Читать книгу Вектор. Послесловие - Никита Владимирович Чирков - Страница 2

Света не помнила, во сколько смогла уснуть, но точно куда позже должного, и если после ухода Наваро она некоторое время переваривала высказанное им открытие о нахождении новых фрагментов Жизни на других станциях, то, как только поисковая система нашла совпадение по введенному ей имени, весь мир вокруг исчез, оставив ее наедине с историей некоего Харви Росса. Имя это всплыло у нее в голове как раз тогда, как сам Наваро поделился с ней вышеупомянутыми фактами. Если раньше она была уверена, что это всего лишь работа, жертва ради которой вполне приемлема, то отныне все далеко не в перспективе, отныне все уже происходит – и можно смело судить, что счет идет на дни. Угроза оказалась уже под носом, все-таки то, что нашел Вектор больше десяти лет назад, – случайность, статистическая погрешность. Но когда еще две станции наткнулись на то же самое, причем в разных углах мира, тут уже прослеживается закономерность. Непонятно как, но вскрытие этой важной информации отрезвляло ее, откинув страх того, что она все еще на Векторе. Возможно, этому способствовало понимание, что она вряд ли бы выдумала такой поворот истории, уж точно не для разрушения бесцельности, а возможности избавиться от этого наваждения опять же помогло познание сокрытой истории за именем Харви Росс. В первый и единственный раз она услышала его из уст человека, чья смерть на Векторе состоялась годы назад. Рассказал он о нем в прощальной аудиозаписи, хранившейся в памяти того самого наушника, который она разломала после единственного прослушивания на пути возвращения в Улей. И пусть предсмертная речь на устройстве была адресована не ей, но цепь событий, благодаря которой та запись, как и наушник, оказалась в ее руках, приобрела еще более личный характер, когда Света наконец-то узнала, кто же такой этот Харви Росс и как он связан со всем, что с ней произошло в пределах Вектора.

В итоге ей удалось поспать лишь пару часов, да и те были пропитаны сочувствием к простому человеку, столкнувшемуся с несправедливой жестокостью и ужасом станции, превратившим его и без того трагическую жизнь в нечто… нечто страшное и немыслимое. Он ведь всего лишь прилетел на станцию искать старшего брата, искренне желая загладить вину, а в итоге судьба его оказалась во много раз страшнее любых кошмаров. Все это не только не давало ей покоя из-за личной эмоциональной связи с теми, кого ей пришлось против своей воли оставить на станции, но и рождало невероятную ответственность перед будущим, ведь она стала новым звеном в событиях, которые, как некогда стало известно, только начинают набирать обороты.

– О чем задумалась? – вырвала ее из глубоких размышлений Мойра, главный врач Улья. Света посмотрела на нее будто бы впервые, хотя точно ловила ее взгляды и даже отвечала на просьбы, когда та брала у нее кровь и проводила последний осмотр перед тем, как выпустить из карантина: ростом под метр семьдесят, длинные, завязанные в пучок волосы, крайне заботливый взгляд и доброе лицо – вид того самого человека, с которым даже при желании поссориться будет трудно.

– Ты в порядке? Может, попить дать или…

– Плохо спала, – отрезала Света, с трудом возвращаясь в реальный мир, – думаю, ты знаешь почему.

Мойра кратко улыбнулась, не скрывая своего любопытства. Уж что-что, а характер у нее сильный, пусть и при добром личике, думала Света, лишний раз коря себя за паранойю, твердя самой себе, что она не там – она здесь. И словно Мойра прочла ее мысли и чувства и решила помочь с этим вопросом:

– Мой отец говорил, что некоторым людям ни одна клетка не страшна, – они сами создают свою, находясь всегда взаперти, где бы ни были. – Света не знала ни правильной реакции, ни ответа, лишь плохо скрываемый удивленный взгляд пронзил Мойру. – Не думай лишнего, это не навязывание, и уж точно я не пытаюсь умничать. Просто делаю свою…

– Довольно забавно услышать именно это определение – «клетка». – Света чуть смягчилась, решив подыграть в надежде на благосклонность врача со всеми вытекающими из этого удобствами. Да и мысли ее сейчас были забиты совершенно другим, нежели попыткой кому-то что-то доказать: хватит с нее этого за последние дни. – Что же делать, если все это в голове?

Мойра отложила планшет, где сейчас происходит контрольная проверка крови, и, приняв более удобную позу, с некоторой воспитанностью и грацией обратилась к Свете, изучая ее живым взглядом:

– Вопрос поставлен не совсем правильно. Дело не в том, где и что находится, важно лишь то, как добиться желаемого результата. Если ты, конечно же, смогла понять ту единственную цель, о которой обычно умалчивают.

– Почему же умалчивают, если…

– Из-за страха. Мы боимся успеха, ведь с ним не просто совладать, как и боимся признаться в этом, ведь не верим в заслуженное счастье.

Мойра руководила всем, словно манипулятор, она била прямо в цель, толком не оставляя поля для маневра, что не могло не нравиться Свете.

– Когда я сюда вернулась, я думала лишь о том, как напишу бывшему мужу. Мне было не важно, есть у него уже кто-то или нет, – мне просто хотелось… хотелось извиниться, хотелось рискнуть: вдруг чувства еще взаимны и есть шанс все вернуть. Это было тем, что дало мне силы выжить там, понимаешь? Он самый близкий для меня человек, а я успела все испортить. Вроде бы все просто, верно? В тысячу раз проще, чем то, с чем пришлось столкнуться, какие решения пришлось принять.

– Что же изменилось?

– Многое. Ты ведь знаешь о других находках. – Мойра кивнула. – Так вот, я все пытаюсь понять, меня тянет снова вернуться во все это из-за желания спасти… блядь, даже не верится, что произношу это, – спасти наш мир? Спасти мужа, возможно, его семью – почему нет, такое вполне реально… Или же я все-таки не выбралась с Вектора, не выбралась из «клетки», и мне просто нужна новая цель, как и раньше, лишь бы убежать от прошлого?

Свете неожиданно захотелось упомянуть историю Харви Росса, которая и без того добавила значимости ее решениям, а значит, и последствиям этих решений. Ровно как Харви в свое время, она была на распутье, потеряна между добром и злом. Но в последний момент она откинула эту мысль. Ведь сама еще не разобралась, что делать с тем странным пониманием, что она, вроде бы такой же простой человек, стала частью чего-то большего.

– Можно дам прямой совет? – Света даже не успела ответить. – Позвони ему, а там сама поймешь, что делать дальше. Но я могу сказать одно наверняка: раньше ты убегала, не имея даже конечной цели, а сейчас, здесь, ни у кого из нас нет права убегать, нет такой привилегии. Все уже здесь, ты уже здесь, Света.

– Спасибо, – не сразу ответила Света, – думаю, раз я больше не в карантине, за что спасибо Наваро, то как раз этим и займусь.

– Да, он распорядился еще вчера тебя отпустить, но попросил это сделать с утра.

– О как, интересно!

– Он в этом деле хорош – заботливый, правда, немного идеалист.

– Ты тут на всех досье сделала?

– О нет, они уже были сделаны, прежде чем человек сюда попадет. Все проще: мы были женаты.

Удивление Светы читалось отлично, на что Мойра решила чуть уточнить кратко:

– Два раза.

– Подожди, вы два раза женились и два разводились?

– Что сказать, к полной гармонии мы с ним еще не пришли. Мы оба умеем ценить момент – в этом секрет. Ну а сейчас это приобретает еще более сильный окрас. Я пропишу тебе кое-что от боли, все же ты теперь вольная птица, заодно, если надо, держи колбу стрессо…

– Не надо! – резко оборвала Света, боясь простого затуманивания разума, – а ей впору быть сейчас как никогда внимательной и трезвой, ибо в голове и так бардак, с которым еще разбираться и разбираться, о чем, разумеется, она умолчала. Мойра же встретила этот выпад спокойно и, встав, кратко кивнула с легкой и красивой улыбкой, после чего оставила Свету одну.

Для нее этот разговор прошел даже лучше ожидаемого, особенно подчеркивается приятное послевкусие как раз от того самого состояния Светы, скрыть которое от Мойры у нее не особо получилось. Вероятно, потому, что она увидела в ней те же чувства, что и сама испытывает в моменты одиночества и страха перед упущенным моментом – возможно, самым последним в жизни, где секунда вместе с любимым человеком превратится в вечность, разом обогатив всю жизнь смыслом. Мойра скромно улыбалась, выискивая глазами Наваро, желая просто его увидеть. Причем это было не стремление его обнять, закрепляя в очередной раз уникальную связь между ними: ей просто хотелось убедиться в его безопасности и здравии. Подобное выработалось за годы, все же его работа подразумевала определенный риск для здоровья и жизни, да и, как ни крути, за десять лет отношений у нее выработалась двойная любовь, если можно так выразиться. Даже в те моменты, порой крайне грустные и одинокие, в перерывах между отношениями и даже бракосочетанием и разводом, она в первую очередь боялась за его жизнь. Пусть он будет с другой женщиной – не важно: убедившись в его здравии, Мойра уже чувствовала счастье.

Лабораторный блок был вплотную к медицинскому, даже обладал общим переходным шлюзом, но ей захотелось чуть прогуляться. Выйдя сбоку, она повернула направо и прошла добрых пятьдесят метров до поворота, за которым еще через двадцать метров дверь справа. Но на самом повороте она столкнулась со вторым врачом, работающим под ее началом, которого зовут Станислав.

– Там сейчас у нас Света, я ее выписала, дай ей время, уйдет, когда захочет, – чуть более серьезно сказала Мойра, словив от хирурга короткий кивок.

– Я хочу еще раз проверить всю операционную, провести пару тестовых операций, заодно оборудование откалибровать еще раз. Дать знать, когда закончу?

– Если все будет отлично – то не обязательно.

Станислав был опытным хирургом, способным работать как своими руками, так и через автономную систему. Мужчина тридцати трех лет, несколько себе на уме, и пусть он обладал несколько величавой внешностью, но спокойнее и терпеливее его Мойра не встречала никого. В то же время он не был замкнутым или зажатым. Скромно улыбнувшись в ответ, Станислав вновь надел наушники и зашагал дальше, будто бы на простой прогулке. Мойра была крайне рада одобрению его на эту должность: проверенных и ответственных специалистов она знала много, но нужен был особенный. И если его досье было не до конца убедительным, то при живом собеседовании, перед которым она просмотрела с три десятка его операций без использования автономной системы, Мойра окончательно приняла решение.

Пока что все двери были открыты, никакого сканирования между блоками и переходным шлюзом не было, отчего Мойра по дуге залетела в лабораторный блок, со стороны более укрепленных за дополнительными перегородками даже между собой, камер изоляторов. Там она подметила Курта, махнувшего ей рукой. Он был главным генетиком: одного с Мойрой роста, со стрижкой под ежика и короткой бородой черного, как и волосы, цвета. Его лицо всегда было полно энергии, как и сам он, разумеется. В свои сорок лет выглядел на тридцать: худой, но с ярко выраженным взглядом, порой казавшимся усталым. В самой дальней камере справа лежат ошметки мяса, куски костей, даже части костюма – это все было пока в общем большом контейнере с прозрачными стенами, заморожено внутри себя, но сам изолятор был пригоден для посещения. Все выглядело не очень красиво, вокруг работали сканеры, а прямо на глазах автоматическая система собиралась взять образцы ткани с помощью специального манипулятора после того, как верхняя крышка будет откупорена.

– Ты хранишь это в заморозке?

– Иначе оно начнет очень быстро размножаться. Тело заражено бактериями иноземного вида.

– Разве эти камеры не рассчитаны…

– Я пока не хочу рисковать. Сейчас мы разбираемся с результатами исследований Вектора, благо Троица грамотно все рассортировала. Но информации много, а нас всего двое.

– Мы со Стасом можем помочь, больных у нас нет – Свету-то я выписала.

– Как она?

– Физически в целом здорова, но ты же понимаешь, в ее голову лучше сейчас не лезть.

– Надо будет ей спасибо, что ль, сказать – смогла антитела принести, скоро начну проверять их влияние. И сразу говорю, что бы кто ни придумал, рассчитывать на панацею не советую. Эта иноземная хрень – удивительно совершенный организм.

Мойра несколько неоднозначно посмотрела на Курта, на что тот чуть с ухмылкой спросил:

– Что? Это факт! Мойра, ты только представь, какой потенциал есть у этой Жизни, если она не просто смогла выжить в космосе, а потом и на Векторе, а именно самостоятельно подстраивается… да, блин, под все. Я лишь начал читать исследования, причем, смею заметить, десятилетней давности. И пф… Это… это пугает, – переключился на более серьезную ноту Курт, как раз в момент прихода Анны, решившей дать ему закончить, – у нее бешеный потенциал. Когда Цветок решили проверить, то он за сутки смог создать свою атмосферу, населив ее легкими бактериями, которые при вступлении в прямой контакт с подопытными животными извратили их за пару дней. А потом, когда те погибли, то стали удобрением, из которого потом вылезли иные мелкие существа. И это все за неделю!

– Мы вообще сможем сделать вакцину?

– Каждый год приходится прививаться от гриппа, потому что штаммы меняются. Сраный грипп, Мойра, которому – сколько? – сотни лет! По сравнению с этим грипп – да его, считай, и нет вовсе. Здесь дело не только в скорости – дело в формах. Кинь фрагмент этой Жизни на пригодную планету – и не пройдет и года, как она станет его планетой. Хотя есть ли для этого «непригодная» планета – вопрос открытый.

– Я все же хочу мыслить более позитивно, – взбудораженно, немного суетливо и явно не довольствуясь созданным Куртом мрачным настроем, произнесла наконец-то Анна. – Вы сказали одну правильную вещь: эта Жизнь обладает бешеным потенциалом, и когда мы сможем хотя бы примерно его измерить и вычленить нужные сегменты, то со всеми нашими болезнями, будь то грипп или рак, можно попрощаться.

– Вы ведь уже знакомы? – Курт хотел чуть разбавить обстановку, видя включившуюся в игру Мойру, решившую испытать самоуверенную девушку. – Анна…

– Знакомы. – Мойра не сводила взгляда с Анны. Скромной и невзрачной внешности, несколько с лишним весом при росте в метр шестьдесят, она выглядела старше своих молодых лет. – И я согласна, потенциал безграничен, но не растеряем ли мы человечность, пытаясь обуздать его?

– Человечность – немного примитивный термин, мы же сами его придумали. Да и не важно это будет, как только наука, как и всегда, принесет свои результаты, как, например, медицина. – Анне игра явно давалась с трудом, но она держалась молодцом, что также подметила Мойра, чуть-чуть позволяя краям губ создавать улыбку. – Все же познавалось через опыты и тесты, где были непредвиденные жертвы, здесь – то же самое.

– Вы правы, Анна. Разница лишь в том, что в основе медицины нет геноцида.

Курт хотел было вмешаться, но решил просто взять нейтралитет: уж слишком часто он влезал в разборки между женщинами, и ему хватило этого с лихвой, чтобы понять, когда стоит взять самоотвод.

– Его и здесь нет.

– Поясните.

– Ну, во-первых, геноцид по определению…

– Анна, вы считаете, я не знаю определений? Мы с вами прекрасно осознаем, в каком ключе я использовала такой оборот, не стоит принижать себя, вы же умная девушка.

– Все дело в сравнении. Если мы сможем извлечь хотя бы десять процентов от потенциала находки, используя для нашей выгоды, той же медицины, чтобы бороться с болезнями вроде рака или деменции, то в математическом эквиваленте количество спасенных в перспективе будет стоить той цены, которую мы заплатим сейчас один раз.

– А если это будет не один раз?

Обе все это время не сводили друг с друга глаз, но все же Мойра побеждала по всем фронтам, потому что в ее распоряжении были и возраст, и характер, а главное – терпение, которым ее речь так сильно выделялась на фоне нервничающей, торопящейся и всецело ощущающей эмоциональный проигрыш Анны.

– В любом случае цена приемлема. Цель – не только научиться бороться с новой Жизнью, а взять от нее все возможное. Уверена, что если посчитать всех людей, чьи жизни были загублены за всю историю человечества медицинской халатностью, то число будет огромно, но лишь обособленно на фоне спасенных за тот же период.

Мойра улыбалась: всегда приятно видеть окрепшую на глазах силу человеческого духа и интеллекта.

– Скажите, Анна, а как в таком случае понять, где та черта, переход через которую превратит исследование ради спасения в эксперимент ради фанатизма?

– Я… – резко начала Анна, но сразу умолкла, не найдя в своей голове ответа на этот вопрос.

– В этом и проблема, дорогая моя, в этом и проблема! Раз мы не можем создать границы, то мы должны – именно должны – воспринимать это с негативной точки зрения. Вдруг военные захотят использовать находку как оружие против врага? Достоин ли враг такой смерти? А кто будет выбирать врага? А если кто-то будет против возможных побочных эффектов от той же вакцины? Ну а если же это выйдет из-под контроля, то как это остановить? – Мойра подошла ближе, глядя в ее принимающие поражение маленькие глаза. – Сделать хуже всегда намного легче, чем сделать лучше. В нашем случае любое «хуже» может стать катализатором уничтожения всей известной нам жизни.

– Как ни посмотри, – более взросло решил закрепить мысль Курт, все же являясь руководителем Анны, – наша задача – не использовать это во благо, а понять, как бороться, потому что это куда проще и быстрее, а времени, как мы все знаем, у нас очень мало.

Анна никак не дополнила этот вердикт – лишь, кивнув спокойно, решила вернуться к изначальным делам, оставив Курта и Мойру одних.

– Не будь мы хорошо знакомы уже хрен знает сколько, я всерьез бы испугался тебя, – чуть наигранно произнес он, поглядывая на Мойру выразительно.

– Да брось, ничего такого не было, отлично пообщались.

– Конечно, строй из себя невинную овечку, я ведь не был три раза женат и не разбираюсь, когда женщина явно доказывает доминирование.

– Может, поэтому ты и был женат три раза? Кстати, напомню, у тебя все четыре ребенка – девочки, и как у тебя с ними общение?

– Ну, началось, еще и детей моих приплела! Между прочим, общаемся, и хорошо… на расстоянии. Не будь я со стальным характером, то так бы и остался с первой женой. Я ответственнее некуда!

– На работе – да, тут не поспоришь, только вот, уж извини, не в жизни.

– Да, тут и правда так, – решив капитулировать, признался он в том, что было чистой правдой. – Но мы оба знаем, что Анна права, – решил он отстоять этот момент.

– Да. Но мне было интересно ее узнать.

– Да, да, да, оправдывайся, чуть не разорвала девочку – а она, между прочим, гениальный генетик.

– На Векторе тоже были все гениальные, как и умные, ну и куда их это привело?

Только Курт хотел подчеркнуть разницу между теми, кто был на Векторе, и ими, как в их окружение влился Наваро, с интересом взирающий на них поочередно.

– А вот и муженек твой! – Мойра обернулась, сразу словив встречную ей улыбку.

– Мы пока в разводе, – бросил Наваро, замкнув между ними треугольник. – Как там Света?

– Лучше, чем кажется. – После прихода Наваро легко было заметить даже крошечные изменения в реакции и поведении Мойры. – Но ей все равно тяжело, правильно сделал, что отпустил ее, так будет лучше.

– Она поделилась какой-то еще инфой о Векторе, о трупе Альберта? – чуть серьезнее спросил Курт.

– Нет. Сейчас ее волнует лишь личное, что не удивляет.

– Удалось убедить остаться?

– Я постаралась, но не знаю. Скорее да, чем нет.

– Вы уж простите, но не лучше ли наоборот дистанцироваться? – Курт включил некоторое беспокойство, которому сам не совсем уж был и рад. – Она-то, может, и умничка, но не будет ли того исхода, где произойдет саботаж, так, к примеру? Не говоря уже о том, какие у нее «теплые» отношения с Октавией.

Мойра не ответила и, взяв пример с Курта, ждала мнения от Наваро.

– Она же вышла из карантина, значит, угрозу представлять может такую же, как и любой из нас.

– Воодушевляет… – проронил, словно про себя, Курт.

– Благодаря ей у тебя уже есть образцы, будь помягче.

– Да понятно, понятно, – решил съехать Курт.

– Ты сейчас куда?

– Иду к Октавии, вернули работу камер и всех систем, так что день только начинается.

