Читать книгу Заговор гордых. Тайные хроники. Том 1 - Никифор Малеин - Страница 4

Орлика сжигали два противоположных чувства, и юноша никак не мог понять, которое мучило больше. Во-первых, его одолевал стыд. Прошлым вечером мать просила почистить дымоход в особняке хозяйской дочери Юлии – камин совсем не хотел разгораться. Неделю назад истопник перебрал неразбавленного вина и заснул прямо на улице в мороз. С тех пор лежит в бреду, и неизвестно поправится ли вообще. Вот и поручили Орлику, как самому смышленому, субтильному и легкому на подъем рабу, частично подменять болящего.

Взял молодой человек гирю на цепочке, веревку, щетку, лестницу и пошел в сад. Дорогу к дому Юлии нашел не сразу – изрядно поплутал по дорожкам и тропинкам. Посмотреть бы на того, кто устроил весь этот лабиринт, да руки ему за такую работу оторвать. Хорошо господам – они в саду домá себе построили, каждый день между деревьев-кустов гуляют, все места, закоулки и фонтаны со статуями наизусть знают. Рабочему же человеку всей это красотой наслаждаться некогда. А еще тяжелая лестница то плечи отдавит, то за ветки зацепится, то фигуру каменную стукнет – одно раздражение от этой красоты.

Но нашел-таки нужный дом – небольшой, двухэтажный, опоясанный галереей с колоннами из зеленого мрамора. Залез на крышу и споро прочистил трубу. Но как спускался по стремянке, невзначай поднял глаза и обомлел. За окном стояла Юлия в одной легкой тунике, открывавшей гладкие ноги выше колен, руки по самые плечи и нежную шею. Остальные части тела шелковая ткань предательски облегала, подчеркивая их фантастические формы. Орлик замер с открытым ртом, и долго не мог ни пошевелиться, ни оторвать взгляд от этого чуда. Он много раз видел изображения обнаженных девушек на старых греческих амфорах, на мозаике в термах и даже на картинках, которыми городские мальчишки тайком обменивались, но никогда вид женского тела не вызывал в нем такого оцепенения, такой жаркой истомы и пульсации в висках.

Юлия стояла к нему спиной, расчесывая длинные вьющиеся волосы. Перед ней висело круглое бронзовое зеркало, привезенное из Страны Шелка15, в котором тускло отражались черты лица и грудь, но размытость очертаний делала их еще более будоражащими воображение. Сложно сказать, сколько времени провел Орлик, наблюдая за госпожой, но в какой-то момент она резко повернулась, чтобы взять со столика флакон духов. Юноша отпрянул назад, рука соскользнула со ступеньки, и он с воплем рухнул вниз. Спасли его только кусты азалии, росшие у дома. Следом на него упала лестница, больно ударив по макушке. Орлик вскочил, убедился, что руки-ноги целы, схватил стремянку и бросился бежать.

Когда вечером вернулась мать, прислуживающая Юлии, юноша притворился, что крепко спит, хотя до утра не сомкнул глаз. Он думал о том наказании, которое обязательно последует. Наверняка Юстин велит высечь его при всех за дерзость, еще и будет приговаривать: «Как смел ты, раб, нарушить все законы божеские и человеческие, дойти до такого извращения – подсматривать за своей госпожой?» Орлика еще ни разу не пороли, и от одной мысли об этом пробирала дрожь.

Но каждый раз, когда молодой человек закрывал глаза, он снова уносился мыслью туда, на лестницу, вспоминал, как легкий шелк скользил по бокам и бедрам Юлии, как она поднимала руки с гребнем, и тяжелые волосы рассыпались по плечам. В его мечтах девушка медленно оборачивалась, скидывала с себя тунику, произносила его имя и шла к нему, протягивая вперед руки. Орлика пробивал пот, он открывал глаза и снова падал вниз, окунался в ледяную купель страха наказания. Так и прошла ночь, полная взлетов и падений.

Еще до рассвета юноша услышал, как скрипнула входная дверь – мать пошла будить Юлию в церковь. По воскресеньям они ходили в подземный монастырь в долине, а чтобы успеть к началу службы, надо было встать затемно.

