Читать книгу Кроссовки. История культовой обуви шаг за шагом - Николас Смит - Страница 3

Мир стоял на пороге перемен, когда Чарльз Гудиер в 1834 году увидел спасательный жилет в витрине магазина в Нью-Йорке. Гудиер только что вышел из долговой тюрьмы. Его вынудили объявить себя банкротом после того, как рухнул его семейный скобяной бизнес. Отсидев долгие дни в убогой камере, он придумал смелый план, как вернуть процветание своей семье. Вместо того чтобы продавать то, что требовалось для современной жизни, он изобретет что-то новое и лучшее. В конце концов, занимаясь скобяным бизнесом, он же делал собственные модели кос и вил. А его отец открыл свое дело, производя пуговицы для американских солдат во время войны 1812 года. Глядя на выставленный в витрине спасательный жилет каучуковой компании «Roxbury India Rubber Company», тридцатитрехлетний Гудиер решил, что пришло время осуществить его план.

Каучуковые изделия были относительно новыми для Соединенных Штатов, получив широкое распространение в 1820-х годах. Инвесторы слетались на эту любопытную субстанцию из «плачущих деревьев» Центральной и Южной Америки.

Каучуковая обувь была среди первых товаров из этого материала, проданных новой нации. «Верхнюю обувь», прародительницу современных галош, надевали поверх обычной, чтобы уберечь ее от дождя и грязи. Грубые латексные боты считались триумфом дизайна, они обеспечивали защиту, которую не могла дать кожаная или деревянная обувь. В 1826 году 8 тонн «верхней обуви» были импортированы в Новую Англию из Бразилии. Четыре года спустя эта цифра выросла до 161 тонны. Каучуковый бум продолжался и в начале 1830-х годов. Из-за всеобщего восхищения водонепроницаемыми свойствами каучуковые плащи, шляпы, лодки и спасательные жилеты присоединялись к увеличивающейся линейке товаров.

Гудиер купил спасательный жилет, который увидел в Нью-Йорке, и увез к себе домой в Филадельфию. На самом деле улучшать Гудиер собрался не «воздушный мешок», а только его клапан, у которого был пропускающий воду шов. Он решил придумать лучший дизайн. Когда он вернулся в магазин Roxbury несколько недель спустя, продавец был впечатлен дизайном клапана, предложенным Гудиером, но существовала маленькая проблема. Он отвел Гудиера на расположенный неподалеку склад, где на многочисленных полках лежала растекшаяся масса, которая когда-то была спасательными жилетами. Продавец объяснил, что хотя компания Roxbury была одной из наиболее успешных компаний в сфере торговли каучуком, теперь она на грани краха. Каучук противостоял воде, но у него был фатальный недостаток: он плавился в жару и становился хрупким на холоде. Спасательные жилеты не пережили нью-йоркское лето.

«Забудьте о вашем клапане, – сказал продавец. – Единственным изобретением, которое могло бы спасти каучуковую промышленность и принести состояние изобретателю, стал бы метод, защищающий каучук от… этого».

Гудиер заинтересовался. Время было самое неудачное для того, чтобы заняться этим бизнесом. Инвесторы, поначалу привлеченные каучуком, отступили, а интерес покупателей к товарам, не способным сохранять форму в жару, падал.

Тем не менее новоявленный изобретатель принялся за работу, покупая ставший никому не нужным каучук по цене несколько пенни за 0,5 кг. Гудиер воспользовался скалкой жены, чтобы превратить кусочки каучука в податливую массу, а потом подверг каждый образец многочисленным тестам. Он испробовал все, что только смог придумать – растворял кусочки каучука в химических растворах, подвергал воздействию солнца, глазуровал, – уверенный в том, что если бы ему удалось создать устойчивый к температурам каучук, то его потенциал будет большим. Не имея никакой научной подготовки, которая помогла бы ему структурировать эксперименты, прогресс был медленным и трудоемким.