После этих слов они оставили Курта, которого уже подозвала к себе Анна, и, выйдя из лабораторного блока, неспешно двинулись к Центру, идя вровень друг с другом.

– Я тебе так и не сказала, как рада видеть здесь! – Мойра улыбнулась, совершенно не скрывая действительности произнесенного, и, увидев по реакции его лица взаимность, почувствовала некоторое облегчение.

– Обстоятельства только не самые лучшие, если бы не Октавия…

– То тебя бы вряд ли сюда прислали в срочном порядке. Но уже два месяца прошло с последней встречи, я бы не хотела продлевать это время. – Ее переживание вряд ли кто мог увидеть со стороны, но от него подобное было не скрыть, особенно когда сам он весь путь к Улью думал лишь о ней.

– Смею полагать, ты никого не встретила?

– Правильно смеешь. А ты?

– Нет.

Наваро чуть обнял ее за плечо и чмокнул в голову, оба зашли за угол на перекрестке, продолжая двигаться вперед.

– Знаешь, я, как узнал о том где ты и что тут, почему-то не мог выкинуть из головы, что, может быть, пора уже остепениться? Казалось-то, что у нас куча времени, но ты сама знаешь, какие ныне ставки и… Я впервые всерьез испугался за тебя, по-настоящему, аж до дрожи, да.

Лишь друг с другом у них получалось быть откровенными до конца и бескомпромиссно. Оба понимали, насколько важно сейчас забывать все плохое ради закрепления хорошего. Никто из них не знал, смогут ли они выжить, смогут ли остаться собой, да и смогут ли вообще выбраться отсюда и, простыми словами, уйти на пенсию, наконец откинув все и создав то, о чем они оба мечтают. Но всегда, словно назло самим себе, находят преграды.

– Поэтому я особенно рада тому, что ты здесь, а не где-то далеко. И как ни странно, но у меня подобные мысли появились еще до отправки сюда, когда только подписали все бумаги и я собралась тебе рассказать, куда лечу.

– Но ты не рассказала же. Я лишь по прибытии узнал, что ты здесь.

– Да, да, да, между прочим, занятный элемент судьбы. Я не рассказала, потому что испугалась, что с тобой может что-то произойти, поскольку опять же боялась, что ты сразу же ринешься сюда, спасать меня и оберегать. А вдруг у тебя баба какая?

– Ну ты даешь, женщина. Не беспокойся, если бы и была, то я бы точно ее бросил ради тебя.

– Как это романтично! – с некоторой долей сарказма проронила Мойра.

– Ты же знаешь, я тот еще романтик. Все ждал момента, чтобы наконец-то нам с тобой уединиться и поговорить откровенно.

– Видимо, только придется еще подождать, – многозначительно проговорила Мойра.

Они остановились у дверей в Центр управления. И, глядя в глаза друг другу, в которых скрывалось куда больше, чем можно выразить словами, они видели своеобразную дверь в будущее, где будут наконец-то счастливы на планете, оставив работу и долг позади. Все это длилось с минуту, может, чуть больше, но для них – словно небольшая жизнь, дающая не просто силы, а некую веру. Мойра проводила его взглядом за двери, и прямо перед закрывшимися створками Наваро произнес:

– Люблю тебя!

7

Оказавшись в Центре управления, Наваро не пошел сразу же к Октавии и Троице: вместо этого он где-то с минуту позволил себе прочувствовать максимально дотошно те приятные мысли о Мойре и их общем будущем, видимо, все же получившем еще один шанс на реализацию. Пусть изначально его и угнетало нахождение в таком месте при таких условиях его любимой, все же ранее он всегда разделял личное и работу, но сейчас все диаметрально изменилось естественным и неконтролируемым образом. Да, это не совсем правильно, думал он откровенно, личное стоит отодвинуть на второй план, а то и на третий. Но избавиться от чувства последнего шанса практически невозможно, будто бы, упустив и его, они окончательно потеряются и больше никогда не встретятся вновь. Разумеется, невозможно выкинуть из головы критику в свой же адрес насчет всех предыдущих конфликтов и преград между ними, что по-хорошему надо пустить в пользу и учесть ошибки прошлого окончательно, а то все нынешнее между ними заведомо теряет смысл. Но Наваро и так уже иного раз думал обо всех ссорах, недомолвках и даже обидах между ними, делая почти всегда одни и те же выводы, твердо веря в способность учиться на ошибках. Однако не успел он толком закрепить ориентировку для предотвращения заведомо проигрышных и бесперспективных решений и выводов относительно их с Мойрой, как он надеется, новых отношений, как перед его глазами во всей красе открылся Вектор. Ранее он относился к станции как к очередному объекту с очередной трагичной историей, все же, правда, неужели тут есть чему удивить, кроме масштаба этого сооружения, рассчитанного на несколько тысяч сотрудников? Но, оказавшись за спинами Троицы и Октавии, Наваро словно поддался давлению каждого монитора, изображение с которых отражало внутренние органы Вектора. Глядя на них все дольше и дольше, он почувствовал, будто это станция смотрит на него.

Даже без вида самой станции со стороны передавалось понимание устрашающей глубины и величественности одновременно. Огромный и таинственный, даже без ужасающей истории и контекста, Вектор вызывал трепетный страх, чуть ли не заставляющий пресмыкаться перед своим величием. Некоторые помещения казались совсем уж нетронутыми временем, не более чем картинкой, куда прямо сейчас можно попасть без лишней мысли об угрозе. Другие же вынуждали визуализировать предшествующие ужасные события вокруг попыток людей продлить свою жизнь путем создания когда-то безопасных мест, надеясь на спасение извне. Множество изолированных мест, куда рано или поздно пробирались твари Вектора, не просто узаконивая свое существование, но еще и отхватывая территорию путем уничтожения бывших владельцев. Где-то люди оставили мемориалы в память о погибших, где-то просто решались уйти из жизни раньше несправедливой кары, ну а некоторые места были отголоском человеческой адаптации, благодаря чему редкие индивиды подстраивались под новые реалии, превращая свое окружение и правила социума под стать безумию иноземной Жизни. Были еще и третьи места, будто бы совсем из другого мира, имеющего мало общего с научно-исследовательской станцией: Жизнь там распространялась бесконтрольно, превращая все окружение в уродливую и непригодную для человека среду обитания, куда попасть – страшнейшее наказание для любого из людей. Границы между этими тремя видами локаций порой были размыты, вынуждая наблюдателей со стороны гадать о том, кто же все-таки жил в том или ином уголке лабиринта без выхода: обезумевшие, лишенные всех стандартов морально-нравственного социального мира или же существа безумного происхождения, поддающиеся какому-то извращенному понятию иерархии. Но подавляющим результатом долгих лет изгнания выступал все же настоящий холодный ужас, ставящий под вопрос какую-либо попытку оправдания когда-то принятых решений устроить большую жертву ради понимания с последующим обузданием иноземной Жизни.

При долгом взгляде легко могло показаться, причем не только ему, что это сооружение смотрит в ответ, проникая вглубь существа перед ним, оставляя немыслимый, даже болезненный отпечаток в голове, затягивая в нечто неизвестное простому смертному. Но, что еще хуже, вслед за всеми страхами Вектор порождает истинное любопытство перед сокрытым и совершенно неизвестным, умело спрятанным за многочисленными дверьми станции, как зуд, избавиться от которого можно, лишь поддавшись ему. Что больше всего впечатляло, так это отсутствие кого-либо в тех стенах. Заброшенная станция, точно саркофаг или древняя гробница, брошенная в космосе, имела ужасающую историю, и, несмотря на богатый опыт военного, для Наваро сейчас непросто видеть последствия известной ему истории. Людей изолировали от мира без выхода, даже без возможности отправить прощальное письмо, жизни простых сотрудников в один день стали важнейшим экспериментом в истории человечества – а ведь их даже не информировали о смене приоритетов Вектора. Наваро все смотрел, подмечая каждый элемент интерьера Вектора, создавая у себя в голове картину ужасов, происходящих там когда-то давно. Все это затягивало, лишая возможности оторваться без веской причины, ведь с каждым новым изображением словно собиралась мозаика. Словно наркотик, обуздать силу которого хочется больше всего, будто бы от этого зависит его жизнь… Только это было не совсем так – не его жизнь под угрозой, во всяком случае, не в буквальном смысле: истина крылась совсем на поверхности. Жизнь Мойры была для него самым дорогим, и, столкнувшись с совершенно немыслимой угрозой в виде Вектора, Наваро всецело ощущает страх перед тем, как она, его любимая, может там оказаться, либо же все то может оказаться здесь, а он не сможет ее защитить.

Вектор – это уже не исследовательская станция, как и не чужеродная территория, пусть таковой и является по факту, но не по смыслу. Вектор – это огромный мемориал не только человеческой надежды и преодоления, но и жертвы.

– Стоп! – громко сказала Октавия, разрушив атмосферу глубоко спрятанной скорби и сожаления, проникающую в каждую клетку тела из-за прямого визуального контакта с содержимым станции. Она подошла к монитору справа, самому крайнему и верхнему, после чего попросила вывести изображение на центральный большой и увеличить, меняя контрастность. Свет ударил по широко раскрытым глазам Октавии – словно фарфоровая фигура, она казалось хрупкой, всецело отдав себя изучению изображения с камеры на одном из бесчисленных перекрестков Вектора. Она не двигалась, не моргала и смотрела своими большими глазами будто бы сквозь экран. Там, чуть дальше за перекрестком в коридоре, было тело человека. Оно лежит на столе или чем-то подобном, прямо у стены справа, головой к камере и повороту.

– Один из наших, – проговорил Первый, выведя изображение и на другие мониторы. Наваро пришлось сделать шаг назад, а Октавия все так же была неподвижна. В полуметре от центрального монитора они обнаружили черную фигуру, окруженную голубоватым свечением.

– Кто это? Идентифицировать можете? – Наваро обратился к Троице, получив быстрый ответ:

– Нет. Скафандр наш, но кто это, мы не знаем.

– Вот что ты искала – отправленную группу. – Мойра обернулась, поймав зрительный контакт с Наваро. – Вместо того чтобы определить безопасные и зараженные зоны, ты занималась…

– Я не людей искала, – ее слова прозвучали холодно и властно, – я искала маршрут Светы.

– Считаешь, ее рук дело?

– Я пошла тебе навстречу, не мешала выпустить ее из карантина, а значит, ты и должен ответить на этот вопрос!

– Она не могла убить его, кем бы он ни был.

– И все же одно тело мы нашли довольно близко к точке проникновения, но слишком далеко от останков Альберта. Где-то между ними есть еще Остин и Питер. Поняв ее маршрут, я найду источник антител. Скажи мне, Наваро, что займет меньше времени для поиска источника крови: разбор станции или же раскрытие убийств?

– Мы не можем полагать, что это связано! – нетерпеливо вырвалось из него, вынудив ее чуть улыбнуться, ведь то означало ее превосходство. Надменное, властное, но полностью контролируемое превосходство над ситуацией, чем она наслаждалась, – уж это он читал в ее глазах лучше всего.

– Ты не можешь.

– Если проблем с передачей данных нет, то стоит начать сканирование, создавая сетку зон охвата Жизни, – плохо игнорируя последние слова Октавии, говорил Наваро. – Чтобы подключить к ней Атию и Горди, потому что безопасность сейчас превыше всего. Прежде чем делать шаг, мы должны три раза думать, с этим-то ты не будешь спорить?!

– Ты знаешь, что следует сделать. Делай.

Октавия не просто смотрела – она именно изучала его, выжидала хоть какой-то необычной, нестандартной для такого человека, как он, реакции. Возможно, думала она с нескрываемым азартом, Наваро наконец-то поймет, как явственно вырывается из него помесь страха и любопытства перед внутренностями Вектора, из чего он сделает вывод в пользу важности смены приоритетов в угоду исполнительности. Возможно, продолжала Октавия, человек перед ней хотя бы сейчас, видя воочию то, с чем они тут столкнулись, повзрослеет. Да, у него отличный боевой опыт, как и опыт командира, – но, что несомненно делает его чуть более выделяющимся представителем своей профессии, так это некая, до сих пор не выжженная суровой жизнью надежда, та самая, от которой в самый трудный момент у него получается и сохранить рассудок, и мотивировать находящихся в упадническом состоянии людей. Некий герой, всегда рассудительный и честный, порой заботившийся обо всех вокруг больше, чем о себе. Октавия не любила таких людей. Среди гражданских, где важнейшей угрозой представляется неуплата налогов или жалкая простуда, Наваро был бы на вес золота – с этим она не может спорить. Только у них тут совсем другая сторона мира. Та самая, где любая слабость может разрушить все устои и нормы, все перспективы на будущее процветание городов и поселений. А причины, по которым мимо ее ведома сюда направили Наваро, ясны чуть меньше, чем то, каким образом этот человек думает. Почему же так? А все просто: руководство боится, вот и все, а чего – уже не важно. А вот Наваро… он еще та переменная, доверить которой свою жизнь Октавия вряд ли хоть когда-то сможет всецело. Человека не сложно понять – но именно такие, как он, совмещающие в себе слишком многое, словно нашедшие невидимый баланс между светом и тьмой, пугают Октавию.

Она обогнула его и встала у входа, дав негласно все полномочия ради реализации его затеи – причем вполне разумной, думала она, пока тот общался с Троицей, погрузившись в изображения на мониторах. Поглядывая на него глазами змеиного азарта, Октавия словно витала в воздухе, не чувствуя своего тела настолько, что в определенный момент не могла ответить, стоит она сейчас самостоятельно или оперлась спиной о дверь. И это прекрасно: в такие моменты в процессе небольшого конфликта вновь был выкован из бурлящей крови девственный и чистый контроль. В такие моменты она даже позволяла себе чувствовать – чувствовать некий эквивалент счастья от мыслей и порой даже представления перед глазами тех людей, которых тут нет рядом, да и быть не может, но влияние настолько сильное, насколько легко порой кажется заговорить с ними вслух. Это так же редко, как и сладко: всецело отдавать себе отчет о погружении в теплые и приятные ощущения заботы и любви от ее семьи, чьи лица всегда выражают лишь поддержку в ее адрес, на что она всегда отвечает взаимностью. Даже те оставленные в ее каюте фотографии не дают того вовлечения, какое дает данная эйфория, достижение которой – ее лучшая награда. В такие мимолетные фрагменты Октавия чувствует себя почти нормальным человеком.

Но все это заканчивается. Вновь ее окружает поле боя, практически шахматы, где главный ее враг – это человеческий фактор. Самым отъявленным представителем которого, как ей казалось ранее, была Света, но сейчас она почти с полной уверенностью передает первенство Наваро. И дело не только в том, какой он прилежный исполнитель в нужные моменты для повышения в должности или получения желаемого назначения: уж что-что, а руки его далеко не чисты, главное – это Мойра. Крайне сильный фактор влияния на того, в чьих руках судьба мира. Долбаная любовь и долбаные чувства, думала Октавия, ругаясь заодно на себя за такую оплошность: не надо было брать Мойру, мало, что ли, толковых докторов… Хотя, с другой стороны, не облажайся первая группа, вторую отправлять бы не пришлось. Причина и следствие, сраная причина и ненавистное для Октавии следствие, причем еще не понятно, что раздражает ее больше: простота событий, из-за которых за пару дней изменился баланс сил на Улье, или же те самые изменения, следующие после. «Ничему меня жизнь не учит!» – говорила себе Октавия в каждый момент, когда ситуация выходила из-под ее контроля так просто, что порой кажется, будто бы с ней играется сама судьба. А случалось это не так часто, от чего каждый из таких случаев она помнит, даже заставляет себя помнить, как наказание.

– Атия, слышишь меня? – всецело привлек внимание Октавии начавшийся разговор по видеосвязи на центральном экране.

– Четко и ясно.

– Мы подключились к Вектору, начинаем сбор статистики по содержимому на станции. Весь процесс в реальном времени, сможете наблюдать сами, я отправил ссылку.

– Отлично.

– Да не совсем – работает лишь сорок два процента камер. Некоторые зоны вообще скрыты, придется делать внешнее сканирование, но это займет время, на виртуальной схеме они отмечены черным.

– Там все плохо? – вмешался Горди, показавшись рядом с Атией.

– Можете сами посмотреть, доступ у вас есть.

Атия и Горди открыли на своих небольших мониторах дублированные изображения из Центра. Пока каждый из них пытался сформировать общее понимание из ожидания и реальности, Наваро неспешно продолжал, держа твердый тон руководителя:

– Где-то разбиты камеры, где-то поломана вся проводка, ну а где-то, что куда хуже, обесточены целые секторы, не говоря уже о серверах. Мы должны…

– Игнорировать любой эмоциональный фон, – утвердительно и нетерпеливо вклинилась Октавия, привлекая внимание всех, вынудив Наваро отступить с его ненавистными ей мотивирующими и ободряющими речами. – Перед нами работа, не более того. Позволить себе личную эмоциональную привязанность к тем жертвам и мотивам – это повторение их же ошибок. Касается каждого. Вектор – это склад, лишь твердой рукой разобрав который, отделив полезное от бесполезного, мы сможем достичь поставленной цели. Если кто-то неспособен на профессиональный и ответственный подход к работе, прошу незамедлительно подать в отставку. Замена найдется каждому. Здесь нет ничего личного, мы стоим на страже жизни, любой наш промах, недосмотр, ошибка приведут к катастрофе для всего человечества. Наши жизни и наши чувства – это более чем приемлемая жертва ради спасения целого вида. Каждый здесь профессионал, каждый знал, на что подписывается.

Пока Октавия заканчивала сильную, даже пугающую речь, раз и навсегда закрепляющую ее как истинного лидера, Атию вновь отвлек сигнал входящего текстового сообщения на личном планшете. Она отлично знала отправителя, а значит, и содержимое было предсказуемо, отчего она даже умудрилась удивиться улавливаемому символизму, заключающемуся в прямой противоположности между словами Октавии и мотивами присланных строк. Причем удивиться достаточно сильно – так, что она не заметила окончания фундаментальной речи, реакцию на которую, судя по всему, никто не выразил чем-то большим, чем молчание. И, стараясь как можно быстрее откинуть подкатывающие, крайне непривычные, неприемлемые, но уж слишком приятные ей чувства от присланного письма, Атия хотела громко отметиться в понимании слов Октавии – все же она согласна с каждым ее словом. Но та уже с интересом смотрела на что-то в одном из экранов, куда ей молча указал Наваро.

8

– Октавия прям жжет, – нагловато сказал Горди, но Атия проигнорировала. – Ну, я думаю, стоит подождать окончательного сбора статистики ущерба, прежде чем менять сетку контроля. Пока можем начать с полюсов, а то, судя по всему, как и предполагалось, реакторы – это пока наша главная опасность. А то ведь когда еще доберемся до них, чтобы отключить и… Атия, ты вообще меня слышишь?

Горди оторвался от проекции станции на центральном мониторе их блока, где сейчас постепенно проявлялась борьба трех цветов: зеленого – близкой к безопасности зоны, красного – опасной зоны и черного – неизвестности содержания. Атия была слева от него в паре метров, разглядывала свой планшет, слегка нахмурив лоб, что напомнило ему один из тех бесконечных моментов настолько сильного ее погружения в тот или иной процесс, насколько легко было спутать подобное с осознанным игнорированием. Но если он прекрасно понимал этот элемент ее характера и натуры еще с раннего детства, то окружающие в течение всей ее жизни далеко не единожды упрекали ее за такую черту. Порой даже вступали в конфликт, не понимая, насколько глубокий мыслительный процесс имеет стеснительная и замкнутая девочка: стоит только увлечься чем-то, так окружающий мир для Атии порой вовсе терял свою актуальность.

– Сестра?

Атия резко обернулась к нему, будто бы он высказал ей обвинение, ошарашив доводами и притязаниями.

– Зависла? – заботливо спросил он, подойдя ближе.

– Все хорошо. – Атия не знала, стоит ли ему рассказывать о причинах выпадения из реальности. Но лучше все же оставить это на потом, думала она, отложив планшет и вновь вернув полную концентрацию. – Что у нас?

– Да вот, предлагаю пока заняться стандартной программой и обезопасить полюса.

– Хорошо, – вылетело из нее так же легко, как и кратко.

