто-то прямо здесь мне шептал!!! – я прижалась к Хеске всем телом и зарыдала.

– Ну-ну, милка, ты же видишь, никого здесь нет, может, Кролик вон мурлыкала, а ты и напугалась.

Я с усилием замотала головой:

– Нет-нет, это как в моих снах! Это как… Как мама, понимаешь? Голос требовал от меня, чтобы я нашла его, сказал, что мне пора. Это мама? Она что, умерла?? Она меня за собой зовёт?

Хеска молча гладила меня по голове и крепко прижимала к себе, прислушиваясь к своим ощущениям. Через какое-то время она сказала:

– Нет, милка, тебе предстоит долгая и интересная жизнь, я точно знаю. Но зачем-то Видящая приходила с ветром, а это неспроста.

С этими словами бабуля усадила меня на кровать и, обеспокоенно посмотрев в мои глаза, зашептала что-то очень тихо и быстро. Я, не мигая, смотрела на нее и уже хотела спросить, что происходит, когда почувствовала: засыпаю. Очень странные ощущения пришли ко мне: в голове был туман, я вроде как всё еще смотрела на бабулю, но в тоже время сквозь нее видела что-то другое. Присмотревшись, поняла – вокруг меня лес. Он был очень похож на наш, только я точно знала, у нас нет засохших деревьев, и земля в нашем лесу сплошь покрыта травой и цветами, а не оголена. И запах… Я чувствовала, там воняло чем-то неприятным. Хотелось отвернуться, закрыть нос рукой, но тут внимание привлек маленький холм неподалеку, и меня накрыла тошнота. Это была отнюдь не насыпь, а лошадь Хаима, его верная Рылька! Она вся в запекшейся крови лежала, неестественно согнувшись, а глаза ее напоминали два круглых застывших стёклышка… Я отпрянула назад и закричала. Видение тут же прекратилось.

– Ну, вот и всё, Гатька, не кричи, не до тебя сейчас! – Хеска отпрянула от меня и побежала к полкам с лекарствами собственного приготовления, схватила несколько пузырьков, распихала их по многочисленным карманам и устремилась к выходу.

Я за ней.

– А ты назад! Когда смогу – вернусь! И чтоб носу на улицу не казала! – бабушка с силой оттолкнула меня и захлопнула дверь перед моим носом. Я замерла, затем огляделась по сторонам и снова зарыдала.

Может быть, Хеска решила уйти? Что означали ее странные слова? И где сейчас Хаим? Вспомнив видение и Рыльку в крови, и этот запах, я почувствовала, как страх накатил на меня с новой силой. Где прячется ребенок, когда испытывает ужас? Я залезла под свою кровать и, подтянув к груди коленки, прижалась к холодной стене.

Воспоминания и рассказы бабушки о прошлом ядовитой змеёй прокрались в мои мысли, разгоняя остатки веры в лучшее, поглощая последние частицы тепла.

Чуть больше десяти лет назад мама вернулась в отчий дом беременная мною. Девушка всё время твердила, что скоро за ней приедет жених, Тиирон, по совместительству мой отец, и заберет ее с собой. Но время шло, а он не приезжал. Живот у мамы рос, а вместе с ним росло ее безразличие ко всему вокруг. На последнем месяце беременности впервые приехал мамин друг – сатир по имени Хаим – он привез маме письмо от отца. Мария прочла его и долго плакала. А потом начались роды.

Так, душной летней ночью, появилась на свет я. Утром мама позвала Хаима и взяла с него клятву, что он не оставит меня, чтобы не произошло в дальнейшем. Тот долго отнекивался, но она умела уговаривать.

А через восемь месяцев мама ушла, оставив меня в домике Хески.

В день, когда мне исполнилось два года, снова появился Хаим, сказал, что его кошмары замучили. Главным действующим лицом в его страшных снах была маленькая девочка: я стояла возле домика Хески и горько плакала, а рядом никого не было, кто бы меня утешил. Бабуля только руками развела и предложила навещать меня, когда у мужчины будет возможность.

Так и повелось: раз в месяц Хаим стал приходить к нам и привозить мне игрушки, книги, вещи. Он же, когда настала пора, нанял для меня учителя: Магалыч должен был обучить меня чтению, правописанию, математике, истории и географии, а также нескольким языкам. Сутулый старичок с неизменной своей спутницей – доброй улыбкой на морщинистом лице – сразу вызвал у меня безграничное доверие и живой интерес.

