Читать книгу Безжалостное добро - Никита Попов - Страница 2

На город медленно опускалась ночь. Солнце уже давно исчезло за горизонтом, цвет неба постепенно менялся, переходя из темно-синего в черный, кое-где уже можно было различить первые звезды. Повсюду уже горели фонари, из окон домов лился свет, желтый, синий, красный, зеленый – в зависимости от цвета штор, предпочитаемых жильцами. Улицы были пустынны и свободны в равной степени и от людей, и от машин. Лишь иногда по дороге с относительно высокой скоростью проносились редкие транспортные средства, в которых находились где-то припозднившиеся и теперь спешащие по домам люди. Прохожих практически не было. Немного странно для большого города в неполные десять часов вечера, но, возможно, здесь было так принято. С первого взгляда можно было понять, что в городе очень ценили чистоту и порядок. Грязи на улицах не было совершенно, казалось, тротуары и мостовые очищали едва ли не до блеска, причем каждый день. Трава росла только в специально отведенных для этого местах, то же самое можно было сказать и о деревьях. Стены зданий были девственно-чисты от каких бы то ни было надписей. Все фонари и светофоры работали четко, без перебоев. Все было просто идеально…

Прошло еще три часа. Город постепенно погрузился в сон. Фонари и светофоры работали по-прежнему, но свет в окнах жилых домов уже не горел. Ни в одном из окон, что опять-таки было немного странным. Неужели в эту ночь во всем городе не нашлось ни одного полуночника? Было такое впечатление, что, подобно фонарям и светофорам, работавшим четко и слаженно, жители города так же четко и слаженно отошли ко сну. Только легкий ветер гулял по улицам, покачивая ветви на деревьях и поднимая в воздух редкие упавшие листья. Тишина была почти абсолютной, не считая едва слышимых дуновений ветра. Полная тишина и покой в огромном городе. Но все-таки в одном месте люди еще не спали. Лишь в этом здании все еще горел свет. Однако этих людей, по-видимому, нельзя было отнести к общей массе жителей города. Это были не полуночники, коротающие время без сна перед телевизором или экраном компьютера. Нет, эти люди не спали совсем по другой причине. Почему? Да потому что внутри самого высокого здания города, стоящего ровно в центре главной городской площади, не место для обычных людей, занимающихся своими личными делами. Во всяком случае, точно не в этом городе. Свет горел практически во всех окнах этого здания, в том числе и в шести окнах на последнем, семьдесят пятом, этаже, принадлежащих одной очень большой и вместительной комнате. Эта комната была, скорее, похожа на зал заседаний глав правления какой-нибудь крупной компании. Она была не слишком отягощена находящейся в ней мебелью, однако та мебель, которая там все же была, отличалась невероятной роскошью. Окна располагались только с одной стороны зала. Из них открывался отличный вид на город. Окна выходили на запад, можно было представить, как красиво было наблюдать отсюда за садящимся солнцем. На полу лежали дорогие ковры, наступая на которые можно было чувствовать, как твоя нога проваливается почти по щиколотку в мягкую поверхность. На стене напротив окон висело пять картин, на которых был изображен путь солнца на небосводе от его восхода и до заката. Солнце на картинах освещало один и тот же город. Дверь в зал была только одна, она находилась в самом конце зала. У стены между последним окном и дверью стоял шкаф из дорогих пород дерева со множеством отделений и маленьких выдвижных ящичков. В центре зала стоял большой прямоугольный стол, за которым сидело одиннадцать человек, по пять с каждой из боковых сторон и один в начале стола, спиной к стене, противоположной шкафу. Десять человек, сидевших с боковых сторон, были одеты совершенно одинаково. На них были черные брюки, черные рубашки, черные пиджаки и туфли соответствующего цвета. У каждого на пиджаке, на правой стороне груди, точно там, где расположено сердце, был вышит золотыми нитями непонятный символ: треугольник, в центр которого был помещен закрашенный круг. Позы, в которых сидели эти люди, также были идентичными: полностью прямые спины, слегка отодвинутые от спинки стула, локти на столе, пальцы сложены в замок и поднесены к подбородку. Взгляды их были направлены в стол прямо перед собой. Однако человек, сидевший в начале стола, являл собой полную противоположность остальным. Он был одет во все белое, на нем не было пиджака, а золотой символ был вышит прямо на рубашке на том же месте, что и у остальных. Волосы у него были белого цвета, не светлого, а именно белого, причем это не были седые волосы, они просто были белые, как только что выпавший снег. Поза его также отличалась от остальных: его руки были закинуты за голову, сам же он откинулся на спинку своего стула, который, кстати, был массивнее, чем у других. Взгляд его был устремлен поверх голов собравшихся куда-то вдаль (хотя единственное, что можно было увидеть вдали, – это все тот же здоровый шкаф). В зале царило молчание. Никто не издавал ни звука. Так продолжалось уже почти десять минут. Наконец минутная стрелка на часах, висевших за спиной у человека в белом, стала вровень с большой стрелкой, указывающей на число двенадцать. Наступила полночь. Начался новый день. И, будто повинуясь какому-то неведомому сигналу, человек в белом медленно встал со стула. Обведя взглядом каждого из присутствующих, он наконец заговорил:

