Читать книгу Все еще я - Nikki Tozen - Страница 12

– Ты бы мог одеться и поприличнее, – укоризненно заметила мать, когда после недельной разлуки увидела Блэйма возле Центральной больницы Манхеттена.

Она была в строгом костюме черного цвета, густые каштановые волосы забраны в пучок на затылке, в руках женщина держала черную сумку и мобильный телефон.

– Это твой лимузин стоит там?

– Почему сразу мой?

– Ну, это ведь тебя на нем сюда привезли.

– Прекрати, Блэйм!

– Каково это – быть богатыми? – он шел спиной вперед, держа руки в карманах и глядя на лимузин марки «Бентли».

– Ты меня спрашиваешь?

– Ну, ты же с ним общаешься, с этим Драфтом.

– А ты думаешь, что он такой же, как его сын?

– Да мне вообще все равно.

– Он пригласил тебя поужинать в «Гранд Палас».

– Ты что, разместилась в самой дорогой гостинице в городе?

– А ты уже начал разбираться, что здесь сколько стоит?

– Что за ужин?

– Семейный.

– Я пойду только для того, чтобы не оставлять тебя с ним наедине.

Под каменным взглядом матери Блэйм зашел в лифт для VIP-пациентов.

– Сколько еще раз тебе говорить: если бы не деньги этого человека, твоего отца давно бы уже не было в живых.

– Сколько еще раз тебе говорить: если бы не его ублюдок, мой отец работал бы сейчас в этой больнице, а не был ее VIP-пациентом.

– Мне что, пойти и убить его теперь за это?

– Не надо себя утруждать, убийцей стану я.

– Мне всегда нравились эти твои шуточки, в них звучит доля какой-то страшной правды.

Доехав наконец до самого верхнего этажа больницы и выйдя из лифта, они попали в обширный белый холл, украшенный зеркальным потолком и кафельным полом. Вдоль стен стояли обитые белой кожей скамейки с огромными расписными цветочными вазами по бокам.

– Так, а я не понял, мы в больницу пришли или в музе…

– Нэнси, я жду вас уже целый час, – он был стройным мужчиной высокого роста. Его седые волосы красиво контрастировали с голубыми глазами на остром, аристократически бледном лице с тонкими губами и безупречно прямым носом. Он казался героем любовного романа, только что приехавшим с поля для игры в гольф: в бежевых брюках, рубашке поло и с повязанными вокруг плеч рукавами белого свитера. Добрые, загадочные глаза, казалось, смотрели в самую душу с какой-то ухмылкой, с врожденным чувством превосходства.

– Ох, Эйден, простите меня, я задержалась из-за сына – он совершенно не разбирается в нью-йоркском метро, а на такси, которое я за ним выслала, ехать отказался!

Эйден с каким-то странным чувством боли и сострадания посмотрел на Блэйма, который по-прежнему стоял, опустив руки в карманы.

Мужчина неловко протянул ему руку, и только тогда Блэйм вытащил свои вспотевшие ладони из потрепанных джинсов и поздоровался с ним как можно более великодушно.

– У вас очень красивый сын, Нэнси.

– Красота не главное, – строго заметила она. – Боюсь, он стал черствым, как сухарь, в последние годы. Я перестала находить с ним общий язык.

На что Эйден Драфт лишь глубоко вздохнул.

– Я слышала о несчастье, которое произошло в вашей семье. Надеюсь, с ним все хорошо?

– Ах, вы про Юкию?

Блэйма перекосило от одного только имени, он тут же вырвал руку и поспешил в палату к своему отцу.

– Простите, мне не стоило…

– Ничего, не извиняйтесь, Эйден. Я не представляю, как вы управляетесь с четырьмя вашими детьми.

– Ну, это хороший вопрос. Иногда кажется, что мне стоит написать об этом книгу, – задумчиво проговорил он.

Ничего не ответив ему, Нэнси подхватила мужчину под локоть, и они, не спеша, направились в палату к Лэсли Хаббарду.

