Читать книгу Заряница - Никита Самохин - Страница 3

Растеклось на востоке утро,

Первым светом смывая тьму,

Как пшеничный сноп златокудро,

Зреет в юном сквозном дыму.

Но зорюют еще раины[1]

В сладкой вязи последних снов,

И ковыль не поднял седины,

Чтоб узреть молодую новь.

Только сны не в ладу со мною,

Лишь порою мирит нас хворь.

Не прощалась она с луною

В предвкушенье медовых зорь.

Дремлет ветр. Недвижна занавеска.

Дремлет степь в удушливом плену.

Только россыпь мертвенного блеска

Травит душу пыльному окну.

Расползлось по хутору томленье,

Смазав марью шлях и курени.

И луна, обласканная ленью,

Улеглась на хрусткие плетни.

Тает ночка в куреве прозрачном.

Знать, к утру не сгинет пелена,

И зарю с безмолвьем буерачным

Мне встречать у пыльного окна.

Пригорюнилась ракита.

Пряди ластятся к земле,

И бурьян ворчит сердито,

Вторя киснущей ветле.

Нет пичужьей канители.

Дрема кутает поля,

Точно гнезда опустели

В кудлах сонного былья.

Лишь меня прищур заката

Не влечет в глубины сна,

Чтоб душа быльем лохматым

Наслаждалась дотемна.

Забрели туманы на заре в Задонье,

Расползлись устало по тиши степной,

И теперь сквозь дымку я гляжу спросонья,

Как горюет ива у реки парной.

Не всплакнуло небо заряницей жгучей,

Хоть над степью звезды мрели до утра,

Лишь набухли громом над станицей тучи

Да к земле приникла душная хандра.

Где ж ты бродишь, ветер —

странник поднебесья?

Убери паморок[2] с глаз моих долой,

И взметнется пламя над тоской безлесья,

Чтоб спустя мгновенья снова стать золой.

Давно наскучила зима,

И календарь пробит капелью,

Но хладносердные дома,

Привороженные метелью,

Прощаться с Марой[3] не спешат,

Давно к ее примерзнув трону,

И, каждой льдинкой дорожа,

Надежно держат оборону,

Забыв мелодию тепла.

И мы с тобою позабыли,

Как свеж глоток апрельской пыли,

Когда звонят колокола

В сердцах из хрупкого стекла.

Я сорву с небес васильковых

Жгучий свет и сплетенье ветров,

И потоки вод родниковых

Камнем грянутся в пекло костров.

Я сорву с небес чужедальных

Сирых звезд леденящий огонь

И покой чертогов хрустальных,

Только молви, подставив ладонь.

Застыл ноябрь за окном,

Уснув на листьях мутной лужей.

Но снег живет грядущей стужей

И спеет в небе ледяном.

Теперь ему недолго ждать

Отрад в объятии сердечном

Земли, а после в танце млечном

Кружиться, тлеть и трепетать.

Коснулась кисть забытого холста,

Скользит заря теплом по окоему,

И нерадиво тает пустота

В моей душе, как утренняя дрема.

Теперь спалит рассвет в своем огне

Вчерашней книги прожитые главы,

И расползется медленно по мне

Твоей рукой начертанная лава.

Мне сон приветный отмыкает

Келейные врата

Туда, где сила колдовская

Душою принята.

Там то, что вечно явь скрывает,

Душа покажет мне,

Покуда нить сторожевая

Доверена луне.

Но лишь заря укусит морок

И вздрогнет горизонт,

Как сгинет звезд прилунный ворох

И чутким станет сон.

А я растаю в хищной лаве,

Покинув ключаря,

Чтоб ждать, когда на склоне яви

Покажется заря.

Не забывать – печальная отрада,

Но позабыть немыслимо уже.

И вязнет смог в проулках Ленинграда,

Как пустота в мятущейся душе.

Не расцветет в казачьем сердце клевер,

Прошла пора, как с белых яблонь дым,

Но душит сном и ныне черствый север,

Являя встречу с городом седым.

Раскудрявился Дон своевольный,

Пляшет зыбь в ледяной черноте,

И срывается берег бездольный,

Растворяясь в голодной воде.

Так и мне доведется однажды

Обрести неизбежный покой

И познать утоление жажды,

Став минувшим природы донской.

Как в краю туманов, охмуренных ленью,

Где не знают зори буйной синевы

И плывут закаты одинокой тенью,

Поживает лада – дочь степной травы?

Может, ей тоскливо, сиро на чужбине,

Может, одолела вековая хмарь?

Или тщетно бьется в жадной паутине,

Поминая слезно дорогую старь?

Но, видать, не плохо дело в чужедалье,

Коль не кажет носа в отчьей духоте.

И неймется только мне с моей печалью

Раствориться в прошлом да в пустой мечте.

Снова поле на рассвете

Наводнили голоса

И на скошенном вельвете

Закиселилась роса.

Волглой прели поволока

Проняла сухую рань,

И на скатерти востока

Возлегла рудая стлань.

Поле в золоте захрясло.

