Читать книгу Станция - Никита Владиславович Игнатченко - Страница 1

Посвящается всем горячим и любящим душам, заблудшим в темноте.

Шёл сильный ливень. Тяжёлые холодные капли падали на серый недружелюбный асфальт. Полуденное солнце обмануло толпы людей, которые полчаса назад вышли на прогулку. Но теперь они спешно капитулировали под шквальным огнём капель дождя, которые падали с неба и разливались холодом по новомодным тренчам и весенним пальто, только недавно сменившим зимние куртки и пуховики.

Люди разбегались кто куда. Прохожие разделялись и собирались снова, огибая фонарные столбы и иные препятствия. Они были похожи на огромный косяк рыб, который разделяется, огибая рифы, чтобы собраться снова и плыть дальше подобно единому организму. Толпа на Министерской площади разделилась на пешеходов, прячущихся и автомобилистов.

Пешеходы шли быстро, лавируя друг между другом как автомобили, обгоняющие соперников на гонках. Разница лишь в том, что в большинстве случаев у людей, принимающих участие в этой неофициальной гонке, финишной прямой является вход на станцию метро "Министерская площадь". Под проливным дождём каждое мимолётное касание, толчок или даже сильный удар зонтом терял смысл, так как никто не хотел намокнуть ещё сильнее, выясняя отношения под водопадами весеннего холодного ливня.

Пешеходы спешат больше всех, потому что находятся в движении и у маршрута каждого из них есть конечная точка в виде дома, встречи с кем-то или иной, личной для каждого цели. Их путь лежит или через несколько кварталов бега к дому, или через весь город на метро. Некоторые из пешеходов спешно вызывают такси и сразу же после клика по экрану смартфона звонят в нетерпении водителю, узнавая, где он, хотя он только-только принял их заказ. Пешеходы бегут, несмотря ни на что. Они, спотыкаясь, сталкиваясь с другими пешеходами, вступая в лужи, промокшие до нитки, спешат к своей цели, потому что остальное для них в этот момент неважно.

Пешеходами движет желание достичь своей точки назначения, в то время как прячущихся больше привлекает перспектива побыть в комфорте хоть некоторое время. Те, кто прячутся, стараются переждать этот дождь, который кажется бесконечным. Они искали укрытия от холодного шквала под навесами ларьков, остановок или же любого места, где можно почувствовать себя чуть более комфортно, чем под ливнем. А затем сбивались группками под любыми, пусть даже самыми незначительными выступами, даже чтобы формально быть прикрытыми от ливня выступающим уголком балкона. Те, кто спрятались, и, казалось бы, пригрелись к своему месту, после дождя будут покидать свои укрытия с небольшой долей сожаления. И в будущем, проходя через место, где они стояли во время дождя, будут вспоминать сигарету, выкуренную под этим огромным ливнем, или же мимолётный взгляд или улыбку, подаренную им случайным незнакомцем.

Но сейчас они смотрят на спешащих пешеходов с некоторым раздражением, не без нотки лёгкого презрения и недоумения от того, как они целеустремлённо бегут куда-то вместо того, чтобы остановиться и переждать дождь. Тем, кто не двигается, любое движение, пусть даже самое медленное и размеренное, всегда кажется спешкой. Они смотрят на них как на безумцев, но без крупицы сострадания, потому что осознают, что пешеходы сделали свой выбор так же, как и прячущиеся.

Иногда какой-то пешеход не выдержит, изрядно промокнув, добежит до укрытия и с гримасой, выражающей весёлое негодование от холода и обильного орошения каплями весеннего дождя, присоединится к прячущимся. Они посмотрят на него как на товарища, который только-только примкнул к их рядам. Проходит три минуты, бывший пешеход, переведя дыхание, теряет все черты спешащего, огонь в глазах пропадает, улыбка постепенно угасает и превращается в нейтральное выражение лица человека, смирившегося с ситуацией и выражающего всем своим видом безмолвный восторг от получения временного комфорта. И вот уже пешеход, так рьяно и самоотверженно бежавший к своей цели, тоже становится молчаливым наблюдателем. Он прячется от непогоды и смотрит на спешащих с тем же почти нескрываемым выражением непонимания и презрения, как и остальные люди в укрытии.

Бывает и наоборот – прячущийся человек устанет стоять и ждать, пока закончится ливень, и начинает подавать первые признаки того, что собирается покинуть убежище. Он боязливо выглядывает из-под укрытия, чтобы скорее формально убедиться, что дождь ещё идёт, и подставляет руку, чтобы проверить напор этого весеннего смесителя с перекрытой горячей водой. А потом начинает собираться с мыслями и как бы телепатически желает удачи и прощается со всеми теми, с кем он стоял под навесом. И с небывалой неловкой уверенностью выбегает из-под укрытия, превращаясь из прячущегося в пешехода, и скрывается за стеной из капель, производя впечатление на всех, кто остался позади него в убежище.

В момент, когда он выбегает, те прячущиеся, что рядом, на секунду начинают завидовать ему и его решительности и буквально на долю секунды задумываются о побеге из своей зоны комфорта. Некоторые вдохновляются таким порывом, и, следуя примеру смельчака, побегут из укрытия навстречу своей цели. Но большинство останется под навесом, не изменяя себе в убеждении, что не променяют своё ощущение комфорта ни на что.

У автомобилистов тоже есть свои цели. Так же, как и любой человек в толпе, они стремятся попасть куда-то. Но у них есть то, что отличает их от остальных – они совместили в себе качества пешеходов и прячущихся. С одной стороны, они спешат и не хотят промокнуть, а с другой – у них есть своё передвижное убежище, которое может доставить их к пункту назначения. Они выходят из соседних зданий, прикрываясь пиджаками или куртками, держа их как зонты над головами, чтобы не дай бог не промокнуть и не простудиться. Некоторые из них выходят в головных уборах, которые пускай и ненадолго, но защитят их от холодных капель дождя. Те, что в шляпах, обычно поднимают воротники своих пальто или плащей, дабы вода не затекала за шиворот.

Эти люди выше всего ценят комфорт и, садясь в машину, они заводят её чуть погодя, чтобы сперва почувствовать себя в тепле, насладиться ощущением защищённости при виде капель дождя, падающих на стекло, стучащих по всему корпусу автомобиля. Вдоволь насладившись чувством покоя, они собираются в дорогу, осматриваются по сторонам, дарят сочувствующие взгляды прохожим, а затем уезжают по своим делам.