Она всецело доверяла решению брата, рядом с которым всегда чувствовала себя в безопасности, что повелось еще с их раннего детства, где никого, кроме друг друга, у них, считай, и не было. Так уж незаметно зародилось: младший брат стал старшим, защищая сестру и заботясь о ней. А она не без причины плохо налаживала долгосрочный и доверительный контакт с окружающими людьми. Когда Горди было шестнадцать беззаботных лет, он выглядел старше и был выше большинства своих сверстников. Атия же всего через год после совершеннолетия попала в очень дурную компанию, где оказались очень плохие люди. Горди тогда не воспринял это всерьез – он был еще молод, глуп, безответственен. Росли они лишь при единственной бабушке, чья забота редко выходила за приготовление завтрака да стирку одежды, а значит, они были предоставлены сами себе. Но, как и было сказано ранее, Горди все же проглядел момент, когда его застенчивую и крайне непопулярную сестру красивыми словами затянули, как и было обобщено ранее, в плохую компанию. Ее искали месяц. Не было и дня, чтобы Горди не винил себя за такой промах, ведь он знал, в каком неблагоприятном городе они живут, – а так оплошал, поддавшись молодому нраву и желанию уделить внимание собственной жизни. Обвинений в свой адрес было не сосчитать, чувство вины в тот мрачный период жизни практически убило его. Но, зная, как и кого спрашивать, он все же нашел ее – правда, в другом небольшом городке. Из-за критического состояния пришлось отправить сестру в наркологическую клинику, а после этого еще долго ходить по врачам – но, как сказал психотерапевт, ментальные изменения непоправимы. Виновники, державшие ее в подвале не только ради забавы, а еще и сексуальных утех, накачивая наркотиками, так и не были найдены. Официально, по заявлению Горди, он нашел ее одну, больше там никого не было. Официально их так и не нашли, а дело было попросту забыто. Официально ни он, ни она не знают и не помнят их лиц, имен, как и отличительных черт. После нахождения Атии бабушка, как обычно, не лишающая себя дневной дозы алкоголя, обвиняла уже не его, а ее. После того дня они с ней никогда больше не виделись – и вот спустя годы им даже неизвестно, жива ли она еще или нет.

Дело было не только в чувстве вины: оба не знали ни заботы, ни любви, ни родителей, ни настоящей семьи. Одни в этом мире, они пообещали сделать все, лишь бы убраться подальше и начать новую жизнь. Так и вышло: немыслимый труд и необузданное стремление убежать от ужасов прошлого принесли плоды в виде образования, а в дальнейшем и высококвалифицированной работы. И вот они здесь, на передовой, где любой промах или ошибка, любая слабость или некомпетентность могут стать решающим фактором в невидимой войне. Если в любой другой ситуации он всегда видел в ней максимальную концентрацию, ответственность и даже порой чрезмерную дотошность, то сейчас лишь ему, да и то с трудом, все же заметны точечные изменения: в глазах, в движениях, даже в ее почти всегда холодном и неподвижном лице вдруг проснулись некоторые мышцы.

– Атия? – привлек он ее тем самым тоном, олицетворяющим серьезность дальнейших слов. – Да не напрягайся ты так, все хорошо, я просто хочу обсудить… как бы так сказать правильно-то… твое будущее.

Атия скромно улыбнулась.

– Все, чем мы сейчас занимаемся, все, с чем это связано, уточню даже так. – Горди немного жестикулировал, неуверенно подходя к сути, что в другом человеке Атия восприняла бы крайне неуважительно. – Вся наша работа и так обычно крайне рискованна, но сейчас, – наконец собрал он все мысли в одну и твердо закончил, – невозможно не задуматься о будущем.

– Если это та тема, о которой я думаю, то разве предыдущие три раза не…

– Конечно, нет! – заботливо оборвал он ее, оживляясь с каждым словом. – Атия, ты моя семья, я хочу лишь лучшего для тебя.

– Мне отлично и сейчас. Моя жизнь…

– Это не вся твоя жизнь. Не вся. Есть большее, чем работа, чем… да я даже не знаю, а что у нас есть-то кроме этого всего? И прежде чем ты начнешь думать о том, что я хочу оставить тебя одну, а ты, уверен, уже думаешь, – я уточню, что дело не во мне, дело в тебе. У тебя кроме меня и нашей работы ничего нет, и я знаю, что ты хочешь большего, знаю. Да и сам все чаще думаю, что, может, пора начать по-настоящему жить? Мы еще молоды, у нас есть возможность завести семьи.

Слова эти пробудили в ней сильные эмоции, сдерживать которые давалось с трудом, отчего он даже подошел и взял ее за руки, поддерживая зрительные контакт.

– Мы сторонимся этого не просто так, я знаю. Но не пора ли нам сделать для себя больше? Не пора ли, наконец, попробовать жить?

– Почему именно сейчас? – с трудом выговорила она через сцепленные зубы.

– Ну, мы тут разбираем опаснейший объект для человечества, как ни крути, это заставляет задуматься.

Она молча смотрела на него, все пытаясь что-то сказать, – но не получалось, как бы сильно она ни хотела. Причем больше всего ее пугало непонимание с его стороны. Что, как ни странно, Горди увидел, решив зайти с другого угла:

– Ты спросила: почему сейчас? Октавия тут тоталитарную речь выдала, где запретила все личное в угоду логике. Знаешь, как более эмоциональный из нас – уж прости, ничего личного, – я считаю наоборот: именно то, что делает нас людьми, поможет найти те силы и решимость, ту надежду и веру, чтобы сделать все правильно, несмотря ни на что. А в нашем с тобой случае, зная, что мы готовы, наконец, отпустить прошлое и начать новую жизнь, по-настоящему, как обычные люди: осесть, найти безопасную, стабильную и несекретную работу и завести семьи, наконец… Имея эту цель перед глазами, мы с тобой сможем куда больше, ведь успех работы с этим Вектором – это не только будет спасение человечества, это спасение той, недоступной ранее жизни. Ставки как никогда высоки, а значит, и мотивация должна быть бескомпромиссна. Я хочу этого как минимум для тебя, всегда хотел. Ты заслуживаешь большего, настоящего счастья. Если не сейчас, перед самой большой угрозой, решиться на это – то когда?

С трудом сдерживая себя, она обняла Горди, как и всегда, спрятавшись в его крепких объятиях, словно в коконе, от страшного мира, представить себе который без него для нее казалось немыслимым. Ее не отпускали его слова, впившиеся в выстроенный давным-давно защитный механизм, медленно и верно прорастая и все больше влияя на нее, вынуждая после каждого из подобных нынешних разговоров более серьезно относиться к поднятой теме. Что если и правда, думала она, больше не будет уже возможности взяться и воплотить в реальность иную жизнь? Что если оставшаяся в глубоких мечтах утопия, где страшное детство забыто и более ни на что не способно влиять, так и останется в тех самых мечтах, о чем, возможно, уже вскоре ей придется жалеть? Упущенный шанс будет во много раз больнее, нежели неудача в реализации. Атия все пыталась подобрать слова для брата, прекрасно зная и чувствуя его переживания за нее. Она хотела успокоить его страхи за ее будущее, позаботиться о нем не меньше, чем он заботится о ней: все же, как ни посмотри, их судьба уже давно едина, и если даже, думала она тревожно, у нее ничего не получится, то уж он-то точно должен добиться лучшего для себя.

Горди посмотрел на нее своими добрыми и полными любви глазами, спровоцировав в ней приятную визуализацию его семейной жизни, с любящей женой и несколькими детишками, забота о которых сделает его лучшим мужем и папой на свете. Жизнь, которую он заслужил даже больше, чем Атия. Она так хотела бы свершения этой мечты для него, что ради этого готова будет пожертвовать даже собой, понимала Атия четко и ясно уже давно. Порой ей даже казалось, что такой вариант – самый актуальный и единственный.

Он не произнес больше ни слова, позволяя ее эмоциональной оголенности успокоиться. Чмокнув Атию в лоб, Горди направил весь свой интерес к главному компьютеру, на экране которого продолжала строиться мозаика Вектора. Атия хотела бы ему рассказать сейчас, что поднятая вновь тема была уже день назад ей вновь обдумана. Сказать ему, что есть человек, непростой человек, чувства к которому понять ей крайне трудно, но это тот случай, когда ей хочется, искренне хочется, чтобы был шанс на простейшее для многих, но сложнейшее для нее действие в виде взаимных романтических отношений. Глупо, думала она про себя, не девчонка же она вестись на такое, но в ее молодости подобного она была лишена, так что тут выходит некая компенсация. Разумеется, сейчас судить трудно, возможно, ничего и не получится вовсе, возможно даже, потом она будет жалеть, отчего сейчас не собирается строить великих иллюзий. Ей просто хочется рискнуть, поддаться тому, что именуется людьми влюбленностью: странная, глупая, немного наивная – но именно та, которой у нее за тридцать три года так ни разу и не было. И вот, взглянув на планшет, она прочла как раз то, что кажется сейчас таким особенным и личным, хотя вроде бы и ничего особенного.

Ты строга, но за этим кроется большое сердце.

Ты холодна, но глаза выдают твое тепло.

Могу ли я быть менее счастлив, не увидев тебя?

Могу, но не хочу, как и видеть завтра без тебя.

Ты, как более чистый воздух, даешь больше сил.

Ты – как истинная любовь, чуждая всем, но не мне.

Стихи это были написаны на удивление с большей заботой и вниманием к точности мысли, нежели любые другие для предыдущих женщин. Хью было сложно это понять, но каждая мысль об Атии каким-то необъяснимым образом была равна легкому допингу, причем, что парадоксально, именно эти чувства к ней ощущались самыми честными и естественными, можно даже сказать – девственными. Сейчас он смотрит на экран, видя, как она прочла последние стихи и ничего не отвечает, но это не расстраивает нисколько: тут он почему-то уверен в положительном принятии его инициативы. Хью отложил свой планшет, вернувшись в реальный мир, как только к нему подошел Клим.

– Ты закончил свою поэзию?

– Я даже толком не начал. – Поднявшись со стула в оружейной, встал с ним в один рост. – А как ты…

– Ты подтвердил мое предположение, – спокойно сказала Клим, держа руки на груди, – надеюсь, ты не забываешь про границы.

– Она могла меня заблокировать, но этого не произошло. А так я верю в то, что делаю ее день чуть краше и чуть приятнее. К тому же стихи еще никого не убивали, так что, отвечая тебе наперед: нет, я ей не мешаю.

– Пока не посчитала тебя преследователем или маньяком.

– Вот же сухарь, ничего в тебе романтичного не осталось, братан! Это любовь, за нее надо драться, за нее надо даже страдать! Как тебя вообще Елена терпит с детьми? Ты когда последний раз удивлял неожиданным подарком? – Клим не ответил. – Вот именно, а еще меня судишь!

– Мы с ней не дети, уже давно научились жить по определенным…

– Все, харе, братан! Я серьезно – чего тебе стоит позвонить ей? Услышать голос, порадоваться, сделать ей приятное? Да, вы взрослые люди, вы оба трудоголики, которые еще двух детей настрогали, – но-о-о-о, как бы так сказать… Вы тоже люди, чувствовать – это нормально.

– Лишние мысли могут отвлечь. Ты забыл, что находится внутри Сферы?

– Как раз из-за этого, друг мой, – бодро и громко начал Хью, – учитывая все риски и опасности, как и наши условия работы, я бы советовал тебе, как и любому, пообщаться с семьей и близкими, пока есть еще такая возможность. А то любой миг – и ты знаешь, как это бывает.

Хью сказал это уже более серьезно и вкладывая определенный посыл. Чуть погодя, после кратких раздумий, Клим, кивнув в знак согласия, хлопнул напарника по плечу и, развернувшись, отправился в отсек связи. Хью же решил крикнуть вслед:

– Передай от меня там всем привет!

Клим быстро оказался в рубке связи, расположенной по соседству с оружейным блоком. Он собирался занять одну из трех кабинок вдоль правой стены, изолированных от окружающих. Ближайшая к нему была открыта, внутри мало освещения, там монитор, микрофон, камера и клавиатура. Плотные створки двух других были закрыты, а у центральной, над панелью сбоку, горел огонек блокировки. Равно как и быстрая оценка безопасности окружения, блокированная изнутри дверь отвлекла его внимание на достаточное мгновение, чтобы остановиться именно в тот момент, когда створки открылись. Там, с трудом скрывая боль и слезы, сидела Света.

Клим встал прямо у входа, заслонив бьющий в кабинку свет. Сложив руки на груди, он смотрел на нее с интересом, желая крайне точно подобрать слова, дабы не только разговорить ее о причинах неоднозначного эмоционального всплеска, но и чтобы правильно преподнести свое внимание к этому вопросу, ибо ее состояние сейчас – это возможные проблемы потом, думал он про себя. Света же лишь мельком взглянула на него, вытирая то ли радостные, то ли трагические слезы, все ища для себя баланс между эмоциональным и реальным. То сжимая, то разжимая кулаки, она чуть наклонилась вперед, опершись руками на колени.

– Ты здесь из-за меня? – стараясь казаться отрешенной, спросила она, взглянув на Клима.

– Нет. Получилось сделать звонок?

Света лишь сделал несколько неуверенных коротких кивков головой, после чего решила сменить тему:

– А ты? Хочешь своим весточку кинуть?

Но Клим внезапно отошел, обратившись полностью к своему наушнику и отвечая на звонок, вызвавший заметные изменения в его лице. Света даже порадовалась этому, как хорошему маневру, отвлекающему от ее чувств, разобраться с которыми еще только предстоит.

– Она стоит передо мной, да! – произнес он, все так же стоя полубоком, не сводя с нее заинтересованного взгляда, после чего, отключившись, обратился уже к ней куда более строго, чем она ожидала:

– Мне приказано привести тебя в Центр к Октавии. Надеюсь, проблем не будет?

9

Снова привет, это Алдо, твой, надеюсь, пока что муж – и уж точно отец двух дочерей. Блин, на самом деле ужасно бесит, что нельзя записывать аудио- и видеосообщения, лишь текст, словно в старину. Хотя, с другой стороны, лишний раз думаешь, что и как написать, – но, опять же, с иной стороны, все это чистый электронный текст, а не бумага и рукописное письмо, где чувства вкладываются куда лучше, ибо каждая буква важна. К чему я это – а к тому, что, получив твое сообщение на мое ранее отправленное, я не мог не заметить скудность содержания. Типа у меня тут один просил тебя прислать что-то от девочек, а ты даже не упомянула их, будто бы и нет их вовсе. Да, твои слова «спасибо, что подумал о том, как мы к этому относимся (сарказм)» – они же касаются тебя и мамы, верно? А то мне кажется, что МОИ дочери должны знать, где их папа. И да, я не сказал им, потому что все произошло так быстро, как это вообще возможно. Уж прости, что я думал о вас и вашем будущем, деньги, страховка, даже льготы, между прочим, будут (сарказм) – как ты и написала. Вот почему опять так, Кристина? Почему, когда я делаю что-то важное, ты воспринимаешь это в штыки? Да, я не самый удачный в этой жизни человек, но я старался делать все для тебя и детей – и буду стараться, несмотря на то, как много раз подводил тебя. А вообще, я уже собирался писать о том, как тут у меня дела и что со мной. Надеюсь если тебе и плевать, то хотя бы Тоне и Тане расскажи, пусть не переживают. Все же моя работа – это важно для всех, не просто так частные компании начали работать в иных направлениях, решив скопом все стороны Вселенной зарегистрировать, создав новую базу данных. Есть у меня чувство, что это с чем-то грядущим связано, что лишний раз дает мне силы на самом деле работать лучше некуда, даже опережая график, чтобы у вас были, опять же, ДЕНЬГИ, СТРАХОВКА, ЛЬГОТЫ!

Я немного злюсь, но все нормально, просто я тут как бы один и далеко-далеко от дома. Небольшой метеор тут был, благо у меня все дипломы в порядке, имею хороший стаж работы с манипуляторами и техникой для взятия проб – тут ее полно, перечислять не вижу смысла. Здесь очень тихо, прям… никогда такого не чувствовал, словно мира-то и нет, а я тут один, царь горы! Тут половина систем автоматические, все уже отлажено давно – просто слежу за порядком и делаю контрольные тесты, авось машина ошибется. Сплю хорошо, криосон, как всегда, без проблем переносится, как и все тесты, между прочим, на отлично сдаю. Может, после возвращения образование получу, наконец, как и мечтал.

В общем, тут все хорошо, начал больше физических упражнений делать, даже прикольные сериалы смотрю, прямо во время еды: тут все по графику, что как бы круто на самом деле, очень держит в стимуле. Дисциплина и порядок – это хорошо, голова лучше работает. Даже вспомнил то время, когда мы только познакомились, когда приходилось выкраивать минуты друг для друга, а то ведь и учеба была, и всякие дела, ну ты и так помнишь. Было здорово на самом деле, почему-то все чаще вспоминать стал те – скольких? – семилетней давности события, чуть больше даже ведь. Очень скучаю по вам, моим девочкам, даже по твоей маме, только ей не говори. Надеюсь, у Тани там лучше с чтением, можешь дать ей мои письма, я тут стараюсь не ругаться и не писать плохих слов. Тоня, если читаешь это, то, когда вернусь, проверишь меня по математике – ты же любишь считать, а тут надо это очень уметь, так что я натаскиваюсь вновь, учебников и тестов хватает. Звездолет в порядке, еда ужасная – в основном смеси, но терпимо, бывало и хуже. Так что ваш папа вернется героем, обнимет вас крепко и не отпустит. Очень вас люблю.

П. С. Кристина, я знаю, что ты злишься, что я типа опять вас бросил, – но я не бросал. Если бы не вы, то меня бы тут не было, и пусть у нас не лучший брак, но мы оба готовы на все для детей, наших детей. И я верю, что ты все поймешь и простишь меня за все. Люблю тебя, несмотря ни на что.

10

Перво-наперво после рождения из коконов путем прогрызания выхода через защитную биологическую оболочку шла адаптация к свету, впервые коснувшемуся глаз. Лишь учась использовать свои мышцы и моторику, приходилось ползти по полу к бьющему лучу между открытых наполовину створок дверей. Путь этот казался неким испытанием, преодолев которое, равно как и прорыв кокона, он доказывал заслуженность дарованной жизни. Добираясь до света на коленях по неровной поверхности, протягивая по очереди руки вперед, то ли желая ухватиться за яркое свечение, то ли пытаясь применить новое зрение на самом себе, новорожденный упирался в створки дверей. Места для чрезмерно худого тела было достаточно, так что, протискиваясь вперед, используя створки как опору, уже на выходе, преодолев коротенький отрезок пути, оно попадало в новый для себя мир, почти уверенно стоя на двух ногах, используя позвоночник по назначению.

Их было трое. Вряд ли они вообще осознавали свое существование во времени, то бишь понимали разницу между моментом рождения и следующей дальше жизнью в скитании по миру, о котором, скорее всего, если им и известно, то даже сами они этого пока еще не понимают. Причина такой судьбы, где память и разум крайне расшатаны и разобщены, если вообще присутствуют в том состоянии, чтобы считаться развитыми, состоит напрямую как в том, насколько мало они еще прожили, так и в условиях, в которых они пребывали никому не известное время. Причем стоит учесть именно время от второго рождения, но вот только для них, особенно в том, почти девственном состоянии тела и разума, рождение было лишь одно – совсем недавно. Но все же это были совсем не дети: как-никак, они лишены напрочь капризности и наивности с глупостью, обычно требующих надзора со стороны взрослой особи. Скорее простое любопытство да к тому же необремененный тяжкими чувствами со знаниями от опыта прожитых лет ум их был чист, будто бы их коснулась лишь амнезия. Ощущение себя в пространстве возвращалось так же уверенно и быстро, как и понимание возможностей своего тела, где руки и ноги исполняли на все возможности свои функции, а зрение и слух помогали ориентироваться и взаимодействовать с окружением все более уверенно, с каждой минутой куда лучше внедряясь в новый для них мир. Каждый встречающийся перед глазами предмет был изучен не только тактильно, но и зрительно, порой даже на вкус и нюх. Причем касалось это еще и самого окружения, где даже стена удостаивалась чести быть опробованной. Так бы тела и бродили в пространстве, лишенные мыслей и целей, словно бездушные создания, если бы вдруг, что казалось совершенно естественным, они не обратили внимания друг на друга. Вылезшие по очереди, они сразу же спонтанно разбрелись в небольшом зале, где было множество вещей в основном личного использования, и то ли из-за плохого освещения, то ли не осознавая кого-либо еще, все трое потерялись.