– Ну что ж, приятно снова видеть всех в сборе. Сегодня поистине значимый день для всех нас. Последний раз событие подобной важности случилось десять лет назад. В тот раз мы окончательно определились с нужным нам человеком и приняли решение о начале полномасштабного и тщательнейшего исследования его личности. На тот момент это было огромным прорывом для нас всех. Основа нашего плана была заложена. В течение всего последующего времени мы искали пути к реализации этого плана. Было испробовано множество средств, потрачено немало усилий, были моменты взлетов и падений, но мы не отчаивались. И в конце концов я рад сообщить вам об этом, мы добились того, к чему так стремились. Именно для этого я собрал вас сегодня. Сегодняшний день войдет в историю. Запомните его. День, когда мы наконец сделаем главный шаг к своей цели.

Его слова вызвали некоторое оживление среди собравшихся. Они, правда, не сочли необходимым слишком усердствовать в проявлении своих эмоций, однако, по крайней мере, вышли из анабиоза: задвигались, разомкнули замки из сложенных пальцев, начали переглядываться между собой, кое-кто даже позволил себе слегка улыбнуться. Спустя примерно минуту все снова замерли, успокоились, и теперь все как один не отрываясь смотрели на человека в белом, ожидая продолжения, которое незамедлительно последовало:

– Как я уже сказал, все препятствия наконец сняты. Осталось только закончить начатое. Проект официально вступает в новую стадию. К ее реализации мы приступаем незамедлительно. Мы не можем позволить себе медлить, сегодня, как никогда, необходимо правильно распорядиться предоставленным нам временем (он поднял правую руку и не глядя указал большим пальцем на часы, висевшие за его спиной). Я рассчитываю, что он окажется у нас уже через несколько часов. Поэтому я прошу всех должным образом подготовиться. Мне понадобится помощь каждого из вас. Мы начнем через тридцать минут. А теперь, может быть, у кого-нибудь из присутствующих есть какие-либо предложения или вопросы. Рациональные предложения и обоснованные вопросы, разумеется. Я готов внимательно выслушать каждого.

С предложениями и вопросами никто не спешил. Казалось, все постепенно переваривали услышанное. Кто-то легонько постукивал пальцами по поверхности стола, кто-то вертел в руках ручку, не сводя при этом глаз с человека в белом, кто-то просто отстраненно смотрел прямо перед собой, думая, возможно, о чем-то своем. Однако один человек все же явно был чем-то озабочен. Это легко читалось в его взгляде. У него явно было что сказать в ответ на только что услышанное заявление, но, по-видимому, он сомневался, стоит ли делать это. Он сосредоточенно размышлял о чем-то, нервно покусывая нижнюю губу. Так прошла примерно пара минут. Человек в белом заговорил вновь:

– Как я понимаю, желающих нет. Что ж, это значит, что всем все ясно и понятно, как я и ожидал. В принципе, я считаю, на этом можно завершить совещательную часть сегодняшней встречи. Прошу всех проследовать в Главный зал. Я надеюсь, что все вы хорошо представляете важность предстоящего события, поэтому…

– Подожди, Сэлтор. Я все же вынужден прервать тебя. Думаю, никто не будет против задержаться еще на несколько минут. У меня все еще есть некоторые сомнения. Ты позволишь?

Эти слова принадлежали тому самому, чем-то озабоченному, человеку. Вероятно, он все же решился. Сэлтор медленно и даже как-то нехотя перевел свой взгляд на сомневающегося. Скажем так, необязательно было хорошо разбираться в тонкостях понимания человеческих эмоций, находящих свое отражение на лице, чтобы понять, что Сэлтор был вовсе не в восторге от просьбы, прервавшей его слова. Если выразиться чуть проще, то его взгляд говорил примерно следующее: «Черт, что ему опять надо?» Однако спустя несколько секунд его лицо вновь приняло нормальное, даже доброжелательное, выражение, хотя его глаза по-прежнему продолжали сверлить высказавшегося.

– Сомнения? Вот как? Немного странно это слышать, мне казалось, все сомнения и беспокойства остались в прошлом. Однако, Эдгард, если у тебя действительно есть что сказать, я никоим образом не собираюсь мешать тебе. Давай же, поделись с нами своими мыслями.

