Читать книгу Сажа - Никита Михайлович Раков - Страница 2

Наутро следующего дня мне пришлось повторить свой ритуал передвижения на работу, где я вновь должен был взять задание и отправиться латать. Но уже у входа в корпус нашей конторки, мой рутинный обряд был разбавлен не самыми, на первый взгляд, приятными красками. Не успел я открыть дверь, как сзади меня под руку схватила сильная кисть и потянула вперёд в здание. Обернувшись, я узнал лицо озлобленного толстого доктора. Он бросил мою руку и силой повернул меня к себе.

– С крольницей, говоришь, справишься? – бешено кинул он мне в лицо.

– Конечно, дит, – незамедлительно ответил я.

Он позвал меня с собой наверх к директору. Поднимаясь и хрипя, доктор бурчал себе под нос какие-то злобные высказывания в чей-то адрес. Забравшись наверх, он быстро проследовал к двери, в своей манере яростно её открыл, и влетел в кабинет.

– Ну чё, будем разбираться, – атаковал он директора, не давая тому вставить даже звука, – Качественно, говоришь? Не знаю я, какие у вас там про нас ходят слушки, но мы в первом районе далеко не дебилы. Этот хрыч, – указал он на меня, – сказал, что нужно загустить на огне, с чем-то там смешать и мазать, да? Да. Я помню. Но тот хер, что пришёл ко мне вчера заделывать дыру, не особо затруднился доказать свою компетентность, намешал что-то и остатками своей чёрной бурды просто замазал щель. Грязно так замазал, без особой нежности и явно словечко «эстетика» ему не известно. Ну, думал я, что так и надо, я не профессионал, это ваша работа. Да и тот мастеришка утверждал, что с крольницей так и работают. Но с новым ветерком, этот огромный кусок чёрной хреновины отпал, будто и держаться не собирался, – он ненадолго замолчал. – Я всю ситуацию тебе разъяснил. Так что не будем терять наше время, просто всё переделайте. Качественно, а главное, бесплатно.

Директор пристально смотрел в стол, прикусив верхнюю губу.

– Дит Вильсман, это наша оплошность, и, конечно, мы всё переделаем.

Он приложил свою бледную руку ко лбу, начал разглаживать морщины и задумчиво глядя вниз, продолжил:

– Ты знаешь, как с крольницей разобраться, – взглянул он теперь на меня, – ты и езжай. Я обычно так не делаю, но сейчас принципы рабочей этики стоит отбросить. Отправляйся с дитом и сделай всё в лучшем виде и эстетично. Ясно?

– Конечно, дит директор.

Директор вытащил очередную бумажку, написал на ней что-то и выдал мне её в руки.

– Пойдёшь на раздачу без очереди, возьмешь инструменты, а замазку выдадут по этой записке. На сегодня это будет твоей единственной задачей.

Я быстро спустился вниз, забрал все рабочие принадлежности, замазку и выскочил на улицу, где меня ждал доктор.

Он курил у странной большой жужжащей штуковины. Мне никогда до этого момента не приходилось видеть эти автоматические перевозчики. Слышать о них, представлять их, но вот так, перед глазами, они не появлялись. В реальности автовоз оказался даже лучше, чем в рассказах. Весь из металла, красивый, ни дерева, ничего лишнего. Стоял и тарахтел белым дымом. 6 круглых колёс, четыре двери, а от крыши вперёд тянулась толстая палка с фонарём на конце. Автовозы были лишь у элиты из первого района, они позволяли передвигаться сидя, а их личный извозчик управлял этим огромным аппаратом. Я даже представить себе не мог, как оно работает, но многие поговаривали, что это магия. А я не верил.

– Ну что уставился? Залезай.

Извозчик открыл дверь, я закинул правую ногу в автовоз, как вдруг меня остановили.

– Нет, с этой жижей ты не сядешь, – продекламировал доктор и взглянул на шофёра.

Чуть позже я оказался внутри. Огромная махина гулко затарахтела, и рывком двинулась вперёд, со временем наладив ход. В салоне всё было обшито не дешёвой крысиной кожей, а дорогим звериным мехом. И, видимо, чтобы не испачкать этот самый мех, моё деревянное ведро обмотали в куртку извозчика, несмотря на то, что мы всегда плотно закрывали их крышкой.

