Читать книгу Слёзы Пасифаи по быку - Николай Александрович Гиливеря - Страница 1

Если забраться на крышу многоэтажки, то панорамный вид города в это время может порадовать смотрящего своей умиротворяющей статикой. Ночные фонари ласкают невидимый взгляд жёлтым кадмием, рассыпаясь тонкой паутиной по всему открывающемуся пространству. Свет в последнем бодрствующем окне выключили с четверть часа назад, из-за чего большая часть крыш спряталась в безмолвной тьме, и только плеяда красных огоньков свидетельствует о присутствии таковых.

Летние ночи буквально созданы для человека: мало того, что прохлада компенсирует ужасы жаркого дня, погружая тело в комфортную среду, так ещё и поднимает моральный дух, но из-за комендантского часа случайных людей на улице не встретить. Даже законченный выпивоха уже мирно спит с приоткрытой форточкой в надежде на честно заработанный досуг нового дня.

В кратко описанном пейзаже появляется маленькая неувязка. Если спуститься с крыши, пройти неспешным шагом по центральной аллее, свернуть внутрь двора за магазин «ЭДЕМ», а затем, пройдя парковку, обогнуть детскую площадку, то у одного из жилых ульев обнаружится вялая суматоха.

С парковки услышится возня. Ближе к детской площадке заметится фургон белого цвета с красными лампасами вдоль корпуса. С окна первого этажа обнаружится намёк (достаточно явный для такого умиротворённого городского пейзажа) на зажженный свет, просачивающийся через тончайшие нестыковки жалюзи, а у подъезда станут различимы несколько тел, которые своею кучностью образовали цельное пятно. Если же внимательно сощуриться на соседние окна без света, то от некоторых из них повеет незримым любопытством.

Но давайте не отвлекаться почём зря на окружающие детали, а сосредоточимся на конкретном фрагменте: ближе к центру композиции возня усиливается, на свет показываются действующие лица.

Коротко забритыми затылками стоят две мужские фигуры. Над головой что пониже поднимается никотиновая дымка. У второго проглядываются черты разведённых лопаток. Скорее всего руки сплетены на груди в замке. Эти два тела невольно образуют вертикальные границы картинной плоскости, в которую вписываются ещё четыре персонажа.

К левому углу воображаемой картины прижимается неказистый мужичок в ночной рубашке с плешью на макушке. Его маленькие глазки на толстом лице смотрят с виноватой озабоченностью, выискивая зрительного контакта с человеком, которого ведут двое мужчин неразличимо похожих на первых двух.

Виновник сложившейся сцены не оказывает никакого сопротивления. Напротив, с обыденным спокойствием в глазах идёт он самостоятельно, от чего работа казённых палачей заключается лишь в подстраховке. Да и приобнимают они мужчину за локотки скорее по привычке, не подавляя его собственного стремления пройти в машину.

Внешность мужчины имеет здесь не последнее значение, учитывая то, как часто нам придётся сталкиваться с ним на протяжении всего повествования. Стоит изучить этого джентльмена как друга (или не самого лицеприятного родственника из третьего эшелона), чтобы затем воспроизводить в уме образ, с лёгкостью представляя его внешность, во время происходящих с ним же манипуляций.

Это Рафаэль. Ему чуть меньше сорока лет. Средний рост, не вызывающий никаких ассоциаций. Кудрявые волосы средней длины. На его симпатичном лице имеются густые усы, а щетина на щеках и подбородке только уравновешивает такой сомнительный декор. Глаза карие, в чём-то печальные. Такое выражение встречается у совестливых собак крупных пород, когда те провинились перед своим хозяином. Можно смело сказать, что Рафаэль вполне себе ничем не примечательный человек, чьи черты никак не смогли бы вписаться в понятие «особые». Единственное, за что цепляется читательский взгляд, это надпись на его бежевой футболке: «Make like a tree and get out of here»1.

Когда Рафаэль ровняется с полным мужчиной в пижаме, тот не упускает случая сказать:

– Рафаэль, друг… ты прости меня сердечно. Точнее не так, поставь себя на моё место: у меня ведь маленькие дети, работа с утра пораньше, а ты…

– О чём вообще разговор, – Рафаэль делает аккуратный шаг в сторону говорящего, мягким движением хлопая соседа по плечу на мгновение задерживая ладонь. – Ты всё сделал правильно.

– Ты пойми, я не держу на тебя обид.

– И за это я тебя очень ценю как соседа, – подытожил Рафаэль, продолжив своё умиротворённое шествие.