Странно, но, исследовав кое-как окружение, они смогли акцентироваться на собрате почти одновременно. Они изучали друг друга лишенными жизни глазами, их шаги, уже более уверенные, привели каждого в общую группу из трех тел, вставших почти в треугольнике под работающей лампой. Каждый сравнивал другого с собой, формируя какую-никакую, но все же картину собственной личности, собственного себя. В итоге они даже обнялись, неловко и неуверенно – но сделали именно то, что для них стало важнейшим этапом в развитии: стали не одиноки. Пусть и в неизвестном для них мире, пусть и лишенные цели большей, чем забота друг о друге, – но можно было сделать вывод, что они вполне счастливы, спокойно принимая правила жизни, ценность которой для них важна настолько же, насколько существование и благополучие каждого. Еще даже не успевшие понять определение боли, страха или гнева, их сердца и умы наполнились неким эквивалентом любви, ставшим в мгновение фундаментом единственной идеологии, понимание которой пусть и не было ими осознано, но оно присутствовало внутри каждого, становясь катализатором эволюции. Наивные, совершенно не понимающие своего места в этой жизни, все трое даже не осознавали степень влияния своего рождения в этот день, в этом месте, даже в это выбранное иноземной природой время. Стечение обстоятельств казалось истинным проявлением некоего великого замысла.

Случись подобное в слепой зоне, они так и остались бы предоставлены сами себе, во всяком случае, на куда более продолжительно время, нежели сейчас. Не говоря уже о том, как их рождение даже просто по меркам Вселенной запустило цепь событий, о которой все трое и не могли подозревать. Как и не могли подозревать о том, какой огромный мир спрятан за стенами станции Вектор, где почти весь процесс их рождения наблюдали чуждые им люди через видеонаблюдение. И, равно как и новорожденные, пытающиеся адаптироваться, те самые люди не знали, что им делать дальше с тремя детьми Вектора.

Камеры засекли движение всего несколько часов назад. Казавшаяся поначалу незначительной активность одного из бесконечных существ Вектора невероятно быстро сменилась на важнейшее за последнее время событие. Кожа их была странного зеленовато-фиолетового цвета, покрытая редким волосяным покровом, видимо, достаточно согревающим тела. Внимательно, не произнося ни слова, Октавия и Наваро почти даже завороженно наблюдали за первым часом этого события на отдельном выведенном виртуальном экране над центральным столом, стоящим сразу после входа в Центр управления. После осознания долгосрочности увиденного перерождения человека на Векторе сразу же были вызваны Курт и Мойра. Каждый занял пространство по бокам от виртуального изображения, где верхние два квадрата содержали записи повтора последнего часа, а нижние – уже в реальном времени.

– Кто это? – Мойра поглядывала то на мониторы, то на остальных, задерживая на Наваро взгляд чуть подольше. – Это же Вектор, я правильно понимаю? Какие-то архивы или…

– Все в реальном времени, – ответил Наваро, – они проснулись примерно час назад.

– Это люди? – Курт не знал, что чувствовать или думать. – Прошло больше десяти лет, как они могли… подожди…

– Ты сказал «проснуться»? – Мойра закончила за Курта.

– Они вылезли из криокамер, почти, считай, имитировали рождение из кокона.

– Так, подождите, я не понимаю, перед нами живые, антропоморфные, крайне похожие на людей создания, которые, если я не путаю ничего, прямо сейчас бороздят Вектор?

– Мы их изолировали в одном зале, – впервые заговорила Октавия, все это время находясь чуть дальше остальных, наблюдая, словно надзиратель.

– Отлично, правда, это все отлично! – обратился он к ней. – Только вот я не пойму, на станции не выжить…

– Если бы у меня были все ответы, то зачем мне вас двоих сюда приводить?

Курт не ответил – лишь кивнул в знак понимания претензии и, собираясь с мыслями, обратился вновь к изображению. Мойра переглянулась с Наваро, вложив в это куда больше, чем оба ожидали.

– Эти… – Мойра постаралась расставить некие ориентиры, спрятав лишние мысли и чувства, – эти Новые, я думаю, правильно будет именно так их назвать: Новые люди. Они подавали признаки разумности?

– Смотря что считать разумным, – произнес Курт явно громче и грубее ожидаемого, не сводя взгляда с экрана, даже не заметив, как на него все смотрели в ожидании. – Прежде чем даже пытаться делать выводы, стоит кое-кого расспросить об этом явлении, потому что меня сейчас волнует вот какой вопрос: это единичная аномалия или нет? – Курт посмотрел на Наваро. – Ты знаешь, о ком я.

После этих слов Октавия взялась сделать то, что сама держала в уме с момента, когда были замечены новорожденные, – связалась с Климом для сопровождения Светы к командному центру.

Свету привели молча и без ожидаемых проблем. Она сразу же подошла к мониторам и осмотрела изображения с видимым удивлением, но сдержанно, без любопытства. Вскоре в ней легко читалось смирение с увиденным.

– Ты видела похожих или таких же? – Октавия в присущей ей манере была пряма, холодна и не сводила больших стеклянных глаз с того, к кому обращается.

– Да, – не сразу ответила Света, хорошенько взвесив все риски.

– Сколько? Они живы? Ты скажешь, где это было?

– Где-то по пути. Вылез один из ниоткуда, – Света говорила медленно и спокойно, обдумывая каждое слово, не сводя взгляда с экрана, где Новые люди аккуратно рассматривают свисающие с потолка на проводах разбитые лампы. – Что было дальше, я не знаю. Меня не трогал, я его тоже, а лишнюю остановку я себе позволить не могла.

– Может быть, помнишь его реакцию или какие-то странности?

Света ответила Мойре многозначительным взглядом, подчеркнув ее необычный вопрос.

– Тот, кого я встретила, был не опасен. Это все, что я знаю.

– Ну это уже что-то! Новые люди не представляют угрозы на станции Вектор – уникальность в чистом виде.

– В любом случае, – недовольным и даже несколько разочарованным тоном начал Курт, – мы не готовы к этому. Как и никто не был готов на Векторе. Они не смогли справиться даже с первыми выводками, а их данные – это разбитая мозаика, да и все с чем они сталкивались, – это всякое уродство да безумие во всех проявлениях. Здесь же здоровый организм, проявляющий признаки мышления и коллективизма. Монстры – это одно, никто не собирался их приручать – лишь разбор на составляющие да изучение внутренностей до самих генов. Но вот они – возможно, среда лаборатории ботаники как-то среагировала? Там многое изучали, поведение растений и прочее, подвергая разным экспериментам всю известную нам растительность, лишь бы улучшить сады для выдачи кислорода с едой. Могу допустить даже, что там же проводили скрещивание с Жизнью, и, забегая вперед, задокументированных проектов я пока не находил. Но они там, а значит, стоит учитывать фактор влияния среды.

– Но всевозможные сценарии прорабатывались, прежде чем нам сюда прилететь! – стал убеждать Курта Наваро, но тот решил оборвать:

– Хорошо, разжую по полной. Я не знаю их среду обитания: чем и как они дышат, состав их крови, питательных веществ и даже того, могут ли они вообще покинуть, смею заметить, не то что бы Вектор, а свою, уж простите за тавтологию, среду обитания. Было правильным решением изолировать их, потому что… да хер знает, уж извините меня за мат, но они – это не монстры, порождение совместимости несовместимого, неа! Тут все куда сложнее. Если попробовать их перевести сюда без заморозки, то они попросту помереть могут без нужных условий для существования. Да и вообще неизвестно, как и что они способны пережить. Я не говорю уже о том, как тесно они сплелись, и, разъединив их трио, мы повлияем на их ментальное и эмоциональное состояние, чего я совсем не хочу делать, не подготовившись. Я даже допускаю тот вариант, что у них психика не выдержит не просто при виде нас, а при первом уходе из единственного известного им мира. В мои камеры их пихнем – так у них такой стресс может случиться, что… варианты, как говорится, все, если так понятнее будет.

– Время – это не наша роскошь, – непоколебимым тоном решила вклиниться Октавия, – изучение того, чем они являются, может…

– Я это знаю, – перебил ее Курт, все ища идеальное решение, – но я ставлю на их уникальность. Сколько таких еще может быть? А если они – это погрешность, ошибка, которая может нас спасти? Ну видела Света еще одного – теперь их официально четверо, и что? Сколько прошло лет, чтобы подобное появилось, не говоря уже об удачных, судя по всему, условиях содержания и обитания! Я теперь даже не уверен, что принесенная Светой кровь является самым важным открытием, без обид, – обратился он к Свете, на что та не среагировала.

– Вы нашли еще таких же людей? – спросила Мойра у Наваро.

– Нет.

– Это плохая новость. Они – это хрупкое, неизведанное, редкое до невозможности явление! Нам повезло. Я даже представить не мог, что некий адекватный симбиоз возможен уже сейчас. Октавия, нельзя с ними спешить.

– Есть подвижки у других станций? – спросила Мойра, балансируя между подчеркиванием слов Курта и разбавлением напряженной ситуации.

– Нет.

– Мне нужно туда пойти и взять все анализы, заодно проверить их интеллект: у нас есть задачки на логику – подкинем, глянем на реакцию, ну и образцы ткани незаметно взять сможем.

– Ваше мнение ясно. Только вы не учли фактора риска.

– Света сказала, они безвредны. Да и вряд ли нанесут нам вре…

– А я не про вас говорю, Мойра. Вы все видели, в каком состоянии она вернулась всего три дня назад. – Октавия неожиданно долго смотрела на Свету, после чего резко повернула голову в сторону Курта и стоящей рядом Мойры. – Думаете, они смогут выстоять против объектов исследований? На Векторе достаточно доказательств не в пользу надежности запертых дверей. Ты указал на их редкость, на их уникальность, что сразу ставит их жизни в приоритет. Их нужно вывести из места обитания, где они беззащитны перед страшнейшей угрозой для любого. Здесь они будут в большей безопасности, чем на Векторе. По вашим же словам, Курт, можно сделать вывод: там они такие же чужие, как и мы.

– Мы сможем их защитить, – Наваро был преисполнен решимости, – да, прямо там возвести изоляцию для них от остальной станции. Тупо расчистить местность поблизости и проводить все исследования без рисков навредить им в процессе транспортировки сюда.

Октавия смотрела на него, чуть задрав голову, лицо ее не выражало ничего, будто застывший механизм, чьи горящие глаза изучают объект настолько глубоко, насколько легко теряется из вида все окружение.

– Больше скажу, я бы оставил их там как минимум для наблюдения их же жизнедеятельности в естественном окружении. Если это все же закономерный результат симбиоза, а не отклонение, то нельзя списывать со счетов их дальнейшее эволюционное развитие. Я ведь прав? Сейчас по развитию интеллекта они практически дети – не интересно узнать, какими они станут через неделю, две?

– Они могут никак не измениться за такой…

– Они окрепнут, – обернулся Наваро к Курту, – станут выносливее, им же всего день от роду. Десять дней наблюдения – и, кто знает, возможно, они проявят большие интеллектуальные признаки, которые помогут нам минимизировать риски. Второго шанса может и не быть.

– Предлагаешь обосноваться на Векторе? – Мойра профессионально выдерживала нейтралитет, скорее собирая информацию, нежели принимая одну из сторон.

– Нет, – ответил он кратко Мойре и, твердо проговаривая каждое слово, поочередно налаживал с каждым, кроме Октавии, зрительный контакт. – У нас есть оборудование, есть связь и безопасная зона, все, что нужно, – оградить новорожденных от остальной станции, сделать временный аванпост и следить за тем, куда приведет их жизнь. Остальная работа продолжится, как и планировалось. Напомню: помимо них, у нас огромный Вектор, тысяча научных исследований и бессчетное количество неизвестных нам существ – работы и так очень много, а если мы поспешим с ними… вы и так все знаете.

Наваро умел располагать к себе, умел отлично анализировать и твердо принимать решения, исходя из нужд и возможностей, ведя за собой людей, говоря им то, что они хотят слышать. Но все это, к сожалению для всех, но к счастью для Октавии, было полезно лишь в краткосрочной перспективе. Просчитывая все это время варианты будущих событий и всех переменных, отталкиваясь от находившихся перед ней людей и произнесенных ими мнений, Октавия быстро приходила к единому выводу: Наваро умеет доминировать лишь в локальных ситуациях. Это и стало главным для нее аргументом, чтобы именно позволить, разрешить ему сейчас руководить, дав добро на реализацию его плана.

Протоколов действий было просчитано много, на каждую возникшую преграду или нестандартную ситуацию есть свои варианты действий, заранее просмотренные и дополненные Октавией еще до прилета сюда, – это ее маленькая гордость. Но уж что-что, а найти Новых людей никто всерьез не предполагал: найти выживших сотрудников, что все эти годы кое-как да выстрадали новый день, причем в любом из состояний, будь то физические изменения или ментальные, – это да, найти все еще активных монстров во плоти – разумеется, но вот нечто среднее, что-то не являющееся ни тем, ни другим… На такие протоколы действий не предусмотрели. И если в другое время она бы опять прокляла человеческий фактор, то сейчас ей это кажется судьбоносным, словно сама жизнь подстроила ситуацию так, как надо. Ведь и прилет Наваро она так же проглядела: одно другое исключает, подумала она про себя сейчас с совсем уж непривычными ей чувствами.

Все ждали от нее последнего и решающего слова. Чуть вернувшись в реальный мир, отложив всю игральную доску в сторону, не произнеся ни слова, Октавия дала им ожидаемую отмашку, после чего Наваро уверенно принялся раздавать команды. Ей же сейчас остается лишь смиренно наблюдать да смакуя выжидать, чуть отступив. Позволяя Наваро именно сейчас проявить себя как лидер, она помогает ему быстрее ошибиться, столкнуться со своими же, основанными на пресловутых чувствах и самоотверженности неправильными решениями, дабы в кратчайший срок ему стало понятно, где находится его место в иерархии Улья. Октавия знает причины его ошибок, его грядущей неудачи, и пусть из-за этого пострадают люди – все это более чем терпимо, ведь так она расчистит поле, позволив мешающей ей фигуре самой выкопать себе яму и самой же туда упасть. Работы еще очень много, они ведь толком даже еще не начали изучать фауну станции, так что, если даже Новые люди погибнут, наверняка, подчеркивает она себе, найдутся еще. Ну а если нет, то как минимум сам Вектор полностью окажется в ее руках для исследований, без страха перед ошибками пресловутого человеческого фактора, влияние которого пусть случится раньше, нежели позже.

11

Октавия почти с удовольствием смотрела на то, как быстро вокруг нее развиваются события. Курт и Мойра принялись за подготовку к грядущему контакту с новорожденными, в спешке покинув Центр управления. Наваро же сразу выдал Троице приказ провести полный анализ содержимого всего уровня, где находятся Новые, чтобы знать, с кем придется столкнуться при установке карантина и аванпостов. Заодно необходимо изолировать все двери, дабы даже примитивные создания не добрались до объектов исследований. Здесь Октавия спорить не стала, особенно учитывая содержимое внутренностей Вектора. Стоило бы вообще произвести аварийную расстыковку уровней или же хотя бы отдельных блоков, отделив один от другого и законсервировав до момента готовности к проведению раскопок. Даже больше, развивала она мысль, следовало бы делать все это на планете, где если и случатся прорыв и побег инопланетных созданий, то пусть и живут там: с планеты-то они бы точно не сбежали. К сожалению, руководство отсекло этот вариант: куда проще на ближайшую звезду закинуть прицепом, на крайний случай можно и на планету уронить, сказав потом, что доказательств работы со станцией извне и нет вовсе, – упала сама, причем уже давно, документы уже и так давно подделаны. Ей это нравилось – просчитывать каждый вариант и всегда держать отмеченные галочкой строчки у себя на виду, подстраиваясь под новые условия уже имеющимися выводами, как и полагается в такой момент. Скромная улыбка вновь пробивается на ее бледном лице, когда она представляет заслуженную похвалу от семьи, гордившейся ее работой и даже таким хитрым ходом, как отпуск вожжей Наваро, дабы он поскорее выгорел и прибежал к ней за помощью, наконец, перестав ставить палки в колеса. Муж наверняка бы обнял, как всегда, громко сказав о своих чувствах и гордости за нее, как и ее сыновья, ее любимые двое парней подростков, поддержали бы маму, разумеется, оставив постоянные, но добрые подтрунивания друг над другом. Как и всегда, она жалеет о том, что их нет рядом с ней, хотя в сердце чувствует все то тепло и заботу, которую ей посчастливилось найти так давно. Этого было достаточно, даже простых мыслей о них было достаточно, чтобы почувствовать счастье.

– Света, я хочу, чтобы ты пошла с ними, – произнес Наваро в паре метров от Октавии, прямо около выхода из Центра управления.

– Нет.

Наваро обернулся синхронно со Светой. Оба смотрели на Октавию, появившуюся словно из ниоткуда: она была вырвана из своего мира неожиданно прозвучавшей просьбой. Вот и первая ошибка, подумала она про себя.

– Она остается здесь.

Такой момент Октавия не могла отпустить на самотек, пусть это и вредило несколько ее плану, да и так она бы избавилась от самого ненадежного человека на Улье. Но что-то близкое к инстинкту мешало ей позволить эту глупую опрометчивость. И, как ни странно, в глазах Светы она в ту же секунду увидела почти идеально скрываемое облегчение, пусть и причины для этого были вполне ясны, но все же и тут ей показалось, что кроются за этим совсем не произошедшие с ней там события.

– Я думал, ты не будешь мешать мне работать, – недовольно произнес Наваро, подойдя ближе.

– Отпустить ее из карантина было уступкой тебе, оставить ее здесь будет ответной уступкой мне.

Наваро хотел было что-то ответить, но промолчал, приняв ее условие. И только он собрался обернуться и пойти к Свете, как Октавию позвал лидер Троицы, причем отдельно уточнил, что дело касается ее недавней просьбы. Света подошла к Наваро в ту же секунду, как ушла Октавия.

– Она права, будет лучше, если я останусь.

– У Хью и Клима много работы, лишние руки только помогут, к тому же ты была…

– Именно поэтому я не хочу туда возвращаться!

– Твоя медкарта говорит о полном выздоровлении, колено тебе вылечили. – Света стояла столбом, неизменно придерживаясь сказанного ранее. – Слушай, они идут на большой риск, ты это знаешь, и будет лучше их подстраховать. Будто ты не жертвовала ради безопасности и сохранности жизни других сво…

– Я прямо сейчас этим занимаюсь! – сделав ближе шаг, строго поставила она точку, сразу же пойдя к выходу, скрипя зубами и сжимая кулаки, пытаясь сдержать слишком сильные чувства, делиться которыми с кем-либо она не намерена.

Закрыв за собой двери, Света делала глубокие вдохи и выдохи, потрясывая головой, приводя мысли в порядок. Причин для беспокойства и буйства разных и противоречивых чувств было слишком много, и этот факт лишний раз доказывает: с Вектора она вернулась другим человеком. Раньше она бы не позволила себе отказаться от приказа, как и не оставила бы своих без прикрытия, более того, Света думала бы лишь о работе, готовя снаряжение и прорабатывая тактику, а не зацикливалась бы на умалчивании истинной истории, связанной с новорожденными.

Лучше она займется вопросом посерьезнее – попыткой наконец-то узаконить новую систему координат со всеми данными и параметрами, так неожиданно свалившимися на нее тяжелым грузом за последние дни, где каждое ее решение сталкивается с неизвестными и оттого пугающими причинно-следственными связями. Первым грузом на очереди является история Харви Росса. Его прибытие на станцию больше десяти лет назад в итоге принесло изменения не только на Вектор, но и повлияло на многих людей, среди которых неожиданным образом оказалась и она. И все могло бы быть не так страшно, да и легко хочется списать все на обычную жизнь со своими причудами, выкидывая из головы фатализм или прочий символизм, – только вот между ней и Харви стоят еще два человека. Хотя важен лишь второй, самый последний, передавший ей, сам того не зная, наследие Вектора. Он-то и является вторым грузом, проросшим в ней эмоциональными корнями из-за куда большего на нее влияния, чем пережитый на Векторе ужас, за чью жизнь она до сих пор считает себя в ответе. Это тот человек, имя которого никто, кроме нее, не знает и вряд ли вообще узнает, уж точно не здесь и не в ближайшее время. Но это и не нужно, думала Света, тепло и с заботой вспоминая его: для всех здесь главное – это то, что он оставил ей наушник с судьбоносным сообщением, а миру – свою кровь с антителами.

