Читать книгу Лед в твоем сердце - Ники Сью - Страница 10

Ненавижу Машу Уварову. Она порождает во мне какие-то ненормальные эмоции. Будто пытается слепить праведника. А еще ненавижу ее отца. И сегодня моя ненависть удвоилась.

Почему? Потому что меня опять вызвали на ковер. Чайка с дружками весь урок стебали математичку. В итоге она тупо ушла едва не со слезами на глазах и, конечно, стуканула на наш бойкий класс. И кто в итоге пострадал? Конечно. Его Величество Тимур Авдеев.

Анатолий Викторович встретил меня с таким видом, будто кусок говна увидел. Опять этот идеально опрятный вид: темный галстук, кремовая рубашка, пиджачок. Он отлично вписался в имидж элитной гимназии.

– Мы разве не договаривались? – без всяких приветствий начинает дирек. Крутит в руке золотой паркер, который ему явно подарил кто-то из родителей школы.

– Вот именно, – не вхожу вглубь кабинета. Опираюсь на дверной косяк, закидывая руки в карманы черных брюк.

– Тимур, вам плевать на репутацию отца? Или так сильно хотелось поизмываться над бедной женщиной?

– Я ей и слова не сказал, так, на минуточку.

– Скажете, все это плод ее больной фантазии? – хмурится. Губы его сошлись в тонкую нить.

– Откуда мне знать, я что, доктор? Отправьте ее к врачу, не знаю, может, пропишут чего. – Откровенно раздражает меня эта беседа и тон голоса мужика. Ладно бы еще за дело нудел, а так.

– Тимур! – уже более строго звучит его голос. – Это мое последнее предупреждение. Услышьте, наконец. И не создавайте проблем мне или вашему отцу.

И тут меня накрывает. Анатольевич не намекает же, а в лицо говорит про шантаж. Напоминает, я у него на крючке. Как же задолбала эта катавасия. Сжимаю руки в кулаки, которые все еще прячу в карманах брюк, но в лице не меняюсь.

– Вы бы о… – осекаюсь. Язык не поворачивается говорить без козырей в рукавах. – Так о своих детях пеклись, как обо мне любимом.

Ответ решаю не слушать. Разворачиваюсь и молча ухожу. Пусть думает что хочет. Скоро найду управу на тебя, высокомерный придурок. Будешь знать, с кем связываться.

И Всевышний будто на мой зов отвечает. Правда, не так, как хотелось бы. В буфете к нам с Арсом подсаживается Чайка. Время два часа дня, уроки кончились, народа в столовке мало. Федя сует мне телефон почти в нос и с довольным видом просит нажать на плей.

– Что это? – спрашиваю его, вскидывая бровь. Сеня придвигается ближе, явно из интереса.

– Это мой план. Гева сказал, что ты на него наехал. Вот тут кое-что поинтересней будет. Я все продумал до мелочей! – довольно сообщает Чайка.

– Что, опять Уварова? – едва не прикрикивает Арсений.

– Тише будь, – кидает ему недовольно Федор. Я тем временем жму на плей. На видео отчетливо видно, как какие-то два парня тащат Машу по безлюдной дорожке. Затем открывают дверь в деревянный сарай и кидают ее туда, словно какой-то мешок мусора. Сверху летит рюкзак. Дальше дверь закрывается, и деревянная балка накрывает ее.

– Это что? – опережает меня Арс.

– Это план! – хвастается Чайка. Я отдаю ему телефон и громко цокаю. Как это семейство Уваровых достало. В печенках сидит уже.

– Какой нахрен план? – прикрикивает Богданов. – Вы похитили ее, что ли?

– Да нет, – отмахивает Чайка. – За школой есть сарай, где хранят инвентарь для уборки. Они ее там заперли. До утра туда никто не сунется.

– Совсем больные? Тим! – рычит Арсений, впечатываясь в меня тяжелым взглядом.

– И толку от того, что вы ее там запрели? – выдыхаю устало.

– Мы ей телефон оставили. Она сейчас в школе изгой. Никто с ней не общается. Поэтому девяносто девять процентов, что позвонит наша Машенька папеньке, и он помчит ее вытаскивать. А завтра ты видео ему покажешь, Тим. Ну и там… уже скажешь, чтоб тебя не трогал.