В больничных покоях было темно, жалюзи на окнах плотно задернуты. Здесь поддерживался специальный микроклимат.

Сам Лэсли лежал, подключенный к всевозможным трубкам, компьютерам и мехам, которые фильтровали воздух в его легких.

Профессора практически не было видно за всей этой техникой.

Блэйм прошел вглубь комнаты и встал напротив окна, посматривая сквозь задернутую штору и потирая затылок. Это был не первый раз, когда он видел его: просто после перевода из больницы в Лондоне – и после последнего визита Блэйма – прошла целая неделя. Перевод осуществлялся в связи с тем, что появилась возможность провести какие-то электромагнитные импульсы через мозг его отца и что необходимая аппаратура находилась в Нью-Йорке. Из-за этого Блэйму пришлось переехать в этот город на время, пока Лэсли будет здесь.

Он прекрасно осознавал, что ничем не может помочь ему. Сколько было бессонных ночей, которые Блэйм провел наедине с ним, и просьб, чтобы тот открыл глаза…

Все это прошло и притупилось в памяти. Его агония. Его слезы. Конец его беспечного детства случился в палатах лондонских больниц.

Несмотря на это он все равно не мог оставить его: а если тот умрет и Блэйма не окажется рядом?.. Или он будет лететь в самолете, когда отца не станет…

Хотя это уже давно произошло. Его отец уже давно умер. Кома, в которой он находился, скорее всего, никогда не закончится. И, наверное, придется отключить аппарат жизнеобеспечения прежде, чем они дождутся хотя бы малейшего движения его рук или даже век.

В палату зашли Нэнси и Эйден, выведя Блэйма из глубокого раздумья.

Проблема была в том, что они с матерью не хотели его отпускать. Хотя в последнее время Блэйм все чаще стал ловить себя на мысли, что ему единственному все это было нужно, матери уже стало все равно. Все это стало ей в тягость. Глубоко в душе она тоже ненавидела всю эту семейку.

– Врачи говорят, что проведут процедуру на следующей неделе, – нарушил затянувшееся молчание Эйден. – Вы ведь будете не против, если я составлю вам компанию на эту неделю?

– Что вы, Эйден, ваше время дорогого стоит!

– А Блэйм?

– А что Блэйм? Не обращайте на него внимания, он сам по себе. Говорит, что устроился на работу…

– Мама, – оборвал ее сын.

– На работу? Кем? – удивился Эйден.

– Неважно, – огрызнулся Блэйм. – Вы, кажется, говорили о процедуре?

– Ах да, специалисты утверждают, что такую операцию они проводили только животным в экспериментальных лабораториях, но гарантируют стопроцентную безопасность. В случае провала состояние пациента останется прежним. Позже я познакомлю вас с профессором, он подробнее объяснит всю суть процедуры, – с последним заявлением он с нежностью обратился к Нэнси.

– Спасибо, Эйден, за все, что вы для нас делаете.

У Блэйма от отвращения засосало под ложечкой, и он, недолго думая, решил вмешаться:

– А что там насчет «семейного ужина»? – съехидничал он.

– Ах, я совсем забыл, – стукнул себя по лбу Эйден, – конечно, если ты не против, я с удовольствием познакомлю вас с моей семьей! Я очень рад, что ты не отказываешься от предложения провести этот вечер в нашей компании.

Они направились к выходу из палаты, Блэйм мельком взглянул на отца.

– Как же я скучал по этому английскому акценту, – с каким-то странным благоговением в голосе проговорил Эйден. – Сам я тоже вырос на улицах Лондона, но с годами он просто выветрился из меня и моих детей. Сейчас все они говорят, как прожженные американцы.

– Ах, это вы про Блэйма? Да, акцент у него что надо, только ирландский пьяница после десятой кружки сивухи сможет разобрать его речь. Порой даже я не понимаю, что он говорит. Думаю, что с его акцентом случился небольшой перебор.

Эйден рассмеялся, провожая их и давая им обоим зайти в лифт.