На Министерской площади прямо напротив входа в метро находится высокое здание, фасад которого при рассмотрении невооружённым глазом либо издалека напоминает стеклянный параллелепипед со слегка выступающим вверх из плоскости крыши углом. Он придает крыше очертания квадрата, который хотят сложить пополам противоположными углами внутрь. На здании красовалась надпись: «Lighthouse Center».

Из него под ливень вышел молодой человек среднего роста и крепкого телосложения того, кто раньше занимался спортом, не связанным с особой силовой нагрузкой, а скорее с тренировкой выносливости и поддержанием общей физической формы. Он был без зонта, без головного убора и даже не старался натянуть воротник своей куртки повыше. Казалось, дождь его ни капли не задевает, а напротив – он рад ему и рад намокнуть, хотя видно, что он куда-то, как и все, спешит.

Он одет в большую светло-голубую джинсовую куртку на два-три размера больше, с небрежно закатанными рукавами, чтобы они не спадали на ладони, а еле-еле прикрывали винтажные цифровые часы Casio золотого цвета, как носили в девяностых. Под курткой белая футболка, лёгкую поношенность которой выдавали катышки на груди. На нём чёрные, зауженные книзу короткие джинсы, и чёрные кроссовки с тремя полосками на боку. Его короткие чёрные волосы с неопрятной непослушной чёлкой и недельная щетина всем своим видом показывали, что у их хозяина не задался день, а может и несколько, если не целая неделя. В больших карих глазах, смотревших прямо и твёрдо, читался светлый ум, прикрытый лёгкой пьяной дымкой ночного образа жизни. У него на носу красовались очки с круглыми стёклами в элегантной серебряной оправе, перетекающей в тонкие дужки, которые прячутся под выбивающимися набок из общей массы волосами. Саркастичная ухмылка редко сменялась на искреннюю улыбку из-за самоуверенности и особой личностной подачи самодостаточного парня, но в то же время – всеобщего любимца. Нежность воспитания, переросшая в искусственную мягкость в целях манипуляции или соблазнения, могла придать его устам детское выражение слегка выпяченной вперёд губы, поддерживающей силу маслянистого взгляда тёмных, как мех бурого медведя, глаз. В походке угадывалось довольство собой и настрой на успех. Он даже спешил несколько вальяжно, будто не для того, чтобы не промокнуть, а из формальности перед дождём и всем миром, для галочки напротив пункта «спешка».

Он работает в инвестиционной компании "Fox Finanses". В ней всё происходит так же, как и в любой компании, предоставляющей услуги инвестирования денег, которые клиент вводит на счёт в аккаунте с целью их дальнейшего вложения в то, что потенциально может принести заработок.

Первое и самое характерное – это мат. Мат тут особый, гордый, с чувством собственного достоинства. Мат универсален − тут он используется как в качестве эпитета, так и простого междометия. Многофункциональность здешнего мата нельзя описать обычными словами. Здесь он служит одновременно и рычагом спуска пара из двигателя, стенки которого познали за выходные столько же угля, сколько настоящий паровой двигатель благодаря невообразимому количеству алкоголя, а также и ракетным топливом, выбрасывающим столько продуктов горения в атмосферу, что белые медведи уже не то, что не стоят, а играют в твистер на кусках льда в Антарктиде.

Каждый, кто приходит сюда работать, проходит путь от новичка, который поднимает микрофон, когда хочет сказать односложный мат шёпотом так, чтобы не услышал клиент, до матёрого волка, который матерится прямо в микрофон так, что можно сделать вывод, что человек на другом конце линии или матерится ещё хуже, что в принципе, невозможно, или же его терпение может быть соизмеримо только с терпением каменной статуи Будды. Громкость речи здесь зависит только от силы голоса и воспитания каждого из менеджеров, так, что некоторые из них прячутся под столами, выбегают в коридор или высовываются в окно на половину, потому что шум Министерской площади по сравнению с шумом офиса – это шуршание листьев на ветру в сравнении со стартом Боинга.

Вторым и не менее важным атрибутом любого сервиса, предоставляющего услуги в финансовой сфере и предлагающего себя как самого надёжного партнёра и друга, который хочет заработать миллионы для своих клиентов, является наличие IP-телефонии1. Как правило, это установленная на компьютер программа, которая звонит с "левого номера" с кодом страны, в которую менеджер пытается дозвониться. Шифраторы номеров, позволяющие совершать звонки с любого номера любой страны через интернет, иногда могут создать неловкую ситуацию или вызвать подозрения у потенциального клиента, к примеру, когда из Франкфурта звонит соотечественник и представляется каким-то нордическим именем. В случае, когда человек на другом конце провода интересуется, как же судьба занесла менеджера с таким именем в ту страну, из которой он звонит, менеджер, как правило, начинает на ходу придумывать самые неимоверные истории из жизни, описывая свою чудесную, но полную трудностей эмиграцию и смену имени за границей.

Как правило, после этого рейтинг доверия у соотечественника к менеджеру с тяжёлой судьбой может резко пойти вверх. И это даст тот необходимый балл волне чувств, которая накроет обоих с головой, а менеджер уже как бы нехотя спросит, кинув во вселенную вопрос: "Ну что, будем работать?". И если на другом конце линии ответят положительно – это победа, после которой идёт быстрый процесс привязки карты и заполнения полей личных данных, пока на счету в аккаунте не появятся первые деньги.

Если провести комплексный анализ обстановки в таком офисе, то из самых характерных атрибутов будут два: запах и звук. Звук – это вышеописанный мат, стук пальцев по клавишам и бесконечные гудки из наушников, так как примерно 70% холодных звонков проходят мимо телефонов клиентов и трубку берут редко. Запах в воздухе стоит настолько плотный, что, кажется, если постараться, то до него можно прикоснуться, а то и разрезать ножом и положить себе кусок на пластиковую тарелку. Это запах пота работников, пластмассы, из которой сделаны мышки, наушники и клавиатуры, рэд булла, и, конечно же, кофе.