Месяцы экспериментов превратились в годы. И Гудиер заложил семейную мебель, чтобы было на что жить. Снова оказавшись в долговой тюрьме (за свою жизнь он побывал там около полудюжины раз), он продолжил работу там, к огромному удивлению сокамерников, наблюдавших, как он месит и скатывает кусочки каучука. Гудиер каждый раз терял присутствие духа, падая так низко, называя условия жизни в одной из бостонских тюрем «наверное, таким же хорошим местом для отдыха, как и могила», но кредиторы всегда выпускали его на свободу через несколько недель. (Гудиер мог бы утешать себя тем, что за решетку попадали и те, у кого денег было много, кто не оказался на краю бедности. Человек, подписавший Декларацию независимости, оказался в тюрьме, будучи членом Верховного суда.)

К середине 1830-х годов Гудиер и его семья переехали в более дешевый коттедж в Коннектикуте, который служил заодно и лабораторией. Он нашел инвестора, вкладывавшего деньги в его эксперименты, которые продвигались вперед, пока он не нашел, как ему показалось, волшебную формулу сочетания каучука, терпентина и магнезии (окиси магния). Горя желанием произвести впечатление на своего инвестора, он изготовил в ту зиму сотни резиновых галош.

Когда весной они «потекли», Гудиер потерял интерес к своему единственному источнику дохода, а также остатки своей репутации. Для окружающих он был человеком, который возится с бесполезной субстанцией, вместо того чтобы оплачивать свои счета.

Трое из его шести детей умерли в младенчестве, двое из них – в течение двух лет в начале 1830-х годов, и в семье больше не осталось мебели, которую можно было заложить.

И все же, когда шурин навестил Гудиера в 1836 году, чтобы уговорить его прекратить эксперименты, тот жестом указал на комнату позади него, полную баков и химикатов. «Здесь есть то, что оплатит все наши долги и принесет нам комфорт», – сказал он.

«Бизнес индийского каучука находится в упадке», – нажал шурин.

«Что ж, я тот человек, который его поднимет», – с улыбкой ответил Гудиер.

В 1800 году, когда родился Гудиер, мир переживал драматический период. На протяжении всей истории человечества практически все, чем владели люди – одежда, инвентарь, мебель, обувь, – делали по соседству. Промышленная революция, катализаторами которой стали практическое применение угля в восемнадцатом веке и изобретение парового двигателя, принесла с собой повышение скорости и эффективности производства. Ткани могли производить дешево и в больших количествах. Железо и сталь стало легче подвергать обработке для превращения в строительные материалы и товары широкого потребления. Менялась и природа труда по мере того, как рабочая сила перемещалась с ферм на фабрики. Рабочие покидали сельскохозяйственные районы и перебирались в города, где открывались новые экономические возможности. С 1790 по 1820 год население города Нью-Йорка выросло с 340 000 до 1,4 миллиона, то есть прирост составил более 300% всего лишь за тридцать лет.

Автоматизация производства и развитие фабрик, складов и железных дорог для доставки произведенных товаров по всей стране вскоре вместе со стабилизированным каучуком могли бы сделать такой товар, как кроссовки, возможным. Но еще до рождения чего бы то ни было похожего на современные кроссовки должен был появиться спрос на такой товар.

Этот спрос появится благодаря другим переменам, принесенным промышленной революцией. И эти перемены произойдут за пределами собственно производства благодаря спорту и появлению свободного времени.

Свободное время стало прямым результатом появления и развития фабричного производства. В Англии, которую первой коснулась промышленная революция, ткацкие и текстильные фабрики должны были закрываться один раз в год для ремонта и профилактики станков. Это привело к тому, что работники получали законную неделю отпуска, что, в свою очередь, в сочетании со свободными деньгами и доступностью путешествий по железной дороге привело к популярности морских курортов. В середине 1800‑х годов в приморских городах, таких как Блэкпул и Брайтон, начал зарождаться туристический бизнес, как реакция на спрос на морской отдых. Блэкпул не оказался во власти орды туристов, прибывших одновременно. Каждый город закрывал свои фабрики на «свободные недели» в разное время, что обеспечивало равномерный приток отдыхающих. Отдых, некогда роскошь, доступная только высшим слоям общества, стал популярен у более бедных слоев населения.