Дабы отложить порку, Орлик решил сбежать на весь день из поместья. Было воскресенье, от работы на конюшне его освободили, а трубы пусть почистит кто-нибудь менее расторопный. К тому же по воскресеньям все поместье полдня молится в церкви, а он – раб и сын язычника славянина, не обязан протирать коленки со всеми.

Быстро одевшись, юноша набил рот сушеными смоквами, бросил в котомку две хлебные лепешки, кусок сыра и вяленую рыбу, и побежал к воротам. В долине мальчишки устраивали «каменные войны», городские против окрестных: становились по разные стороны рва и метали друг в друга камни. Как раз можно было успеть. Однако ускользнуть из имения не получилось – ворота были заперты и охранялись невесть откуда взявшимися военными. Пришлось вернуться.

Орлик попробовал читать «Энеиду» Вергилия – не вышло. Его мать хоть и была рабыней, но происходила из знатной, разорившейся семьи. В молодости ее продали за долги в рабство, но сына она обучила грамоте. Сосредоточиться на чтении не получалось. Мешало волнение.

Прочитав страницу раз пятнадцать, Орлик не запомнил ни слова и отложил книгу. «Гнусный рифмоплет!» – срывал он на Вергилии свое раздражение. – «Исписал же столько листов! Было у него и время, и желание. Конечно, если ты не раб, и дéла никакого полезного нет, то почему бы не марать папирус? О чем таком важном может поведать человек, родившийся в благородной семье, спины не ломавший, и рабов видевший исключительно издалека? Наверняка самое большое расстройство в его жизни – это расстройство желудка от плохо пропеченного зайца или не слишком свежих гребешков. И конечно никто не порол поэта, когда тот подглядывал за обнаженными купальщицами в пруду. А следовало бы. Может, писал бы не так занудно и тяжеловесно».

Орлик обосновался у окна и стал сооружать из цветных камешков «вавилонскую башню», ставя их один на другой. Это занятие требовало большой сосредоточенности и внимания, помогало отвлечься от дурных мыслей. Сначала больше трех камней друг на друге держаться не хотели, сооружение разваливалось. Потом, по мере того, как юноша погружался в свое занятие, башня выросла до четырех, пяти и даже шести этажей. Рядом появилась вторая такая же, третья.

Погода за окном испортилась, набежали тучи, хлопьями падал снег. Соседний дом и деревья оделись в мохнатые шапки. Потом повалило так, что все цвета пропали, а осталась только белая пелена.

Перед тем, как ставить седьмой камень на башни Орлик поднял глаза и увидел, как в белой завесе появилось черное пятно. Оно росло, приближалось и приняло очертания человека. Кто-то, закрытый с головой темным плащом, с посохом в руке, шел прямиком к дому. Уже вблизи стало видно, что на мизинце у черного человека блестел золотой перстень с рубином. Юстин!

Орлик метнулся от окна, задев рукой башенки, и камни с грохотом разлетелись по полу. Что за растяпа! Так был шанс спрятаться где-нибудь под столом и сделать вид, что дома никого нет. Но такой грохот Юстин наверняка услышал.

В дверь нетерпеливо забарабанили. Пришлось открывать. Черный человек уверенно вошел, стряхнул с плаща снег, снял капюшон и оказался… Никифором. Только выглядел он как-то иначе. Перестал горбиться, приосанился, во взгляде чувствовалась сила, и двигался резвее, чем раньше. Будто помолодел лет на двадцать, и из дряхлого старика превратился в зрелого, еще крепкого мужчину. «Может, обойдется?» – мелькнуло в голове у Орика.

– А, это ты… Все бездельничаешь? – брюзжаще спросил старик. – Я ищу Марию. Твоя мать здесь?

– Нет, геронда16. Она еще до рассвета ушла с госпожой в монастырь.

– В монастырь? За пределами имения? Они с ума сошли?! Даже внутри стен «Львиного камня» может быть опасно, а отправиться в долину одним – это просто безумие!

– Они не одни. С ними пошел конюх Годила. Ты же знаешь, геронда, что он сильнее всех в Ниссе: легко перекусывает монеты и распрямляет голыми руками лошадиные подковы.