– Не берите щиты, – встав у входа в оружейную, немного зажато произнесла Света, глядя на неоднозначные взгляды Клима и Хью, проверяющих вооружение за центральным столом. – Для многих они не преграда, – продолжила она словно по заранее подготовленному сценарию, – берите холодное оружие ближнего боя, лучше больше, чем меньше, оставьте малый и средний калибр: там обычно либо мелкие твари, либо большие. Причем мелкие – не просто единичные, а целые виды, живущие по своим законам. Еще те твари, но наши костюмы вроде пробить не могут. И отдельно скажу, там не только звериная фауна. Сама инопланетная Жизнь умеет защищаться – смотрите, куда ступаете, что трогаете, будьте готовы ко всему. А еще частые перебои с энергией – не пугайтесь хаотичного открытия дверей, берите блокираторы и сварку. Костюмы крепкие, вы это и так знаете, но мой пару раз чуть не прокусили сволочи побольше овчарок, лучше возьмите запасные пластины.

Оба смотрели на нее не отрываясь, ответственно вникая в каждое слово, и лишь после окончания ее речи, переглянувшись и подтвердив намерения, они вновь взглянули на Свету, но уже с другой целью.

– Нет, я с вами не иду.

– И решение это приняла ты или…

– «Или», – твердо ответила она Хью. – Поверьте, лучше, если вы будете вдвоем. Я уже говорила вам, зачем туда отправили меня с Альбертом, – многозначительно произнесла Света, закрепляя в себе новое объяснение причины оставаться здесь, на Улье.

Мимо нее из коридора прошел Станислав, неся в руках медицинский контейнер для контрольного взятия всех показателей Хью и Клима перед отправкой, следуя строгим протоколами безопасности. Света схватила его за предплечье, остановив на месте:

– В их костюмы нужно добавить дополнительные стимуляторы и обезболивающие, – скомандовала она чуть грубее, чем сама ожидала.

– Все это есть в ремонтном наборе, как и… – вполне спокойно, пусть и несколько задумчиво, отвечал Станислав, пока не увидел сверлящий его взгляд Светы, явно недовольной неисполнением ее приказа. – Понял, сделаем, – так же спокойно сказал он вновь, решив сначала сделать то, зачем пришел сюда.

Света проводила его взглядом, после чего на уже включенный коммуникатор поступило сообщение от Наваро, желавшего видеть ее в Центре управления. Если причиной послужило именно то, о чем она подумала, то все складывается отлично: находясь тут в момент проникновения на Вектор, она сможет сделать то, чего не было в момент ее похождений на станции, – отстоять ценность их жизней.

Она молча развернулась и ушла, оставив Хью и Клима заканчивать подготовку вооружения и своего снаряжения. Самого оружия и средств уничтожения врага было доставлено немного: все же это не военная база, но более чем достаточный выбор для нескольких людей предоставлен был. Отдельно была установлена система безопасности на шкафах с вооружением, где при правильном вводе кода доступа и прохождении отпечатка пальцев замок будет закрыт, если анализ крови желающего заполучить содержимое окажется несоответствующим владельцу. Каждый находится в базе Улья со своими базовыми параметрами – и при любом несоответствии будут приняты меры. А если уж говорить про вооружение, то тут не без причины плачевного опыта предшественников Октавия приняла самые строгие меры, чтобы в случае отклонения в мышлении заболевший не мог получить доступ ни к чему.

Станислав собрал нужные анализы Хью и Клима и замерил все показатели быстро и молча – напряжение, связанное с грядущим посещением Вектора, чувствовалось яснее некуда. Для него были не в привычке панибратская болтовня и любопытство, выходящее за пределы его работы. Так уж его приучили в семье потомственных хирургов, где таковыми были и отец, и дед, и даже прадед, чем сам Станислав гордился всегда, пусть и не показывал этого на суд общественности, стараясь сам делать себе имя. Хотя подобная работа по сбору анамнеза – не совсем его профиль, но такие поручения он любил: они помогали чуть расслабиться и отвлечься благодаря своей простоте, да и помочь Мойре ему никогда не было в тягость. Наконец он покинул их, оставив наедине, чему они были более чем рады.

Клим вспоминает жену и дочь, с которыми так бы хотелось сейчас переговорить, но на это нет времени, а последняя попытка совершить контакт была оборвана еще на подступе нахождением Ульем их нынешней цели защиты. А ведь он, нарушив свою традицию, если можно так выразиться, всерьез уже представлял лицо удивленной и радостной жены, как и лицо дочери, спрашивающей, когда папа вернется домой. Но все же, несмотря на неудачу, его крайне сильно грела мысль об их безопасности в военном городке на планете, где жена работает психотерапевтом. Любая оплошность или неудача здесь может стать серьезной угрозой для всех, в частности, его семьи, и даже допустить мысль об этом ему представляется невыносимым. Но, что отдельно подмечает Клим, так это понимание, с которым его жена относится к его службе, и, даже не зная о том, где конкретно он сейчас, как и в чем его задание, она точно уверена, с какой ответственностью подходит он к несению службы. Знание это согревает его изнутри, придавая сил как никогда ранее, дает ощутить также крепкую опору в виде самой умной, терпеливой и мудрой женщины, которую он знал, чьи лучшие черты передались их дочери, его маленькой гордости. В этом вопросе он также рассчитывает на Хью, прекрасно зная, что если и случится с ним что-то, то напарник сам сообщит его жене и сделает для них все, так же как и он сделает все для его мамы, живущей в пансионате для престарелых. Хотя, неожиданно для себя ловит он мысль, кратко взглянув на Хью, скорее всего, в этот раз, если такое и случится, то ему придется еще и Атии сообщить печальные новости.

Обычно Хью ловко очищал свой разум от излишков – но тут его терзала одна мысль: может быть, следует лишний раз напомнить Атии про себя, потому что на его отправленные ранее стихи она так и не ответила. Возможно, и не должна была: все-таки целью было именно отправить их. Но разве будет примером плохого тона желание получить ответную реакцию, особенно в таком романтическом вопросе? И все же, пусть желание и сильное, он борется с ним вполне осознанно, настраивая себя, как и всегда в такие моменты, на возвращение с задания в целости и сохранности, да и позволять себе лишние мысли и чувства в такие моменты он ранее никогда не мог в угоду концентрации.

Вход на лифт к мосту был в конце центрального коридора недалеко от Центра, справа – подъем на мостик, между ними же был второй лифт, отсоединяемый для транспортировки к самой Сфере. По левой стороне вглубь уходил длинный коридор, с обеих сторон которого расположены шлюзы для стыковки звездолетов. Хью и Клим выдвинулись со снаряжением из арсенала, что располагался наискосок от Центра управления, прямо к шлюзам. Казалось, будто бы вокруг все замерло. Прямо у ближайшего шлюза уже стоял Курт с нахмуренным лицом, внимательно и дотошно проверял все приборы для взятия анализов проб с Вектора. Не успели они скинуть сумки и приготовиться к надеванию защитных костюмов, как со спины к ним сразу же обратился Наваро:

– Работы много, не будем тянуть!

Наваро сразу же показал на своем планшете схему Вектора, а точнее, зону обитания Новых и окружающую территорию, где объект защиты был отмечен вместе с изолированной территорией зеленым квадратом. Все окружение состояло из белых линий и черных квадратов, символизирующих коридоры и помещения.

– Расположите защитные турели по периметру вокруг их зоны, остальное на время заварим. Вычищать лабораторию ботаники от заразы будем постепенно, но сначала закрепимся вот здесь, – указал Наваро на небольшое помещение слева от перекрестка, что ниже зеленого квадрата. – Там идеальное место для закрепления.

– Как мы туда попадем? – поинтересовался Клим.

– Нам повезло, они проснулись не сильно далеко от края Вектора. Подлетите вот к этой стене, выварите обшивку – и попадете на второй уровень станции, откуда метров триста до цели. Мы будем на связи, глаза там есть почти везде, ненужной активности замечено не было. Работаем тихо и деликатно.

Хью все поглядывал на свой планшет, ожидая какой-либо ответной связи с Атией, но, так и не получив ее, решил пока оставить эту тему, сосредоточившись на подготовке.

– Итак, мужики, здесь в контейнере три дрона для взятия проб и анализов, также инструменты для работы с новорожденными. Но вам с этим ничего делать не надо, лишь по прибытии включить. А дальше я уже сам, ну или быстро объясню, ничего сверхсложного. – Курт указывал на большой металлический контейнер со скошенными углами, в метр длиной и полметра шириной и высотой, с торца которого была небольшая панель для ввода кода доступа к содержимому.

– Принято! – спокойно произнес Клим и принялся вместе с Хью надевать бронированные орбитальные костюмы, точно как те, в которых Света посещала Вектор.

Хранились они утопленными в стены перед заходом в шлюзовый отсек для стыковки звездолетов: два слева, два справа. Сначала поднималась верхняя часть от пояса, дабы носитель мог влезть в плотные армированные штаны, после чего сверху надевалась остальная часть, с плотным капюшоном. Поверх костюма прикреплялись бронированные пластины, почти прямоугольной чешуей облегающие все тело.

Они вошли во второй лифт, занеся туда же оба контейнера и поставив один на другой. Через полминуты он уже плавно повел их к ближайшей соте Сферы. Та заблаговременно отодвинулась, повинуясь командам Троицы, – и все так же, не сбавляя темпа, лифт направил обоих к точке проникновения на Вектор. А она находилась недалеко от Улья, чуть выше и справа. Для удобства Октавия приказала развеять мрак внутри Сферы, включив прожекторы между шестиугольных сот. Мягкий свет коснулся той части Вектора, куда они уже прибыли, не только дав визуальный контакт, но и позволив им работать с большим обзором. Масштабы пугали своим гигантизмом: Хью и Клим казались совсем уж крошечными на фоне огромной Сферы, содержащей внутри Вектор.

Лифт остановился в паре метров перед местом проникновения, над которым недалеко проходила монорельса, хотя самой вагонетки видно не было. Все происходило в тишине, каждый внимательно наблюдал за экранами в Центре управления: там были изображения со шлемов, из лифта и с ближайшей к ним соты благодаря многократному увеличению. Также на экранах, но уже на левой стороне, выдавалась картинка Вектора, непосредственно той зоны и тех существ, ради которых все и делалось. Все было под контролем, причем под таким чутким, какого Света при своей вылазке на станцию даже близко не получила: их-то отправили вслепую, без камер, без связи, чуть ли не в черную дыру, где рассчитывать они могли лишь на себя.

Отверстие было проделано неспешно, дабы выпустить весь кислород из кабинета, чьи двери в сам Вектор были заблокированы Троицей. После разгерметизации они спокойно и без ненужных последствий прожгли остальные три стороны квадратного входа в метр на два размером. Бурной реакции не последовало ни здесь, ни на Улье, ни там, потому что еще надо закрепить оторвавшийся кусок, дабы лишний мусор не стал помехой рано или поздно, а уже потом, забравшись внутрь, закрепиться. Фрагмент стены со всем содержимым внутри нее был отцеплен, после чего сваркой прикреплен к стене слева.

Света быстро взглянула на камеру из того помещения, являющегося чьим-то кабинетом, внутри которого теперь погром: противника нет. Клим влетел первым, за ним Хью, сначала они проверили безопасность территории объемом в пять на пять метров, после чего занесли контейнеры и поставили их у двери. Последним шагом предстояло заделать новоиспеченный вход, чтобы в случае чего никто из нежеланных существ не покинул Вектор без их ведома, да и шлюза дальше не было, а шуметь из-за очередной разгерметизации не хотелось. Растянув ткань с захлестом на всю стенку, они пустили по ней ток, вынудив не только окрепнуть, но и прилипнуть к стене через специальные присоски вдоль краев. После чего Троица восстановила там уровень кислорода, дабы без неудобств открыть двери и продолжить операцию.

– Центр, мы на Векторе, продолжаем по плану! – уверенно отрапортовал Клим.

12

После вскрытия первых дверей станция встретила лишь тишиной, такой непривычной и странной, будто бы они находятся в спящей обители, защитниками которой выступят сотни существ, чей сон лучше не нарушать. Включив лишь прибор ночного видения из-за практически отсутствующего освещения, каждый держал в руке пистолет небольшого огнемета, чья остальная часть крепилась небольшим баком на спине: все же пламя будет тише выстрелов, да и испугать сможет особо любопытных. Пусть и несколько тесновато, но обоим было комфортно в костюмах, защита коих уже была проверена в полевых испытаниях Светой. Да и все же некоторое усиление физических способностей присутствовало, отлично помогая тащить поставленные друг на друга ящики вперед, неспешными перебежками проверяя территорию на содержимое. За всеми их действиями следили из Центра управления как через камеры видеонаблюдения Вектора, так и с камер в шлемах. Все стояли у основных экранов за спинами Троицы, слева и справа отображались камеры станции, посередине – камеры Хью и Клима. Наваро просчитывал в голове стратегию на непредвиденные обстоятельства: где спрятаться, куда отступить, какая дверь закрыта, какая открыта и так далее – глаза его бегали то туда, то сюда.

Идущий первым Клим уперся в двери. Ящики поставили в паре метров от двери у стены, отключили ночное видение, перейдя на использование фонариков на оружии и парочки небольших на плечах.

– Улей, мы у цели, есть что-то, что мы должны знать?

– Все тихо и спокойно, приступайте по готовности, – быстро ответил Наваро.

Только створки дверей с небольшим скрипом распахнулись от нажатия Климом на панель, как первым же делом ими была встречена идеальная, годами не тронутая территория. Они оказались в недлинном коридоре, вскоре уходившем строго налево и направо, где он снова делал поворот, создавая квадратную траншею вокруг центрального зала с находившейся внутри целью защиты. Справа почти не было освещения, а вот по левой стороне и, как видно из-за поворота, метрах в пятидесяти впереди, виднеются вполне ощутимые лучи света.

Стандартные коридоры со скошенными углами, прятавшими кое-как работающие лампы, плохо освещавшие разного рода содержания изображения на стенах, где решили отдаться фантазии и нарисовать то красками, то, кажется, мелом не только цветы, деревья и виды природы, но и людей. Отчасти даже казалось, будто место это посещали чаще дети с полным карт-бланшем на творчество, нежели ученые-биологи. Но углядеть полную изобразительную картину не представлялось возможным из-за той самой растительности, которая ранее была здесь как объект исследований, опытов и подготовки к посадке в садах, а ныне уже давно живущая самостоятельно. Было сложно понять, вырвалось все самостоятельно из грядок да целых мини-парников, остатки коих можно разглядеть в ближайших помещениях через прозрачные стены, или же всему виной известный стимулятор.

Приходилось то наступать на некий аналог травы с примесью мха, причем под страхом что-то пробудить или во что-то вляпаться, то неровность вырастала сантиметров на десять из-за стеблей или корней. Каждый шаг был осмысленным, каждое движение учитывало неоднозначное и тесное окружение. Оружие было в боевом режиме, тишина способствовала концентрации, а ощущение себя в этом месте незваными чужаками было принято ими без особых конфликтов. Пусть они почти успешно старались относиться к этой вылазке не более чем как к обычной работе, особенно когда подобное в других местах мира уже было ими проделано не раз, – но все же тут существовала своя уникальная атмосфера некоей грани между жизнью и смертью.

Дверь слева не требовала изоляции, растения полностью укутали поверхность, отчего заметить ее получилось лишь после сверки с планом территории. Дойдя до поворота, они шагнули за угол направо, в чуть более освещенную зону. Мысли о том, что буквально за стеной справа находятся Новые люди, были отодвинуты на второй план, в отличие от Наваро, все чаще отвлекающегося на времяпрепровождение новорожденных. Прямо сейчас они начали изучать свое пищеварение, беря в рот на пробу всякие предметы из лаборатории, – и вот, добравшись до небольших контейнеров на стеллажах вдоль стены, что напротив криокамер, откуда они вылезли, заодно начали процесс осознания своих сил во вскрытии объектов, где, кстати говоря, хранятся замороженные овощи и фрукты. Наваро сразу же обратился к Курту, указав на их действия, дабы тот отдельно отметил, что они едят, если информация о содержимом есть в базе данных Вектора.

Курт и Хью добрались до первой открытой двери на середине пути до следующего поворота. Наполовину закрытые створки уже были покрыты легкой растительностью, как и прилегающая с их стороны территория, что отдельно подсвечивалось мигающими лампами рядом. Пока Хью прикрывал, Клим осматривался, и дело так и закончилось бы принудительным и грубым выселением растительности, если бы он не заметил прямо у створок дверей с той стороны тела людей. На полу слева, опираясь спиной на стену, сидел взрослый человек, к которому с обеих сторон прижимались двое детей. Сейчас это были уже скелеты, пронизанные разными цветами, сделавшими их частью коридора, где лишь полуживые лампы напоминали о станции, чей мигающий свет отчасти попадал на живую могилу. Невозможно было понять, умерли они до захвата иноземной Жизнью или же она и стала причиной их гибели, превратив человеческие тела в некий источник ресурсов, оставив лишь верхнюю часть скелета.

– Центр, вы это видите?

Из-за отсутствия какого-либо эффекта от воздействия на механизм открытия двери Хью и Клим раздвинули створки руками, каждый в свою сторону. Дальше по коридору была лишь тьма, его беглый осмотр с этого места не вызвал лишних подозрений. Присев, Клим внимательно рассмотрел тела: головы были склонены друг к другу, детей, прижимая к себе, обхватывал руками взрослый, хорошо сохранились лишь черепа, как и все выше ребер, остальное же стало частью некоей бледной почвы, где уже прорастали маленькие черные бутончики.

– Забрать или оставить? – сухо произнес он.

– Оставь, – кратко бросил Курт.

«Их надо изучать в своей среде», – хотел было он добавить, но не смог, лишь поставил отметку на плане помещения. Установив над дверью дополнительную камеру наблюдения, молча, все думая об этих детях и спасавшем их единственном взрослом, Клим и Хью сдвинули створки, заварили шов. Все в той же мертвой тишине, но с большим эмоциональным осадком, чем в начале пути, оба добрались до поворота, где была еще одна дверь слева. Фонарики позволили рассечь тьму, в которой уже через пару метров все пространство состояло лишь из тонких черных веревок – или, скорее, даже жилок, натянутых с потолка до пола на метры вперед на расстоянии всего пары сантиметров друг от друга.

– Центр, здесь не пройти, дверь не закрыть. Установим пленку, прикроем выход турелью, если заряда для сдерживания не хватит.

Так и произошло. Они вдвоем сходили за турелью, прикрывая друг друга, после чего вернулись и, натянув пленку, такую же, какой заделали отверстие в станции, установили круговую турель. Прямо на углу – так, чтобы удобно было смотреть в оба прохода и в сторону пленки, по которой сейчас проходит ток в ее пределах, что было вручную ограничено программой самой ее системы. Турель состояла из треноги, вращающегося по трем осям диска в метре от пола и установленных на ней трех дул крупного калибра.

Дальше путь был без осложнений. Минуя запертые двери слева, на которых они лишь установили один разрядник, Хью и Клим уперлись в проход, прямо противоположный тому, где пару минут назад установили турель. Створки дверей спрятаны в стенах. На первый взгляд, ни одной проблемы не видно – но это только на первый взгляд. Оставшийся напольный свет из углов создает плавную границу с непроглядной темнотой уже метра через два от двери. Там, если идти дальше, метров через пять небольшой зал, где, если верить приборам ночного видения с костюмов, находится некая усыпальница. Начиная с коридора и до самого центра зала распространились несколько десятков существ неизвестного вида и формы, определить даже размеры которых затруднительно, – в первую очередь из-за накрытого поверх тел биологического одеяла. Словно толстый слой кожи, плотно прилегающий к каждой поверхности, с которой прикасается. Он защищал тела от внешних факторов, причем еще и сохранял тепло под собой. Как можно заметить из-за пара, выходящего из некоторых отверстий, вся эта масса будто была большим организмом, медленно поднимающимся при вдохе и опускающимся при выдохе.

