Читать книгу До свидания, Рим - Ники Пеллегрино - Страница 4

Статью о Марио Ланца я вырезала из журнала и спрятала в коробку, где хранила свои вещи – ничего особенного, только красный шарф (уж больно мне не хотелось, чтобы он попал Кармеле в руки), золотую цепочку с образком – подарок на крестины – и несколько открыток от мамы на день рождения. Все остальное у нас было общее. Одежду, из которой я вырастала, донашивали сестры. Туфли тоже, если, конечно, я не успевала их сильно стоптать. Моя старая кукла теперь перешла к Розалине, как и розовые ленты для волос.

Я не хотела, чтобы другие прикасались к фотографии из «Конфиденце». Мне нравилось смотреть на нее: Марио Ланца держал за руки дочерей – двух симпатичных девочек в опрятных белых свитерах и жакетах на пуговицах, блестящих кожаных туфельках и коротких носочках. Из подписи под фотографией я узнала, что младшую зовут Элиза. Она стояла, застенчиво опустив кудрявую головку. Старшая, Коллин, была выше ростом и казалась увереннее в себе.

Интересно, каково это, когда папа с гордостью смотрит на тебя и крепко сжимает твою руку? Даже если mamma знала, кем были наши отцы, нам она не рассказывала. Думаю, она и сама понятия не имела. Через ее жизнь прошло много мужчин, и ни один не стал для нее чем-то большим, чем просто источником денег.

Домой mamma мужчин не приводила: наверное, снимала где-нибудь комнату или номер в отеле – я так никогда и не решилась спросить. В то время я знала еще слишком мало и нисколько не стыдилась того, чем она занималась. Я считала ее ремесло вполне обычным – оно кормило нас обеих во время войны, когда многие семьи жили впроголодь. Благодаря ему мама не прекращала следить за собой, пока другие женщины увядали и опускались. Они с подругами носили золотые серьги и туфли на высоких каблуках, их губы оставляли на бокалах следы помады, а от тел исходил аромат acqua di Colonia[6] и духов «Л’эрдютан». О том, куда они шли каждую ночь после посиделок в баре на углу, говорить было не принято.

Кармела родилась во время войны. Кожа у нее была светлее, чем у меня, и ей нравилось думать, будто ее отец – американский солдат. Зато Розалина выглядела как настоящая итальянка – шоколадные глаза и смуглая кожа, которая летом покрывалась темным загаром. Помню, в какое отчаяние пришла mamma, когда забеременела в третий раз и поняла, что платья скоро станут ей малы, а денег снова не будет хватать.

Кем бы ни был мой отец, думаю, они с мамой выросли в одном городе. Mamma родилась на равнинах у подножия Везувия, где ее отец работал каменотесом. Еще совсем молодой она сбежала в Рим и теперь редко рассказывала о своей жизни до Трастевере. Но по некоторым признакам я догадывалась, что ее семья жила бедно: mamma терпеть не могла дешевое жесткое мясо, которое приходилось варить часами, залатанную одежду, посуду с отколотыми краями и подержанные вещи. Она любила все новое и блестящее, любила находить поводы для радости.

Расспросы об отцах никогда ни к чему не приводили. Больше всего хотелось узнать правду Кармеле. Ее восхищало все американское: музыка, актеры, даже туристы, которых мы видели на улицах.

– Когда-нибудь я обязательно найду своего папу, – любила повторять она.

– И где же ты станешь искать? – спрашивала я. – Ты ведь даже не знаешь, как его зовут.

– Ну, имя выпытаю у мамы.

– А вдруг у него есть другая семья и он знать тебя не захочет?

В ответ Кармела только пожимала плечами.

– Зачем беспокоиться об этом сейчас? Для начала его надо просто найти.

Раньше я не понимала, почему Кармела мечтает об отце. Разве я не счастлива и так, без него? Но увидев фотографию в «Конфиденце», я поняла, какой должна быть настоящая семья: все нарядно одеты и улыбаются, а родители держат детей за руки: Бетти – мальчиков, Марио – девочек.

– Пожалуй, мне тоже хочется найти своего папу, – призналась я Кармеле.

Мы сидели, прислонившись к перилам крошечной террасы, и грелись в лучах вечернего солнца. Кармела красила ногти ярко-красным лаком, который без спросу взяла с маминого туалетного столика.

– Как думаешь, какой он?

Я закрыла глаза и попробовала нарисовать портрет мужчины с серо-зелеными глазами, который идет по улице рядом с мамой. Но лицо мужчины расплывалось, и я никак не могла представить, что он держит меня за руку.

– Не знаю, – ответила я наконец.