– Ха, лошадиные подковы! Это все ярмарочные трюки для зевак. Голой рукой не остановишь меч, или стрелу. И о чем только думал Гонорий, когда согласился на это?

– Юлия – его единственная дочь, он ей ни в чем отказать не может – сказал юноша и отчего-то залился краской.

– Да, в этом вся проблема… – старик почесал подбородок и задумался.

Орлик внимательно посмотрел на морщинистое лицо кузнеца и подумал, что за свою длинную жизнь ему наверняка пришлось пережить всякое.

– Скажи, геронда, а тебя когда-нибудь пороли?

Никифор сдвинул брови и строго посмотрел на юнца.

– Что, напроказничал? Не бойся, сейчас наказывают легко. Не секут, а можно сказать гладят. Какой-нибудь месяц сидеть не сможешь, поспишь на животе, и будешь как прежде. Даже лучше, потому что ума прибавится!

От такой перспективы Орлик из пунцового стал зеленым. Никифор же, видя душевные страдания юнца, сменил гнев на милость.

– Не волнуйся. Никто пороть тебя не будет. Это я обещаю.

– Откуда тебе знать, геронда?

– Видишь это? – старик поднес к лицу молодого раба левую руку, где на мизинце мягко поблескивал рубин. – Теперь я управляющий поместьем. Юстин сегодня утром поскользнулся, и ударился головой о ступеньку.

– Он жив?

– Жив, но очень плох. Будем молить Господа, чтоб даровал ему исцеление и поднял с одра болезни. – Никифор с чувством трижды перекрестил лоб пальцем. – Так в чем ты провинился? Если расскажешь честно, то обещаю, что наказания не будет.

Юноша потупил взор и скороговоркой произнес:

– Я случайно увидел Юлию в одной тунике. Она решила, что я за ней подсматривал, но я не специально, клянусь. Я просто чистил дымоход, и спускался по лестнице мимо ее окна. Я только хотел…

Управляющий жестом прервал излияния. Он выглядел разочарованным, как будто надеялся услышать что-то другое.

– Пустяки. Наказывать я тебя не буду, но и ты должен кое-что сделать для меня. Прошу тебя, сиди сегодня дома, и никуда не отлучайся. Если вернется мать, пусть оставит Юлию здесь, а сама поспешит ко мне.

– Если вернется?…

– Если солдаты у ворот ее не заметят. Я предупредил их, но всякое бывает. Поможешь мне?

– Да, геронда.

Никифор накинул капюшон на голову, обернулся теплым плащом и вышел в белую пелену.

* * *

Мария вернулась затемно. Орлик, толком не спавший всю ночь, положил голову на стол, чтобы подумать о превратностях судьбы, и заснул. Услышав скрип двери, он вскочил и постарался придать телу непринужденный вид, будто совсем не спал, а просто присел. Эффект вышел противоположным – к всклокоченным волосам добавилось выражение удивленного испуга на лице. Мать приподняла светильник и оглядела стоящего в темноте сына.

– Орлик, это ты? Почему без света сидишь? – Мария подошла к столу и затеплила от своего огня лампу. Из темноты выступило женское лицо неземной, нездешней красоты. Черные брови, словно начерченные углем, изгибались над печальными темно-вишневыми глазами; небольшие губы озаряла полуулыбка. Лет двадцать назад мужчины сходили с ума от одного взгляда на эту гордую осанку и высокую шею. Перенесенные невзгоды оставили свою печать, но от этого Мария только выиграла – ее красота из броской стала спокойной, потаенной, загадочной. Черты ее лица почти полностью повторились в сыне, с той лишь разницей, что глаза у него были голубые, а волосы льняные – как у отца.

– Я ненадолго, мне нужно взять благовония и ароматные масла. Приготовлю Юлию ко сну и вернусь. Затопи печь, тут очень холодно. И подогрей похлебку. Поужинаем вместе.

Имя Юлии вывело Орлика из ступора.

– Днем заходил Никифор. Он назначен новым управляющим. Юстин ударился головой, и ему назначили замену. Геронда сказал, что у него к тебе срочное дело. Он ждет в доме управляющего. Тебе разве не сказали солдаты у ворот?

– Старый кузнец назначен управляющим? – Мария остановилась у полки с благовониями и внимательно посмотрела на сына. – Орлик, что здесь происходит?