Вскоре в ответ на это стала меняться и мода. Одновременно с «верхней обувью» появился другой прототип кроссовок. Это была «песочная обувь», дешевая и доступная обувь для пляжа. Ее можно было купить в приморских городах Великобритании и США. Она позволяла избавить от песка рабочие ботинки. Обычно такие туфли были парусиновыми с подошвой из пробки или веревки. Для берега нормально, но не так хорошо при контакте с водой. В 1832 году Уэйт Уэбстер из Нью-Йорка запатентовал способ крепления каучуковой подошвы к обуви, и в 1830-х годах заговорили о том, что Ливерпульская каучуковая компания (Liverpool Rubber Company) опробовала песчаную обувь на каучуковой подошве, но эти подошвы плавились с той же легкостью, что и спасательные жилеты.

За пределами пляжа новый рабочий класс изобретал другие способы проведения досуга, одним из которых был спорт. В самом начале девятнадцатого века ближайшими аналогами спортивной обуви – определяемой как специализированная обувь, необходимая для конкретной физической активности, – были сапоги для верховой езды и мужские туфли-лодочки без каблука.

Это было связано с тем, что до промышленной революции досуг был только у благородных покровителей искусств или любителей охоты. Но когда свободного времени и средств стало больше, начали развиваться различные виды спорта.

Одно из первых соревновательных занятий, вышедших из среды рабочего класса, не требовало специальной одежды и обуви. В 1861 году американцы влюбились в историю человека, который, проиграв пари, прошел пешком от Бостона до Вашингтона, округ Колумбия, чтобы присутствовать на инаугурации президента Авраама Линкольна. Наблюдение за идущими пешком людьми захватило американцев так, как до этого не удавалось ни одному виду спорта. Более грубые зрелища, такие как бокс или петушиные бои, существовали на «обочине», а бейсболу, первому по-настоящему зрелищному американскому спорту, еще только предстояло стать популярным благодаря войскам северян во время Гражданской войны. В каждом городе, через который проходил пешеход Линкольна, собирались большие толпы людей, чтобы увидеть его.

Вокруг самых лучших пешеходов возникал культ, у них были обожатели, о них ходили слухи, о них писали в газетах малых и больших городов, где впервые начали строить большие здания для публичных мероприятий. Пешеходы соревновались друг с другом в матчах, которые длились до шести дней (соревнования по воскресеньям исключались). Иногда они шли из одного города в другой, иногда совершали круги вокруг арены. Зрители приезжали поездом. Если новые железные дороги в Англии помогли расцвету пляжной культуры, в США они помогли спортсменам и зрителям попасть туда, где проходил матч между пешеходами.

Эти ранние соревнования пешеходов были связаны с тем, от чего спорт станет в будущем неотделимым – с деньгами. Тот самый пешеход, отправившийся на инаугурацию Линкольна, по дороге раздавал листовки тех компаний, которые спонсировали его переход. «Пешеходная лихорадка» также создала возможность для заключения пари, неувядающего развлечения для тех, кто работал на фабрике или на ферме.

Призовые суммы были весьма серьезными. К примеру, в 1879 году, когда люди заполнили Медисон-сквер-гарден в Нью-Йорке, чтобы увидеть, кто победит в шестидневном матче за звание чемпиона мира, победитель прошел более 370 км и получил 18 390 долларов, его долю прибыли от продажи входных билетов.

Хотя ходьба пешком ценилась выше, особенно в Соединенных Штатах, первыми об обуви задумались бегуны. К 1850 году многие британские публичные дома и таверны начали открывать грунтовые и гаревые дорожки как для развлечения клиентов, так и для небольшого заработка. В США в середине 1860-х годов распространились такие организации для бегунов-любителей, как Нью-йоркский атлетический клуб. Газеты рассказывали о подвигах бегунов, и организаторы забегов решили, что необходимо стандартизировать дистанции и условия, чтобы результат бегуна на одной беговой дорожке можно было легко сравнить с результатом другого бегуна на другой дорожке. Предложив использовать секундомер с остановом, организаторы могли нагнетать напряжение, рекламируя состязание быстрейших чемпионов.