– Ты совсем больной, Федь? Тим! – не унимается Богданов. Мечется по стулу, как юла.

– Да в смысле больной? Отличный план же!

– Вы заперли человека в сарае, это уже перебор! – хлопает по столу рукой Богданов.

– А если не позвонит? – тру переносицу. И этот проклятый червяк внутри начинает подсасывать. Совесть пробуждает.

– Дура, что ли, совсем? Как она оттуда выйдет-то? Мы все продумали. Она точно позвонит.

– К черту! Я иду к директору. Это неправильно. Все это неправильно! – панически верещит Богданов. Твою мать, мало мне моей совести, так еще и лучший друг капает. Закидываю ему руку на шею, притягивая к себе.

– Успокойся. У нее есть телефон.

– Тим, ты пойми… ну она же девчонка. Она в чем виновата?

– А я в чем виноват? – прикрикиваю.

– Ты серьезно? – глаза Арсения расширяются еще больше, однако теперь в них читается отвращение. – Да пошли вы! – грубо кидает Богданов, резко встает из-за стола и уходит.

– Арс! Эй! Не смей! – кричит ему вдогонку Чайка. Даже поднимается, чтобы бежать следом, но я его останавливаю.

– Оставь его, он не скажет ничего.

– Но… – теряется Федя.

– Без но.

Остаток дня пытаюсь не думать об Уваровой. Еду в универ к репетитору по английскому и русскому языку. Они там берут бешеные бабки за академический час и стараются выжать из меня максимальное количество энергии. На самом деле я ненавижу допы и этих учителей. На уроках педагоги настолько тактичны, настолько учтивы, что порой меня начинает тошнить.

Сегодня не стал исключением. Даже когда я зевал, откровенно выражая свой отсутствующий интерес, никто не сделал мне замечания, никто не задал наводящих вопросов. Я привык к этому. Привык к тому, что вокруг все носятся над нашей семьей.

В детстве я мог сотворить любую пакость: стащить соус на кухне, который кухарка готовила больше двух часов, в итоге она не успевала к ужину и получала не просто словесный выговор, а вычет из зарплаты. А когда однажды наш садовник высадил цветы под окнами спальни родителей к их годовщине свадьбы, я пошел специально играть туда с друзьями. Мы растоптали все цветы и испортили красивую композицию. Садовника уволили. Мне ничего не сказали.

Так было всегда. Никто, кроме отца, не мог мне перечить. Да и отец это делать начал, только когда я уже будучи подростком чудил совсем ненормальные вещи, например гонял по городу на его машине. Хотелось адреналина, и я позволял себе получить его. Почему нет?

В поисках ощущений однажды мы с Чайкой сперли золотые часы в каком-то простеньком магазинчике. Но это был первый и последний раз. Воровство не вставляло, да и отец, прознав об этом, впервые в жизни меня ударил. Он врезал в живот, по лицу, а мог бы и ногами, но мать остановила. Завопила, мол, нельзя, это ж кровинушка твоя.

Больше я не крал. Зато начал драться. Вот махать кулаками мне реально нравилось. Выплескивал всю агрессию, обиды, непонимания и неисполненные желания. И у меня такие были.

А потом появился отец Маши. Первый, кто хотел поставить меня на место. Конечно, я не понимал его желания. Никто и никогда не указывал, что я должен или не должен делать. Кроме старика, естественно. Даже девушки. Они не спорили со мной, не говорили ничего против. Смотрели влюбленными глазами, ждали подарков, жаркого секса и еще чего-то. Хотя нет, того самого не ждали. Ведь я всем ясно дал понять: любовь и Тимур Авдеев не уживутся на одной планете. И я убежден, что так будет всегда. Вряд ли смогу кого-то полюбить. Родители со своим сраным браком показали, семья – это то еще дерьмо.