Кофе в офисе бесплатный и он всегда в избытке. Потребляемый в огромных количествах, этот напиток стал своеобразной религией, где кофеварка – это алтарь, а вместо того, чтобы ставить свечи, человек отрывает край пакетика сахара и сыплет его в свою очередную дозу вброса кофеина в кровь. В среднем, рабочий выпивает по три чашки кофе в день. Первую он делает через пятнадцать минут после прихода на работу, когда немного отходит от дороги и начинает вклиниваться в рабочий процесс. Вторую он выпивает во время обеда, который в основном состоит из взятой на вынос еды быстрого приготовления, впоследствии съеденной на кухне офиса. И третью чашку он, смакуя достаточно долго с большим удовольствием, чтобы прочувствовать каждый глоток, который разливается приятным теплом по желудку, выпьет во время выкуривания сигареты примерно за час до конца смены, когда работать уже совсем нет желания и хочется поскорее выйти из душного помещения на воздух.

Вот в таких условиях за скромные, но для двадцати одного года вполне сносные 1200 долларов в месяц, наш герой работал пять дней в неделю с двух дня до десяти вечера. Он закрывал не так много сделок, чтобы это было поводом для гордости, но при своих друзьях и коллегах никогда не забывал упомянуть свою первую сделку, которую он закрыл через три дня после поступления на работу. Согласно истории, он разговаривал с клиентом всего пять минут, но за это время он смог убедить его положить тысячу долларов на счёт, и это всё всего лишь после пяти дней обучения и ежедневного вечернего просмотра моментов из "Бойлерной", "Волка с Уолл-стрит" и других мотивирующих фильмов про продажи.

Наш молодой человек чувствовал себя на гребне жизни. Он знает, чего хочет, успех кажется ему уже не чем-то далёким, а наоборот – чем-то близким, уже видимым и в скором времени даже осязаемым. Впереди были только перспективы, и ограничивал их только видимый горизонт.

Он шёл к метро в темпе формальной спешки и почувствовал вибрацию телефона в кармане. Телефон как всегда на беззвучном, потому что звук звонка раздражает и отвлекает, а когда звук выключен, иногда можно схитрить и специально непринятый вызов спихнуть на шумное окружение или на "был занят и не услышал, извини".

Экран телефона показывал номер абонента, записанного как "Смартфон Сервис", и к удивлению, наш герой довольно быстро поднял трубку, как для звонка из сервисного центра при исправном телефоне, да ещё и при выключенном звуке. По всей видимости, он ждал этого звонка и, смахнув значок вызова, заговорил в трубку:

– Алло, привет, сладкая моя. Как ты там?

– Ничего, только добралась домой, немного устала, – сказал голос в трубке. Он звучал нежно и несколько вяло, но кокетливо, как бы подзывая продолжить разговор. Казалось, девушка на другом конце провода, не сказав ни одной реплики, одним лишь своим томным, мягким и сладким, как свежая горячая сладкая вата, голосом могла заставить человека оставаться на линии сколько угодно, просто чтобы он, загипнотизированный её разговором, мог слушать её бесконечно.

– Я нормально, вышел с работы. Я буду пораньше сегодня, как ты и просила. Я надеюсь, ты не сильно устала? Потому что я очень спешу к тебе. Очень хочу тебя… увидеть. – специально сделав паузу посередине предложения, он ухмыльнулся, как будто девушка на другом конце стояла рядом с ним и смотрела на него.

– Я очень устала, хочу поскорее снять с себя эту мокрую одежду и лечь в тёплую постель.

– Ну, Ира, солнышко моё, – шутливо загрустив, сказал он, – я так хочу к тебе…

– Ну, разве что если ты меня согреешь, а то на улице так холодно. Прижмёшься ко мне…

После этих слов наш молодой человек значительно ускорил шаг, причём так, что начал проворно обгонять даже самых быстрых спешащих людей.

– Я уже бегу, жди меня через полчаса.

– Ну, беги, беги, я пока пойду в душ, целую.

– Целую тебя.

Он сорвался на бег трусцой. До метро оставалось совсем немного, и ему казалось, что с каждым шагом он покрывает огромное расстояние и буквально парит над тротуаром. Единственным доказательством того, что он всё ещё был на земле, были брызги воды, разлетающиеся во все стороны под его кроссовками, бежавшими по лужам.

Под дождём лица людей расплывались и становились единой массой, имеющей цветом всю палитру серого, бежевого и синего, в которой проскакивали телесные оттенки цветов кожи. Он бежал к метро, почти не смотря по сторонам. Окружавший его мир напомнил ему карусель, на которую он часто смотрел в детстве. Неоновые лошадки, кареты и машинки, неспешно идущие по кругу, как спутники планеты, движущиеся по орбите вокруг разукрашенного шеста в центре карусели.

Под большим ливнем всё смешалось и в глазах наблюдателя. Люди и пейзаж потеряли чёткие контуры и очертания. Теперь без близкого пристального рассмотрения нельзя было понять, где заканчивается человек, бегущий по площади, а где начинается всеобъемлющий пейзаж дождливого полудня.

Мобильный в кармане снова завибрировал − и на экране высветилось имя контакта "Любимая" и фотография двоих человек – нашего героя и милой девушки со светлыми, почти белыми волосами. Её большие серые глаза, выразительность которых была подчеркнута тонкими чёрными стрелками и в которых то ли из-за мягкого взгляда из-под длинных ресниц, то ли из-за чуть сдвинутых к переносице бровей, читалась лёгкая меланхолия. Симпатичное продолговатое лицо девушки было наделено натуральными скулами, которые она не выделяла макияжем. На её устах застыла грустная улыбка, такая, как бывает у людей, которые только что плакали, но их отвлекли утешительной шуткой.

Виктория… Это была его любимая её улыбка. Она всегда улыбалась так, когда хотела поддержать его. Именно в эти моменты он понимал, что перед ним не просто его девушка, а женщина, которая готова быть с ним, несмотря ни на что, ни на какие препятствия, слова друзей и его легкомысленность. Вика была практичной, хорошо училась в университете и уже начала работать по специальности, успев съездить пару раз на практику за границу. Она училась на хирурга и верила, что если будет хорошо учиться и работать не покладая рук, то сможет и неплохо зарабатывать, и помогать людям, что она, безусловно, очень любила.