Юноша протер глаза и стал приглаживать волосы на голове.

– Я не знаю, мне не велено было никуда отлучаться.

– Сын мой, прошу тебя, беги скорее за Юлией. Она пошла к себе через сад. Приведи ее к нам, и никуда не отпускай. Я же пойду к Анне и узнаю новости.

– Я не могу. Мне нужно на конюшню – соврал юноша, которому совсем не хотелось смотреть в глаза госпоже, которую но опозорил.

– Дорогой мой, Юлии угрожает опасность. Умоляю, оставь все другие дела и поторопись, от этого зависит ее жизнь.

Спасти жизнь госпожи – это в корне меняло дело. Орлик резво натянул обувь, надел шерстяной плащ, взял светильник и выбежал на улицу. Несмотря на позднее время, вокруг было светло. Молодой раб не раз замечал эту особенность: когда землю покрывает снег, он начинает отражать лунный свет, и по ночам небо наполняется мягким розоватым мерцанием.

На дорожке, ведущей в сад, виднелись следы женских полусапожек. Отлично! По ним не заблудишься, не заплутаешь. Орлик прикрыл рукой огонек светильника, чтоб не задуло, и побежал. Чем дальше он углублялся в сад, тем темнее становилось вокруг – деревья не пропускали даже рассеянный свет, а садовые фонари не горели. Еще одна странность: за всю жизнь юноша не мог вспомнить ни одного раза, чтобы слуги не осветили на ночь главных тропинок.

На повороте Орлик поскользнулся и больно ударился коленкой о мощеную дорожку. Хорошо хоть керамический светильник не разбил. Пришлось сбавить скорость и перейти на быстрый шаг, но отстать он не боялся.

Внезапно на дорожке появились крупные мужские следы – кто-то прятался в стороне за деревьями, а потом последовал за Юлией. В сердце зашевелилась тревога. Что там мать говорила о столичных гвардейцах? Разгуливают по всему поместью? В голове возник образ Юлии, стоящей посреди заснеженного сада в одной тунике, а сзади нее из темноты появляется свирепый экскувит с обнаженным мечом в руке, и замахивается… В висках застучало, ноги сами собой перешли на бег.

Свернув несколько раз, следы вывели на поляну, в центре которой стояла большая двухъярусная ротонда, застекленная цветными витражами. В ней обитали фазаны, павлины, попугаи и прочие диковинные птицы, разгуливавшие в теплое время года по саду. В мороз их запирали внутри в клетках и вольерах, и отапливали помещение огромной печкой. Отпечатки ног вели прямо ко входу.

Подбежав к двери, Орлик прислушался. Изнутри доносились приглушенные крики и стуки. Резко распахнув дверь, юноша закричал во все горло:

– Убери от нее руки, аспид! – Звуки борьбы прекратились, а птицы наоборот разволновались, загоготали. Несколько попугаев принялись повторять на разные лады: «Уберрри рррруки! Рррруки уберрри! Аспид! Аспид!»

Что делать дальше Орлик не знал. Ну хорошо, выйдет сейчас из темноты солдат в панцире, с мечом, и зарубит его к праотцам, безоружного, одним движением. «Значит, умру за нее. Кровью искуплю свою вину» – решил он и снова закричал, хотя менее уверенно:

– Выходи из темноты! Покажи себя!

В глубине ротонды кто-то зашевелился, зашаркал, стал двигаться ко входу.

«Это смерть моя идет» – подумал юноша, и ему ужасно захотелось зажмуриться, чтобы не смотреть ей в глаза. Но поборол себя. На свет медленно выходил мужчина, с разведенными в стороны руками. «Не гвардеец» – вот первое, что подумал Орлик. «Сапоги цивильные, без металлических поножей. Потертые штаны и простая нижняя туника навыпуск. Оружия в руках нет. Значит, сразу не зарубит». Через несколько шагов отблеск огня упал на лицо, которое оказалось знакомым. «Это Иосиф, он работает на винодельне».

– Орлик, ты чего орешь? – спросил виноградарь. – Кто тебя прислал?

– Не подходи! – прокричал в ответ юноша. – Не твое дело, кто прислал. Пусть она выйдет, и я заберу ее с собой.