Приходил Магалыч три раза в неделю порталом и с усердием пытался впихнуть в мою головушку всего и побольше. Но голова у меня маленькая, и занимать ее всякой ерундой я не позволяла. Поэтому всё чаще вместо лекций о нашей стране я слушала невероятные истории из жизни старика; а вместо заучивания точного расположения рек и озер в Эндорре, мы изучали лес, окружающий дом Хески, и растения в нем. Лет пять назад, во время очередной прогулки. учитель решил немного поколдовать, чтобы показать мне настоящего кролика. Но, видно, со словами старик где-то напутал, так у меня появился дикий лесной котенок. Я уговорила бабулю оставить его у нас и назвала Кроликом. Позже оказалось, что это не кот, а кошка, но кличку менять не стали, привыкли уже все.

Так и получилось, что к десяти годам всем моим миром был маленький бабулин домик, окружающий его лес и непроходимые болота… Кроме того, у нас было хозяйство – курятник, и кошка Кролик. Немногочисленными существами, близкими мне, стали: "болотная ведьма" (так бабулю называли те редкие гости, кто порталами приходил к ней за травками-отварами), "чертов бражник" (так Хеска называла сатира. Видимо, это было связано с его затуманенным взглядом и вечно веселым настроением), и Магалыч – бывший архимаг, добровольно-принудительно выбывший из Верховного Совета магических существ в связи с наступлением пенсионного возраста и участившимися провалами в памяти…

Не помню, сколько пролежала под своей кроватью, вспоминая былую жизнь, но ничего ужаснее тех часов в моей жизни еще никогда не было. В какой-то момент я решила, больше никто не придет, в нос снова проник запах гниющей Рыльки, и я готова была впасть в отчаяние, как вдруг мне в коленку что-то уткнулось. Я дернулась и раскрыла сжатые от ужаса глаза –Кролик стояла и смотрела на меня не мигая. Прижав к себе кошку, я очень тихо стала рассказывать ей о своих опасениях и через некоторое время почувствовала: страх отступает, уступая место усталости…

…Бегу и снова падаю. Подняться сил уже не хватает, и тогда я ползу вперед. Мне больно, чувствую, как что-то острое впивается в ладони и колени, но останавливаться нельзя! Меня гонит вперед дикий страх, затмевающий разум. Отчаяние наполняет душу, переливается через край, я начинаю рыдать. Непослушные ноги снова подводят свою растерянную хозяйку, я падаю и больно ударяюсь бровью о камень. Приподняв голову, понимаю, по глазам течет что-то горячее и липкое…

– Агата, – шепот матери доносится до меня откуда-то спереди, – прости…

Мне все равно, ее нет рядом и никогда не было. Больше не хочу слушать. Подтаскиваю руку к лицу и стираю кровь с глаз. Впереди, совсем рядом, спиной ко мне стоит мужчина, мой отец…

– Тиирон, – я удивляюсь, как слабо звучит мой голос. Мужчина не оборачивается. Собираю последние силы и кричу: – Папа! Ну пожалуйста!..

Плечи мужчины вздрагивают, секунда, и он оглядывается назад. Наконец-то, я вижу его лицо и… ничего. Чуда не происходит. Просто мужчина: высокий, красивый и совсем чужой. Смотрит на меня с затаенным любопытством. А я вдруг начинаю злиться. Злюсь на себя за свой страх перед неизвестностью. Злюсь на этого мужчину, который все еще смотрит на меня и ничего не делает. Злюсь на маму, которая бросила меня здесь такую беспомощную. И когда уже, кажется, готова закричать от разрывающей на кусочки ярости, в меня тыкается холодный мокрый нос Кролика. Поворачиваю голову и вижу свою наглую кошку. В самое мое ухо тихий женский голос шепчет:

– Вставай, Гатька, они – твое прошлое, а будущее уже наступает тебе на пятки… – кошка разворачивается и спешит назад, в ту сторону, откуда я так долго бежала. Я смотрю в том направлении и вижу немигающие желтые глаза, пытливо разглядывающие меня из-под чёрного капюшона. Оставшаяся часть лица этого человека словно закрыта маской, но мне и не нужно его видеть, потому что время еще не пришло…

– Я больше не боюсь, мы обязательно встретимся, обещаю, – слова сами срываются с моих губ.