– Вы не против, если я устрою вам небольшую экскурсию по Манхэттену? Посмотрим на всемирные торговые центры…

– Я с удовольствием. Слышала, вы тоже участвуете в строительстве будущего Нью-Йорка.

– Скорее, являюсь совладельцем акционерного общества. Я уже давно отошел от глобальных застроек, пара зданий действительно построены на мои средства, но они принадлежат строительным конгломератам, соучредителем которых я и являюсь…

– Ох, боже мой, у меня от вашей речи все запуталось в голове, если честно, я ничего не поняла! – резко оборвала его Нэнси. – Знаете, я полжизни проработала в библиотеке: Томас Эллиот, Шекспир, Оскар Уайльд…

– Это прекрасно, – какой-то странный огонек загорелся в глазах мужчины, и Блэйму захотелось провалиться в шахту лифта, лишь бы не видеть этого типа рядом со своей матерью. – Вы закончили филологический?

– Да, в свое время я преподавала английскую филологию. Так, в общем-то, мы и познакомились с Лэсли. Знаете, он со своими растениями, а я со своим Байроном.

Блэйм неуверенно улыбнулся, и на его глаза навернулись слезы.

– Простите, я просто… продолжайте. Не обращайте на меня внимания.

– Наверное, я очень фамильярен с вами, вашему сыну это не нравится, – выходя из лифта, Эйден сказал это матери Блэйма так, чтобы тот не услышал.

– Не придавайте этому большого значения. Совершенно избалованный ребенок. Если честно, я в ужас прихожу от того, что с ним делать дальше. Он настоящий фаталист! А ведь у него еще вся жизнь впереди, – причитала Нэнси, когда они выходили из больницы. Эйден лишь внимательно посмотрел вслед уходящему юноше…

– Нэнси, дайте ему время. Я вижу, что он мальчик с мозгами – мне всегда нравились такие люди. Люди, у которых трудно прочитать мысли. Никогда не знаешь, о чем они думают на самом деле.

– Он очень гордый. Боюсь, жизнь обломает его крылья, и ему станет невыносимо жить, – с каким-то испугом в голосе прошептала женщина.

– Нэнси, перестаньте читать Байрона, – попытался сыронизировать Эйден.

Вскоре они уже ехали по нижнему Манхэттену, поднимая головы кверху так высоко, насколько это было возможно, чтобы хоть как-то разглядеть один из самых высоких небоскребов в мире.

– А оно выше Шанхайского Торгового Центра? – поинтересовался Блэйм у Эйдена.

– Нет, Шанхайская башня на сто метров длиннее.

– Ничего себе!

– Ты интересуешься строительством, Блэйм?

Парень залез обратно в салон лимузина.

– Нет, мне просто интересно. А мама говорила вам о моей неизлечимой форме дислексии?

– Блэйм, – Нэнси стукнула его по ноге.

– Что? У него дислексия? Я думал, это несерьезная проблема.

– О, только не в его случае, – резко оборвала разговор Нэнси, оставив Эйдена в недоумении.

– А вот и дом, милый дом, – они, наконец, подъехали к зданию «Гранд Палас», выполненному в кричащем стиле ар-деко, который гармонично вписывался в панораму одной из самых знаменитых улиц мира.

С первого взгляда небоскреб напоминал зиккурат. Темная с золотом скала величественной тенью падала на улицы Нью-Йорка. До тридцатого этажа насыщенно-черный фасад здания был выполнен в незатейливом стиле, зато, подняв голову повыше, можно было разглядеть, как пышно он декорирован золотыми пилястрами и карнизами на самых высоких этажах, а верхушку украшали небольшие башенки золотого цвета.

– Вы называете гостиницу милым домом? – язвительно заметил Блэйм, когда они заходили в зеркальный вестибюль.

– В строительстве этого здания я принимал непосредственное участие, – сухо заметил Эйден. – Несколько этажей в этом здании я выкупил у своих акционеров еще на этапе строительства и сейчас использую их в качестве служебных квартир. На данный момент мои дети проживают здесь, – сказал он, когда они входили в лифт с позолоченными дверями.