– Послушай, я знаю, что поступил некрасиво, но ты ведь тоже человек…

– Некрасиво?! – с дрожью в голосе перебил молодой раб. – Еще раз повторяю, пусть она выходит, и мы мирно уйдем.

– Ладно, ладно, не нервничай так. Видишь, я все делаю, как ты говоришь.

В темноте послышался шелест, звук шагов. За спиной Иосифа материализовалась тень, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Элией, молодой служанкой, прошлым летом вышедшей замуж за повара.

– А где Юлия? – спросил ошарашенный юноша.

– Юлия? А что ей здесь делать? Наверное, дома у себя. Так тебя не муж Элии прислал?

Орлик взвыл от досады. Ну как он мог так ошибиться? Решил, что первые попавшиеся женские следы оставила Юлия. Остолоп! Птичник находится вообще в другой части сада. Теперь даже если бежать во всю прыть, госпожу не догнать.

– Какая дорожка ведет к дому Юлии? – закричал он.

– Правая. Все время прямо и на третьем повороте направо… – удивленно ответил Иосиф.

Юноша со всех ног помчался в указанном направлении.

– Пожалуйста, не говори ничего моему мужу! Очень тебя прошу – раздался сзади тонкий девичий голос.

От быстрого бега светильник погас, и стал плескать маслом на руку. Пришлось оставить его на одной из скамеек. Вскоре глаза привыкли к темноте, стали различать предметы, и юноша еще прибавил скорости. Орлику даже показалось, что окажись сейчас рядом марафонцы, он легко обогнал бы их. Кусты, деревья, беседки, статуи, фонтаны выплывали из темноты и оставались далеко позади. Ноги шлепали по плитам, и почти перестали скользить. «Если успею, пусть меня секут. Не страшно. Лучше я пострадаю, чем она». Хотя, что именно грозит Юлии, он представлял смутно.

Между деревьев показались огни. Из темноты выплыла знакомая поляна и двухэтажный дом с галереей. Окна первого этажа были ярко освещены, а к входной двери приближалась женская фигура с горящим светильником в руке.

– Юлия! – громким шепотом окрикнул ее Орлик. – Стой! Не ходи в дом!

Девушка остановилась и обернулась. Юноша на ходу жестами показывал, чтобы она шла к нему, но та не двигалась.

– Что случилось? Что-то с Марией?

Раб подбежал к своей госпоже, открыл рот и замер, уставившись на нее. Ночное видение девушки, сбрасывающей с себя тунику и протягивающей к нему руки, с необычайно яркой силой всплыло перед ним. Все мысли словно ветром выдуло из головы. Только безумно хотелось наклониться и поцеловать ее в алые пухлые губы.

– Орлик, ты заболел?

– Я?… – он потряс головой, чтобы как-то прийти в себя. Видение медленно, нéхотя рассеивалось. – В поместье беда, происходит что-то непонятное, здесь гвардейцы из столицы. Мария велела привести тебя к нам и переждать. Она все выяснит. Пойдем, и так упущено много времени.

– Гвардейцы? Что здесь делать гвардейцам?

Словно в ответ на ее вопрос скрипнула дверь, и в освещенном проеме появился немного нетрезвый молодой экскувит с красивыми до приторности чертами лица и каштановыми волосами. На нем была белая льняная туника, а в руке он держал кубок с вином. Гвардеец посмотрел на гостей, откинул со лба прядь волос, обернулся в дом и крикнул:

– Зенон! Можешь не торопиться, нам прислали одну из гетер! – и жестом предложил Юлии войти. Та удивленно посмотрела на мужчину и громко спросила:

– Кто ты такой и что здесь делаешь?

Орлик ткнул госпожу пальцем в бок (за это точно выпорют до полусмерти) и отвесил самый низкий поклон, на какой только был способен.

– Прости нас, господин, за беспокойство. Мы хотели прибраться в доме у Юлии, но раз теперь тут живете вы, не будем вас беспокоить. – Славянин потянул девушку за плащ назад. Та проявила сообразительность, перестала сверлить воина взглядом и слегка поклонилась.

– Вы нам не мешаете. Входите и работайте.