И сейчас её проницательные большие глаза смотрели на него с экрана телефона, на который приземлялись капли воды, разлетаясь на маленькие капельки-призмы, преломляющие свет так, что каждый пиксель лица Виктории проявлялся и показывал один из трёх стандартных цветов экрана. Всё делится только на три цвета – красный, голубой, и зелёный.

Он поднял трубку и заговорил:

– Привет, милая.

– Привет. Ты куда-то спешишь? – она хорошо знала каждую его интонацию. Знала, как он говорит, когда куда-то бежит, когда спокоен или когда что-то скрывает. Чтобы научиться врать ей, ему пришлось долго практиковаться в повседневной лжи. Он придумывал короткие несуществующие истории, которые рассказывал коллегам, иногда приукрашивал новыми фактами уже существующие или рассказывал что-то "из детства", чего никогда не происходило. Так он научился лгать всем, даже Виктории.

– Да, вышел на обед, тут дождь, тебя плохо слышно, алло…!

– Хорошо, я только пару слов скажу, ответь да или нет, окей?

– Да-да, только быстро.

– Мы сегодня встретимся? Мы давно не виделись, уже с неделю. Ты куда-то постоянно спешишь и…

– Да, встретимся, милая, – перебил он несколько раздражённо, – я занят, потом перезвоню и слышно плохо…

– Хорошо, ладно. Напиши мне, как вернёшься с обеда.

– Да, пока.

Он повесил трубку, не дождавшись ответа. Он по привычке посмотрел на индикатор заряда в правом верхнем углу экрана: "Пятьдесят семь. Думаю, хватит. Во всяком случае, у Иры смогу подзарядиться". Быстро кинув телефон в карман и сделав пару шагов, он понял, что очутился уже у входа в метро. Поправив назад мокрые волосы, которые лезли в глаза, и стряхнув куртку, он спустился в подземный переход.

Двери метро хлопали на бесконечном сквозняке, и если невнимательный и неосторожный человек засмотрится в сторону или в экран смартфона, то его может ждать неприятный сюрприз, а то и серьёзная травма.

Спускаясь, он услышал, что приехал поезд в его сторону, и прибавил ходу. У турникетов он увидел, как люди с платформы набились под завязку в поезд в противоположную сторону, а с его стороны посадка уже началась и последние пассажиры влетали в вагон с неимоверной для некоторых людей преклонного возраста скоростью. Казалось, что в них неожиданно проснулась молодость и сила, и теперь они способны бегать не только в поезд, а пробежали бы ещё после выхода на своей станции пару кругов на местном стадионе.

Из кармана куртки он достал кредитку и на пол посыпались монеты, спрятавшиеся и ждущие своего времени для того, чтобы вылететь на свободу. Заметив несколько упавших монет и найдя одну взглядом, он решил не нагибаться за ними, а быстро пройти турникет, дабы успеть на свой поезд. Он воспользовался чудом современной техники – считывателем кредитной карты. Турникет обычно работал плохо и проводил оплату не с первого, а иногда и не со второго раза.

– Давай же, тормоз, мать твою…

Турникет обиженно пропищал подтверждение оплаты, и ни слова не сказав на такое оскорбление, пропустил нашего героя на станцию. Он сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая по несколько ступенек за раз, но когда он добежал до поезда, двери закрылись прямо перед ним.

Нервно стукнув по дверям так, что пассажиры внутри вагона немного испугались, он отошёл от края платформы и посмотрел на табло, висящее над тоннелем.

– Ага, следующий будет в час сорок четыре. Я ещё успеваю.

Он часто разговаривал сам собой вслух, будучи наедине. На людях он, конечно, этого не делал, потому что боялся, что про него подумают, что он немного не в себе. Двадцатиоднолетний парень, говорящий сам с собой. Мало ли что…

Посмотрев на свои часы, которые показывали час сорок, он отошёл на середину платформы, и сев на лавочку, стал ждать.

– Достала… Всё время она пытается что-то узнать, допросить меня. Откуда такое недоверие, не понимаю. Зачем она всё время расспрашивает меня, где я, с кем я, как я, что я… Какая вообще разница, сказал же – я занят. Просто не доставай меня, хорошо?

Так он разговаривал сам с собой и пытался достучаться до сознания Вики, применяя все свои телепатические возможности.

– Ты мне надоела! Сколько же можно, твою мать! Я же не расспрашиваю тебя постоянно, что ты делаешь, куда идёшь! У меня вообще может быть жизнь, помимо тебя? Я постоянно чувствую себя под надзором, будто я бактерия, зажатая меж стеклом, на котором я лежу и не могу никуда с него уползти. А вокруг ядовитое вещество, от которого я свернусь в бесформенный микроскопический сгусток клеток, Или медленно превращусь в пепел под твоим пристальным взглядом. А в этом микроскопе ещё и установлена призма, которая преломляет свет твоих очей так, что я чувствую запах гари, несущийся вверх от моего крохотного тельца каждый раз, когда ты на меня смотришь. Достала неимоверно, уже терпеть не могу эти твои женские штучки, которые ты вечно скидываешь на своё детство, на свои бесконечные проблемы с психикой. Иди лечись, мне только мозг не полощи!

Он считал себя самым лояльным парнем, хотя ревнивым до ужаса. Он не показывал того, как ревновал её к кому-либо из своего окружения, хотя это чувство порой разъедало его. Ему всё казалось, что каждый хочет её у него увести. И стоит ему только отвести взгляд хоть на секунду, тут же подойдёт кто-то из его друзей и, схватив её обеими руками под задницу, начнёт совать ей в рот свой язык. Противно до ужаса.

В некоторой мере это портило ему отношения даже с самыми близкими его друзьями. У него было мало настоящих друзей, но всё же они были, несмотря на убеждение нашего героя, что во взрослой жизни дружба уходит на второй план. Он считал, что светлые чувства друзей, которые были в детстве и в школе, приобретают совершенно другие очертания, как только жизнь раскидывает всех по разным уголкам города, страны или вовсе земного шара. Теряется вот эта связь, которая так долго была опорой для каждого из них на разных этапах жизни. Она формировалась долгое время из всего, что они вместе пережили, потеряли и дали взамен друг другу. Но ему казалось, что в один момент всё это начинает угасать, и он над этим совсем не властен.