Специальная обувь могла дать бегуну небольшое преимущество на новых беговых дорожках, а так как на кону часто стояли деньги и результаты могли стать рекордом, спрос на нее рос. Самые первые беговые туфли – шиповки – шились из кожи, но с металлическими шипами в подошве, чтобы обеспечить сцепление с поверхностью дорожки. Шиповки начала 1860-х годов, сшитые Thomas Dutton and Thorowgood, выглядели как бальные мужские туфли на каблуке, но с металлическими шипами и кожаным ремешком через подъем. Другие туфли шились не для скорости, а для веса. Некоторые бегуны использовали более тяжелые туфли для тренировок. Руководство 1866 года рекомендовало спринтерам «надевать тяжелую обувь для всех упражнений». Некоторые спортсмены использовали ее, пытаясь перехитрить систему. Обычно назначали гандикап более медленным бегунам, чтобы сохранить соревновательный момент, поэтому некоторые более быстрые бегуны бежали квалификационные круги в туфлях с тяжелыми свинцовыми вкладышами.

Спорт и отдых стали частью повседневной жизни, и сложились условия для появления кроссовок. Но сначала одному изобретателю надо было привести в норму каучук.

После долгих лет труда Гудиеру наконец повезло. В 1838 году он посетил умирающую каучуковую фабрику в Уоберне, штат Массачусетс, надеясь уговорить владельца, Натаниела Хейварда, продать ее и потом использовать как помещение для экспериментов. Хейвард, как и Гудиер, видел потенциал стабильного каучука и сам проводил им же разработанные опыты. Обходя фабрику, Гудиер почувствовал запах серы и догадался, что именно из-за нее продукция Хейварда хотя и не выдерживала жару, но ее поверхность оставалась гладкой, даже если изделия начинали деформироваться. Позже, в том же году, Гудиер купил эту фабрику, и Хейвард остался в качестве мастера, чтобы продолжить работу над технологией использования серы. Он был уверен, что тайна вот-вот будет раскрыта.

Гудиеру снова удалось убедить инвесторов, и вскоре он заключил контракт на поставку непромокаемых мешков для Почты США. Все пошло по знакомому сценарию. Контракт он выполнить не смог. Пока его крепкие каучуковые мешки лежали на фабрике, дожидаясь отправки, их внутренности «потекли».

Надежды Гудиера, деньги от продажи предыдущих патентов и новая фабрика – все вскоре было потеряно. «Он не только был доведен до крайней бедности, имея на руках большую семью, – позже написал Гудиер о своем фиаско с почтовыми мешками (говоря о себе в третьем лице), – но и не смог бы долее ожидать поддержки или сочувствия друзей и знакомых, если бы продолжил свои эксперименты».

И все же он не смог остановиться. В начале 1839 года Гудиер наконец случайно открыл секрет стабильного каучука.

Он капнул смесь каучука, серы и свинцовых белил на горячую плиту. Оказалось, что капля не только не растаяла, но и сохранила свою форму. Сера, добавленная Хейвардом, была только частью ответа. Главным прорывом было нагревание смеси. К огромной досаде Гудиера, после открытия ему было очень трудно повторить результат, так как пропорция каучука, серы и свинцовых белил должна была быть точной, как и температура нагревания смеси. Гудиер совершенствовал процесс, не подавая заявку на изобретение. В этот раз он не собирался опережать события. В 1842 году он убедил производителя обуви Горация Катлера начать с ним общий бизнес. Но каучук Гудиера все еще оставался больше искусством, чем наукой, и Катлер устал от непредсказуемых результатов и постоянно вздувающейся обуви. Другие предприниматели начали понимать, что обувь Гудиера и Катлера – без пузырей – была по-настоящему новой, и у них возникло желание заполучить открытие.