Доктор курил вкусные сигареты, травы для которых выращивали в специальных ангарах. Во всяком случае, так нам рассказывали. Он протянул мне металлический контейнер, в котором они лежали, но я вежливо отказался.

– Принципы? – спросил он. – Или у вас таких штук не видали никогда в третьем районе?

– Сигареты? Есть, но я просто не курю, – ответил я. – У нас на районе ведь тоже курят, дит, правда лишь треть из всего табака продаётся легально.

– Ну а остальное?

– А остальное… – я замешкался, понимая, что взболтнул лишнего.

– Рассказывай. Дел у меня, что ли, нету больше, кроме как вашу подноготную законникам раскрывать. У вас там и так бардак, наверное.

– Ладно. Вторая треть контрабандой достаётся из второго района, через таких, как я, которые туда почти ежедневно ходят. Это опасно, конечно, но те, кто рискуют, живут неплохо.

– Это ж как так выходит-то у вас? Сколько раз был во втором районе, столько раз и поражался, сколько офицеров-законников и патрулей на службе у этой части страны. Вас сожрут сразу, уши же запрещают скрывать, – после этих слов, он повернулся ко мне. взглянул на моё ухо и сразу отвёл голову со скорченным от омерзения лицом.

– Запрещают, дит. Но есть же улочки, на которых нам можно появляться. И Вы, дит, туда сегодня ездили. Там обычно и бывает обмен.

– Можешь говорить «дит Вильсман», я не обижусь. Ну а как же обыск на выходе?

– Как раз на выходе нас не обыскивают, дит Вильсман. Лишь на входе. Да и не за чем им. Все улицы патрулируются, на рынке появишься – тебя и местные погонят. А те улицы, на которых мы работаем, голые, как небо, нечего там брать. Разве что кладку кто-то иногда ворует, так на моей памяти троих ловили, руки отрезали. Вот все и боятся нелегальные дела иметь. Поэтому контрабандный продукт всегда чтится по-особенному.

– М-дааа, – хрипло протянул доктор и глубоко вдохнул сигаретный дым в лёгкие.

Мы ехали около часа, а серые пеньки, в которых живут люди, никак не кончались. Весь салон уже успел наполниться едким бордовым маревом, а доктор курил, пожалуй, третью сигарету, пытаясь выдувать фиолетовую струю в прямоугольное отверстие стенки, специально для этого предназначенное. Я водил глазами, разглядывая незамысловатые танцы клубящегося дыма.

– Ну что, фиолетовую никогда не видел? – улыбчиво спросил доктор.

– Нет, дит Вильсман. У нас только серые, как обычно.

– Ох уж эта наука. Мало того, что устранили деструктивное влияние продуктов горения, так ещё и разнообразили сигареты различными эффектами.

– Что устранили, простите?

– Вред. Вред они устранили. Я всё забываю, что вы там мало читаете. Ты слишком воспитан для третьяка, вот и рождаешь своим поведением моё амбивалентное восприятие происходящего, – он улыбнулся и посмотрел на меня, пока я уставился на него ждущими разъяснения глазами. – Шучу я, шучу. Ты откуда такой правильный? Обращаешься на «дит», разговор первый не начинаешь.

– Я курсы проходил, чтобы во втором районе работать. Вы, дит, к нам не зря приехали, наша компания одна из лучших в своём деле. Очень строгая подготовка работников и постоянное улучшение качества.

– Да, я слышал. Как ты туда попал?

– Это не первая моя работа, дит Вильсман. Я ещё юношей был продан кровельщику. Ему был не особо нужен сын, он много пил и не так много работал, но во мне он нашёл выгоду – для него я стал бесплатной рабочей силой. Бегал латать за него и почти все деньги относил этому пьянице.

– Почему не сбежал? – поинтересовался доктор Вильсман.

– Я и бежал, но позже. В борделе меня приняли мальчиком на побегушках, там и прислуживал.

– Ну и хрень у вас там творится. И все так живут?

– Нет, что вы, дит. Лишь те, у кого такие необычные ситуации.

– Нас, конечно, учат к вам, как к нелюдям, относиться, но всей этой херни не рассказывают. Эти пьяницы, бордели, проданные сироты. Да и мочки ушей отрезанные. У них что, не нашлось более гуманного способа отделить вас от первого и второго района?

– Извиняюсь, дит, но с каких пор Вы стали говорить о гуманности?