Дима был его самым близким другом. Они вместе вылетали с уроков за поведение, вместе прогуливали школу, выходя в ближайший супермаркет сначала за булочками и батончиками на все деньги на обед, а потом за сигаретами. Вместе пили на вечеринках и потом, со стаканом водки с колой и зажатыми в двух пальцах сигаретами, сидели на балконе квартиры и делились душещипательными подробностями своей личной жизни и хлопали друг друга по спине, говоря в порыве дружеской пьяной страсти, как они ценят и любят друг друга. Вместе ездили на арендованной машине и заезжали среди ночи на заправки, покупая кофе и сигареты, чтобы после этого молча сидеть за стойкой, и делая медленные глотки, наблюдать за происходящим возле подсвеченных яркими синеватыми лампами бензоколонок.

После этого они бы вышли из помещения, сели в машину, и отъехав на некоторое расстояние от заправки, включили бы какую-то музыку и закурили, пуская дым в салон и давая ему проникнуть в глубины их уставшего, сонного сознания.

Но потом что-то щёлкнуло. Именно тогда, когда они поступили в разные университеты, всё будто прервалось. Некогда тёплое общение превратилось в редкие сообщения по праздникам, встречи за чашкой кофе в кафе “на нейтральной территории”, чтобы от работы обоих было возможно доехать и не опоздать обратно. И самое важное – встречи теперь не имели такой ценности, потому что на каждой из них всё чаще каждый доставал телефон и смотрел в него, отвечая на сообщения или залипая в ленту Инстаграма. Из-за воспитания никто не делал друг другу замечаний, да и не особо хотелось, потому что зависание собеседника в телефон стало не оскорбительным и обидным неприличным жестом, а просто поводом помолчать в компании чуть дольше, скидывая это на “нежелание отвлекать от дел”.

Большинство событий, которые их связывали, начинали терять свой первоначальный смысл. Дни рождения превращались в повод устроить попойку в очередной раз, встречи становились данью вежливости, а праздники приобретали смысл только тогда, когда на столе стояли бутылки. При правильном обращении они превращались в спиртные моря, в которых, лёжа на спине, плавали все вокруг, попутно опуская в них голову, дабы утолить жажду перед тем, как утонуть в эйфории.

Так, на один из праздников наш молодой человек познакомил Диму с Викторией. С того момента всё пошло не так, как планировалось, потому что он не учёл одного – не все разделяют его убеждений о взрослой жизни и не каждый разучился быть откровенным, честным и общительным.

Дима стал другом Вики и не раз спасал отношения нашего героя с ней от краха, покрывая его всеми возможными способами − от откровенной лжи о том, что он “не знает”, где пропадает тот, кто в очередной раз “задерживается” у Иры, до разговоров с Викой о том, что ей пора определиться с тем, что она действительно чувствует, склоняя её к позитивным выводам в пользу нашего героя, несмотря на все его недостатки. Дима поддерживал её всегда, когда этого не мог или не хотел сделать её парень. Один раз даже дошло до того, что они чуть ли не подрались, когда Дима забрал Вику с вокзала, а наш молодой человек об этом узнал от Вики, которая совершенно непринуждённо сказала ему об этом, будто это самое обычное дело.

Вот эта ментальная, неощутимая, нефизическая близость Вики с Димой пугала его. Потому что она и давала в итоге чувство любви и защищённости, которое он уже давно перестал ей давать. Вика перестала доверять ему, а он опускался всё ниже и злился на неё всё больше, хотя сам был виноват в том, что она меняла к нему отношение. Он не знал, действительно ли его так задевали взаимоотношения Вики и Димы, или ему только хотелось, чтобы его это задевало.

Иногда он размышлял о том, почему он ревнует Вику, ведь она не подавала ему ни одного реального повода для этого. Но большинство времени он был попросту на неё зол, и эта злость распалялась ещё больше каждый раз, когда она упоминала Диму в разговоре или какой-то официант проявлял к ней излишнюю галантность и вежливость. Так было, пока он просто не перестал об этом думать и не переключил всё своё внимание на другую девушку.

Наш герой – жуткий собственник. Стоило Вике выйти куда-то без него, как его сразу накрывало чувство раздражения и бессилия, а внутри него здравый смысл боролся с ревностью, и в этой схватке силы были явно на стороне его уязвлённого самолюбия. С одной стороны, он понимал, что это нормально, что у неё есть личная жизнь помимо него, а с другой стороны он нервничал из-за своего же упрямства, а доставалось Вике, которая писала ему, что вышла пораньше с работы и зайдёт в магазин.

Он ревновал её ко всем, хотя не хотел быть с ней уже давно. Она его не привлекала, он не хотел с ней видеться, заниматься любовью, проводить с ней время. Его просто бесил сам факт, что то, что по его версии ему "принадлежит", может достаться кому-то другому. Поэтому он всё время вымещал на ней свой гнев по пустякам − орал, раздражался или просто обращался с ней, как с вещью, которую при надобности можно кинуть в шкаф, закрыв её там, и достать, когда ему заблагорассудится.

Он находился на той стадии, когда не хотел, чтобы она его трогала, спрашивала о чём-либо и вообще каким-либо образом обращалась к нему. Вика ему попросту надоела своей нежностью и тем, что они редко виделись из-за её учёбы, поэтому нашёл Иру. Ира была доступна и в зоне досягаемости почти всегда, когда он этого хотел. Они виделись чаще, чем он виделся с Викой, и Ира стала для него своеобразной отдушиной.

Его раздражала сама мысль о том, что Вика может предположить или даже заподозрить его в измене, но ему было противно от того, что если это случится, она окажется права. Что-то внутри него поворачивалось каждый раз, когда он видел, как Вика смотрит на него. Она как будто знала его вдоль и поперёк, а её взгляд пронзал его насквозь и поражал в самое сердце, молчаливо упрекая его во всей той боли, которую он причинил или только потенциально мог причинить. Но одновременно этот взгляд был понимающий, и как бы не злился, а констатировал факт того, что произошло. Это похоже на то, как разведённые люди, встречаясь изредка за чашкой кофе, уже не злятся друг на друга, а просто указывают на ошибки, потому что не видят смысла доказывать что-либо друг другу. Былого все равно уже не вернёшь.

Так, рассуждая, он не заметил, как прошло четыре минуты. Его глаза остановились на часах над тоннелем в тот момент, как он услышал звук подъезжающего поезда. На станции было тихо, и этот шум колёс и ветра заставил его прийти в себя и вынырнуть из омута собственных мыслей.