– Сейчас поделюсь. Мне вовсе не хочется ставить под сомнение наш столь тщательно продуманный план, критиковать наши замыслы, они, безусловно, несут в себе благие намерения. Однако я еще раз призываю всех в последний раз задуматься над тем, что мы намереваемся совершить. Не кажется ли вам, что подобное вмешательство является слишком резким и бескомпромиссным? Мы ведь совершенно не оставляем им выбора.

Сэлтор, все так же пристально глядя на своего неожиданно появившегося оппонента, улыбнулся одними уголками рта. Впрочем, подобная улыбка более походила на усмешку.

– Уважаемый Эдгард, я прекрасно понимаю вашу обеспокоенность в связи с предстоящими событиями (внезапный переход на вы в данном случае явно был признаком проявления не уважения, а скорее, снисходительности, даже некой насмешливости), мы все взволнованы не меньше вас, и в этом нет ничего удивительного, учитывая всю грандиозность проекта, я и сам места себе не нахожу последние несколько часов. Однако сейчас не время давать свободу своим накопившимся переживаниям, нужно обуздать свою нервную систему, сейчас чрезвычайно важно сохранять спокойствие. И ваша нервозность может негативно сказаться на состоянии остальных. Поэтому я еще раз прошу вас успокоиться и не мешать нам и самому себе сосредоточиться.

– Нет, Сэлтор, здесь дело вовсе не в моей повышенной нервозности, и тебе это прекрасно известно. Я неоднократно, на разных стадиях проекта, пытался поднять вопрос о целесообразности подобных действий в отношении людей, но ты неизменно пресекал любые попытки пересмотра или даже просто обсуждения осуществляемого проекта, решение о котором, кстати, было принято тобой в одностороннем порядке, несмотря на протесты многих членов СПЧО.

– Во-первых, не многих, а лишь некоторых, которые впоследствии поняли ошибочность своих взглядов, осознали необоснованность своих сомнений и примкнули к группе поддерживающих проект. Фактически на данный момент ты остался последним из группы участников, первоначально не поддержавших проект. А во-вторых, любой, даже самый лучший, план не является идеальным, и, естественно, всегда найдутся люди, которым он придется не по душе. Это неизбежно. Однако если большинство, а в данном случае совершенно подавляющее большинство, одобряет какую-либо идею, то, как правило, она воплощается в жизнь. И я более чем уверен, что так произойдет и на этот раз.

– Сэлтор, неужели ты не понимаешь, что эксперимент над людьми, который мы вот-вот начнем, крайне опасен и далеко не факт, что он пойдет им на благо?

– Это не эксперимент, Эдгард. Эксперимент – это действие, совершаемое с целью проверки правильности или ошибочности какой-либо идеи или предположения. То, что делаем мы, – это доведение до логического конца задачи, правильность и необходимость которой уже бессмысленно оспаривать. Пойми же это наконец. Однако если ты по-прежнему не в силах справиться со своими страхами, мы можем вновь, в последний раз, выслушать несогласных с проектом, если таковые найдутся. Итак, я обращаюсь ко всем присутствующим, если кто-нибудь хочет выразить свою неуверенность или несогласие по поводу проекта, то это ваш последний шанс сделать это. Есть желающие?

В зале вновь повисла тишина. Если у кого-то и было подобное желание, оно было явно недостаточным для того, чтобы открыто высказать его. Эдгард тщетно бросал взгляды на сидевших за столом. Никто даже не посмотрел на него.

– Судя по всему, Эдгард, молчание сейчас красноречивее любых слов. Не вижу смысла продолжать дискуссию. Скоро ты сам поймешь, что причин для беспокойства нет и никогда не было. Во всяком случае, я очень надеюсь на это. А теперь я прошу, наконец, всех проследовать в Главный зал. Все уже подготовлено. Я присоединюсь к вам через несколько минут.

Все участники собрания, как один, начали оживленно и даже как-то излишне торопливо выбираться из-за стола. Все, кроме Эдгарда, который остался стоять у стола, казалось, в полной прострации. Тем временем зал постепенно пустел, освобождаясь от людей, один за другим выходивших за дверь. Спустя еще несколько мгновений Эдгард с шумом выпустил воздух из носа, покачал головой и тоже направился к выходу. Он покидал зал последним. Выходя, он оглянулся на Сэлтора, все так же стоявшего на своем месте. На секунду их взгляды встретились, после чего Эдгард резко отвернулся и вышел из зала. Сэлтор остался один. Он подошел к окну и посмотрел на лежавший далеко внизу город. Город все так же мирно спал. Ничто не могло потревожить его покой. И Сэлтор знал это. Он уперся лбом в оконное стекло и закрыл глаза.