В январе 1844 года Гудиер был наконец настолько уверен в себе, что подал заявку на патент, который получил несколько месяцев спустя. Процесс, который он открыл, получил название «вулканизация». Так его назвал один из знакомых Гудиера в честь Вулкана, древнеримского бога огня. Инвесторы не торопились возвращаться после того, как бросили каучуковую промышленность десятью годами ранее. Но когда стало ясно, что вулканизация – это меняющее игру открытие, они устремились обратно. К 1846 году, всего лишь через два года после выдачи британского патента, экипаж королевы Виктории получил прочные каучуковые шины. Спустя десять лет после судьбоносной встречи Гудиера со спасательным жилетом в витрине магазина в Нью-Йорке, после многочисленных проб и ошибок секрет стабильного каучука наконец принадлежал ему.

Но не только ему. Как оказалось, он напрасно так долго не подавал заявку на изобретение. Это была большая коммерческая ошибка. Чудесная субстанция Гудиера уже оказалась в руках его соперников.

В марте 1852 года для Чарльза Гудиера все было поставлено на карту. Его будущее как изобретателя, его путь из нищеты и его шанс владеть одним из величайших технологических открытий века зависели от решения окружного суда в Трентоне, Нью-Джерси. Гудиер и его лицензиаты не жалели денег, чтобы выиграть бой. Речь шла об обуви.

С момента каучукового бума 1830-х годов производство резиновой обуви существенно выросло. В то время мировой рынок насчитывал едва ли полмиллиона пар. К началу 1850-х годов только лицензиаты патентов Гудиера выпускали 5 миллионов пар в год. Изобретатель зарабатывал деньги не как производитель резиновой обуви, а благодаря авторским отчислениям за использование процесса вулканизации. Первые производители обуви, которые получили лицензию на использование метода вулканизации, образовали одну из первых ассоциаций в США для защиты общих интересов.

В 1843 году, за год до того, как Гудиер запатентовал свое изобретение, его соперник в производстве обуви Гораций Дей проделал путь из Массачусетса в Нью-Джерси, чтобы познакомиться с Гудиером и выведать секреты процесса вулканизации. С тех самых пор Дей стал колючкой в боку Гудиера. Он не только наводнил рынок резиновыми изделиями более низкого качества, но и дошел до того, что объявил себя изобретателем вулканизации. Патент Гудиера он назвал «мошенничеством и надувательством». Гудиер в прошлом уже подавал на Дея в суд, но в 1851 году он и его лицензиаты объединились, чтобы раз и навсегда покончить с неправомерным использованием патента Гудиера.

В середине XIX века суды по поводу неправомерного использования патента не были новинкой, так как во время промышленной революции оппортунисты искали пути использования многих новых технологий, чтобы не платить отчисления авторам. В процессе «Гудиер против Дея» Гудиер и его лицензиаты хотели получить постоянное судебное решение против всех, кто использовал процесс вулканизации, не платя за него. Открытие Гудиера сделало его жизнь комфортной, но богатства не принесло, и его будущее благосостояние оказалось бы под угрозой, если бы он не защитил свои права. В конце концов судебные издержки съели бо́льшую часть денег, которые Эли Уитни получил за свой патент джина из хлопка. Победа в процессе усилила бы позиции и изобретателей, и лицензиатов.

Гудиер убедил Дэниела Уэбстера, тогдашнего государственного секретаря и одного из величайших ораторов Америки, представлять его в суде. Уэбстер не соглашался до тех пор, пока Гудиер и его лицензиаты не предложили ему 10 000 долларов за одно только появление в суде и еще 5000 долларов в случае победы. В то время, когда неквалифицированный рабочий мог рассчитывать на 75 центов за день работы, сумма была больше, чем когда-либо до этого предлагали американскому адвокату, и ее было достаточно, чтобы оплатить внушительные долги Уэбстера, жившего на широкую ногу. Он согласился.

