Читать книгу Судьба зечки. А ведь всё могло быть совсем по-другому… Но, видно, не судьба… - Никита Григорьев - Страница 5
ІV. ПЕРВАЯ ХОДКА…
ОглавлениеА тем временем, события у реки разворачивались следующим образом… То ли от утренней прохлады, то ли от влажной земли, брошенный ими Влад пришёл в себя. Инстинкт самосохранения и жажда жизни сработали в нём мгновенно и он начал ползти в сторону дороги. Двадцать метров, которые отделяли его от неё, он преодолевал очень долго. Несколько часов. Водитель первого проезжающего автомобиля, который заметил окровавленное и измученное тело человека на асфальте, вызвал милицию и скорую помощь.
Ну, а дальше всё происходило, как в страшном сне. Петра арестовали. Весь посёлок гудел, словно растревоженный улей. Оказывается, грабители на протяжении нескольких лет грабили одиноких старушек, и душили их. У соседей и родственников даже не возникало подозрений о насильственной смерти. Даже местный участковый врач, выписывая справку о смерти, указывал причину « В результате старения организма»…
Но сколько клубочку не катиться, конец придёт всё равно. Вот и убийцы вскоре были задержаны и взяты под стражу. Екатерина проходила в деле, как свидетель, но с каждым вызовом к следователю, она начинала всё больше и больше понимать, что превращается в подозреваемую, и установленное ей ограничение – подписка о не выезде, явно об этом свидетельствовало. Под стражу до суда она не была взята только по одной причине – второй беременности. Где – то подсознательно она чувствовала, что это будет тот нежеланный ребёнок, которого ей насильно «подарил» Влад…
Через шесть месяцев состоялся суд. Владу и его соучастнику, которые вместе с убитым Верзилиным убивали старушек, вынесли суровый приговор – высшую меру наказания через расстрел. Петру, как соучастнику – двенадцать лет лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима. Екатерине отмеряли восемь лет, под стражу она была взята там же, в зале суда, на девятом месяце беременности.
То ли пришёл срок, то ли от перенесённых волнений, но в холодное мартовское утро, первых дней пребывания в тюрьме, она родила девочку. Таким образом, они вместе начали отбывать срок наказания матери…
Екатерина уже привыкла, что её ребёнка заворачивают в казённую пелёнку, кладут в казённую колыбельку… Ведь дочка, родилась здесь, в колонии. А она, как и другие женщины-осужденные, ест одинаковыми ложками, носит одинаковую одежду, ходит строем, встаёт по звонку, потому что виновата и несёт наказание, отбывая от звонка до звонка свой, определённый судом, срок. Но её дитё… Оно – то за что так мучается?! За что отбывает вместе с ней «свой» срок?!
Я на мгновенье представил эту женщину, просиявшую улыбкой при виде своего ребёнка. И кто сможет подумать, что она могла воровать, мошенничать, убивать… Передо мной вечная картина жизни – мать с ребёнком на руках. Любовь эта сильнее обстоятельств и выше тюремных стен. И нет ей за это наказания. В такую минуту хочется забыть о преступлении, простить мать, списать ей все её грехи ради этого, ни в чём не повинного, ни в чём не ведающего существа. За что же ребёнок делит её участь? А где же оно, наше милосердие?! То милосердие, о котором мы напоминаем нашим согражданам почти на каждом шагу. Нам предлагают проявлять его всем и вокруг, но только не нашим согражданкам за колючей проволокой зоны. Как бы ни был хорош уход, добры нянечки, внимательны врачи, какую сумму денег не выдели государство на содержание этой маленькой души (да если бы всё это ещё и было выделено…), казённые блага не идут в сравнение с уютом домашним. Всего два часа в день мать и её дитя могут видеться. Всего три года вместе, в исправительно – трудовом учреждении, а дальше, если срок матери не подошёл к концу, ребёнок отправится в детский дом. Говорят, что общество пока не готово отпустить осужденную мать на свободу. Признавать это горько, видеть больно, но значит, не нажили мы ещё достаточно милосердия, не укрепились в вере, что сможем уберечь оступившегося человека, что хватит в обществе здоровых сил взять заботу о заблудшей матери на себя. А мне кажется, что мы только прикрываемся этими красивыми словами, что бы не взять ответственности на себя. Ведь это такая прекрасная отговорка:
– Общество ещё не готово…
– Общество ещё не может…
– Общество ещё не решило…
А что же сама она? Плачет по ночам в подушку? Завидует вольным? Проклинает прошлое и саму себя? Обижается на злую судьбу? Без сомнения. Но ещё радуется первому шагу, первому осмысленному слову своего дитяти, и радость эта ничем не отличается от той, что испытывают матери на всём белом свете. Может быть, здесь, она даже острее. Ребёнок – её надежда на обыкновенную, будничную, такую далёкую и желанную жизнь. Ребёнок – её любовь и отрада. Сегодня он спасает её, чтобы завтра, выйдя на свободу, мать смогла сделать своё дитя счастливым. Как бы ни было трудно…
Отбыв половину наказания, Екатерина была освобождена досрочно за примерное поведение и исправление… Но при выходе на свободу никто не спешил отдавать ей её ребёнка. Причина до банальности самая простая:
– Представьте справку, что вы трудоустроены и размер вашего дохода позволяет содержать ребёнка…
– Представьте справку о жилищных условиях, где найдутся свободные метры жилплощади для вашего ребёнка…
– Представьте справку из лечебного учреждения о состоянии здоровья всех проживающих на жилплощади, где будет проживать ваш ребёнок…
Парадокс, но сейчас и законопослушным гражданам местные власти не всегда могут и хотят помочь. Ведь большинство их находятся на самовыживании. Что тут говорить о лицах с криминальным прошлым…
Возможно, они ещё долго проживали бы врозь, но сжалилась мать Кати и, оформила над внучкой опеку. Так и стали они жить в старом ветхом домике матери вчетвером: мать, Екатерина с детьми, старшеньким Михаилом и младшенькой Машенькой…
К Петру, который ещё отбывал наказание, она не наведывалась. Никак не смогла простить ему Влада. Тем более подрастающая Машенька постоянно напоминала об этом. Она своей внешностью и манерами поведения вся была в своего расстрелянного отца.
Каждую ночь ей снится зона…
За свою такую короткую и сложную жизнь она поняла только одно, что никто не в силах понять чужую боль. Тем более разделить её с тобой…