Дверь боковой комнаты раскрылась, и в зал вышел широкоплечий коренастый мужчина с намыленным лицом и ножом в руке, совершенно обнаженный. В таком естественном виде он легко мог служить наглядным пособием для профессоров медицины – все мышцы рельефно выступали под кожей. На груди и плечах белели глубокие шрамы.

– У этой девчонки отличная купальня в доме устроена – небрежно бросил Зенон. – Вода горячая, но не обжигает. Сходи тоже, нам за остальными гнаться не нужно. И закрой дверь, Василиск, сквозит.

От удивления Юлия разжала руку, и светильник мягко упал на землю, окропив снег брызгами масла.

– Зенон, у нас гости. Это очень необычная служанка: она носит серебряную сетку на волосах, дорогой плащ из шерсти антилопы и длинную тунику тончайшей работы. Надеюсь, она удостоит нас вниманием и зайдет в гости.

– Беги! – закричал Орлик и кинулся на стоящего в дверях воина. Всей своей массой он втолкнул Василиска в дом и попытался захлопнуть дверь перед его носом, но гвардеец оказался на удивление ловким: устоял на ногах и сделал резкий выпад вперед, заблокировав ногой дверь. Молниеносным движением он ударил юношу кулаком в челюсть. Тот взвыл и завалился на снег – лицо пронзила острая боль, глаза заволокло белой пеленой.

Вместо того, чтобы убегать, Юлия наблюдала за коротким сражением Давида и Голиафа, а когда Орлик упал, бросилась к нему и стала вытирать текущую по лицу юшку.

– Как ты смеешь бить беззащитного? – обрушилась она на Василиска. – Ты же воин, защитник слабых! Я пожалуюсь твоему командиру.

– Какой характер! – изумился гвардеец. – Вся в отца…

– Василиск, что ты там стоишь? – заворчал Зенон. – Тащи ее сюда. Пусть остальные занимаются продажными гетерами в большом доме, а мы откупорим эту амфору сладкого вина.

– И то верно.

Воин взял девушку за руку и поволок в дом. Орлик приоткрыл глаза и увидел лицо Юлии. Ни страха, ни мольбы в нем не было. Только презрение. «Если она, слабая девушка, не боится, то почему я до сих пор ничего не делаю?» – пристыдил себя он. Рядом лежал оброненный госпожой светильник. Фитиль едва горел и раскрашивал снег оранжевыми всполохами. Собрав последние силы, славянин поднялся на ноги, сделал два шага и бросил керамическим сосудом Василиску в затылок. Осколки с хрустом полетели во все стороны, масло залило волосы и тунику экскувита. Он развернулся, бешено взглянул на нападавшего и замахнулся, но не ударил, а закинул руку за спину и стал со всей мочи колотить по шее и плечам. Запахло подгоревшим мясом, от воина повалил дым. Залитая маслом льняная туника вспыхнула, языки пламени моментально перекинулись на густые волосы и голову. Гвардеец утробно завизжал, выбежал на улицу и стал кататься по снегу. Обнаженный Зенон схватил с дивана красный плащ и бросился тушить своего товарища.

Юлия и Орлик в ужасе смотрели, как Василиск корчится, бьет руками по земле, посыпает голову снегом и изрыгает проклятья в адрес господской дочери и ее раба. Зенон накрыл горящего тканью, развернулся и медленно, перекатывая пальцами нож с остатками мыла для бритья, пошел на девушку и юношу.

«Вот и смерть моя пришла» – второй раз за вечер пронеслось в голове у Орлика, но теперь умирать было не страшно. Наоборот, накатило чувство небывалой свободы. Молодой человек взял стоящую рядом Юлию за руку и сжал ее ладошку. «Какая теплая» – подумал он и улыбнулся.

– Улыбаешься? Сейчас я тебе улыбочку от уха до уха сделаю, а потом…

Но что будет потом, Зенон не договорил – короткий меч вонзился ему в спину и вышел из живота. Гвардеец удивленно взглянул на торчащую из него клиновидную полоску стали, затем на Юлию, и тихо упал в снег. Над его телом возвышалась темная фигура в черном плаще. Левой рукой незнакомец опирался на посох, а на мизинце блестел золотой перстень с рубином.