Нэнси готова была испепелить Блэйма взглядом за его наглость.

Вскоре они приехали на сорок восьмой этаж и прошли в обширный зал, посреди которого стоял огромный обеденный стол, за которым уже собрались дети Эйдена.

– А это моя роза – Виктория, мы зовем ее Викки, – указал он на свою старшую и единственную дочь.

– Папа, прекрати, – засмущалась пухлощекая девушка с вьющимися золотыми кудрями и ярко-голубыми глазами. Что-то было в ее внешности викторианское: крупные молочные руки, статная осанка, длинная шея – она напоминала портреты женщин с полотен Эдуарда Мане. – Я очень рада вас видеть, мисс Хаббард. Спасибо, что не отказали и пришли вместе с Блэймом к нам на ужин.

Пропустив наигранную прелюдию дочери мимо ушей, Эйден продолжил:

– Это Александр – единственная надежда семьи Драфт и мой преемник. В этом году ему исполнилось тридцать пять лет.

Высокий худощавый мужчина со светлыми волосами и такими же, как у Эйдена, глазами, вскочил из-за стола и подбежал к Нэнси, чтобы пожать ей руку и еще раз принести свои соболезнования по поводу того, что их семья стала причиной такого несчастья.

Нэнси уже была с ним знакома: именно он тогда улаживал все дела после аварии с семьей Хаббардов и решал проблемы с финансами, необходимыми для лечения профессора.

Она лишь мило улыбнулась.

– Ну, а это Джеймс. В этом году он поступил в Йельский университет. Хочет быть адвокатом.

Джеймс был очень похож на Викки, тоже пухловатый, с такими же глазами и прилизанными светлыми волосами.

– Очень приятно, – сдержанно проговорил он, но подходить к Нэнси не стал.

– Нэнси, Блэйм, пожалуйста, присаживайтесь.

Виктория настояла на том, чтобы Блэйм сел рядом с ней.

– А где же миссис Драфт?

– Кхм, она сейчас как раз в Лондоне, – немного замялся Эйден.

– Знаете, Эйден, все ваши дети очень сильно похожи на вас! – воскликнула, наконец, Нэнси.

– Ах, ну это потому, что матери у них разные, – казалось, сам себе в укор заявил Драфт-старший.

После его слов Викки вместе с Алексом тихо рассмеялись, а Джеймс, сжимая салфетку в руках, казалось, готов был лопнуть от негодования.

Подали изысканный обед под серебряными колпаками, на серебряных тарелках и с фужерами из хрусталя, в которых пенилось шампанское.

– Ты планируешь остаться здесь на все то время, пока твоего отца будут лечить? – ласково спросила Викки у Блэйма.

«Лечить, – мысленно передразнил ее Блэйм. – Скорее, ставить над ним опыты, как над лабораторной крысой».

– Д… да, наверное, – замялся с ответом Блэйм.

– Викки, милая, он ужасно сильно смущается в обществе девушек, – встряла в их разговор Нэнси. – Ему пару месяцев назад исполнилось шестнадцать лет, и он совершенно не умеет себя вести в обществе дам!

Викки улыбнулась:

– Ему следует пообщаться с Алексом, уж он-то в этом деле настоящий пикап-мастер. Недавно охмурил какую-то кинозвезду и в традициях лучших мыльных опер расстался с ней. Бедняжка месяц лежала в реабилитационном центре.

– Боже, как жестоко! – воскликнула Нэнси.

Алекс с упреком посмотрел на Викки и уже было открыл рот, чтобы возразить, как его прервал Джеймс:

– Не хотите принять участие в скачках, которые пройдут на следующей неделе в Дубае?

– Какие ставки? – тут же встрял Алекс.

Джеймс хотел было назвать цифру, но потом посмотрел на присутствующих гостей и перевел взгляд на отца, который пристально глядел в ответ, затем достал ручку из кармана и на салфетке написал какую-то длинную цифру и передал ее Алексу.