– Кхм, – прокашлялся он. – Ты, наверное, считаешь меня тварью бездушной. Твоё право. Но то, что ты видел в кабинете – лишь рациональное разделение двух классов. Я не должен с вами брататься, а вы всегда должны помнить, кто перед вами. Вот и вся политика. Да и сейчас, по-хорошему, стоило бы плюхнуть кулаком по твоему неполноценному уху, чтобы опомнился, с кем разговариваешь, да не буду – понравился ты мне.

Я отвернулся в сторону небольшого оконца и мы замолчали. Пейзаж на улице сменился – вторяки обхаживали свои серые домишки уже вне моего поля зрения, а перед глазами оказалось просторное поле жухлой мятой травы, напополам со свинцовым небом.

Вскоре машина затормозила, немножко толкнув нас вперёд.

– А вот теперь веди себя хорошо и делай то, что говорят – сказал доктор Вильсман, смотря строго вперёд.

Я не понимал точно, что происходит, но это явно была какая-то проверка.

«Всем вылезти из автовоза» громким эхом донеслось до нас. Я увидел, как шофёр и доктор аккуратно выходят и последовал их примеру. Моё лицо сразу остудил свежий воздух, а синева сумерек спустились на плечи. Я повернул голову и увидел трёх патрулей-законников в чёрном обмундировании. Они развалисто шли, держа руки на автоматах, которых мне никогда не доводилось видеть. Сзади них ввысь стремилась стена из странного зелёного блестящего материала, а тёмно-серое небо над стеной было освещено жёлтым пятном. Неужели город так сверкал? Я отвлёкся от этого зрелища на голоса передо мной. Доктор стоял, облокотившись на машину, и разговаривал с одним из законников, иногда указывая на меня пальцем. Оставшиеся двое обходили автовоз, и один из них уже медленно подползал ко мне. «Уши и глаза показываем, дит» – приказал он мне. Я знал, чем это кончится, но всё же повернул голову, после чего он сразу толкнул меня в грудь ногой, повалив на землю, и выставил на меня дуло своего автомата. «Здесь третьяк» проинформировал он окружающих.

– Ну я же предупредил, дит патрулирующий, он со мной! – воскликнул доктор.

– Не меня Вы предупреждали! – крикнул тот, что тыкал в меня дулом.

– Вы сказали, он тут по работе. Где разрешение? – спросил патрульный, стоявший у доктора.

– По работе, – заступался он. – Келд, дай сюда направление от его начальства.

Извозчик полез в машину, достал оттуда бумагу и отдал одному из патрульных. Тот прочитал, медленно простучал своей подошвой, подходя ко мне, и ленно скомандовал «убрать оружие». После того, как они сделали пару шагов назад, я встал. Грудь и спина жутко болели, а по пальцам стекала кровь – видимо, сильно я приложился локтём. Доктор и патрульные мило прощались: «Доброй дороги, дит», «и Вам дит», аж мерзко стало. Зато непривычное равноправие – каждый каждому дит, никого выше, никого ниже. Только законники всегда являлись выше всех чином, но и одновременно обращались ко всем «дит», будучи ниже всех чином, правда, если между вами не было разницы в районах. После всех этих сладких прощаний, мы вновь залезли в автовоз и тронулись, въезжая за дверь открывающихся ворот.

Я ни на секунду не отвлекался от переднего окна, в предвкушении нового, не известного мне мира. И вот он, предстал. В огромном светлом пятне огней начал вырисовываться кучный город, посередине могучего леса. Справа и слева от меня быстро улетали назад из-за скорости высокие тёмные деревья, с листвой до самых корней. Я ни разу не видел таких густых лесов и таких больших деревьев. Дорога, по которой мы ехали, вела только прямо, к возвышающемуся прекрасному городу. Я слегка привстал с сиденья, уткнувшись вдаль. Доктор говорил что-то про заграницу, про то, что немногие выезжали на юг, про то, что у них теплее, светлее и в сутках не 14 часов, что темнеет у них лишь на 4 часа, так же, как у нас светлеет. Что-то про сладкую еду, смуглых девушек и юношей, про отдых, счастье и про что-то ещё, забыл, но всё это в тот момент мне было не важно. Пока доктор увлечённо болтал за сигаретой, оправдывая мою молчаливость воспитанностью, автовоз уже заехал на нарядные улицы сверкающего города. К этому моменту уже окончательно стемнело везде, но не на протяженных дорогах первого района. Двигались мы не спеша, и я успел рассмотреть всё детально: чистые каменные улицы, горящие магическим светом вывески магазинов ароматных вод, дорогой одежды и различных побрякушек, в которых я не разбирался. По мощёным тротуарам волочили свои ноги толстые чищенные перваки, держа под руку своих пухлых дам. Всюду поднимался дым от красочных сигарет, наполняя и до того сладкий воздух своими приторными ароматами. Смех и музыка раздавались из разных углов, отчего пол в машине слегка дребезжал. Недалеко от нас, впереди на тротуаре, стоял пьедестал, на котором резво танцевали пышные дамы, бросая вперёд свои габаритные ноги. Округлые фигуры здесь почитались, и это был не секрет – чем толще кавалер или дама, тем толще его или её кошелёк. Шофёр два или три раза повернул на дорогах, пока мы ехали, и в итоге пустил автовоз по серпантину в небольшую гору, оставляя праздничные улицы с их праздными обитателями позади.