Дей привел в суд собственного чемпиона юриспруденции, чтобы противостоять Уэбстеру. Адвокат Руфус Коэйт по прозвищу Волшебник закона умел выигрывать дела, которые, казалось, были провальными. Именно он успешно провел «лунатическую защиту» в суде над убийцей. Неожиданно дело Гудиера стало сенсацией. Уэбстер был живой легендой, и этот процесс мог стать последним шансом для публики увидеть его в действии, а противостоял ему другой титан юриспруденции. Поэтому люди ринулись в суд, место рассмотрения дела пришлось изменить, но и после этого некоторые газетные репортеры сообщали о том, что занять место в зале суда смогли около семисот зрителей.

Два дня в марте 1852 года Дэниел Уэбстер поражал своим волшебством переполненный зал суда. Гудиер сидел слева от своего адвоката, когда тот, стоя, долго и красноречиво описывал тяжелую историю изобретателя.

«Было бы болезненно говорить о его крайней нужде, – сказал Уэбстер, описывая тяготы жизни Гудиера, которые, казалось, оставили след на землистом лице изобретателя. – Семья жила в нищете, плохо одевалась, а он собственными руками собирал крошечные щепки, чтобы согреть дом, страдая от упреков – не жестких упреков, так как никто не мог так поступить с ним, – и терпя насмешки и возмущение от друзей».

В рассказе «Дьявол и Дэниел Уэбстер» герой под именем Уэбстера успешно выигрывает дело фермера, который продал душу дьяволу. В деле Гудиера настоящий Уэбстер выступал не против демонического мистера Сатаны, а против «патентных пиратов». Все научные аргументы он изложил простыми словами: «Всем известно, что воздействие жары на натуральные субстанции приводит к их расширению, а воздействие холода приводит к их сжатию». Он с юмором описал проблемы каучука до вулканизации: «Однажды я взял [резиновый] плащ и выставил его на холод. Он замечательно стоял сам по себе. Я добавил к плащу шляпу, и многие прохожие предполагали, что они видят стоящего у крыльца фермера из Маршфилда». Но жемчужины своей риторики Уэбстер приберег для благородных страданий Гудиера: «У него было два дела, его семья и его открытие… Не обращая внимания на трудности, с которыми он сталкивался, он двигался вперед. Если его упрекали, он сносил это. Если наступала нужда, он страдал от нее, но все равно продолжал».

Эта речь станет последней великой речью Уэбстера. Несколько месяцев спустя он умер, упав с лошади. Завоевав сочувствие суда, Гудиер выиграл дело против любого последующего неправомерного использования его патентов. Все выглядело так, словно именно он в конце концов вернет к жизни торговлю каучуком.

Первые кроссовки были произведены для странного спорта – крокета.

Хотя соревнования по спортивной ходьбе и другие новые и популярные спортивные события привлекали любителей делать ставки, игра в крокет появилась как моральная и социальная альтернатива для среднего класса. Массовое производство инвентаря и появление большого количества парков помогли крокету стать очень популярным в 1850-х и 1860-х годах. Так как одновременно было разрешено играть мужчинам и женщинам – это был один из первых смешанных видов спорта, – поле для крокета стало популярным и социально приемлемым местом для встреч юношей и девушек. Рискованный жест, когда женщины приподнимали кринолины, чтобы ударить по крокетному мячу, широко обсуждался. После долгого перерыва впервые ступни и щиколотки женщины стали видны противоположному полу в общественном месте. Женские журналы отмечали важность ношения правильной обуви.

Потенциальная опасность испачкать туфли травой делала белую обувь непрактичной. Решение появилось в 1860-х годах в виде произведенных в Америке «сандалий для крокета». Этот тип обуви принимал различные формы, начиная с резиновых ботиков до завязывающегося на шнурки парусинового верха в сочетании с резиновой подошвой. Обувь на резиновой подошве защищала и лужайку для крокета, сводя к минимуму количество вмятин от обуви с жестким острым краем. Подошва – это первый аргумент в пользу того, что сандалии для крокета – это первые кроссовки, если использовать их самое прозаичное определение как массовой спортивной обуви на резиновой подошве. Некоторые туфли для крокета пошли дальше других. В 1886 году универмаг Bloomingdale’s рекламировал «дамские крокетные» лодочки без шнурков, легкие и полностью резиновые.