Даль морковная дрожит.

Обнимает стебли вясло[4]

В глубине степной души.

Но пройдет заранок вскоре,

Заметя свои следы,

Чтоб воздвигнуть в желтом море

Завтра новый храм страды.

Заснула река разлихая,

Укрывшись огнями домов,

И дремлет деревня глухая

Под проседью теплых дымов.

Дичает к дороге тропинка

В бурьяновой этой глуши,

Но горстку рождает крупинка —

Забытая всеми глубинка

Забытой славянской души.

Рассвета жду, сморенный темнотою,

И тишина потворствует тоске,

Но делит небо с бренною звездою

Еще луна, тускнея вдалеке.

И все же свет кусается, он рядом,

Он за собою тянет синеву,

А я, уже отравлен лунным ядом,

За юной дремой медленно плыву.

Испив молчание до дна

В тисках терпения сухого,

Отведай зелья колдовского,

Вернув ушедшее сполна.

Но постучав в чужую дверь,

Свою оставь пока открытой

И песне новой, неиспитой,

Без лишних слов уже не верь.

Вкушаю свежесть рощи белой

Под изумрудной сенью крон,

И дух весны, живой и спелой,

Теснит меня со всех сторон.

Но, как назло, не за горами —

Купала, жаждущий костров,

И позабытая ветрами

Зола ленивых вечеров.

Снег соскальзывал с карниза,

Бился оземь черствый пласт.

«Но в паденье нет сюрприза, —

Размышлял понурый наст. —

Вот бы этот снег вернулся

В небо тучею густой

Или солнцем захлебнулся,

Наслаждаясь высотой».

Только что-то не стремилось

К звездам крошево зимы,

Лишь покорностью томилось,

Как подчас живем и мы.

Мелькают свет и тьма, а я считаю дни,

Когда твои глаза изгонят яд разлуки,

Стирая череду напрасной воркотни,

Предчувствий пелену

и грим любезной муки.

Но знаю, не уйдет сыпучая тоска,

Останется со мною, спутница поэта.

И хоть сегодня ты мила мне и близка,

Ей выпало плутать в душе казачьей где-то.

Вечер ползет. Солнце к западу жмется —

Медленно катится к яме ночной.

Может, под звездами пекло уймется,

Вняв колыбельной росы неземной.

Только не сладить с палящею силой

Всем хладнопесенным звездным хорам,

Если зарю поднебесье вкусило,

Жалуя волю горячим ветрам.

Грядет зима – пора забвенья.

Вся степь готовится ко сну

И ждет снегов прикосновенья,

Чтоб в их зарыться белизну.

И хутора живут зимою,

Уже давно считая дни,

Когда метель седой каймою

Украсит чахлые плетни.

Заоблачное чувство безответно,

Когда открыться мне мешает страх,

Когда влеченье к солнцу незаметно

И правда тает в каверзных ветрах.

А рубище застиранной юдоли

Осадком оправдания на дне

Лежит, не получив желанной воли,

Пропавшей уподобившись блесне.

В нежданный час вчерашние дожди

Вернули долг сегодняшнему снегу,

И, не дожив до старческих седин,

Земля впустила слякотную реку

Опять в себя. Но млечной пелене

Неведомо, увы, сопротивленье.

Какой ей толк с того, что не по мне

Смиренно чаять щучьего веленья?

Хранило сны молчанье гор

Под звездной россыпью холодной.

Но тишине наперекор

И доле новой безысходной

Суровый Терек мчал,

И сны теперь чужой уже равнины

Тонули в грохоте волны

И плыли в небо, где вершины

Другой приют давали им —

Ночным творцам незримой власти.

А Терек душу рвал на части,

Борясь с бессилием своим.

Час предрассветный за окном.

Немые звезды коченеют,

И сны слепящие бледнеют

В бездонном озере ночном.

А в сад крадется тень росы.

Приникнуть жемчугом к виоле

Спешит, прозрачная, доколе

Зари недвижимы часы.

И предо мной молчит восток.

Еще не рвется свет наружу,

Но ранит блик надежды душу,

Как тьму – рубиновый цветок.

Поспеши, Марена-стужа,

Вдаль направь своих коней,

Ветром северным утюжа

Грязный ворс понурых дней.

Ты приди, сестрица Мара,

В край услужливых зонтов

И смети унынья чары

С улиц мокрых городов.

Ты гони коней, сестрица,

Обращая в лед моря,

Ведь намучилась землица

С щедрым плачем ноября.

Сонные дубравы тянутся тоскливо

Вдоль чужой дороги, смазанной луной,

А вдали мерцают звезды сиротливо

Да сверчковый скрежет спорит с тишиной.

Спит казак усталый под небесной сенью

На ковре приветном из густой травы,

Но недолог праздник сладкого косненья,

Пусть и прячет ночка полог синевы.

Видит младый воин ро́дную станицу,

Плесы и ракиты снятся казаку,

Как идет по брегу стройная юница

И ласкает ветер мокрую кугу[5].

Так бы не кончалось это сновиденье,