Гул музыки совсем угас, вокруг снова стало темно, и лишь свет шатающегося автовозного фонаря прыгал по кочкам. Но заскучать в мягком сиденье я не успел, поскольку мы остановились и мне приказали вылезать. Вывалив своё тело из автовоза, я крепко захлопнул за собой дверь кровавой рукой, развернулся, и… и снова встал на месте – передо мной оказался роскошный трёхэтажный дом, в каждом окне которого горел свет, а вокруг меня расположился прекрасный просторный сад. Слева – небольшая рощица низеньких кустов и если мои знания верны, это была липица. Справа, чуть сзади находились фонтаны, горящие фонарики и лавочки из дерева и камня. Немножко присмотревшись к слабоосвещённым огнём фонтанам, я понял, что они представляют собой героев до боли знакомых историй. Мне казалось, я уже видел эти сюжеты или слышал о них. Будто бы я их пережил. Точно!

– Дит Вильсман, – обратился я. – А вон та статуя в фонтане, где девушка замахнулась киркой на странную сморщенную зелёную губку – это, случайно, не сказка о героине Гутрун, которая повергла своей рабочей киркой сердце гадкого хитрого чудовища?

Он обернулся и взглянул на скульптуру.

– Нет. Это одна из величайших книг всех районов – «Сажа под ногтями королевы». Вряд ли ты слышал, а уж тем более читал. Но сюжет там схож с той хернёй, что ты мне сейчас поведал. В общем, старый – престарый писатель-первак Альвисс Гат, имя которого теперь носит целая улица, придумал историю, в которой королева решила поднять третий район и опустить первый, считая, что их работа ценнее нашей. Счастливое было время, цензуры ещё не было и искусство могло выражать любую мысль и ставить любой вопрос, даже самый херовый, выполняя своё прямое предназначение. Вот в этой истории, эта колхозная дура и разбила интеллигенцию, избавив своих нищих подданных от умных людей. Вообще, сюжет интересный, хотя бы потому, что не правдив. Ах, да, вот эта скульптура и является саркастической метафорой к целому произведению. А зелёная губка – не губка вовсе, а мозг. Смысл сам улавливай.

– Я понял, дит. Видимо, как-то в наш район эта история перекочевала с ходом времени. Ещё бы, рабочий побеждает думающего. А как у вас в районе это произведение стало популярно? Разве оно не вызывает агрессию и злость, обиду, ненависть?

– Вовсе нет, – прохрипел доктор. – Поперёк глотки уже стоят эти рассказы о побегах, военных, сыщиках, о любви и так далее. Слишком много хороших концов. Я, уже не открывая книги, знаю, что всё в итоге будет отлично. В жизни совсем не так.

– И это Вы говорите о плохой жизни, дит Вильсман? – разозлился я. – Знаете, вот у нас популярны сказки и легенды с хорошими концами, потому что мы – надеемся и сила нашей веры велика. А Вы просто сдались, привыкнув, что всё подают прямо под нос.

Я тут же замолчал, а доктор Вильсман вытащил из внутреннего кармана увесистую красную флягу, глотнул из неё и метнул мне её в голову, попав в нос и скулу.

– Заткнись и иди в дом, сопляк.