Кармела попыталась помочь:

– Ты красивая, значит, он тоже симпатичный. И высокий – ты ведь пошла не в маму. Ну как? Видишь его?

– Почти… нет, не вижу.

Мужчина почему-то превратился в Марио Ланца, а уж он-то никак не мог быть моим отцом.

Кармела приподняла руки, чтобы не смазать лак.

– Красивый цвет, – довольно сказала она.

– Тебе все равно придется снять лак, пока mamma не заметила.

– Посмотрим.

– Она разозлится, если узнает, что ты переводишь ее косметику.

– Почему это перевожу? – обиделась Кармела. – Между прочим, мне идет.

Далеко внизу громко предлагал свои услуги точильщик ножей. На улице становилось людно. Если выгнуть шею назад, можно увидеть, как mamma сидит за столиком перед баром и потягивает что-то из бокала – запасается силами на ночь. Она ушла примерно час назад, накрасив ногти тем же ярким лаком и надев новенький золотой браслет с брелоками, которым, наверное, уже успели налюбоваться все ее подруги.

– Думаешь, мы станем такими же, как mamma? – внезапно спросила Кармела.

– О чем ты? – удивилась я. Мне и в голову не приходило, что кто-то из нас может пойти по маминым стопам. – С чего нам становиться такими, как она?

– А mamma думает, что станем – я сама слышала. Они с подружками смеялись и говорили: «Вот передадим дела дочерям и уйдем на покой».

– Она ведь это не серьезно? – с ужасом спросила я.

– Почему не серьезно? Неужели ты ни о чем не догадывалась? Ты достаточно взрослая, Серафина, так что, думаю, ждать осталось недолго.

– Никогда, – ответила я. – Ни-ко-гда.

Кармела немного полюбовалась своими ярко-красными ногтями.

– А на что ты собираешься жить?

Я никогда не заглядывала в будущее и думала только о том, чем занималась каждый день: подметала пол и заправляла постель, ходила на рынок и гладила белье, вместе с сестрами бродила по Риму и придумывала новые развлечения.

– Не знаю, – призналась я.

– Так пора бы задуматься, – заметила Кармела.

– А сама-то ты собираешься петь?

– Конечно. – Кармела серьезно посмотрела на меня. – Серафина, ты мне поможешь?

– Да, если смогу. Но как?

– Надо узнать, когда Марио Ланца приезжает в Рим. Я хочу спеть для него. Если ему понравится, кто знает… Вдруг он возьмет меня в свой фильм или даже поможет перебраться в Америку.

– Кармела, ты же еще маленькая… – начала было я.

– Я буду петь для него. Если ты мне не поможешь – что ж, справлюсь одна.

Я всегда завидовала ее уверенности. Даже в детстве сестра точно знала, чего хотела. Вряд ли она когда-нибудь встретится с Марио Ланца, не то что споет для него, но отказать ей я не могла и пообещала помочь.

Ночью, лежа в постели и вдыхая исходящий от сестер запах чистых волос и горячего молока, я размышляла о словах Кармелы. Неужели mamma и правда думает, будто мы согласимся жить ее жизнью – накрасим ресницы, подведем брови и отправимся вслед за ней на ночные улицы? С другой стороны, а на что еще я гожусь? Я ничего не умела – только убирать дом и присматривать за сестрами. Детство осталось позади, а я и не заметила, как оно кончилось, погруженная в грезы наяву.

Так я лежала и мучилась тяжелыми мыслями, пока в замке не повернулся ключ и не заскрипела входная дверь. Кармела вздохнула и пошевелилась, Розалина засунула в рот палец и зачмокала.

Я слышала, как mamma ходит по гостиной. Она налила что-то в стакан – скорее всего, красное вино, которое открыла еще за обедом, – потом щелкнула зажигалкой и подвинула стул. Mamma никогда не ложилась сразу, как бы поздно ни приходила. Сначала ей нужно было немного отдохнуть. А когда наконец она устраивалась на кровати, тесня меня бедрами, от ее кожи исходил острый чужой запах, часто смешанный с запахом табачного дыма и кислого вина.

– Mamma, – прошептала я, когда она открыла дверь в спальню.

– Серафина, ты до сих пор не спишь?

– Слишком жарко, – солгала я.

– Уже поздно, ты не выспишься.

– Mamma, где ты была?

– Где была? Да где обычно. Хорошая выдалась ночь. Завтра сходим купим тебе ткань на платье. – Она с трудом переложила Розалину на матрас. – Нужно сшить тебе что-нибудь нарядное. Может, зеленое, под цвет глаз?