В желтых глазах мелькает удивление, человек нагибается и поднимает меня на руки. Чувствую, как боль и страх окончательно отступают, а душу наполняют долгожданные мир и покой. Глаза закрываются сами, усталость по-хозяйски обустраивается в замученном теле. Прижимаясь к сильной груди моего спасителя, уже на грани реальности и сна я прошептала ему: «Теперь я успею, что бы ни случилось, я больше не буду убегать, скоро…»

…Хлопнула дверь, в горнице раздались голоса. Я проснулась, сонно огляделась, вспоминая, где нахожусь, и тут же выползла из-под кровати, прижимая к себе Кролика. В комнату вошли бабуля и Хаим, сатир был изранен, но все равно улыбнулся, увидев меня:

– Пока я там погибаю, она собой полы протирает, – дядька поманил меня к себе. – Давай-ка, мелкая, принеси страдальцу чего покрепче.

Чувствуя, как по лицу медленно покатились слезы облегчения, я бросилась навстречу вошедшим. Хаим пошатнулся и крепко сжал зубы. Бабуля ахнула под напором его хватки. Сообразив, в чем дело, я подставила сатиру свое плечо с противоположной от Хески стороны и стала помогать им дойти до кровати.

– А теперь выйди, Гатька! – бабуля, едва мы уложили дядьку, вытолкала меня из комнаты. – Будь в горнице, поешь. Да принеси этому упырю зеленый бутыль из холодника, сегодня ему даже полезно! Спать укладывайся на лавке, не до тебя сегодня. И скотину накорми, подою сама, позже!

Дверь снова захлопнулась прямо перед моим носом. На улице уже смеркалось, я схватила приготовленное заранее ведро с зерном и отправилась кормить и закрывать кур. Затем загнала в стойло Козу, принесла ей воды из ручья. Всё это время думала о Хаиме и его убитой лошади, а Кролик ходила за мной хвостиком и просилась ко мне на руки.

Справившись с делами и всё еще думая о сатире, я машинально подхватила кошку и стала ее поглаживать. На мгновение наши взгляды встретились, и что-то произошло. Снова я будто в сон погрузилась – передо мной размытым пятном виднелась Кролик, а сзади сидела Хеска и разговаривала с Хаимом:

– …дело не пойдет. Куда я ее уведу? Ты в своем уме, старуха?

– В своем пока еще, только в таком режиме расходуя силу – это ненадолго, – бабуля пожала плечами и тихо вздохнула, – сил не осталось совсем, в ней драконья кровь в свои права вступает, да и матери кровь – не водица, свой след наложила. Вредничать стала много, характер показывает. И сны еще эти… Пока с силой не определится, прятать ее нужно надежней.

– Куда надежней-то? – сатир выглядел бледным и был непривычно серьезен.

– А где искать не станут? Там, куда никто в здравом уме не сунется. Отправим ее на земли теней, в Огрив.

– Ты, похоже, уже из ума выжила, бабка! Там же мелкой не спастись, ее убьют или покалечат еще до того, как совершеннолетие справит. И даже если я ежесекундно рядом буду, гарантировать ничего нельзя! Там…

– Кхе, кхе – Хеска закашлялась, скрывая смех, – ты, как я погляжу, уже мысленно с ней в путешествие отправился, никому Гатьку не доверишь? Вот и она к тебе, как к родному, прикипела. Через нее я тебя и нашла, ее глазами видела. Хоть и не родные по крови, а воспринимает она тебя, как отца.

– Ты меня не пытайся разжалобить, ведьма! Я слишком хорошо знаю, кто ты такая, и кем дочь твоя была. Сегодня Агата во мне родного видит, а завтра я окажусь не нужен, и поминай, как звали. Такие как вы не умеют любить, не знают, что такое благодарность, долг, ответственность…

– Хватит! – Хеска больше не улыбалась. – Мария ушла, потому что в ней человеческого больше, чем в иных людях. Дрианы – это не приговор, Хаим. У нас есть свой кодекс чести. Да, он отличается от общепринятых норм морали, правил и других глупостей, навязанных вам вашими богами. Но он есть. И он нерушим! Если дриана полюбила, то это навсегда. Если возненавидела – тоже… И если осталась холодна, несмотря на все усилия, и предпочла твоего друга, ничего с этим не поделать, мой дорогой. Значит, не она была твоей судьбой, а лучшее у тебя еще впереди.

