Читать книгу Все, что ты только сможешь узнать - Николь Чжен - Страница 2

История, которую рассказывала мне о них мама, всегда звучала одинаково.

Твои родные родители тогда только переехали сюда из Кореи. Они думали, что не смогут дать тебе ту жизнь, которой ты заслуживаешь.

Это первая история, что я помню; та самая, что придала форму сотне других, когда я достаточно повзрослела и осмелела, чтобы приняться за поиски.

Когда я была еще маленькой – года три-четыре, как мне говорили, – я забиралась на колени к матери, а потом просила рассказать ее. Мамины руки обхватывали меня, крепкие и сильные рядом с моими тростинками, бледные и веснушчатые по сравнению с моей светло-коричневой кожей. Иногда в этих полувоображаемых воспоминаниях я представляю ее в платье, в которое она одета на нашем единственном семейном портрете того времени. Оно сиреневое с расклешенными рукавами – странно трепетный выбор для моей серьезной и рассудительной матери. В то время мое лицо обрамляли сияющие черные волосы, стриженные «под горшок» и забранные в хвостики, создавая резкий контраст с рыжевато-каштановой копной «перманентных» кудрей, которые носила мать, когда я была маленькой; к тому времени я уже, несомненно, перерастала малышовую «милоту». Но мама видела во мне красавицу. Когда считаешь другого человека даром, врученным тебе Богом, наверное, просто невозможно видеть в нем что-то другое.

Как они могли отдать меня?

Должно быть, я задавала этот вопрос сотни раз, и моя мать ни разу не отклонялась от одного и того же ответа. Годы спустя я гадала, подсказал ли ей кто-то, как утешать меня: возможно, она вычитала этот совет в книге, или услышала в агентстве по усыновлению/удочерению, или, как моя родительница, она просто знала, что должна говорить. Что я хотела услышать.

Врачи сказали им, что у тебя всю жизнь будут трудности. Твои родные родители очень горевали из-за того, что не могли оставить тебя, но они думали, что удочерение будет для тебя наилучшим выходом.

Я, хоть и малышка, тоже знала свою реплику назубок.

Они были правы, мама.

К тому времени как мне исполнилось пять или шесть лет, я услышала сказку о своих любящих, бескорыстных биологических родителях столько раз, что могла бы рассказать ее наизусть сама. Я собирала всевозможные факты, храня редкие и выцветшие «окошки» в свое прошлое, как любимые яркие игрушки. «Возможно, это все, что ты сможешь узнать», – говорили мне. В общем и целом это была нерадостная история, но это была их история – и моя тоже. Единственное общее, когда-либо существовавшее между нами. И, как представлялось моим приемным родителям, эта история не могла закончиться никак иначе.

Так что когда люди спрашивали о моей семье, о моей внешности, о моей судьбе, возможно, не стоило удивляться тому, как я отвечала. Поначалу – радостным детским чириканьем, потом – лекторским тоном человека, обязанного просветить других. Я старалась говорить спокойно и прямо, никогда не выдавая голосом никаких чувств, никогда не меняя деталей. Пересказ истории, которую я зазубрила с младых ногтей, был, как мне казалось, единственным способом получить признание. Он был одновременно и оправданием тому, как я выглядела, и способом попросить за это прощения.

Оглядываясь назад, я, разумеется, вижу зияющие прорехи: «Почему они не попросили помощи? Что было бы, если бы они передумали? Удочерили бы вы меня, если бы у вас был шанс завести собственного ребенка?»

Семейный фольклор, переданный в детстве, имеет над нами такую власть, такую долгоживущую силу! Он может сформировать русло своеобразной веры, способной посоперничать с любой религией, наполняющей наши взгляды на самих себя, наши семьи, наше место в этом мире. Когда в моей голове проклевывались предательские семена сомнения, когда я чувствовала себя потерянной, одинокой и не знающей всех тех вещей, которые никак не могла знать, я говорила себе, что такой благородный поступок, как жертва моих биологических родителей, требует моего доверия. Моей верности.

Они думали, что удочерение будет для тебя наилучшим выходом.

Помимо всего прочего, эта легенда обрела определенный вид и рассказывалась снова и снова, потому что мои родители хотели, чтобы я верила, что моя кровная семья любила меня с самого начала; что моим приемным родителям, в свою очередь, суждено было меня удочерить; что эта история развивалась именно так, как должна была развиваться. Это был фундамент, на котором они строили нашу семью. Подрастая, я тоже формировала на нем свою идентичность. Эта история, линия жизни, заложенная во времена, когда я была еще слишком мала для более серьезных вопросов, продолжала приносить мне утешение. И годы спустя, став взрослой и ожидая рождения собственного ребенка, я принялась искать свою кровную семью, по-прежнему желая в нее верить.