Вечером вернулся домой. Поужинал, заглянул к матери. Она безмятежно спала, сжавшись калачиком. В комнате витал запах спирта, очевидно, опять выпивала. Я подошел к кровати, сел рядом и посмотрел на нее. В последнее время казалось, что мать медленно умирает. Издыхает на глазах. Она похудела, а лицо ее, некогда яркое и розовое, покрылось морщинками. Я ненавидел отца за то, что он делал маму такой. Но в то же время ненавидел мать, что она настолько сильно зависит от другого человека. Когда родители стали чужими друг для друга? А была ли вообще любовь между нами?.. Сложно вспомнить.

Я накрыл мать пледом и вышел из комнаты. Настроение упало еще ниже. Хотя куда уж ниже? В такие минуты мне тоже хотелось выпить, но я предпочитал алкоголю книги. Иногда это были художественные произведения, а иногда стихи. Строки из литературы заставляли мозг работать.

В своей большой светлой одинокой комнате я вытащил из прикроватного ящика блокнот в кожаном переплете. Подарок от матери на десятилетие. За последние восемь лет я записал туда не так много. Обычно это были афоризмы или предложения из книг, что мне особенно приглянулись, а могли быть и куски из стихотворений.

Мой взор упал на страницу, кончик которой я давно замял. Стало вновь интересно, что там. Поэтому открыл ее и прочитал вслух:

Крикну я… но разве кто поможет,

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела.

А потом у меня завибрировал телефон. Я так и не успел поразмышлять над тем, когда записал эти четыре строки, вспомнить, почему мне они понравились. На экране высветился незнакомый номер. Я быстро провел пальцем по сенсору и громко цокнул. Какого черта? Почему она мне написала?

Н.н. «Как выжить в закрытом пространстве, если немного темно и скоро разрядится мобильник?»

Я три раза прочитал ее сообщение. Три гребаных раза, мать твою! На четвертый понял: Маша все еще в сарае. Она не позвонила отцу, она никому не позвонила. Когда я прочитал в пятый раз, резко подскочил с кровати. На часах почти одиннадцать. Что-то внутри меня надломилось в э тот момент, царапнуло и сжалось.

Т: «Что это за место, где немного темно и откуда нельзя выйти » ?

Зачем-то написал ей ответное сообщение и пошел к шкафу. Накинул на себя весеннюю парку, потому что за окном поднялся ветер, затем ринулся к выходу. К черту план. Просто к черту. А потом она прислала ответочку. В сообщении не было слов, зато была фотка. Кругом грязь, разный инвентарь, ведра, какие-то тряпки. Но все это потеряло смысл, когда я заметил в самом дальнем уголке небольшое пятно. Чуть приблизил и едва не ахнул. Труп животного. Твою мать! Они заперли девчонку в сарае с мертвым животным. Мне моментально стало тошно.

Если честно, к животным я относился крайне положительно. Собаки, кошки, даже птицы или рыбы – без разницы. Просто эти забавные существа никогда и ничего не ждали от меня взамен, разве что еды. Но это я мог дать, это я хотел дать. А потом разглядывать, как они виляют хвостиками, как готовы кинуть целый мир к ногам хозяина. Хотя их мир далек от того, что есть у людей: слишком маленький, но в то же время безграничный.

Наверное, поэтому, когда я увидел, как Маша пыталась защитить собаку, то помчался без раздумий. Животное скулило. А прохожим было плевать на него. Всем плевать на боль других. Во мне кипела злость и желание размазать по стенке уродов. А еще непонимание, почему никто не поставил на место этих выродков. Почему хрупкая девчонка вступилась за собаку, а те же мужики на стройке отвернули морды? Я не понимал этого никогда, не пойму и сейчас.

В тот момент я подумал, что Уварова храбрая. В ней есть стержень, которого нет почти ни у кого из моих знакомых. Возможно, его нет и во мне. И именно в тот момент в груди появилось желание закончить игру, где Маша – метод достижения цели. Но в итоге я этого не сделал. А теперь девчонка сидит в сарае с дохлым животным. И это слишком мерзко, чтобы просто закрыть глаза и забить. Не все методы хороши для достижения целей. Жаль, что такие вещи понимаешь слишком поздно.

Я уже спустился на первый этаж, преодолев большую часть дома, как услышал свое имя.

