Читать книгу Как работать над собой. И создать будущее, которое отличается от настоящего - Николь Лепера - Страница 7

Я родилась в Филадельфии, в типичной семье среднего класса. У моего отца была стабильная работа «с девяти до пяти», а мама занималась домом. Каждое утро мы завтракали в 7 часов, каждый вечер ужинали в 5:30. Нашим девизом была фраза «Семья – это все», и по всем внешним показателям это звучало реалистично. Мы были образцом среднеклассовой нормальности и счастья – типично американской проекцией, затуманивающей реальность.

На деле все обстояло совершенно иначе. В детстве моя сестра столкнулась с серьезными, угрожающими жизни проблемами со здоровьем, а мама страдала от фантомных болей, которые порой приковывали ее к кровати на несколько дней. Несмотря на то что мамина болезнь не обсуждалась в семье открыто, я все понимала. Я знала, что маме плохо. Я знала, что из-за боли она словно отсутствует. Я знала, что она стала рассеянной и хронически тревожной. На фоне всего этого стресса мой эмоциональный мир по понятным причинам мог быть забыт.

Я была третьим и последним ребенком в семье – «счастливой случайностью», говорили они. Мои брат и сестра были значительно старше (брат уже мог голосовать, когда я только появилась на свет), и они мой опыт не разделили. Всем известно, что проживание в одном доме не гарантирует проживания одинакового детства. Родители шутили, что я их «младенец Христос». Я хорошо спала, почти не создавала проблем и держалась более или менее в стороне от разного рода неприятностей. Я была активным ребенком, вечно полным энергии и стремящимся всегда быть в движении. Я очень рано научилась облегчать любые проявления бремени своего существования и старалась максимально приблизиться к совершенству всеми знакомыми мне способами.

Моя мать была не особенно щедра на эмоции. В семье не пользовались популярностью всякие нежности, а физический контакт был сведен к минимуму. Фраза «Я тебя люблю» звучала как будто неуместно. На самом деле впервые я услышала эти слова, произнесенные так открыто, когда маме делали операцию на сердце – мне было чуть за двадцать. Не поймите меня неправильно: внутри я всегда знала, что родители очень меня любят. Позднее я выяснила, что родители моей матери всегда были с ней холодны и держались отстраненно, когда дело доходило до выражения любви и привязанности. Моя мама – будучи травмированным ребенком – никогда не получала любви, которой так жаждала. В результате она не была способна выразить ее сама по отношению к своим детям, которых на самом деле очень любила.

В целом моя семья жила в общем состоянии эмоционального избегания, когда все неприятное просто игнорировалось. Когда я начала устраивать выходки (на некоторое время отбросив образ младенца Христа), ходить на вечеринки еще до достижения подросткового возраста, вваливаться домой с красными глазами и бессвязной речью, никто не сказал мне ни слова о моем поведении. Это избегание продолжалось до тех пор, пока чьи-либо подавляемые эмоции не начинали бить ключом, переполняли человека и заканчивались взрывом. Так случилось однажды, когда мама прочитала мою личную записку, обнаружила в ней доказательства того, что я пила, и впала в истерику – швырялась вещами, плакала и кричала: «Ты меня просто убьешь! У меня будет сердечный приступ, и я упаду замертво прямо сейчас!»

Из-за того, что я часто чувствовала себя «не такой», сколько я себя помню, меня интересовало, что заставляет людей вести себя именно так, как они это делают. Неудивительно, что вскоре я поняла, что хочу стать психологом. Я не только хотела помогать людям; я хотела понимать их. Я хотела иметь возможность ткнуть в исследование и сказать: «Видишь! Вот почему ты именно такой! Вот почему я именно такая!» Этот интерес привел меня в Корнеллский университет, где я изучала психологию, а затем и на докторскую программу по клинической психологии в Новую школу социальных исследований в Нью-Йорке. Благодаря модели «ученый-практик», которой придерживалась программа, от меня требовалось одновременно и проводить исследования, и вести терапевтические сессии. Я была как губка, жадно впитывала всю доступную информацию о различных подходах к терапии, потому что знала, что хочу практиковать так, чтобы действительно помочь другим понять себя и исцелиться.

Там я познакомилась с когнитивно-поведенческой терапией (КПТ) – стандартизированным подходом к терапии, очень четко устроенным и ориентированным на достижение поставленных целей. Во время сеансов КПТ клиенты часто фокусируются на одной проблеме: это может быть депрессия, чувство тревожности в толпе или проблемы в браке. Цель этого метода – помочь пациенту выявить некорректные мыслительные паттерны, лежащие в основе его поведения; это процесс, который порой помогает найти облегчение в череде беспокойных чувств.

Модель КПТ основана на идее того, что наши мысли влияют на эмоции и в конечном счете на поведение. Меняя отношения со своими мыслями, мы меняем весь каскад эмоций, захлестывающих наше тело и побуждающих действовать определенным образом, – это краеугольный камень всей работы, описанной в этой книге. КПТ часто называют «золотым стандартом» психотерапии, потому что ее легко воспроизводимые, повторяемые структура и формат отлично подходят для лабораторных исследований. И хотя изучение этой модели преподало мне ценный урок о силе мыслей, при применении на практике она может оказаться не совсем гибкой. Во время практики с клиентами порой создавалось ощущение некой скованности, словно КПТ не слишком подходила для уникальной личности, сидящей передо мной.