– Центр, у вас там есть картинка?

– Нет. Неизвестны ни количество, ни размер, ни стадия эволюции, – отвечал Наваро, недовольный положением событий.

– Предлагаю их не трогать, пусть спят и дальше. Наша задача – создать безопасную подушку, мы ее почти сделали. Можете спокойно наблюдать за объектами. Если начнем сейчас вычищать здесь все, то неизвестно, с каким противником столкнемся, да и, запустив цепную реакцию, мы точно пользы не принесем.

– Запираем дверь, подключаем ток, заодно пленку можем натянуть, ну и турель в подарок! – добавил уверенно Хью, прикрывая тыл Клима.

– И что дальше? Будем вот так под топором там работать? – удивленно вмешался Курт, полный сил найти альтернативу.

– Это, конечно, не мое дело, но разве изначально всем и каждому не были очевидны некоторые, мягко говоря, неудобства, с которыми столкнется любой на Векторе? – грубовато отстаивал свою точку зрения Хью. – Уверен, Света согласится с тем, что это мы здесь гости, а не хозяева.

– Сейчас они спят крепким сном. – Клим подошел чуть ближе, наполовину выйдя из зоны света, осматривая их лишь через прибор ночного видения. – Если проснутся, под удар попадет наша цель. Я предлагаю все же оставить пока все как есть, незачем шум создавать.

– Приступайте, – не сразу скомандовал Наваро, переглянувшись с несколько нервным Куртом.

Напряжение достигало своего максимума. Клим и Хью делали свое дело уверенно и без лишних движений, казалось даже, что все, кто сейчас в Центре управления, находятся под куда большим стрессом, чем они здесь, на передовой событий. Ручная система не работала, панель вообще не подавала признаков жизни. Пока Хью стоял в основном коридоре, Клим решил проверить панель с другой стороны – но именно это, казалось бы, простое и совсем не предвещавшее беды решение стало ключевым в дальнейших событиях. Неожиданно, словно в плохой шутке, именно когда Клим делал шаг мимо створок, произошел перепад напряжения на Векторе. Свет замигал, некие звуки отдались эхом по станции, будто бы та пытается подать признак жизни, желая заявить о своей дееспособности. Все это так и осталось бы лишь всплеском технического характера, если бы не то, что многие называют издевкой судьбы. Не успел Клим сделать второй шаг, как створки резко выдвинулись друг к другу, упершись в Клима с обеих сторон, зажав его под приличным давлением, словно в тисках. Произошло это так быстро, что он почувствовал удар из-под костюма, случайно нажав на палец курка огнемета и выпустив краткий залп в потолок. Одна створка прижала его со спины прямо по центру баллона, противоположная же с лицевой стороны, как раз чуть левее головы, упиралась в грудную клетку, оставив правую сторону тела в той зоне, где совсем недавно, какую-то жалкую минуту назад, глубоким сном еще спали существа.

Пока Клим пытался выбраться из прессинга створок, почему-то не поддающихся раздвижке, запущенная им цепная реакция быстро привела к последствиям, о которых они узнали слишком поздно. Легко было понять первый признак изменения баланса сил: рваные крики существа, пронизанные счастьем от пробуждения после долгого сна. Упираясь ногой в одну из створок, Хью смог раздвинуть их наполовину к тому моменту, но, услышав животный клич, отпустил и, развернувшись, приготовился к конфликту с врагом. Только вот враг был по другую сторону дверей, куда как раз сейчас, так и не успев освободиться, смотрел Клим: повернув голову в сторону зала, некогда погруженного во тьму, сейчас, при выключенном приборе ночного видения, он заметил свет. Прямо над существами по всему потолку прорастала некая трава с чем-то вроде початков, чьи стебли от корней паутинкой распространялись по всему помещению вокруг, причем некоторые из них даже были у самой двери вдоль потолка, всего в метре от Клима. В момент касания огня началась реакция медленного тления, после чего внутри стеблей что-то загорелось, переведя огонь уже к основному скоплению. А там уже пламя медленно съедало всю растительность, превращая початки в огненные куски, падающие вниз через считанные секунды.

– Хью! – быстро окликнул он напарника, сразу же поняв положение дел. Оба быстро пытались вновь раздвинуть створки, почему-то продолжавшие смыкаться до конца.

– Часть того сектора не поддается управлению, возможно, проблема с блоком управления системами, – быстро проговорил Первый.

– Клим, Хью, помочь вам не можем, Вектор еле живой. Быстро справляйтесь сами и принимайтесь за противника!

– Принято!

Клим обратился к Хью, повышая голос от того, что шум монстров становился все громче, оставляя лишь мгновение до момента, как ими будет замечен их завтрак.

– Быстро ставь турель для прикрытия, я пока их задержу!

Ситуация накалялась с каждой секундой, никто в Центре даже пошевелиться не мог, в то самое время, как на Векторе малейшее промедление могло привести к страшнейшим последствиям. Хью побежал за второй турелью, чей ящик находился в другом конце коридора, хотя в голове и пробежала мысль взять уже установленную и просто передвинуть. Но все же с таким раскладом, как сейчас, ему куда спокойнее знать о прикрытии с тыла. В этот момент Клим следил за тем, как четырехногие создания, обладающие человекоподобным изуродованным скелетом с ярко выраженными мышцами вдоль костей, кидаются друг на друга и кусают. Клим насчитал уже десять штук: все в слизи и неких фрагментах ткани и разложений, они были почти одного размера – где-то метр в высоту и полтора в длину. Вытянутые морды с рядами зубов аж до самого кончика носа, глубоко посаженные глаза и шипы на спине, не говоря уже о выдвижных когтях. «Сраные динозавры!» – подумал он про себя. Поначалу он даже подумал о везении: все-таки незачем примитивному существу искать еду, если она перед глазами. Но довольно быстро стало ясно, с каким играющим настроем они относятся друг к другу. А раз друг друга жрать не собираются, то вот-вот заметят его, торчащего на одном месте, да еще и под лампой. Тактика была выбрана простая: замереть – пусть они подойдут поближе, желая попробовать на вкус что-то новое перед глазами, – и в первый же доступный момент поджечь ближайшего. Авось загорится легко, да если еще и других подпалит собой же, то вообще отлично. И вот началось: первое существо увидело, второе последовало примеру, третье же неожиданно испугалось, а остальные немного разбрелись, не лишая себя возможности вновь и вновь нападать на собрата.

– Хью, – начал Клим тихо и многозначительно, – играю в приманку, жди команды.

– Принято! – вложив в одно слово недовольство вынужденной ситуацией, медленно приблизился он, только дотащив части турели.

Пытаясь нюхать, чуть прижимаясь к полу, двое существ уже приблизились на расстояние в пару метров, третий все так же был позади. Клим старался не шевелиться, даже на мгновение подумал о том, что и за еду его не примут из-за отсутствия запахов и выделений. Он все так же был полубоком, замерев с немного развернутой рукой, чтобы огонь сразу же попал во врага. И вот тут был его промах, поскольку из сопла так и несся запах горючего вещества из-за недавнего поджога: в ту же секунду, как самый смелый монстр выразил недовольство запахом, Клим нажал на курок.

13

Яркое пламя сразу же охватило ближайшее существо, из-за крика которого остальные сначала даже испугались, но, сразу же показав коллективное поведение, они сбежались к горящему собрату. Самому Климу было интересно, как быстро и насколько сильно они горят: все-таки, если пламя бесполезно, значит, и тратить время на пустую попытку нет смысла. На каких-то секунд десять за этим же исследованием наблюдали и все остальные создания, словно впервые видя огонь, пытаясь понять его влияние и привыкая к новому для них явлению на Векторе. Наблюдал за этим и Центр, где Света подумала про себя: «Не горят», и сразу же испытуемый пламенем бросился на руку Клима, пытаясь от жадности и гнева откусить кусок побольше. В следующее мгновение он выпустил новый пучок огня, но не ради нанесения минимального ущерба, а ради провокации испуга, дабы отсрочить момент нападения остальных и успеть выбраться из «тисков».

– Прокусили?! – крикнул Хью.

– Нет, готовь турель!

И тот сразу же продолжил ее установку напротив дверей, пока Клим водил дулом огнемета во все стороны, выпуская пламя на несколько метров вперед, оттолкнув туда первую волну этих уродов, пока на его правой руке возле бицепса висел самый смелый, пытаясь прокусить броню. Клим использовал преимущество и внимательно изучал в минутный промежуток времени противника: кожа оказалась немного покрыта коркой, но почему-то уже вновь была в некоей прозрачной смоле, судя по всему, выполняющей роль защитного слоя. Мяса прилично, кости на вид обычные, крупный калибр вряд ли переживет, думал он про себя чуть дольше дозволенного. Адаптация все же произошла, остальные сородичи последовали примеру в добыче еды, без промедления побежав вперед, чуть ли не внаглую игнорируя пламя. Пытаясь добраться до тела Клима, многие ударялись друг о друга и даже о дверь. Пока его руку не закусили остальные, становясь жертвами своего же эгоизма, он кинул дуло огнемета на пол с включенным пламенем, чтобы свободной рукой добраться до светошумовой гранаты на поясе. Не позволяя вновь схватить себя за руку, уже сжимая гранату в кулаке, Клим бил размашистыми ударами по ближайшим существам, которые, в свою очередь, громко и недовольно кричали ему чуть ли не в ухо. Они постоянно создавали движение, неуверенно цепляясь зубами за остальные части костюма, но не были способны подержаться долго из-за творящегося жадного хаоса. Шум и ненависть наполняли окружение, превращая на первый взгляд локальный конфликт в настоящую войну.

– Готов! – отчитался Хью и сразу же, чуть раздвинув створки, позволил Климу отойти назад, оставив в щели лишь зажатую в предплечье руку с гранатой, в которую уже куда удачнее вцепилась одна из зубастых тварей. Но не прошло и десяти секунд, как дуло турели оказалось между створками, прямо на уровне голов монстров. Клим отпустил гранату, Хью помог ему вытащить руку, створки зажали дуло турели. Грохот разнесся по округе, турель стреляла до последнего, пока Хью и Клим находились слева и справа от двери с приготовленным оружием, ожидая момента окончания казни. В Центре управления витала новая непроизносимая мысль: «Вот и сохранили покой новорожденных». Хью дернул головой в сторону руки, спрашивая без слов о состоянии Клима, на что тот кивнул, подтверждая невредимость. Патронаж одной коробки был опустошен, наступила любимая для Клима тишина после столкновения, но не особо приятная для Хью, ибо означало это начало следующего этапа – добивания. На этот раз створки раскрыть было легче. Хью перезарядил турель, развернув дуло в коридор, куда если пойти, то уже за поворотом направо они окажутся у Т-образного перекрестка, откуда сюда изначально попали. Линия обстрела была лишь одна, чего, как оказалось, было достаточно для убийства десятка этих существ, не совсем окончательно понимавших, с чем они столкнулись, да и дезориентация принесла свои результаты. Тела, как и полагается, были в разных местах, где-то еще кое-как пытались двигаться раненые твари, где-то вообще они были разорваны от крупного калибра пополам, а некоторые умудрялись ползти подальше отсюда, цепляясь передними лапами за пол или же отталкиваясь одной из конечностей. Части тел повсюду, кровь, стоны – настоящее поле боя, где даже мертвое на первый взгляд существо знакомилось с понятием контрольного выстрела. Остальные, чье везение лишь отсрочило встречу с неблагоприятной для них участью, разбежались по залу, где уже давно прогорела вся растительность изнутри, даже успев немного задымить тлением всю площадь. Хью и Клим включили прибор ночного видения и, плавно двигаясь, осматривая каждый сантиметр большого зала, где, так же как и везде, все было покрыто следами инопланетной Жизни, устраняли выживших свидетелей. Количество оставшихся существ быстро сокращалось, и если с каждым выстрелом и каждой смертью Клим и Хью лишний раз закрепляли понимание безопасности, то Света боролась с внезапно нахлынувшей паранойей, машинально начав осматриваться вокруг сразу же после остановки работы турели.

Она прекрасно знала, что находится не там, как и всецело отдавала себе отчет в том, что поступила бы примерно так же на их месте, – а значит, нет поводов для страха. Только то были мысли, а мучила ее внутренне неподвластная измерению и логическому анализу паническая атака. Упрямый характер отрабатывал себя на полную, но и этого было недостаточно для возвращения контроля над учащенным дыханием, небольшим, но ощутимым тремором, а главное – взвинченным разумом, выпустив который из-под контроля, она в ту же секунду либо побежит баррикадироваться, либо нападет на кого-то. К счастью, Света стояла чуть позади Наваро, а Октавия, как и остальные, была прикована к мониторам, так что она с легкостью попятилась назад и прислонилась к стене спиной, выпрямив осанку. Делая глубокие вдохи и выдохи, Света покрывалась холодным потом, скрипя зубами и борясь с необузданным зверем, чье рождение, как понимает она сейчас, произошло еще на Векторе. Она и раньше не была пушистой, но тогда по-другому работала голова, видя перед собой определенные цели, оставляя позади болезненные вопросы личного характера. Внутри все еще живут те инстинкты, привычки, а главное – защитные механизмы, избавиться от которых нельзя по щелчку пальца. И вот сейчас все это проснулось, кинув свой клич так громко, как заявляют о своей власти, всецело ставя под сомнение авторитет правителя. Крепко сжимая кулаки, она бы уже пробила кожу до крови, если бы не спиливала ногти по максимуму из-за неудобства. Именно в этот момент, закрывая глаза, она чуть ли не оказывалась на поле боя, готовая машинально драться за свою жизнь на опережение, словно это единственный способ существования, где любая остановка или промедление равняется смерти. Но случилось то, о чем она забыла, но что смогло одним своим зовом пробудить в ней отрезвляющий страх до самых костей.

– Это еще что такое? – от испуга прокричал Хью, переглядываясь с Климом.

– Что-нибудь видите? – перехватил взволнованный тон Наваро, сразу же обратившись к Троице. – У вас есть что? Откуда это?!

Не отрываясь от мониторов, Троица ответила отрицательно.

– База, мы ничего не видим! – Хью и Клим встали спинами друг к другу, контролируя окружение по кругу.

Еще один низкий и глубокий то ли стон, то ли вой, громкий и чуть ли не сотрясающий Вектор, а то и даже Улей. Казалось, источник находится даже здесь. Будто бы из самой преисподней проснулось огромное и ужасающее существо. Страшное и почти немыслимое уху звучание чьего-то могучего горла пронеслось так, будто сам Вектор решил разгневанно завить о себе, авторитарно принижая любое существо к низменному созданию мира. Длившееся еще с самого попадания на Вектор выдержанное ожидание в мгновение сменилось активностью каждого, и, как ни странно, но именно Света сейчас была лишена всех мыслей, оставив в себе лишь парализующий шок. Ее ошеломленные глаза смотрели на экраны, напряжение тела было такое, что, когда увидевший ее Наваро подошел, ему показалось, будто она стянута тросами. Но только он открыл рот, желая задать напрашивающийся вопрос, видя, как она выискивает что-то глазами в мониторах, как Второй громко сказал:

– Там что-то есть!

– Что значит «что-то»? – крикнул Клим.

– Что-то большое, это не человек! – закрепил строго Первый. Мгновение спустя вместе с новым страшным возгласом произошел мощный удар из-под пола, чуть ли не уронив Клима и Хью. Наваро повернул голову к мониторам, потом снова на Свету, только собираясь без капли скромности допросить ее, как она сама произнесла, не сводя тяжелого взгляда с мониторов: – Огнестрел его не возьмет!

– Ты можешь сказать, кто это?!

– Ебаный монстр на ебаной станции, которого не берут пули, огромный и до хуя злой – такой сойдет ответ?! – кричала на него в ответ Света, сразу же подойдя к мониторам и взяв инициативу, плывя по волнам адреналина, успев лишь словить презрительный взгляд Октавии, стоявшей в тени справа.

– Надо перенести турели, пока есть время…

– Они его не возьмут, необходима вся взрывчатка, что у вас есть! Подождите, пока он проломит пол и вылезет хотя бы наполовину для максимального ущерба! Надо установить ее заранее вокруг места пробития!

– Наваро?! – кратко бросил Клим, стоя вместе с Хью и держа на прицеле поднимающийся с каждым ударом и пугающим воем центр пола.

– Выполнять! – сразу же бросил он, стоя позади Светы. И пока под шум от ударов, что проделывали огромную дыру в самой станции, Клим и Хью принимались за работу, Троица нашла изображение с нижнего уровня, как раз под залом. Разглядеть трудно, свет был лишь слева в дальнем углу за дверью в то помещение, где с трудом помещающийся уродливый, словно скроенный из разных частей, близкий к медведю огромный монстр наносил гневные и тяжелые удары по потолку, не замечая препятствий вокруг.

– Что это такое? – Курт задал вопрос за всех, приблизившись к мониторам.

– Большая и злобная тварь, вот что!

Света смотрела на монитор, видя то самое существо, победить которое она даже не пыталась, все время прячась и выживая при каждой стычке, выбраться из которой получалось все с большим трудом. Она забыла про него, она забыла, карает сейчас себя Света, прекрасно зная, какой пользой могли бы быть эти знания для всех. Ведь, как ни посмотри, это не просто мелкая тварь – это король Вектора, не иначе.

– Его остановит взрывчатка? – Наваро развернул Свету к себе, требуя отчета.

– Должна!

– Это не…

– Мы с ним не дрались, мы прятались! Ты посмотри на него, он стены гнет от неудачного поворота. Он самый большой, сильный и злой, и да, я забыла о нем сказать, ясно?! Если бы я что-то знала, то сказала бы. Но только мой максимум познаний в том, что он отлично переносит отсутствие кислорода, впадает в спячку или… не знаю, но мы пытались, не получилось! Его волнует лишь голод, утолить который ему пока ничто не мешало!

– Кто это «мы»? – словно голос самой смерти ворвался в разговор под неутихающий грохот злобного Медведя. Октавия сверлила Свету испепеляющим взглядом. – Ты разделилась с Альбертом еще вначале, а нашла потом лишь его мертвое тело. Кто еще там был с тобой на Векторе?!

– Сейчас не до этого! – прервал это Наваро, видя, что Света не нашла быстрого ответа.

– А если не получится его убить? – впервые за весь период задания подала голос Мойра, произнеся то, о чем Наваро даже боялся думать.

Взглянув на нее, он увидел страх, что отдельно подметила Октавия, все не двигаясь со своего места наблюдателя. Наваро подошел к мониторам, оставив Свету за спиной, внимательно разглядывая события на Векторе. Клим и Хью устанавливают дугой в метре от центра зала кишку взрывчатки, предполагая, что когда Медведь пойдет на них, то они подорвут ее прямо под ним. К счастью, время еще было, пусть и мало. Медведь продолжал выламывать над собой потолок, уже почти добравшись до поверхности, нанося мощные удары огромной когтистой лапой, как можно судить по всем действиям и последствиям: пол перед Климом выгибается наружу, сопровождаясь скрежетом, треском и, разумеется, гневным и пугающим до сих пор воем. Хью подумывает даже подойти к созданному возвышению и начать стрелять, дабы отсрочить момент, но Клим сразу ему сказал, что это может лишь разозлить зверя, и пусть лучше он турель поставит на всякий случай, чем тот сразу же и решил заняться.

Наваро наблюдал за всем этим с ужасным предчувствием – тем самым, делиться которым с кем-либо еще всегда является плохой идеей: ведь сформулировать конкретику не получается при всем желании. Он поглядывал периодически на все еще испуганных, забившихся в угол, прижимающихся друг к другу новорожденных, и в нем медленно, но уверенно зарождаются мысли, наличие которых закрепляется в нем лишь благодаря ускользающему времени и надвигающейся угрозе, иначе подобное он бы сразу же отсек. Но сейчас, при всех составляющих и рисках, он попадает в ту ситуацию, где невозможно мыслить локально. Было бы чуть больше времени – выход можно было бы найти, уговаривает он сейчас себя, ощущая, как отстраняется от всех, позволяя эмоциям чуть больше диктовать мысли, нежели обычно.