Поезд подъезжал на станцию. Когда он только вырвался из тоннеля, наш герой обратил внимание на странное обстоятельство. Силуэты окон, сидений и бесконечной наклеенной везде рекламы проносились перед глазами, но что-то было не так во всём этом. Чего-то всё-таки не хватало в этом поезде.

– Пустой поезд. Совершенно никого нет. Может, проследует в депо?

Привычного сообщения о том, что поезд проследует в депо, не прозвучало. Всё вокруг будто замерло в ожидании чего-то, что вот-вот должно произойти, как вопрос, заданный из благородного порыва продолжить беседу во время неловкого молчания в компании людей, когда присутствующие смотрят друг на друга с глупой полуулыбкой, не выражающей ничего, кроме непонимания происходящего.

Он стал на краю платформы, и поезд, сбавив ход, остановился так, что двери очутились прямо у нашего героя перед носом.

– Странно, – только и сказал он открывшимся дверям.

Немного постояв, как бы в ожидании приглашения пройти внутрь, он не спеша зашёл в вагон и сел на сидение в углу возле дверей.

В вагоне было тихо, воздух сотрясало только еле слышное гудение поезда. Звуки электрического тока, проходящего по проводам в щитках и тоннеле, были единственным признаком того, что всё вокруг не застыло, а продолжает функционировать.

Так продолжалось около двух-трёх минут, пока наш герой, начав терять терпение, не начал ёрзать на своём месте и не заподозрил, что поезд никуда не сдвинется.

– Не, ну что за херня, – придушенным раздражённым тоном сказал он, – может, ты уже поедешь наконец-то?!

В голове роились мысли о том, что он может опоздать к Ире. И тогда ему для того, чтобы хотя бы прикоснуться к её бёдрам, придётся изрядно постараться угодить ей бесконечным потоком слов, состоящим из комплиментов, жалостливых выражений и речей о том, как он по ней скучал, хотя они виделись только вчера вечером. А как раз пустословить он не любил. Его бы воля − всё бы происходило молча, в абсолютной тишине. Потому что во время разговоров он тратил время, которое мог бы провести в её жарких объятиях.

Он посмотрел на часы, и странное чувство скользнуло по всему его телу, остановившись в мозгу мыслью, которую он тут же озвучил:

– Тринадцать сорок четыре… Часы остановились.

Несколько раз ударив ладонью по часам и убедившись, что ничего не исправляется, он рывком поднялся со своего сидения и вышел из вагона.

Как только он ступил обеими ногами на перрон, двери вагона захлопнулись и поезд тронулся с места. Ничего не сказав, не попрощавшись, поезд уехал по-английски, оставив нашего героя стоять самого на холодной, тихой и освещённой лампами бледно-жёлтого цвета станции.

– Хрень какая-то. Наверняка поехал в депо, просто огласить забыли. Сколько я там сидел вообще? Я так опоздаю из-за таких приколов!

Он посмотрел на табло над тоннелем. Оно безмолвно показывало ровно тринадцать часов и сорок четыре минуты. Переведя взгляд на свои часы, он увидел, что они тоже показывают час. Его неизменный жизненный спутник, тот, на кого он всегда мог положиться безоговорочно и полностью – его часы, сейчас показывали неправильное время. Такое случилось в первый раз.

По его ощущениям прошло около пятнадцати минут, а то и больше. Хотя с расчётом времени он был не в ладах и из-за этого опаздывал почти всегда и везде. На работу он опаздывал стабильно на пятнадцать минут, а иногда и на полчаса, за что постоянно получал штрафы, так, что десять процентов его зарплаты уходили на то, чтобы покрыть штрафы за опоздания или затянувшиеся перерывы.

Перерывы на работе для него были особым ежедневным ритуалом, на которых он уделял время себе, своим мыслям и кофе с сигаретами. Кофе из офиса по запаху напоминал запах растворимого кофе из стиков, которые стоят на прилавках на кассах, но менее концентрированного. Это был скорее не кофе, а вода со вкусом кофе. Учитывая любовь нашего героя к объёму чашек, сравнимых с тройным американо, этот напиток был скорее коричневой водой, которую он пил, чтобы зарядиться кофеином. Да и это не имело особого значения, потому что основную роль в этом ритуале играли сигареты.

Для того, чтобы проделать обряд приношения бумаги, резаного табака и клеток организма в жертву никотиновой зависимости, он ставит стакан на парапет ресторана, находящегося прямо возле курилки, чуть отойдя от Министерской площади. Отработанным движением он достаёт мягкую пачку сигарет из внутреннего кармана куртки, из которой впоследствии берётся тяжёлая "красная", на десять миллиграмм, сигарета, лёгкий стук о пачку, продувание фильтра перед тем, как сунуть сигарету в рот. Далее не менее автоматическим движением из нагрудного кармана куртки он достаёт самую дешёвую зажигалку, которую смог найти в супермаркете, потому что всё время теряет их в огромных количествах. Он прокручивает пальцем кремень, зажимая кнопку подачи газа, секунду смотрит на огонь, а потом подставляет зажигалку под сигарету.

Выпуская дым после первой затяжки, он смотрит прямо перед собой, задумавшись. Именно сейчас он настоящий, нет искусственной уверенности в себе, нет дурацкой полуулыбки, сарказма, сопровождающего почти каждую его реплику в чей-либо адрес. Тут он не отпускал колкие замечания никому, желая показать остроту своего ума, во взгляде не было напыщенности и бравады. Наедине с собой он не притворялся другим человеком, и в эти минуты он чаще всего думал о чём-то очень отдалённом от реальности, погружался в себя, в глубины своего поведения, анализировал, какие его действия сейчас к каким последствиям приведут позже. Время течёт незаметно и так, затяжка за затяжкой, глоток за глотком, он забывал, что нужно смотреть на время.

Глядя на свои часы, которые показывали уже 13:41, он частично задумывался о том, что происходит, но большинство его мыслей были заняты Ирой и его к ней опозданием. Ему не хотелось опаздывать к ней, потому что у него были строгие рамки, когда он должен вернуться на работу, обоснованные тем, что если он опоздает с обеда в этот раз, его выгонят с работы. Для него это небольшая проблема, с его умениями он мог найти себе любую работу в сфере финансовых услуг и за пару месяцев дорасти до менеджера отдела продаж или тим-лида. Возможностей вокруг было много, но ему не хотелось терять работу в центре города, на Министерской площади, потому что всё остальное для него будет уже не вкус, а привкус.