Во время учебы в аспирантуре меня больше привлекала интерперсональная, или межличностная, терапия (ИПТ) – более открытая терапевтическая модель, которая использует связь между клиентом и терапевтом как катализатор для улучшения других отношений в жизни клиента. У большинства из нас в той или иной области жизни есть проблемные отношения – с семьей, партнерами, друзьями или коллегами, – поэтому новая, положительная динамика при контакте с терапевтом может оказаться весьма целительной. То, как мы проявляем себя в отношениях, в действительности свидетельствует об общем благополучии. Я полностью согласна с тем, что то, как мы раскрываемся в отношениях, аналогично тому, как мы раскрываемся в жизни, – и эту тему мы будем исследовать на протяжении всей книги. В рамках холистической психологии мы также учитываем понимание того, что наши отношения строятся по образцу самых ранних связей с родителями; этот акт моделирования поведения, называемый психологическим обусловливанием, мы подробнее рассмотрим в главе 2.

В ходе обучения я изучала психодинамические подходы, теории разума, которые выдвигают гипотезу, что людьми движут внутренние силы. Я изучала эти модели – те, что обычно ассоциируются с клише кушетки и аналитика с трубкой в зубах – в Нью-Йоркском психоаналитическом обществе и институте и в Филадельфийской школе психоанализа. Там я узнала о притяжении подсознания – глубинной части психики, которая хранит воспоминания и является источником наших стремлений, автоматических инстинктов и мотивации. Начав свою практику, я обрела глубокое понимание роли нашего подсознания. Я постоянно замечала, как мои клиенты осознавали, какие аспекты жизни нуждаются в изменениях – использование психоактивных веществ в качестве отвлекающего маневра, вспышки гнева в романтических отношениях, возвращение к детским паттернам поведения в семейных отношениях, – и каждый раз они возвращались к терапии с историей, которая отражала один и тот же повторяющийся подсознательный цикл. То же самое я видела в себе. Это осознание сыграло важную роль в создании и развитии философии холистической психологии.

Параллельно с осваиванием этих новых методов я начала вести исследования и работать в области восстановления после употребления психоактивных веществ. Я вела амбулаторные и стационарные группы по лечению наркозависимости и способствовала деятельности программы, помогающей людям с зависимостью развивать навыки межличностного общения для поддержки в процессе выздоровления. Это помогло мне получить представление о реальном жизненном опыте тех, кто пытается контролировать употребление психоактивных веществ. Этот опыт привел меня к выводу, что зависимость не ограничивается такими конкретными веществами и переживаниями, как алкоголь, наркотики, азартные игры и секс; циклы человеческих эмоций также могут вызывать зависимость. Эмоциональная зависимость особенно сильна, когда мы в привычной манере ищем или избегаем определенных состояний в качестве способа справиться с травмой. Изучение зависимости показало мне неразрывную связь между телом и разумом, а также ключевую роль нервной системы в ментальном здоровье – эта тема еще будет подробно рассматриваться в книге.

На разных этапах работы после защиты докторской я пыталась включить в свою практику внешние элементы. Я чувствовала, что майндфулнес дает нам огромные возможности для рефлексии и самоанализа. После проведения и публикации собственного исследования на эту тему[3] я попыталась убедить своего научного руководителя позволить мне изучить медитации и их влияние на аддиктивное поведение в рамках диссертации. Мне отказали. Он не верил, что в практиках концентрации внимания может быть сокрыта терапевтическая ценность; по его мнению, это было причудой, а не чем-то достойным изучения.

Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, как мой путь расстилался передо мной. Мой внутренний проводник показывал мне все необходимое для создания холистической модели исцеления. Я открыла частную практику и включила в свою работу многие аспекты всех изученных мной методик. И хотя я предлагала интегративный подход к терапии, через несколько лет мной завладело разочарование. Мои клиенты обретали некоторую осознанность, но изменения происходили медленно. Я практически чувствовала, как уверенность утекает от них. И одновременно чувствовала, как ослабевает моя собственная уверенность.

Я посмотрела вокруг себя – по-настоящему, словно в первый раз. Не будет преувеличением сказать, что у каждого из клиентов, обращавшихся ко мне за психологической помощью, также наблюдались и физические симптомы. Уже покончив с учебой, я начала задаваться новыми вопросами: почему многие клиенты страдают от проблем с пищеварением, от синдрома раздраженного кишечника (СРК) до запоров? Почему столь высок уровень аутоиммунных заболеваний? Почему почти каждый постоянно чувствует легкую панику и опасность?

Я могу с уверенностью сказать, что не нашла бы свой путь без общепринятых знаний, полученных в образовательных учреждениях. Многое из того, чему я научилась в академической среде, я привнесла в создание холистической психологии. Но чем больше самостоятельных открытий о связи разума, тела и души я делала, тем яснее видела ограниченность традиционной подготовки.