Пол был выломан, что испугало своим шумом и самим произошедшим событием почти всех. Огромная лапа с мощными мышцами и когтями вылезла из рваного отверстия в полу и вцепилась в него прямо перед Климом и Хью, что только-только подготовили все три заряда взрывчатки в паре сантиметров перед ними по дуге. Монстр стал подниматься и кричать, сотрясая все вокруг, заставив их даже почувствовать жар тела и силу дыхания невидимой для них морды. Они не стали открывать огонь, решив поберечь боезапас. Наваро не знал их мыслей, он отстранился от этого аспекта максимально и холодно, крайне твердо произнеся: «Закрыть двери!»

Троица сразу же заперла ближайшую к залу дверь прямо перед Хью и Климом, оставив их наедине с Медведем и взрывчаткой.

– Какого черта ты делаешь?! – крикнул во все горло Курт за пару секунд до момента, как зверь полностью выбрался из пробитого отверстия в полу, упиравшись при этом в потолок большой головой, откуда посыпались редкие искры. Клим и Хью сразу же открыли огонь:

– Дайте нам выйти, что вы творите?! – кричал Клим гневным тоном, пока Хью собирался вручную открыть двери. Но не прошло и минуты, как монстр, все это время сотрясающий яростным воплем даже, казалось, Улей, схватил Клима правой лапой и, поднеся его к своей пасти, пробил костюм зубами насквозь. Тот кричал от боли, но, заливая все вокруг кровью, продолжал изо всех сил стрелять в огромную морду. В ту же секунду прямо в сжимающую тело челюсть прилетела ослепляющая граната. Яркая вспышка и шум заставили монстра выплюнуть тело Клима обратно к дверям, но не успел Хью хоть что-то сделать, как в то же мгновение огромная лапа с размаху ударила по нему, отшвырнув в стену с немыслимой силой, пробив костюм когтями до самого тела. Грохот и шум были немыслимые, воистину страшные: почти каждый в Центре потерял дар речи, впервые по-настоящему испугавшись того, с чем они имеют дело. С трудом единственный оставшийся в живых Клим, чьи мысли и чувства никому не были известны в этот момент, не мог ходить, не мог двигать правой рукой, половина костюма была разломана, оголяя внутренности тела в луже собственной крови. Но все же он смог дотянуться в немыслимой позе до взрывчатки и нажать на детонатор. Прогремел мощный взрыв, всерьез заставив Вектор сотрястись, оставив след даже на Улье своей остаточной вибрацией.

Наступившая тишина была для всех еще большим ужасом, нежели предшествовавшие страшные события. В первые секунды все боялись даже шевелиться, даже дышать. Но продлилось это недолго, ибо был один человек, внутри которого уже кипит ядро ярости и непонимания.

– Что ты сделал?! – Света развернула его от мониторов, глядя своим бешеным взглядом в его мрачные, сосредоточенные в своих гнетущих мыслях глаза.

– Я спас приоритет! – на удивление твердо и громко произнес Наваро, хотя по всему его виду каждому было ясно, с каким внутренним конфликтом ему приходится сейчас жить. – Ты сказала, что это существо не убить простым оружием.

– Я не пробовала его взорвать!

– А если бы он пережил? – с каждым словом Наваро укреплялся в правоте своего решения. – Тогда Хью и Клим точно погибли бы в схватке с ним. Только пытаясь с ним сражаться, отступая назад, они неосознанно привели бы эту огромную тварь к новорожденным. Другого пути для них не было, лишь назад, а там рукой подать.

Наваро поглядывал на каждого, видя, как глаза людей меняются с каждым его словом. Но единственным человеком, не удостоившимся его внимания, все так же оставалась Октавия, не проронившая ни слова, будто бы ее и не было тут вовсе.

– Дай мы им уйти до того момента, как он вылез, – в случае выживания при взрыве тварь стала бы искать изначальный источник звуков, желая не только утолить голод, но и выпустить весь гнев от нападения на нее, разрушая все вокруг! Заперев двери, был шанс, что тварь их съест и успокоится, может быть, вернется к своим делам, я не знаю… Пусть это выглядело как подношение, но так у монстра не было бы причин искать еду, как и провокатора своего беспокойства! Все было обречено в тот момент, как они столкнулись с малыми монстрами, на шум борьбы с которыми и пришел этот ублюдок! Мне жаль Клима, жаль и Хью, они были хорошими солдатами и хорошими друзьями, но мы спасли новорожденных – это самое главное! Такова их работа, тебе ли это не знать!

Тишину на Улье, как и тишину на Векторе, медленно и почти спонтанно наполнил неизвестный всем набор странных звуков. Все еще раскаленные конфликтом, Наваро со Светой первыми обратили внимание на мониторы: камера Клима и Хью отключена, показатели с костюмов подтверждают их смерть. Монстр мертв, его мерзкие ошметки валяются даже в коридоре, куда взрывом вынесло и непослушные створки дверей, ранее желавшие сдавить объятиями Клима. Все было в крови, настоящий бардак, половина ранее работавших ламп разломана, все стены изуродованы. А сам взрыв ожидаемо пробудил других, ранее спавших существ со всех сторон станции. Сначала начались выстрелы турели по существам, прибежавшим с любопытством на шум: некоторые из вентиляции, другие из прохода с телами детей, третьи – маленькие – вылезли из самих стеблей в самом начале пути, четвертые же пытались проломиться через запертую ранее дверь. Больше пяти разных видов за какое-то немыслимо короткое время захватили всю территорию, рыская и желая удовлетворить любопытство напополам с голодом. Не прошло и пяти минут, как жители Вектора смогли пробраться через потолок и появившиеся от взрыва щели в стенах к новорожденным. В первый и последний раз Новые люди познавали страх и боль. Познавали смерть ближнего своего. Познавали то, что сейчас чувствовали почти все, – отчаяние…

14

Поначалу подобрать правильные слова казалось невозможным – да что уж там, даже мысли в головах казались им чуть ли не чужими, отчего сформировать какое-либо конкретное мнение, достойное высказывания, никто толком не мог. Подпитываемые неоднозначными и слишком уж разгоряченными эмоциями, даже те сотрудники Улья, в чьих привычках было не держать в себе слишком много, предрасположенные к взрывному выплеску недовольства, не позволяли себе такой роскоши. Но все это не касалось лишь одного человека – того самого, чей взор негласно наблюдал со стороны за решениями и следовавшими итогами, выжидая окончания самодеятельности, где быстрый старт ожидаемо привел к не менее быстрому выгоранию. Наконец самый расчетливый ум дождался своего часа: ей оставалось лишь поставить точку, запустив внутрь коллектива необходимую мысль – ту самую, простую и уже известную всем, но пока еще не произнесенную. А значит, окончательно не разыгранную в игре, которую Октавия вела вполне пассивно, отчего и успешно.

– Они погибли зря, – неожиданно опередив Октавию, произнесла Света, не находя себе места и совершенно не скрывая претензии к Наваро, чей вид сейчас кричал о внутренней борьбе. Все оставили Троицу у системы слежения, перейдя в центральную часть, расположившись вокруг стола.

– Такова их работа, – ответил не сразу Наваро сухим, будто бы заученным текстом.

– Умирать просто так?! Еще, сука, меня предлагал туда отправить! – Света не хотела конфликтовать именно с ним, ее мучило, что все это похоже на то, с чем ей самой пришлось столкнуться там. Сейчас же она находилась по другую сторону, из-за чего и чувствовала предательство перед собой, перед теми, кого она оставила на Векторе. Чувство вины усугублялось еще и ее оплошностью – она забыла об огромном монстре, что также удосужился отметить и Курт:

– Может быть, стоило дать больше разведданных, а не в недотрогу играть? Как можно было умолчать о здоровой мразине, убившей Клима и Хью?!

– Я не собираюсь ни перед кем оправдываться!

– Вот это и заставляет задуматься о твоей лояльности! Может, ты мстишь так? Или специально хочешь устроить диверсию?

– Лучше замолчи! Ты мне не указ, ты мне никто. Будь аккуратен с выражениями!

– Что мы будем делать дальше? – громко и кратко вырвалось из Мойры, взявшей роль здравого рассудка. Света отошла от Курта, оставив его с недовольным лицом. – Там могут быть еще такие Новые люди?

– У меня спрашиваешь, да?

– Я просто спрашиваю, Светлана.

Света не любила такое обращение, когда дело касалось рабочих моментов: такая формулировка вполне понятна, но сейчас это напомнило ей ее мать, чье внимание, выраженное таким выбором слов, редко было сопряжено с заботой или любовью.

– Да это не так важно! – вдруг крикнул от злости Курт. – Что толку, если Вектор как осиное гнездо, чуть что – недовольные хозяева устроят еще те разборки! Сейчас нам повезло – они были близко, изолированы, здоровы! А все равно обосрались по полной. Что делаем дальше? Что будет, если мы найдем таких же в центре Вектора, куда еще идти и идти? – вопрос этот был адресован уже Наваро, стоявшему с противоположной стороны от Мойры, за спиной которой работала Троица.

– Это не твое дело, – словно голос самой смерти пронесся по округе, не дав Наваро даже открыть рта для ответа.

Октавия сделала шаг вперед, ближе к центру, держа руки сложенными за спиной, с идеальной осанкой и железным контролем, она приковала Курта своим гипнотическим взглядом. Момент был выбран идеально, думала она, вкушая плоды своих пассивных трудов, полной уверенностью забивая гвозди в крышку гроба неудачных инициатив и подрыва субординации.

– Ваша работа – изучать, не доставлять. Когда дадут образцы, вы будете их исследовать. Когда спросят ваше мнение, вы его выскажете.

Она не ждала ответа, не требовала подтверждения понимания – нет. Октавия вводила закон, основательно не допуская его нарушения.

– На данный момент вы оба свободны.

Октавия обращалась к Мойре, хотя всем было понятно, что она имела в виду еще и Курта. И если он всецело задавил в себе недовольство и желание возразить, то Мойра позволила себе любопытство – вглядываясь в глаза Октавии, она словно считывала ее, делая определенные заметки, закрепляя интересующие ее вопросы относительно начальницы. Взглянув на Наваро, Мойра увидела неоднозначность в его лице, которую ей хотелось как-то сгладить, помочь любимому мужчине. Но его краткий, никому не заметный кивок дал ей понять, что время для этого еще придет, сейчас совершенно не тот момент. Через полминуты она молча ушла, сохраняя некую искру в глазах с проскальзывающим азартом при пересечении с Октавией. Сразу же за ней вышел Курт, совершенно не скрывая недовольства. Остались лишь Октавия, Света и Наваро.

– Я разрешила тебе руководить. Разрешила командовать людьми, даже разрешила принимать решения первостепенной важности в работе, ради которой здесь все было создано. – Она замолчала, специально выдерживая паузу, позволяя сказанным словам впитаться. – Я несу ответственность за Улей и всех, кто находится среди стен Улья. И это я несу ответственность за произошедшую гибель наших солдат.

Октавия достигла своей цели – позволила ему править, ожидая ошибки, за которой последует расплата, и так уж случилось, что ее сюда направили руководить не в последнюю очередь из расчета, что в случае неудачи именно она станет «крайней». А раз так, то никто не посмеет идти ей наперекор, никто! Что-что, а даже в заведомо предполагаемом гиблом деле, где не смогли ни грамотно организовать работу, ни уж тем более снабдить их всем необходимым, Октавия выжмет из себя все силы ради максимального результата. Теперь и Наваро понимал это, причем важно было дать этот урок на опыте, самом натуральном и оставляющем такие синяки и шрамы, какие обычно приучают инстинкты к постоянной работе и стрессу.

– Я скажу прямо, – показательно громко сказал Света, – ранее произнесенный вопрос был вполне интересным: что делаем дальше? И если я услышу тот же ответ на него, то это будет даже отлично – свалю влегкую!

Октавия смотрела на Свету с особым неоднозначным интересом, наслаждаясь давно ожидаемым подходящим моментом.

– Почему лишь ты выжила?

Света прекрасно поняла отсутствие компромиссов и возможностей для умалчивания: Октавия точно не готова более к полумерам, да и самой ей порядком надоело некое нейтральное состояние, где страх от неизвестного влияния любого произнесенного ею слова о событиях на Векторе начинает постепенно преобладать над здравым смыслом.

– Твоя ошибка – недооценивать меня. Я видела то, что осталось от Альберта. Он умер не от зубов или клыков, те следы лишь слегка повредили костюм. Да и если бы его остатки были разорваны, то даже новичок-судмедэксперт увидел бы это. Его конечности были оторваны от тела взрывом, как и тем же взрывом разорвана половина тела. Это связано со следами от выстрелов из нашего вооружения на твоем шлеме.

Октавия ждала, видя, как в глазах Светы проигрывается картинка событий, ранее не озвученных на Улье. Пробираясь через дебри страхов и эмоциональной связи с поднимаемыми событиями, касание которых пробуждает в ней слишком много противоречий, Света так и осталась бы при своем, закрывшись, уйдя в отказ. Но вдруг она задалась вопросом: а как все это видит Октавия? Давно отрекшаяся от привязки в угоду сухому анализу, равно как и многие годы сама Света, блокировавшая в лучшие дни все то, что делало ее человеком, а в худшие убегающая от этого.

– Знаешь, я вот все думала, че ты доебалась до меня? Я ведь сделала даже больше требуемого, при этом ничего взамен не просила, никого не обвиняла, не искала справедливости или мести, нет. Альберт? Да, погиб. «Такова их работа» – я всегда была согласна с ними. Бывает, и друзья умирают, знаешь ли, так что я делаю ставку не на это, нет. Ты же не новенькая, старше нас всех, авторитет есть, да и какой! Дело не в том, что со мной там происходило, – дело в тебе. Ты просто не можешь меня контролировать, потому что незнание того, через что я прошла, что я видела, что я знаю… кого я знаю, – решила добавить Света язвительно, и в глазах Октавии промелькнула реакция на это уточнение, – все это сводит тебя с ума. Потому что это делает меня внезапно непредсказуемой, прилично так вопреки моему авторитету послушного и беспринципного оружия, наперекор твой властности!

И вот вновь врожденное упрямство Светы не позволило просто так сдаться, отчего гордость за это придала ей нужных сил и дополнительный толчок для продолжения. Пусть и не сразу, но упрямство помогло наконец-то найти новый взгляд на все вокруг, встав на лично выбранный маршрут, а не навязанный. Критерием правильного курса служил еще и наконец-то распутавшийся клубок сомнений и противоречий в ее отношении ко всему вокруг, что было вызвано историей Харви Росса. Если бы когда-то он не прибыл на Вектор, то весь путь Светы по станции принял бы совсем иной расклад. С момента возвращения она боялась сделать что-то не то, толкнув цепь событий не в то русло, из-за чего впоследствии останется лишь сожалеть да проклинать себя. Но сейчас, прямо здесь, она поняла и приняла главные для себя приоритеты, наконец-то отсекая все лишнее. А помогла ей в этом, как ни странно, циничная и бездушная Октавия.

– Хочешь знать, что случилось с Альбертом? – все ведя зрительную борьбу, не сразу продолжила Света, твердо выговаривая каждое слово, держа в себе злость от воспоминаний, чуть ли не переживая эмоциональный путь на Векторе снова и снова, находясь на краю срыва. – Альберт хотел убить меня, хотел убить тебя, хотел убить всех здесь. Причем мы с ним не знали о том, что Жизнь нашли где-то еще, а значит, он, сам того не зная, мог убить и весь мир, лишив его лекарства, которое я лично дотащила! Как и остановила его прежде, чем он дошел до реактора Вектора, взрыв которого должен был уничтожить станцию до основания. Он хотел этого, хотел избавить мир от такого места, от таких грехов. И ему было плевать на Сферу, на Улей, на то, какие жертвы «это» может принести, ясно?! Его кровь на моих руках, это правда. Как и ваши жизни. Мне пришлось убить его, и я осталась одна на станции, где все вокруг благодарило меня, и как бы сильно я ни ненавидела Вектор и все там живущее, я спасла «это», потому что так было правильно, потому что то было не мне решать! Он не был заражен, не был на грани, и у него не было депрессии, нет. Ты все ставишь всем в укор человеческий фактор, а сама заслала того человека, не помешай я которому, уже сама была бы мертва, как и я, как и все здесь! Ты его привела – твоя вина!

Каждая ее мышца была напряжена, кулаки были сжаты до боли в пальцах, лишь бы сдержать необъятную смесь гнева и боли. Произнеся впервые вслух историю убийства Альберта, она почти вживую вновь окунулась в то состояние ужаса и паранойи, где нельзя было доверять напарнику, а доверие другим сыграло с ней ужасную и злую шутку. Отчаяние и страх преодолевались ее упрямством и наглостью, но того было недостаточно, чтобы считать посещение Вектора рутинной работой. Причиной чему служило еще и то, что, кроме борьбы за свою жизнь, приходилось защищать другую, совершенно невинную, с несправедливо ужасной судьбой.

15

Боль пронизывала все тело так знакомо, будто кроме этого ощущения мира более ничего и нет для осознания себя как чего-то существующего. И, как бывает во время родов, то, что было только что немыслимыми страданиями и даже ужасом, сменяется чем-то пока не ограненным и непонятным, но ровно противоположным уже известному. Облегчение? Возбуждение? Может быть, что-то очень близкое к счастью, определение которому пока попросту отсутствует. Мышцы машинально заставляют конечности обозначать пространство для понимания местоположения носителя этих мыслей и множества вопросов, главный из которых: где я? Во рту было одновременно нечто сладкое и неприятно горькое, но стоило освободить лицо, как познание нового только началось: странная, ускользающая от пальцев жидкость была вокруг, разная на вкус, но в целом не очень приятная. Но все это быстро перестало иметь значение, когда началась боль в груди – да такая сильная, что хочется вцепиться руками и найти этот источник, но инстинкты требуют совершить акт насилия в противоположном направлении. Вцепившись руками в мягкую стену, пришлось использовать даже зубы, чтобы из последних сил оказаться в ином, совершенно неизвестном и от этого не менее пугающем месте. Легкие наполнились воздухом, мышцы заболели, понимание пространства вокруг отсутствовало – лишь холод да одиночество. Свернувшись калачиком, голое тело лежало на неровной поверхности перед инкубатором, откуда только что произошло настоящее рождение жизни, возможно, самое важное в этом месте. Медленные вдохи и выдохи, ощупывание поверхности под собой, плавное погружение в то, что ныне является реальным миром, где придется существовать вопреки всем преградам и трудностям, даже вопреки смерти. Тремор немыслимый, сил явно не хватает, но падения не происходит – ноги более-менее держат, а нащупав голову и лицо, пальцы смогли снять неизвестную субстанцию, благодаря чему такое понятие, как зрение, вновь обрело смысл. Редкие лучи пробивались из-под пола столбами, под разными углами разделяя этот мир на неравные части. Голубоватый оттенок позволял увидеть и новые цвета: зеленоватый с примесью фиолетовых линий, близких по определению к артериям этого организма, окутавшего почти каждый сантиметр небольшого зала. Сделаны неуверенные шаги, руки коснулись преграды, нами именуемой стеной, а для новорожденного создания это было единственным местом и домом во всем мире, которого попросту не существует. Одиночество стало первым сильным чувством, преобладающим над всеми вопреки жгучему голоду, болезненному холоду и ненавистному страху. Тело ужалось в угол, поджав ноги, а глаза так и бегали над худыми коленками из стороны в сторону, поглядывая на новый мир сквозь длинные свисающие волосы. Внезапно пришло осознание обоняния, начав нюхать сначала себя, порой задерживаясь на минуты ради усвоения сознанием странных элементов жизни, и вскоре изучению подверглось все видимое глазам. Неровный пол из того же местами мягкого, местами твердого биологического состава, попробовать на язык который также стало частью исследования, равно как и стены, но самое интересное оказалось посередине. Там находилось место пробуждения и рождения, разорванное полотно, жидкость внутри утопленного внутрь места – как раз под размер одинокого исследователя. На вкус ужасно, а голод начинает мучить так сильно, что почти теряется сознание, давая неким иным мыслям властвовать над телом. И тут неожиданно в сторонах от утробы началось движение кого-то или чего-то из-под пола.

16

Света не была уверена в том, что Октавия оставила желание залезть к ней в голову, но хотя бы на некоторое время можно не беспокоиться о новых попытках, во всяком случае, до момента, когда начальница вдруг снова не ощутит тягу к исследованию. Октавия же задумалась так, как это делают люди: чуть отошла в сторону, прячась в своих мыслях, и хоть все это было похоже на эмоциональное принятие, обе понимали, практически даже видели в ней процессы пересмотра приоритетов. Хотя на самом деле Октавия не адаптировалась под новые данные, не пыталась вычленить пользу из нынешней ситуации: все уже было ею сделано в момент гибели Клима и Хью, сейчас же она лишь искала изъяны, прежде чем сделать следующий ход.