Плюс сейчас ему неимоверно хотелось взять в свои руки бёдра Иры, которые будут медленно покачиваться восьмёркой у него на коленях, и услышать, как она будет шептать ему на ухо шутливые обвинения в том, что он опоздал. По-настоящему злиться на него она, конечно же, не будет, потому что она хорошо его знала, знала его привычки опаздывать, а потом оправдываться, сводя все разговоры в сторону комплиментов её телу.

Ира была полной противоположностью Виктории. Она была уверенной в себе девушкой, которая знала себе цену и в любой момент могла послать далеко и надолго того, кто ей чем-то не угодил. Её характер был похож на нрав изнеженного домашнего кота, который привык получать всё, что он хочет, но при малейшей несостыковке действий хозяев с его желаниями мог, не теряя своей красоты и грации, превратиться в существо, которое настроено только на месть и причинение максимального физического ущерба объекту своей злости. Наш герой часто огребал пощёчины от неё за грубость вне постели, и после этого, несмотря на свой вспыльчивый характер, ещё и извинялся перед ней, зачастую подкрепляя свои действия дорогими подарками.

Она была высокой брюнеткой с волосами цвета натурального тёмного шоколада. Но он больше любил сравнивать её волосы с кофе, разлитым на холст с портретом Иры, когда какая-то высшая сила нечаянно задела ладонью чашку, стоящую на полке над мольбертом. Её глаза имели цвет слегка примятой весенней травы, ещё налитой водой перед летом, а вокруг зрачков красовалось окаймление бледно-жёлтого цвета в форме неправильной маленькой звезды, которая своими уголками кое-где просекала общую зелень её глаз, будто блик света, борющийся за первенство с зелёным туманом.

Ира не работала и училась в одном из лучших университетов страны на факультете международных отношений. Её родители обеспечивали её, поэтому нужды она не знала. Она ходила на лучшие вечеринки и везде была у всех на виду, сопровождаемая восторженными взглядами многочисленных парней, жаждущих затащить её в постель. Дипломатия манила её тем, что там она могла полностью раскрыть свои возможности переговоров. Потому что она верила в то, что может добиться всего, чего захочет, если найдёт подход к человеку и ситуации.

Благодаря тому, что она тонко чувствовала людей, она умела ими манипулировать. Хотя внутри неё было мягкое сердце, которое она, хоть иногда и крайне завуалированно, но демонстрировала нашему герою.

Табло над тоннелем показывало час сорок четыре, когда приехал ещё один поезд. Также пустой, без единой души, поезд казался вымышленным, неосязаемым. Машиной, которая прибыла из глубин тоннеля для того, чтобы снова пропасть в темноте тоннеля по пути на следующую станцию.

Шум поезда вернул его к реальности, оторвав от мыслей об опоздании, ногах Иры и тишине станции, которую в момент нарушили колёса поезда и шум воздуха. Его рассекали пустые вагоны, которые показались ему какими-то бутафорскими, ненастоящими. Потому что это был уже второй пустой поезд, а без четверти два − это отнюдь не самый тихий час перед закрытием.

В воздухе стоял запах металла, камня и слегка расплавленного пластика, который каждый день подтаивал от тепла лампочек в люстрах, чтобы подобно фениксу возродиться на следующий день снова.

Он встал и пошёл к поезду, не думая ни о чём. И только зайдя в вагон, он снова начал диалог сам с собой:

– Ну что же, ладно. Я могу подождать, я же никуда, блять, не спешу. И откуда здесь столько людей? Простите, пожалуйста, я вас задел?

Не теряя ни секунды, он выбрал из всех мест вагона самое удобное – возле дверей, и опёр руку на поручень, положив ладонь на перила и взявшись за них так, чтобы положить голову на кулак, сжимающий металлическую трубу.

– Фух, ну хоть занял лучшее место, а то столько людей, не протолкнуться совсем.

Сев на место, он принялся ждать отправления поезда, но, похоже, что машинист не спешил ехать, как и в предыдущий раз. Приняв самую удобную позу, он стал рассуждать о происходящем.

– Так, ну, в принципе, я не сильно опаздываю, смогу добежать до

дома Иры. Но что здесь происходит? Какого хера поезда не отправляются?

И тут его пронзила странная, но очень простая мысль:

– А почему на другую сторону не приходят поезда?

Вот что действительно было странным во всём этом, так это то, что поезда ходят только в одну сторону. И то – ходят очень странно. Приезжают и не уезжают.

– Единственное рациональное объяснение этому всему – это то, что станцию могли заминировать. Наверное, так и произошло, просто я этого не услышал. Ложное минирование – самая обычная практика.

Он действительно мог не услышать объявления, так как был очень рассеянным молодым человеком. Иногда, задумываясь над чем-то, он мог провести в прострации несколько минут. “Потеря концентрации недопустима при ритме жизни современного человека. Нужно быть собранным”, − так говорил какой-то мужчина сомнительного рейтинга доверия и настолько же сомнительного уровня достатка, вебинары которого наш герой с упоением или же от скуки смотрел достаточно часто. Такие личности всегда вдохновляли его, хотя эти вебинары не давали ему фактически никаких практических знаний, которые были применимы в жизни. С их помощью люди зарабатывали деньги, продавая себя, свои умения, и привлекая трафик, который потом перерастает в горячих клиентов. За несколько лет работы в сфере продаж он понял, что главное не то, что ты продаёшь, а как ты это продаёшь.

Зачастую эти вебинары рассказывали доступным языком простейшие жизненные истины. Но с тем вниманием, с которым наш герой их смотрел, которое равноценно разве что просмотру сериала во время готовки ужина, он не выносил из них ничего, кроме вывода в самом конце каждого занятия, что он бы мог потратить это время с гораздо большей пользой.