Мне ничего не оставалось, кроме как следовать приказу, и я двинулся в дом, приложив окровавленную руку к носу и ступая за доктором. Внутри оказалось тепло, уютно и светло. Всюду были развешаны картины, мимо ходили худые девушки и мужчины в фартуках – занимались бытовой суматохой. На звук открывающейся двери сразу выбежали два ребёнка: пухленькая девчушка и толстый-претолстый мальчуган, явно являющийся старшим из детей. Девочка была чуть выше колена доктора и сразу обхватила папину ногу, а Вильсман младший уткнулся своей головой в пузо отца. Доктор немножко пообнимал детей и легким шлепком по попам отправил их обратно в комнату. После чего он развернулся, выхватил одного из служащих и что-то приказал ему, ну а я всё это время пытался заглушить пульсирующую головную боль.

– Значит так, – подошёл он ко мне. – Сейчас тебя отведут на крышу и покажут дыру. Там сейчас уже прибрались, так что твоё дело простое – сделай всё качественно, а потом вали отсюда.

Он развернулся и громко дыша, проследовал вдоль коридора, правой рукой разглаживая складки одежды на круглом животе. Вскоре после его ухода, в коридоре появилась черноволосая девушка с острым носиком. В руках у служанки был лёд, обёрнутый в полотенце. Она протянула его мне, сказав, что это приказ, и я должен приложить свёрток ко лбу. После чего она сразу двинулась по коридору, в воздушном пространстве которого ещё дрейфовал горький шлейф докторского одеколона.

Я двинулся за ней, наблюдая за изящными движениями её стройных ножек. Здесь она была абсолютно не вожделенной особой – худенькая, без торчащего вперед живота, с аккуратной попой и милым изгибом талии.

– Девушка, – обратился я к ней.

– Я не намерена разговаривать, – ударила она по моему приступу доброты.

Спустя три лестничных пролёта, мы оказались на крыше, где на полу горело несколько тусклых фонариков. Служанка встала в углу, указала мне на пробоину в деревянной крыше и, сложив руки в замок на фартуке, уставилась на меня.

– Будете следить? – спросил я.

– Мне приказано.

Что ж, приказано, так приказано. Я поставил ведро с замазкой на пол, разложил инструменты на полу и принялся изучать щель в крыше. Сперва немного спилил края, смазал кизлерой, но они не почернели, как должны были, а покраснели.

– Это не крольница, – разрушил тишину я. – Это шевелла. Предыдущий мастер всё правильно сделал, только он не проверил информацию, которую ему дали. Они похожи, но. – Я остановился. – Не буду загружать тебя.

Я приступил к разведению замазки, как того и требовал рецепт работы с шевеллой.

– Слушай, – опять начал я. – А как такая симпатяга, как ты, попала в первый район? Я думал, переводы строго запрещены.

Я заметил, как она улыбнулась. В шуршании её ног, в переминании рук, в голосе.

– Я не должна разговаривать.

– Уже лучше, ведь недавно ты была не настроена. Но кроме нас тут никого нет, а мне куда приятнее будет работать под звучание твоего музыкального голоса.

Я сам не знал, зачем я несу эту похабщину, засыпая её глупыми комплиментами. Но, кажется, ей это нравилось.

– А с чего ты взял, что я не с первого района? Ты разве не знал, что служащие богатых домов тоже учатся и живут в первом районе?

– Не знал. Ты слишком стройна для них.

– Да, потому что я вынуждена заниматься спортом, – слегка раздражённо ответила она. – Во-первых, так я становлюсь ниже в понимании элиты, ведь я вынуждена работать физически. Во-вторых, я не вызову проблем в семье, которой я работаю. Я бы давно хотела поднабрать в весе, но работа не позволяет.

Я замолчал и в полной тишине мы провели всё время, пока я не закончил работу.

– Ну что, зови сюда дита Вильсмана.

Она привела за собой запыхавшегося доктора, который начал со мной диалог ещё из-за чердачной двери.

– Показывай, давай, чё ты тут намалевал.

Доктор, уже в халате, завалился после служанки, которая освещала ему путь большим фонарём. Он подошёл к крыше, и остановился, активно вглядываясь в доски.

– Черти дери, дай фонарь, – он выхватил фонарь у девушки и сам начал светить себе перед глазами. – А где ж хератень-то эта?

– Всё замазано, дит. И ураганом не снесёт.