– А что случилось с остальными? – неожиданно для себя самой выронила Октавия кратко и быстро, бесцветным тоном.

– Они мертвы, – через минуту ответила Света, находясь уже с другой стороны стола, а между ними напряженно стоял Наваро, спиной к выходу. Света не собиралась более делиться хрониками Вектора, чем лишь подчеркнула неизменный факт.

– Все это уже не важно! – строго и вновь беря инициативу, произнес Наваро. – У нас есть работа, которую еще делать и делать! Мне лично – отдельно сделал он акцент на этом для Октавии, – надо составить отчет о происшествии и затребовать наконец-то новых сотрудников и оборудование, хватит уже отчаянных шагов!

– Нет.

Наваро и Света неоднозначно посмотрели на вновь холодную и властную Октавию, чей взгляд притуплял желание инициативности на корню.

– Ты отправишься по указанным координатам, в помощь исследовательской группе.

Сложно понять чье удивление было большим – Наваро или Светы.

– Ты спрашивал, куда делась группа Пилигримов еще до твоего прилета? Я отправила ее на изучение нескольких объектов. Все три являются космическими кораблями, чья траектория полета в разные периоды времени пересекалась с Вектором до того, как мы взяли его в кольцо.

– Что они нашли? – с почти наивным интересом проронила Света, совсем не ожидая такого поворота событий.

– Первый объект оказался спасательным кораблем с Вектора, внутри были найдены тела и личные данные, все было изъято для дальнейшего перемещения сюда. Они должны были дать отчет об отправке второму, но перестали выходить на связь. А значит, вы отправитесь ко второму объекту и сделаете их работу.

– Как давно? – Наваро еще не знал, как отнестись к этой информации.

– В тот момент, когда ты попросил Свету стать сопровождением на Вектор, – укорительно произнесла Октавия, после чего продолжила с нескрываемым упоением собственной правотой: – Ты выполнишь этот приказ, потому что уже пытался руководить и от твоих рук погибли не только наши люди. Я беру ответственность за трагедию на себя, это позволит тебе выполнить мой приказ, а мне – быть уверенной в том, что ты выполнишь его безотлагательно!

– И сейчас ты совершаешь ту же ошибку, что совершил и я, рискнув всем и отправив Клима и Хью на Вектор. Раз они не выходят на связь, значит, что-то случилось, и нужно больше чем два человека…

– Больше у нас нет. Как и нет поддержки, пока мы не дадим повода.

– В смысле? О чем ты говоришь? – спросила Света.

– Мы – сами по себе. Руководство приняло решение не рисковать более жизнями.

– Твою же мать! – перебил Октавию Наваро. – Я думал, у нас будет больше времени, вот же…

– Мне кто-нибудь объяснит, в чем, сука, дело?!

– А дело в том, что поднимать шум вокруг Вектора – это, как бы тебе так объяснить, не слишком полезно для многих людей, чьи деньги, кстати говоря, финансируют это место и наши карманы.

Света ожидала продолжения, поглядывая на обоих.

– Представь, что все это станет известно общественности. Сразу начнутся вопросы: кто такое разрешил, кто скрыл весь этот кошмар наяву? А если лгали все эти годы, то почему не могут лгать сейчас? Люди легко забудут о главном, акцентируя внимание на личном, а рисковать никто не захочет, человеческий фактор никто не отменял! – На этих словах Октавия горделиво и незаметно для остальных улыбнулась. – Первыми полетят камни в те компании и в тех людей, что стоят во главе этих компаний, деньги которых финансировали создание и поддержку Вектора. А это большие люди, чьи павшие головы запустят ой какую нехорошую цепную реакцию, особенно при нынешней ситуации, когда уже на трех станциях был обнаружен подобный образец Жизни. Кстати говоря, люди сразу спросят: а раз вы все знали об этом уже кучу лет, то почему никто не был информирован? Почему не было предпринято мощных оборонительных действий и т. д., и т. п.? Обвинять всегда легче, чем прощать. Ты думаешь, почему нам изначально всем сказали, что это неофициальная работа? Вот именно – нас тут нет, потому что Вектора нет. Поиски виновных станут куда важнее, чем нынешняя угроза всему человечеству. Да и от того, что все узнают правду, ничего хорошего не будет, мертвых уже не воскресишь.

– Хорошо… – Света с трудом переваривала услышанное. – Но почему тогда нельзя дать нам больше людей и оборудования?

– Незачем вкладывать еще денег, – ответила Октавия. – Это ты принесла кровь с антителами, структуру которой мы отправили руководству, а значит, мы уже сделали основную работу в кратчайшие сроки, имея лишь то, что есть у нас сейчас. Если впредь все будет бессмысленно, то они немного потеряют, а если у нас получится больше, то всем только лучше. Все просто.

– Да вы, блядь, издеваетесь! А вот эта громадина, построенная за последние пару лет, что…

– То был другой вопрос, пойми! – продолжил за Октавией Наваро. – Ведь это все секретно, мало ли что в Сфере, знают лишь те, кого допустили, а маршруты транспортные даже близко не ходят, да и не просто же так мы недалеко от светила, прячемся за ним от всего мира, а в случае чего будет куда Вектор направить, уничтожив все улики. А сейчас все это уже есть на других станциях, где проще вести исследования, нежели эту развалину разбирать, где каждый шаг может стать последним. Приоритеты сменились в тот момент, когда образцы нашли Малым горизонтом и Лучом-2, так ты еще и антитела притащила.

– Это я понимаю, точнее… сука, мы должны работать дальше – или нет, или…

– Там слишком большая власть и деньги, – продолжал Наваро, – а устрой мы разоблачение или типа того, никому не будет лучше, да и времени на восстановление доверия людей у нас не очень много, ибо, как ни посмотри, угроза жизни всем и каждому слишком большая, чтобы делить на плохих и хороших. Пахать надо! В нынешней ситуации сам Вектор куда опаснее его обитателей, история с ним слишком больная для людей.

– Так тем более, значит, надо объединяться и забывать все…

– Ты разочаровываешь меня, – устав, отрезала Октавия. – Ты знаешь натуру людей не хуже нас – ответь мне, к чему толпа будет более благосклонна, к прощению или к обвинению? Вектор – это не взятка или обман, это то, что может нанести вред обществу, исправление которого займет слишком много времени, которого нет из-за грядущей угрозы. Так всем будет лучше, незачем ворошить прошлое, только если не с целью спасти будущее. А сюда и так уже влили много денег, дальше развитие невыгодно.

Октавия и Наваро были правы. Света понимала это, но все же трудно было увидеть целиком всю расстановку фигур в этой игре, частью которой она стала против своей воли. И это вновь пробивается через критическое мышление, позволяя зернам причинно-следственной связи прорастать еще сильнее. Она принесла кровь, а значит, дала необходимое прилично раньше, оставив всех их без ощутимой поддержки. Правильное решение принесло свои плоды совсем неожиданным образом, что всерьез вносит смуту в ее понимание дальнейших действий, но именно в этом вопросе за нее уже было все решено.

– Ты отправишься с ним.

– Почему?

– Потом что я так сказала.

Света ждала объяснений.

– Ты поступила правильно с Альбертом. Ты выжила, ты дееспособна, ты знаешь лучше всех то, с чем, возможно, столкнулась группа. А одного Наваро отправить я не готова. Даже будь другие люди, это были бы вы. Другим я не доверяю, вас я уже знаю – и знаю, на что вы оба способны и на что готовы идти, желая не только исполнить приказ, но и загладить вину, – неожиданно тон Октавии был ощутимо смягчен, но до всецело миролюбивого состояния разговора не хватало проделать еще половину пути. Перед тем как уйти обратно к Троице, она произнесла, пусть и кратко, но вложив особую важность в смысл: – Отправляйтесь немедленно. Все данные о персонале и объектах я вышлю на планшет.

– Почему мне кажется, что она так хочет от нас избавиться? – спросила язвительно Света у Наваро, когда Октавия скрылась.

– Я думал, ты будешь рада отдалиться от Вектора.

– Ты понял, о чем я говорю!

– Я понял. Если там пустышки, считай, отдохнем, а если что-то стоящее, то, думаю, ты первая будешь рада тому, что рядом нет Октавии. – Наваро увидел в ней подтверждение его высказывания и, хлопнув ее по плечу, направился к выходу. Не сразу, но Света пошла за ним.

Мойра была в медицинском отсеке, работала вместе со Станиславом над какими-то неизвестными Наваро данными. Увидев его, она сразу же откинула планшет на стол и, не сказав ни слова хирургу, чуть ли не бегом подошла к Наваро, остановившемуся в переходном шлюзе. Несмотря на взволнованность в ее глазах с заметным сопереживанием, он видел все малозаметные штришки ее тонкого обаяния и наслаждался ими.

– Мне и Свете надо улететь. Это приказ Октавии, возможно, что-то важное, а возможно, и ничего серьезного, просто для подстраховки. Но это ненадолго, туда и обратно выйдет дней десять пути, а там не должно занять больше двадцати четырех часов.

Мойра кратко несколько раз кивнула головой почти в такт словам, после чего, задумавшись, медленно произнесла сдержанным тоном:

– Это как-то связано со смертью Клима и Хью?

– Я не знаю, – не сразу ответил Наваро.

– Надо сообщить их семьям. Октавия займется этим?

– Я не знаю.

Неловкое молчание продлилось чересчур долго, что больше всего сказалось именно на Мойре.

– Слушай, я все понимаю, правда, я была там и…

– И это все равно ничего не изменит. Их уже не вернуть, лучшее, что мы можем, – изъять из их гибели пользу и работать дальше.

Мойра не сдержалась и ударила его в грудь обеими руками, взяв совсем иной тон:

– Не смей от меня закрываться! Вот этого дерьма я больше не потерплю. Ты сам пришел ко мне, я пытаюсь помочь, поддержать, потому что мне не наплевать, потому что люблю тебя и не хочу, чтобы ты один это переживал! А ты опять уходишь в себя.

– У каждого свой способ. У меня – такой. Уж кто-кто, а ты, как мне казалось, должна была привыкнуть к этому уже давно.

– Скажи-ка мне, как ты думаешь, почему мы в итоге развелись два раза? Первый раз была моя инициатива, второй раз твоя, но мы оба знаем, что причиной всему служили твое упрямство и замкнутость в те моменты, когда нельзя уходить в себя. Сколько раз я пыталась достучаться до тебя в трудный момент, а ты стену ставил, из-за чего, между прочим, дорогой мой, потом же и сам удивлялся, что я в стороне осталась. Наша работа крайне стрессовая, вроде бы мы понимали друг друга, но знаешь, что? Это давно уже прошло. Я люблю тебя, и я знаю, что ты любишь меня, но мы не научились доверять друг другу так, как никому другому! – Мойра выдохнула, отпуская редкий надрыв такой силы, Наваро же смиренно слушал невероятно уверенную и сильную речь, ненавидя себя за слабость быть откровенным с ней.

– Мы развелись, потому что оба привыкли быть главными и все контролировать. Упрямцы, да и только. Думаю, если бы ты…

– Ты серьезно сейчас хочешь начать этот разговор?

– Вот опять! Я пытаюсь… высказаться, а ты упрекаешь меня, хотя сама минуту назад обвиняла в закрытости.

Мойра многозначительно посмотрела на Наваро и, встретив его непоколебимость, решила дать слово, несколько показательно ослабив хватку и как бы надменно дав возможность высказать свою позицию.

– Знаешь, многих бы взбесило это твое отношение, которое из тебя сейчас прям светится, но не меня. Для меня это даже мило, так что много не думай там у себя в головушке.

– Я думаю, что для человека, который несколько часов назад говорил мне, что хочет наконец-то все же создать семью и остепениться, ты не просто ничего не делаешь для этого – ты не даешь мне сделать шаг в эту сторону. Да, погибли твои друзья, это ужасно, и мы скорбим. Так вот, как раз в такие моменты закрываться нельзя, уж точно не от меня. Да тебе больно, ты чувствуешь вину и…

– Не чувствую.

Мойру удивил ответ. Наваро же смотрел на нее с некоторым видом разочарования в самом себе.

– Самое раздражающее – то, что я не знаю, правильно ли это. Но правда в том, что вернись я обратно, поступил бы так же. – Лицо Мойры изменилось, броня спала, она вновь проявила тонкое сочувствие. – Наверное, даже хорошо, что Октавия меня отсылает, – будет время подумать.

– Я понимаю тебя. Но разве это плохо? То, в каких мы тут условиях, то, с чем мы имеем дело, – это все накладывает определенную ответственность, а значит, и цену. Если кто-то из моих пациентов погибает, то я же не убиваюсь до мук и страданий. Это не значит, что плевать. Опыт так и набирается.

– Раньше я сожалел. Уже после всех действий, по итогу, я всегда прокручивал все в голове из-за желания более не совершать ошибки, а теперь… я уже не хочу это делать. Мне незачем это делать, потому что… – Наваро хотел добавить, что, пока жива она, Мойра, нет смысла о чем-то жалеть. Но говорить он этого не стал по разным причинам, разобраться с которыми ему еще предстоит. – Потому что я понимаю, что это наименьшая жертва. Раньше такого не было. Такой пустоты и наплевательства – не было.

– Поверишь, если я скажу, что это не значит, что ты плохой человек? – Наваро скромно улыбнулся, позволяя ей наконец проявить заботу. – Возможно, потом тебя накроет, а возможно, и нет. Но только в любом из этих вариантов нет окончания твоей жизни, как и карьеры. Ты человек, а мы несовершенны. Я, между прочим, сама не железная. Приходится уживаться с мыслями о том, какой ужас может всех нас настигнуть, если что-то пойдет не так, и надеюсь, что мне не придется принимать сложные решения. Но если все же тот момент настанет, то я сделаю это и не буду жалеть. Ты вообще знаешь, почему я не хотела детей во втором браке? Потому что не хотела, чтобы ребенок рос, видя тех же родителей, которых видела я. Как-то уж так вышло, что в определенный момент я в нас с тобой увидела свою родню, и мне стало от этого тошно. Я всегда думала, что лучше, чем они, но, видимо, пошла в мать и выбрала того, кто похож на моего циника отца. Только я не хотела верить в это – и не хочу по сей день.

Ей было трудно это говорить, Наваро даже взял ее за руки, поддерживая в такой редкий момент слабости.

– Ты – не твоя мать, слышишь? Это не так. Ты сильная, умная и добрая, в какой-то степени я даже равняюсь на тебя. И никогда не думай, что ты будешь плохой матерью, никогда!

– Спасибо. Мы уже много раз пытались, но не получилось. Значит, надо что-то менять, иначе все было и будет напрасно. Я не хочу, чтобы между нами были секреты и впредь! И то, что тебя гложет, – мы с этим разберемся вместе, ясно?

– Когда вернусь и закончим со всем этим, нас ждет куда больше работы, чем сейчас, если подумать, – постарался закончить Наваро более позитивно, чему Мойра не без энтузиазма поддалась.

– Да, так что у тебя, возможно, последний шанс соскочить, а то потом не жалуйся. И смотри там, к Свете не приставай – то, что ты не женат, не значит, что можно гулять налево и право.

– Очень смешно, я и забыл, какая ты бываешь шутница.

Наваро уже крепче обхватил ее и поцеловал. Каким бы успешным им ни казалось преодоление труднейшего первого шага к воссоединению, каждый так и не раскрыл своего безумного страха перед неудачей всей этой затеи.

– Можешь сказать Атии, – заботливо начал Наваро, все держа Мойру в объятиях, – что Хью пусть и был тем еще фруктом, но она ему действительно нравилась, это я точно знаю.

– Да, конечно. – Мойра отлично все понимала. – Семье Клима пока ничего не скажем?

– Составь письмо, пожалуйста, прежде чем отправить, узнай у Октавии, тут она начальник.

– Раз уж ты летишь со Светой, – объятия расцепились, но они еще держались за руки, – было бы здорово между делом разузнать у нее больше подробностей. Ты и так знаешь, о чем. Не хочется и дальше жертв из-за умалчивания и сокрытия очередных тайн. Мы должны быть начеку.

– Посмотрим. Не хочу сейчас загадывать – но да, она явно что-то еще скрывает, с этим не поспоришь. Я больше всего боюсь, что это может аукнуться вам тут, пока меня нет. Так что, пожалуйста, будь внимательна, не рискуй лишний раз. Вектор огромный, там чего только может не быть, а неизвестность – главный наш враг.

17

Утолив голод, вцепляясь зубами в небольшие, но единственные куски мяса, и восполнив жидкость благодаря содержимому в найденных существах, первым делом захотелось спать – причем так легко и естественно, словно это лучший момент в непродолжительной жизни. Погрузившись в состав утробы, получилось согреться, все же та была довольно тепла, да и невероятно приятна, благодаря чему глаза сами стали закрываться, а тело – беспроблемно расслабляться. Голова была почти погружена, лишь нос и рот остались на поверхности как способ поддержки дыхания, причем все это было не через строгий контроль, за которым тенью таится страх, а вполне инстинктивно, даря странное чувство удовлетворения собственным существованием. Образы мелькали слишком разные, обрывчатые и почти несвязные, хотя можно ли вообще увидеть своего рода систему в хаосе, заставившем в итоге из-за непонимания так называемого сна почти в крике подняться из ванны, размахивая руками? Было тяжело дышать, голова болела, казалось, все это не более чем плохой сон. Но мысли о странной и тесной связи между сценами перед глазами и тем, в каких условиях происходит ныне существование, не отпускали еще долго. Выбравшись из ванны, которая была еще и спальней, он тянул руки, чтобы ощупать все вокруг, каждый метр пола и стен, словно ища ответ на пока еще не заданный вопрос, который с каждой минутой лишь чуть-чуть прорастает, да и то все очень смешанно. Одна стена была самой ровной, прямо напротив места рождения, туда как раз бил единственный, самый большой луч из-под пола, сквозь биологическую поверхность. Поначалу заметить увиденное было сложно, и уж тем более различать одно и другое, подчеркивая машинально ту или иную разницу в структуре, глубине, цвете, размере и прочих параметрах взор пока мог с трудом. Но все же это случилось, что вызвало интерес на очень продолжительное время. Там, шириной в метр и такой же высотой, были символы, абсолютно неизвестные пытающемуся понять их уму, состоящие из ровных и кривых линий небольших размеров. Содержание было неизвестно, как и суть существования здесь и сейчас, но кое-какие плоды эта находка все же принесла, причем на первый взгляд совершенно не связанные с тайными символами. Рассматривая их под разными углами, порой почти вплотную приглядываясь к тому или иному месту, и внимание привлекло некоторое отличие той стены, что справа, от всех остальных. Углубленная, с непонятным врезом посередине, будто бы этот кусок стены имеет иное назначение, нежели все остальные поверхности. И вот тут, опять же неожиданно, медленно и естественно проснулась мышечная память. Взглянув на ладонь и пальцы, пришлось найти то место, куда они тянулись, не отдавая отчет остальному телу. Там была панель для открытия створок двери, что почти с болью пробудилось не просто в понимании, а именно в памяти, как веревочка из колючей проволоки, по которой надо ползти, чтобы добраться до главной мысли… или идеи, чего-то важного и почти жизненно необходимого! Упав на колени, держась руками за раскаленную от мыслей голову, пришлось с болью в горле кричать в помощь трудному пути сквозь ужасные всплески в памяти. Это продлилось вроде бы недолго, но остаточный эффект вынуждал еще какое-то время сидеть и трястись, плакать и всхлипывать от действительно осознанного страха. Страха тут и умереть, когда жизнь только вернулась в руки. Голод опять намекнул о своем наличии, холод не отстал от своего собрата, а окончательно подстегнуло к главному выводу, определившему всю дальнейшую жизнь, одиночество, которого не должно быть, потому что есть те, кого хочется видеть рядом, с кем быть рядом, но тут их нет. Вывод напросился сам – уходить отсюда, чтобы вернуться к кому-то самому близкому и важному, отсутствие которого или даже которых приносит самую ужасную боль, перекрывающую и голод, и холод.