– Да, может, и зеленое…

Мысль о новом платье была заманчива.

Mamma легла.

– Тонкие бретельки… – сонно пробормотала она, – вырез сердечком…

Той ночью я почти не спала. Когда мне все-таки удавалось задремать, меня мучили странные, тревожные сны. Наутро голова болела, во рту было сухо. Я то и дело срывалась на сестер: накричала на Розалину за то, что она слишком долго застегивала босоножки, и чуть не поругалась с Кармелой из-за лака.

– В школу ты в таком виде не пойдешь! – сказала я.

– А я и не собираюсь. Хочу попеть на Пьяцца-дель-Пополо, а потом погулять в садах.

– Не сегодня.

– Так не честно! – хныкала Кармела, пока я смачивала ватный тампон в жидкости для снятия лака. – Почему тебе можно не ходить на уроки, а мне нельзя?

– Потому что mamma так решила. Мы с ней идем покупать ткань на платье, и мне некогда шататься с вами по городу.

– Ну и ладно! Погуляем одни, правда, Розалина?

Упрямства Кармеле было не занимать.

– Никуда вы не пойдете. – Я схватила ее за руку и принялась оттирать ноготь на большом пальце. – Я отведу вас обеих в школу, и даже не вздумай перечить. А в награду скуплю на обратном пути все журналы, на которые хватит денег. Тебе ведь хочется узнать новости о Марио Ланца?

– Пожалуй, – неохотно согласилась Кармела.

Она притихла, и мне удалось спокойно снять лак. Кармела дулась всю дорогу – не могла простить мне свои дочиста оттертые ногти, – и я была рада, когда она наконец исчезла в толпе одноклассниц: до обеда с ней будут маяться другие.

Избавившись от Кармелы, я отправилась за покупками на рынок Тестаччо. Я быстро переходила от прилавка к прилавку, выбирая что подешевле: перезрелые помидоры, годящиеся только на томатный соус, сухую корочку пармезана – для супа сойдет, – подгорелый хлеб, крошечные артишоки, которые надо будет съесть как можно скорее.

За обед всегда отвечала я. Все рецепты я знала от мамы. Она умела готовить и крестьянскую пищу – наверное, научилась когда-то у своей матери, – однако предпочитала блюда римской кухни. В такой тесноте, еще и на газовой горелке, особых изысков не сотворить, но я старалась, как могла: жарила соленую треску с луком, нарезала салаты с анчоусами и горьким цикорием, делала пасту с беконом и соусом из яичных желтков. Лучшей наградой за труды мне служили довольные улыбки сестер.

Путь от Тестаччо до дома всегда давался мне нелегко. Я тащилась с тяжеленной корзиной в руках и с завистью смотрела вслед девушкам, проносящимся мимо на мотороллерах. Они сидели боком, а их волосы развевались по ветру. Несколько раз приходилось ставить корзину на землю, чтобы передохнуть. Я уже успела пожалеть об обещании купить журналы, но все же взяла в киоске «Темпо», «Новеллу» и «Ла Сеттимана» – я ведь не знала, в каком из них могут оказаться новости о Марио Ланца.

В квартире было тихо. Mamma спала. Стараясь не шуметь, я поджарила на медленном огне лук вместе с жирными обрезками говядины, которые мясник отдал мне почти даром. Потом нарезала помидоры, спрыснула оливковым маслом и поставила тушиться, а сама разложила на столе журналы и принялась медленно их листать в поисках статьи о Марио Ланца, а лучше – еще одной фотографии.

Я старательно разбирала напечатанные слова, но далеко не продвинулась – отвлеклась на гороскопы и эскизы модных платьев. Примерно через полчаса появилась mamma в потрепанном халате из розового шелка. Вид у нее был разбитый. Впервые я заметила, что под глазами у мамы появилась сеть мелких морщинок, а в волосах серебрятся седые пряди.

– Свари, пожалуйста, кофе, cara, – сказала она хриплым голосом, протягивая руку за сигаретами. – И сделай мне бутерброд с джемом, если он еще остался.

Mamma пододвинула стул к открытому окну, со вздохом опустилась на него и закурила.

– Ты устала?

Я отрезала кусок хлеба и намазала его толстым слоем абрикосового джема.

– Ничего, просто надо поесть и принять ванну. Мы ведь, кажется, собирались купить красивую зеленую ткань и сшить тебе новое платье?

– Тонкие бретельки и вырез сердечком, – напомнила я.

Она потерла глаза и улыбнулась:

– Все верно. Ты будешь в нем такая элегантная!.. Чувствуешь себя взрослой женщиной, Серафина?