– Да? – повернул он голову на меня. После чего вернул её в обычное положение и приложился мясистой ладонью по дереву. – Заебись, молодец. Пойдем вниз, я заплачу.

Мы спустились вниз и прошли на кухню, где сидело несколько человек.

– И эта гниль будет стоять тут? – обратилась к доктору женщина из-за стола.

– Подожди, дорогая, я ему лишь деньги отдам, – ответил доктор Вильсман.

Он ушёл в тёмную комнату, оставив меня стоять с ведром посередине залы, в которой гудели голоса.

– Анна, дорогая, ты зря связала свою жизнь с этим Хэгеном, – девушка приложила обратную сторону ладони к краю рта, – не при нём будет сказано, Мадс был куда лучше. Ну что в наше время из себя представляет поэ-эт, – она растянула это слово так, будто играла в дешёвой пьесе, – разгильдяй, никакого статуса. А заработок? Ну, неужто твой Хэген способен заработать столько же, сколько может Мадс, такой хороший преподаватель? Конечно, нет.

– Что ты привязалась к Хэгену? Да, может, я и ошиблась в выборе партнёра, не все, как ты, за докторов выходят. Зато Хэген чаще дома, и в постели, знаешь ли, всё намного лучше, – все захихикали.

Они были такими мерзкими. Благо, полукруглый стол рассадил их спинами ко мне, и они не могли заметить того отвращения, что я транслировал своим лицом. Они долго ещё разговаривали о сексе и о том, что ни мужчины, ни женщины больше не доставляют такого удовольствия; о деньгах и о том, что повар сегодня ленив, о случайных порезах от бритвы на мужском подбородке, в то время как их женихи, сидящие рядом, лишь изредка поддакивали, пуская кольца дыма изо рта. Они говорили о сожалении, что слуг нельзя бить, но разрывание их одежды приносит им удовольствие. Эти перваки все никак не могли утолить ту жажду максимальной выгоды, они были несчастны от собственного голода и хотели всё больше и больше. Они говорили, что танцовщицы на улице стали менее пышными, что какой-то прокурор продал собственные яйца на эксперименты и что вывеска Большого Тома на Гарольд-стрит поменяла цвета на «дурацкие». Отвращало то, что это была ни сказка, ни глупая история, рассказанная в пабе, ни сон, а настоящая жизнь светских особ. Все жители третьего района посчитали бы их жалобы о сложной жизни наигранными и ненастоящими, а зря. Они в действительности были несчастны. И неужели материальное благо их так развратило?

Я не успел ответить себе на этот вопрос, как в комнату вошёл доктор Вильсман, держа в руке металлическую коробочку. Он подошёл ко мне, наклонил голову вниз, утроив количество подбородков, тяжело фыркнул носом и достал два жёлтых деревянных квадратика из контейнера, прошитых специальной магнитной нитью. Доктор бросил деньги на пол, и пошёл к столу, как вдруг остановился.

– Стой, – прервал он мой наклон за деньгами, – Ты, – он указал на знакомую милую служанку. – Подними ртом и отдай гостю.

Все обернулись посмотреть на это, а я лишь надеялся, что она этого не сделает. Но служанка мило и искренне улыбнулась, припала на колени, и уже было наклонила голову к полу, как вдруг, неожиданно даже для себя, я аккуратно выпнул эти деньги из-под её рта. На меня уставилось около шести пар глаз.

– Ещё раз ты так сделаешь, я отрублю тебе пальцы на обеих ногах, ясно? – сквозь зубы процедил доктор.

Служанка оттолкнула меня, на четвереньках подползла к деньгам, собрала обе монеты по шесть тысяч торенов, помогая себе языком, встала и отдала их мне. И я взял их. Какими бы гадкими они не были. Это всё же деньги.

Меня проводили к автовозу, усадили с ведром, в этот раз обмотанным в чистые тряпки и отправили обратно в третий район с извозчиком. Я не мог выкинуть из головы тот образ, что сложился о перваках в последний момент. Я знал, что они высокомерные, но не в этом была проблема. Я начал бояться, что материальные блага действительно могут повлиять на человека, сожрав его принципы. В кармане стало горячее от чужих двенадцати тысяч торенов, которые я взял, перекрыв собственную идеологию обычной жаждой лучше жить. Но стану ли я по-настоящему лучше жить?

В голове мысли рыли могильную яму моей совести. Я срочно должен был встретиться с Греттой.