Крокетная мания продлилась всего лишь несколько десятилетий, а потом увлеченная спортом публика обратила все внимание на другие игры. Напоминанием о славных днях крокета служит упоминание о нем в книге «Приключения Алисы в Стране чудес», опубликованной в 1865 году.

Если бы книга Льюиса Кэрролла вышла на несколько десятилетий позже, то Королева Червей пригласила бы Алису сыграть в теннис.

Но парусиновой обуви с резиновой подошвой суждено было остаться. В конце концов у нее появилось прозвище «плимсоллы». В 1870-х годах Сэмюель Плимсолл из Великобритании придумал метод, с помощью которого можно было определить, отправлять ли в плавание перегруженные торговые суда. На корпус судна наносили горизонтальную линию. Если судно достаточно высоко сидело в воде, линия Плимсолла была хорошо видна. Она напоминала горизонтальную линию, отделяющую парусиновый верх от резиновой подошвы, которая также служила своеобразной отметиной. Если вода не поднималась выше этой линии, то ноги оставались сухими. Название придумали в Англии, но, как и многое другое, оно вскоре перебралось на другую сторону Атлантики.

Гудиер не переставал мечтать о новом использовании своей чудесной резины. Он опубликовал книгу и в ней перечислил все товары, которые только смог придумать: письменные столы из резины, книги с резиновыми страницами, «ботинки спортсменов». К сожалению, он не дожил до того момента, когда его мечты воплотились в жизнь.

Невезение изобретателя и плохое деловое чутье по-прежнему делали из него худшего врага для себя самого, и его победа в процессе «Гудиер против Дея» не ознаменовала окончание проблем с патентами. В частности, вопрос оставался спорным в Великобритании. За два года до того, как Гудиер подал заявку на патент в США, он отправил образцы вулканизированной резины британским каучуковым компаниям в надежде найти инвесторов, и одна из компаний сумела воспроизвести процесс вулканизации и запатентовать его в Соединенном Королевстве до того, как это смог сделать Гудиер. Он потерял и французский патент на вулканизацию из-за формальности. Даже в США ему все еще приходилось тратить время и деньги в суде на борьбу с неправомерным использованием патента.

Когда в 1860 году он умер в возрасте пятидесяти девяти лет, всего лишь через восемь лет после победы в суде над Горацием Деем, его долг составлял сотни тысяч долларов.

После смерти Гудиера его вдова и дети начали получать значительный доход в виде авторских отчислений за использование изобретения, и Чарльз Гудиер-младший решил продолжить семейный бизнес. Его самое знаменитое изобретение тоже стало вкладом в обувную промышленность. В 1875 году с помощью двух изобретателей он запатентовал улучшенный станок, с помощью которого каблук крепили к резиновой или кожаной подошве без клея с помощью строчки и кожаного канта. Такие туфли стоили дороже, но с кантом Гудиера они меньше пропускали воду и служили дольше. Этот метод, хотя и не сама машина, используется до сих пор.

По иронии судьбы, имя Гудиера прославилось во всем мире и принесло состояние, но уже не ему. Через сорок лет после его смерти предприниматель Фрэнк Сайберлинг искал название для своей новой резиновой фабрики. Резину уже использовали в Акроне, на заводе «Goodrich» на другом конце города. Сайберлинг решил, что «Goodrich» – это синоним того, чего он хотел бы для своей компании: «хороший» (good) и «богатый» (rich). И он нашел похожее название с долгой историей в этой области производства. Когда его компания начала выпускать шины для велосипедов, подкладки для подков и позже парусиновые спортивные туфли на резиновой подошве, она делала это под названием «Goodyear».