Ложное минирование в метро – частая практика. Но при каждом таком анонимном сообщении начинается невообразимая суета: бегают полицейские, станции перекрываются на вход и выход, тысячи людей не могут нормально добраться до своих пунктов назначения, воздух накаляется, люди начинают много и часто дышать от волнения. Становится жарко, и в этой суете и спешке станция пребывает вплоть до момента, когда проверка показывает, что на станции не обнаружено ничего подозрительного, и всё не начинает снова идти своим чередом. Хотя при всём этом в один момент тревога может оказаться не ложной, поэтому работники метро всегда серьёзно относятся к подобного рода сообщениям, так как в один момент крик “Волки, волки!” может оказаться настоящим криком о помощи…

Но на станции Министерская площадь не наблюдалось никакой суеты. Уже достаточно долго на ней стоял поезд с одним человеком внутри. По его мнению, прошло уже около двадцати минут, а поезд всё никак не хотел двигаться с места. Отбросив подозрения о ложном минировании ввиду того, что на станции не наблюдалось никаких движений, он закричал:

– Да твою ж мать! Пошёл ты нахер, урод! Сучий поезд!

Эхо его мата расходилось по всей станции, хотя ему, по большому счёту, было на это наплевать. Так он выражал своё недовольство ситуацией, в которую попал. Взглянув на часы перед выходом из поезда, он увидел четыре цифры, которые ещё больше накалили обстановку.

– Тринадцать сорок четыре. Тринадцать, блять, сорок четыре…

Выбежав из поезда, он развернулся и увидел, как тот, захлопнув двери, будто бы ждал, пока наш герой выйдет, как ни в чём не бывало, тронулся с места, и поехал навстречу другой станции.

– Не, ну пиздец просто. Как так-то, а? Куда ты поехал, мать твою?

Табло над тоннелем, как и в прошлый раз, снова показывало тринадцать сорок, и, посмотрев на часы, он убедился, что время снова было таким же, как и до приезда поезда.

Глубоко вздохнув, он пошёл к лавочке и уже хотел разблокировать телефон, чтобы посмотреть на время и проверить наличие пропущенных вызовов. Но, достав его из кармана и попробовав его включить, он понял, что телефон не подаёт никаких признаков жизни.

– Каким образом?! − воскликнул он в полном недоумении, − Как ты вообще мог разрядиться?! Было же пятьдесят семь процентов! Объясни мне, кусок металла, как ты мог сесть за полчаса в ноль?!

Немного потыкав с силой в экран и позажимав поочерёдно все кнопки, он понял, что это бесполезно, и теперь у него нет связи ни с Ирой, ни с кем-либо другим. Но больше его смущало то, что сейчас, не смотря в свой телефон, он начнёт думать. Просто думать о чём-либо. Он не привык быть в обществе самого себя, хотя везде строил из себя самого независимого молодого человека, которому никто не нужен. Он учил всех тому, что в конечном итоге все всегда останутся одни, наедине с собой. Но он не переносил одиночества, и те, кто его окружали, знали это. Когда у него появлялась свободная минута, он звонил всем подряд, кроме Вики, в надежде, что кто-то возьмёт трубку и поговорит с ним, ведь так ему не придётся проводить время наедине с собой.

В голову лезли самые разные мысли, но большинство из них были уже отнюдь не об Ире и её фигуре, а о том, куда он попал и что вообще происходит. Он начал задавать себе серьёзные вопросы, на которые совершенно не мог ответить. Он строил в голове самые разные версии происходящего, но каждую из них он откидывал, потому что какая-то мелочь всё же не выбивалась из обычного сценария развития событий.

Первой более-менее рациональной версией происходящего было минирование станции. Но тут была несостыковка в том, что по станции никто не ходил, не было суеты, и хоть он и рассеянный, он не мог своим жадным до новостей слухом пропустить объявление о минировании станции.

– И вообще, блять, где все подевались? Куда все уехали? Это что, была последняя пачка людей в том поезде?

Он смутно пытался вспомнить, как не успел на поезд и как на его глазах уезжал второй с другой стороны, пока он спускался вниз по лестнице. Обрывками он видел и контролёра станции, и, наверное, даже полицейского, стоящего возле платформы, хотя вполне вероятно, что это ложная память и ему померещилось. Иногда мозг дополняет события образами, которые мы хотим видеть, или даже если не хотим, то сам строит какие-то детали при достаточном самовнушении.

Второй версией было то, что на станции нашли технические неполадки и закрыли её, а его просто не предупредили и не вывели вместе с остальными.

Но тогда почему поезда останавливаются, а не проезжают станцию? И почему на станции так тихо?

Все эти вопросы роились у него в голове и не давали сосредоточиться, чтобы нормально найти объяснение. Все версии склеились в один большой снежный ком, который не давал ему покоя, а всё нарастал и нарастал, как будто катился по склону заснеженной горы без единого деревца. И хоть бы одна ель стала на его пути, но нет – ком сомнений и версий только начинал набирать оборот, увеличиваясь и ускоряясь.

Табло показало тринадцать сорок четыре, как и его часы. Но в этот раз он не подорвался со своего места и не пошёл в вагон, а остался сидеть на месте, переводя по очереди взгляд с запястья на табло. Скользнув глазами по поезду, он уставился на раскрытые двери, которые закрылись через полминуты после своего открытия. Поезд уехал, и он так и остался сидеть на скамейке посреди станции, которая теперь казалась ему холодной и безжизненной. Упёршись взглядом в пол, он поставил локти на колени, расставил ноги и запустил пальцы в волосы, начиная ото лба и почти до макушки, задрав чёлку так, что капли пота на его лбу блеснули в свете безжизненных жёлтых ламп станции.

Посидев минут пять и пропустив ещё один поезд, он встал и начал ходить по платформе, неспешно огибая колонны и размышляя над причинами происходящего и возможными сценариями дальнейшего развития событий. Его мучали догадки, которые уже приобретали абсолютно нерациональный характер, и такие повседневные вещи как приезд поезда и табло, висящее над тоннелем, для него уже становились чем-то гораздо более мистическим. Почему поезда проезжают станцию? Что случилось с его часами и почему табло всё время показывало только четыре минуты? Он не мог понять, что происходит, и, проанализировав обстановку, признался себе в этом. Это не помогло, но облегчило его мысли, потому что он был не властен над происходящим, да и не особо хотел в этом разбираться. Для начала он просто хотел выбраться с этой проклятой станции и добраться уже хоть куда-нибудь.