Читать книгу Затемнения. Сборник миниатюр и рассказов - Никита Глазунов - Страница 3

Мир

Сидит человек. Человек мертв. Он держит пальцами сигарету, и пальцы, как по метроному, мерно стряхивают пепел.

Человек молод. Человек стар. Волосы его седы настолько, что, падая вниз, они сливаются с пеплом. Одежды порваны, и материи сильно истрепаны, и странный их цвет близок к седине.

Сухие ступни твердо уперлись в большой камень. Вокруг ничего. Нет стен, домов, строений. Бесконечная земля и каменная платформа, на которой сидит Он.

Небо круглое и кружится вокруг Него с малой скоростью. Цвет его всегда неизменен. Всегда, как только после заката, когда уже нет солнца и оранжевых отблесков. Серый, но не облачный цвет. Не такой теплый, как днем, но и не холодный, как ночью. Сухой цвет.

На земле трава не зеленого, земляного цвета. И куда ни посмотрел бы он, всюду видел землю и траву. Больше не было ни одного камня.

Если бы были еще камни, то Он ходил бы от одного к другому раз в день. И каждый новый камень отличался бы от предыдущего только тем, что на нем сидит Он.

Но ходить было некуда. Незачем. Некогда. Некому.

С той стороны, где должно было садиться солнце всегда дул ветер, не несущий ни холода, ни тепла. Ветер нес с собой пыль и мелкий сор вроде сухих листьев и маленьких веток.

В месте, где был камень, никогда не становилось теплее или холоднее. Всегда было немного прохладно.

Там никогда не шли дожди, там никогда не было воды.

Воздух был прозрачен и немного густ. И, если прорезать его рукой, покажется, что рука режет воду.

Камень был тверд. Никакой ветер не мог заставить его рассыпаться. Вечность представляла собой этот камень, который единственный был жив в мире и потому не мог умереть.

Он

Тот человек сам погубил мир вокруг.

Раньше были цветы, дети, любовь, смена времен, движение, цель, мечты, радость, стержень внутри.

Теперь остались страхи, неверие, одиночество, безвременье, постоянство, пустота, беспомощность внутри себя самого.

Всегда червь страха пожирает его изнутри. И это никогда не кончается. Он не может привыкнуть к этому. Вечно ему снится страшный сон.

«Он сидит на своем камне, вдруг все вокруг внезапно начинает меняться. Резко затихает ветер. Небо темнеет, не ограничиваясь просто черным цветом. Трава вянет, тает, и, стекая, пропадает в земле. Везде появляются камни, в точности такие же, как и тот, на котором вечно сидит Он. Резко холод обжигает все Его существо. Земля подле камня приходит в движение и словно начинает кипеть, а затем, осыпаясь, уходит в никуда. На том месте начинает виднеться огромная пасть, пожирающая землю. Кусок за куском она дробит и проглатывает вечный камень, тогда вселенский страх охватывает Его. Он понимает, но не хочет принять то, что камень погибнет. А вместе с камнем уйдет в никуда и Он сам».

Он не хочет и не старается верить в то, что все можно вернуть. Неизмеримым грузом давит на него неверие и прижимает к земле, где Он обречен остаться навсегда. В нем уже не живут мечты. И не смогут никогда, потому что последняя уже умерла.

«Когда-то неизмеримо давно Он свято верил в то, что сможет оторвать от земли руку, а затем подняться сам. Но как только Он попытался это сделать, небольшой камень упал с неба и ударил ему по руке, прижав ее к земле навсегда. Со временем камень начал расти, и боль, приносимая им, убивала веру, пока она не умерла навсегда».

Недвижим, Он остался один. И даже если бы движение не было невозможно, найти кого-то на пустой земле Он не смог бы. Поняв это однажды, Он смирился и принял жгучее, накаленное до красноты одиночество.

«В то время, когда вера в себя уже погибла в агонии и сгорела в огненной бездне, остались крохи другой, чуждой ему изначально веры, Он решил просить о помощи. Боль неверия, давившего тяжелым камнем, помогла издать сильный, насколько вообще возможно, крик о помощи. Крик облетел землю вокруг, и не встретив никого на своем пути, вернулся к нему с обратной стороны света, воткнувшись в сердце стрелой невозможной боли одиночества».

Постепенно время погибало вместе с Ним и погружало в вязкую топь, откуда не было просвета и возможности выбраться. Мгновение и вечность смешались в мерзкую, бесформенную массу.

«Боль, приносимая одиночеством, туманила рассудок. Постепенно сладкое, хмельное безумие отравляло ему кровь и заставляло забыть о времени. Завтра не наступит никогда, а вчерашний день не вернется. Сегодня никогда не изменится. Мы привыкли, что сильнейшая боль длится лишь мгновение, но не сможем привыкнуть к тому, что мгновение вечно».

Изменить теперь что-нибудь было более невозможно. Вчера, сегодня, завтра – все слова, которыми мы характеризуем отдельные, отличные от других временные промежутки стали синонимами, а, по сути, не значили ровно ничего. Вместо них выросла монолитная, нерушимая глыба постоянства.

«Постоянная боль жгла его изнутри. Постоянно горел огонь, не оставлявший даже пепла. Ничего. Никому. Навсегда».

Пусто. В нем не осталось ничего. Сгорело все.

«Запах гари и смерти витал в обители его души. Брошено все. Он один внутри себя же самого. Он сам все бросил в топку».

Больше ничего он сделать не мог.

«Пустая оболочка недвижимо лежала на земле. Она ничего не может сделать, потому что ей ничего незачем и никогда не нужно».

Порядок

Ветер сам расставил все по своим местам. Сотворил землю, небо, вечный камень, посадил туда Его и стал вечно гнать листья и ветки в его сторону, зная, что Он никогда не оживет и не проснется, потому что незачем, некому, некогда.