– Тимур! – крикнул отец хриплым голосом. Я остановился в коридоре, сделал пару шагов в сторону большой гостиной. Там горел свет лишь от ночника. Старик сидел на диване, нога закинута на ногу, гордо поднята голова, галстук расправлен и пара пуговиц рубашки вверху расстегнуты. Вид у него был усталый, словно он много часов плыл в поисках суши и теперь пытается прийти в себя. Ну и по традиции толстые пальцы сжимали стакан с виски.

– Па, я спешу, – резко оборвал. Хотя так нельзя. И отцу, конечно, мое поведение не понравилось. Он тут же поднялся, его тучное высокое тело немного качнулось.

– Сегодня, – сделал паузу, многозначительно оглядев меня с ног до головы, – ты остаешься дома.

– Не могу, – честно ответил. Потому что и правда не мог. Сейчас я был уже уверен на все сто процентов, что Маша не позвонит отцу. Если она написала мне, значит, дошла до последнего пункта выдержки. И пусть девчонку туда я сам и запихнул, считай, но ночевать рядом с трупом животного… Нет, это выше меня. Не смогу. Я ж не совсем конечное дерьмо.

– Ты не понял, – голос отца до сих пор звучит жестко, хотя он и пьян. – Это не просьба, это приказ.

– Мы не в армии, па, – сухо отозвался я. Сделал шаг в сторону, но каким-то волшебным образом старик настиг меня довольно быстро. Схватил за локоть и дернул на себя, выдыхая поры алкоголя. Мы поравнялись. Когда-то папа казался мне великаном: сильным, высоким, широкоплечим и невероятно непобедимым. Я не мог ни слова в противовес сказать. Сейчас все изменилось – вчерашний мальчишка вырос.

– Щенок малолетний, – протянул старик, громко цокая. – Как вы… меня достали!

– Пап, иди в спальню. Ты пьян, – отвернулся кое-как я. Мало образа трупа, этих безумных глаз Уваровой, так еще и старик. Все будто разом упало мне на плечи.

– Я сам решу, – громким баритоном произнес отец, – что и как делать. Ты! Останешься! Дома! – последние три фразы он говорил с паузами, делая какай-то особо важный акцент на этом. Я повернулся к нему, мы были одного роста. И смотрели друг на друга ровно, без страха или преклонения. Только отец смотрел на меня так. Наверное, поэтому я до сих пор боролся в желании любить его и ненавидеть. Он обращался на равных, никто так не вел себя со мной. Разве что… Маша. Я удивился собственным мыслям. Уварова – какое-то безумное наваждение. Поэтому тут же вырвался из дикой хватки родителя.

– Меня ждут, – коротко ответил. Телефон завибрировал в кармане парки. Наверняка это Маша. Сука! Они заперли ее в сарае с дохлым животным. Этот факт просто не выходил у меня из головы. Даже отец с его стеклянными требовательными глазами не мог заставить думать о другом.

– Ты! – ткнул он в меня указательным пальцем, немного шатаясь. – Щенок! – сквозь зубы пробормотал старик. А дальше просто замахнулся и со всей силы влепил мне пощечину. Рука у старика была сильной, не зря ж в школьные годы тягал по шестьдесят килограмм. Я едва удержался на ногах, зато губа возле края треснула. Во рту отдало чем-то соленым, вероятно, это была моя кровь.

– Да пошел ты! – мне хотелось, чтобы эти слова его ранили, но по факту они прозвучали с обидой в голосе. И это бесило еще больше.

– Стоять! – заорал старик. Но я не стал его больше слушать. Быстрыми шагами скрылся в темноте коридора.

Выскочил на свежий воздух, вдохнул полной грудью. Иногда я задумывался, в чем смысл жизни, в чем смысл нашей семьи, меня и моих родителей. Нужны ли мы друг другу. Но вот в такие моменты понимал, что никто никому не нужен. Просто плыви по течению и старайся не перевернуться головой в воду.

В кармане снова отозвался мобильный. Я вытащил его и прочитал два сообщения. Конечно, они были от Уваровой.

Н.н. «Стремное место, наверное?»

Н.н. «Ты думаешь, это стеб? Если да, то лучше закинь меня в ЧС».

Немного поразмыслив, я написал ей ответ.

Т.: «Нет, я думаю, что ты не скинула мне адрес этого потрясающего места».