Читать книгу Сборник рассказов. Бинокль - Никита Константинович Коваль - Страница 3

Шум собственного дыхания не забудется никогда! В тяжёлом моторе, где единственная валюта – это кислород, горели лёгкие. Собаки – что им нужно от меня? Нет, они бьются в дверь и заставляют меня думать о том, что я жив. Что я ещё жив, что мне нужно бороться, чтобы не быть съеденным! Я замер и ждал, пока удары в дверь прекратятся, – и они прекратились. Минут пять я прислушивался и сжимал кулаки, словно готовясь к последней схватке. В голове у меня закипала ярость: казалось, что ещё секунда внезапно затихшей опасности – и я сам открою дверь, чтобы ворваться в бой голыми кулаками. Одну-двух собак поймаю и укушу за горло, да так сильно, чтобы перед смертью забрать их с собой. Но это абсурд – банальная смерть. Сколько их там? Десять минут внезапно наступившей тишины казались мне ещё страшнее тем, что она наступила после такого шквала шума. Каждая последующая секунда заставляла сомневаться в том, что собаки вообще были! Глаза не привыкли к темноте – было абсолютно темно, ибо источники света вообще отсутствовали!

– Шумите, суки! Шумите! – со всей ярости я два раза ударил кулаком в дверь, которая ещё несколько мгновений назад защищала меня от стаи собак.

Странное чувство к неодушевлённому предмету – я почувствовал себя виноватым перед… дверью, которая так отважно выдержала натиск голодных псов! Голодные псы или псы, которые убивают ради собственного удовольствия? Подумав о том, что дверь может обидеться на мои удары и открыться этим злым собакам, и поверив в собственные мысли, я нежно погладил её, извиняясь:

– Прости меня, прости, родная… – я поцеловал холодную, покрытую лаком стенку двери. – Они там? Надо проверить, – теперь последовали мысли вслух.

Прежде, чем приоткрыть дверь, чтобы одним глазком взглянуть, есть ли там собаки, или, быть может, они ушли прочь, я услышал за своей спиной человеческий голос!

– Не стоит этого делать, – спокойно проговорил хриплый голос в темноте.

– Что? Кто это? – я вздрогнул так, что чуть не открыл дверь, чтобы убежать как можно дальше от опасности, даже в сторону другой опасности, забыв о ней в момент испуга.

– Я бы ответил тебе, если бы я знал, – раздался хриплый голос во тьме. – Поднимайся наверх! Тут очень темно, и я тебя не вижу.

– Я тебя тоже не вижу! – сказал я и двинулся в сторону голоса. Отпустил дверь, вытянул вперёд руки, хватая на ощупь тьму.

О чём я думал в этот момент, когда шёл в темноте замкнутого пространства? Я даже забыл, что боюсь темноты. Одну руку держал чуть впереди себя, а другую – ближе к себе, словно в бойцовской стойке. Хоть какая-то, но боевая стойка придаёт хоть какую-то уверенность. Примерно такую же уверенность можно получить, имея при себе бейсбольную биту или какое-нибудь оружие. Скорее всего, это просто психологический защитный рефлекс, когда ты в темноте, а вокруг много того, чего ты боишься, и не знаешь, как от этого защищаться.

– Надеюсь, ты мне объяснишь, что здесь происходит? – спокойно сказал голос и громко кашлянул. Меня передёрнуло.

– Говори, чтобы я шёл на твой голос. Только не молчи, говори, а то я потеряюсь, – сказал я и почувствовал новый страх. Страх того, что голоса больше не будет, темнота не закончится, и я не упрусь руками в стену, а буду бесконечно блуждать во тьме с вытянутыми вперёд руками.

– Да здесь я, не суетись под клиентом! И так жутко!

– Вот, слышу, ты рядом, – я схватился пальцами за волосатую, очень худую руку.

– Тише, тише! Не дави так – бабу за задницу так щипать будешь! – сказал прокуренный голос уже немолодого человека с высохшим телом (это сразу было понятно – по запаху). Но руку его я не отпустил, просто менее интимно обхватил её за кисть и медленно пошёл вдоль стены, куда эта рука меня вела.

Когда мы поднялись по лестнице на второй этаж, я увидел, что в коридор попадает свет от прожекторов. Моим товарищем по несчастью оказался худощавый человек в полосатой майке, с костлявыми руками и растрёпанными волосами. Я отпустил его руку, так как теперь мог его видеть. Он шёл вдоль вытянутого коридора, потом свернул в открытую дверь. Чего мне следовало ожидать? Он даже не обернулся – видимо, не так уж и рад видеть живого человека. Вдруг я зайду, а там десять или двадцать каннибалов возле костра, готовые изжарить меня в масляной бочке?

Когда я увидел его худощавое тело в одной лишь майке, мне показалось, что я не имею право жаловаться на холод. Но он даже не дрожал, а медленно подошёл к окну и встал напротив прожектора, бившего издалека.

– Ты быстро бегаешь – я видел, как за тобой текла чёрная река.

– Это собаки! Куча собак, и все чёрные! – по мне бежали мурашки от одного лишь воспоминания об этом.

– Я кричал тебе, как мог! – он опять кашлянул, прикрыв руками сухие губы.

– Кричал? Странно, я ничего не слышал.

– Да вот с этого самого места, – он показал руками себе под ноги. Они уже успели подняться и встать возле окна на втором этаже. – Тебя кричал, до хрипоты, только вот даже эха своего не слышал. Словно слова изо рта – и в воду.

– Отсюда я бы услышал, но я ничего не слышал.

«И правда, не слышал, – подумал я. – С этим местом действительно что-то не так. Я кидал камень – звук был совсем не тот».

– Видел только, как ты несёшься… Ай!

– Что?

– Нормально, сейчас пройдёт! – сказал худой человек в майке, и теперь при свете прожектора я увидел у него на руке татуировку – парашют и надпись, слившуюся с рукой: «ВДВ». Мужчина схватил себя рукой за подбородок, и его вытянутая челюсть судорожно открылась. – Всё. Челюсть схватило – от холода часто так. Недавно вон трясло – сейчас вроде прошло.

– Тебе холодно? – я посмотрел я на его тело: кожа да кости.

– Да пустяк, привык вроде. И не такое было! – сказал старый мужик с седыми растрёпанными волосами. Казалось, если снять с него майку, то под ней будут одни лишь рёбра. Однако было видно, что он был жилистый, хотя и худой, но сильный или, по крайней мере, волевой. Он был седой, с широкими бровями, вытянутой и широкой челюстью, но всё же выглядел как пропивший всю свою жизнь старик.

– А что было-то? И где мы? Я вот вообще ни с чем не могу связать это место.

– Что было? Веришь или нет, но я не помню, но знаю, что было. А где мы – думал, ты скажешь! Я же не дурак! Похож я на дурака? Может, американцы устроили? – прохрипел он. – Подымить бы папироску, чтоб башка прояснилась! Подожди… Мой внук – я отправил его в магазин.

Сейчас я начал понимать, что чувствую его запах, словно в этом запахе весь он. Я не могу рассказать что-то конкретное из его жизни, но его мироощущение чувствовалось через скользящий звук запаха. Он пах водкой, колбасой и старой залежавшейся одеждой, ещё немного пóтом и табаком. Запах был отчетливый и никуда не пропадал, как все остальные или этот запах газа там, на горе обломков.