– Она заставила меня поклясться моей к ней любовью, что я не брошу ее ребенка от другого мужчины в беде и не стану препятствовать, если однажды он захочет забрать дочь! Это ваши кодексы? Я должен заботиться и воспитывать девочку, которая как две капли воды похожа на мать, но смотрит на меня глазами своего отца! Я должен привязаться к ней, а потом отдать по первой просьбе тому, кому она никогда не была нужна!

– Именно так. В любом случае Видящий давно приглядывает за ней, и, если он почувствует угрозу ее жизни, то вышлет своих воинов. Драконы заберут ее, не спрашивая нашего разрешения. Особенно сейчас, когда в Мастивире ведется негласная война за власть, они не станут рисковать и оставлять свою кровь неизвестно где. Слышал ведь, в числе комиссии от Верховного Совета были три дракона. Их изловили и сожгли еще живыми, даже Гатька отголоски почувствовала, чуть концы не отдала. Так что, либо ты забираешь ее и увозишь в Огрив, либо родственнички придут за ней и заберут на Назир, и только Боги знают, где опаснее. Но и здесь я ее не оставлю, слишком старая я уже для всего этого.

Сатир молчал, явно задумавшись над словами болотной ведьмы. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он сказал:

– Хорошо, через три дня мы уйдем.

– Нет, вы уйдете сейчас, а ты, милка, быстро иди сюда! – и бабуля, повернув голову, уставилась прямо на меня. Я вздрогнула, и туман в голове рассеялся. Кошка вырвалась из моих рук и скрылась за сараями.

Зайдя в горницу, я встретилась взглядом с Хаимом, он хмурился и молчал. Тогда я сама подошла к нему почти вплотную и сказала:

– Я обещаю тебе, что не предам, не забуду и останусь рядом, если тебе понадоблюсь, потому что ты – мой друг навсегда!

Он моргнул, тряхнул головой и, невесело засмеявшись, крепко прижал меня к себе:

– Когда-то я уже слышал подобное от одной девушки, очень похожей на тебя. Только тогда было неприятно от слова «друг», а сейчас очень даже хорошо, я бы сказал просто отлично. Главное, не забывай свое обещание, Гатька, потому что если называешь кого-то однажды другом, то назад забрать слово уже нельзя, чтобы там не случилось! Ясно?

– Ясно. Ты возьмешь меня с собой, Хаим?

– Возьму, куда я денусь?! Одевайся, давай, да серьги мамкины в уши вдень, и больше не снимай, пока не скажу. Да! И бутылочку из холодника прихвати, только ту, что побольше.

Хеска протянула ему темный плотно закрытый бутыль:

– Бражником был, бражником и помрешь! Ты мне ребенка, главное, не испорть! И вот еще что, клятву когда выполнишь, ту, что Марийке дал, и сдашь Гатьку в надежные руки, будет и тебе счастье. Как раз тогда, когда совсем ждать перестанешь, оно на тебя и свалится.

– Как-то нехорошо ты моё счастье назвала… Оно. Может и не нужно мне такого вовсе.

– Счастье даже таким зубоскалам, как ты, нужно. И однажды его встретив, отпустить уже не захочешь.

И снова без объяснений.

Я подошла к бабуле и стиснула ее в крепких объятиях:

– А когда я вернусь, ба, ты будешь меня ждать?

Хеска обняла меня в ответ и погладила по голове:

– Всегда. И запомни, девочка моя, даже если однажды весь мир встанет против тебя, смело поворачивайся к нему задом и беги домой. Нам с Кроликом чхать на остальных – их мы не знаем, а ты нам родная. Что бы там ни было дальше, я здесь и жду твоего возвращения. Поняла?

– Да.

– Хорошо, это важно. И вот, возьми, – бабуля сунула мне в руку мамины серьги и мокрую тряпочку, – здесь спрятано зернышко, оно не простое: как только обоснуетесь в Огриве, посади его рядом с вашим домом и поливай в полную луну, а до этого тряпочка должна быть всегда влажной. Ну всё, ступайте, и не оглядывайтесь, я за вами следы почищу.

И меня снова вытолкали за дверь, оглядываться я не стала.