Никаких разговоров более не последовало. Сосед, козырнув в последний раз на окна, отправился к себе домой досматривать беспокойные сны. Смутьян же, не оглядываясь под изменённой перспективой, уселся в карету, вернув ночному городу молчаливую целомудренность, которая через три часа будет сдаваться, уступая место удушливой жаре.

В салоне машины не так свежо, хоть форточка боковой двери и приоткрыта. Приятно урчит приглушенный звук мотора, рассеиваясь в голове подобно дымке утреннего рассвета.

Уснуть Рафаэлю не дают тихие голоса санитаров, что сидят рядом, повёрнутые к нему в профиль. У одного из них примечательный орлиный нос, а помимо него мощные челюсти. У его собеседника лицо мягкое, овальной формы. Сам разговор строится вполне пустячный, да и нужен он в данный момент больше не для получения информации, а для взаимной поддержки, чтобы элементарно не уснуть при исполнении.

– Вчера пересматривал игру Ирмы Урреи2, – негромко начал диалог орлиный клюв.

– Это которую ты показывал на прошлых выходных?

– Её самую.

– И как она в этот раз?

– Также хороша, это ведь старинная запись.

– Ну, знаешь, бывает так, что с каждым разом если пересматриваешь фильм там или песню переслушиваешь, то начинаешь замечать всё больше деталей.

– Есть такое.

– И когда после всех этих многочисленных пересмотров ты начинаешь улавливать мелочи, которые раньше не замечал, то и сам продукт вроде как меняет к себе отношение.

– Точно.

– Так вот, послушай. Обычно детальность меняет отношение к самому продукту только в лучшую сторону. Я ни разу не слышал, чтобы новые детали, допустим, в фильме, наоборот вызывали негативное отношение. Это противоречит логике.

– Соглашусь.

– Вот я и спрашиваю тебя, как Ирма управлялась с шарами в этот последний раз?

– Неизменно ловко, мой друг, как и двадцать лет назад, когда отец показал мне запись этого чемпионата.

– Ничего качественно нового ты не заметил?

– Думаю, что нет, но только потому, что видел эту игру с десяток тысяч раз.

– Знаешь, это странно.

– Что именно?

– Вот так пересматривать одну вещь бесчисленное количество раз.

– Но ты ведь переслушиваешь любимые песни?

– Песни на то и песни, чтобы их пересушивать.

– А запись памятного чемпионата по боулингу чем хуже?

– Там нет музыки.

– Зато есть боулинг.

На целую минуту повисает тишина, которую прерывает санитар с мягким лицом:

– Вот только знаешь в чём основное различие?

– Ты про что?

– Про музыку и боулинг.

– …

– Ну, вот я музыку пишу и слушаю.

– Так.

– А ты в боулинг не играешь.

– Не играю.

– Тогда зачем тебе пересматривать эту игру?

– Не знаю, может, потому что там красивые женщины ловко управляются с тяжелыми шарами, а может потому, что моему отцу нравилось пересматривать эту запись. Знаешь, когда ты сказал эту мысль вслух, то теперь мне действительно кажется такое увлечение этой записью – бессмыслицей. Но в то же время мне только захотелось ещё раз глянуть на эту архаику.

– Прости, если вдруг расстроил тебя.

– Да нет, всё хорошо.

– Боулинг – красивый вид спорта.

– Да.

– Другие ведь смотрят футбол там или хоккей, хотя сами ни разу в жизни не пинали мяч, да и клюшку не держали.

– Так и есть.

– А боулинг – сложный вид спорта.

– Филигранный.

– Именно… Зрелищный.

– Очень.

– Особенно женский.

– В особенности он.

Санитары потихоньку впадали в сонный транс. Рафаэль заметил их тяжелые веки, которые с каждым морганием всё дольше держали глаза под своим тонким покровом.

– Простите, но как же отдельно взятая личность?

Два взора синхронно метнулись в сторону голоса. Рафаэль приподнялся с носилок, приняв сидячее положение. Его силуэт с блуждающим в пространстве взглядом вклинился между двух голов.

– Вы про что это? – Орлиный нос резко проморгался, параллельно расправляя плечи, подобно тому, как грифы или сипы расправляют крылья, перед тем как встрять в перепалку с собратьями.

– Про ваш разговор.

– О спорте?

– Не совсем. Про тезис вашего товарища о том, что детальность имеет исключительно положительный характер на те или иные вещи. А вы с ним, замечу, согласились.

– Так. И вы сказали? – Второй санитар успел сбросить сонную дымку, заинтересовавшись разговором.

– И я сказал, что отдельно взятая личность при детальном рассмотрении (а такое рассмотрение возможно только тогда, когда вы находитесь с этой личностью в очень тесном и постоянном контакте) со временем начинает вызывать негативное отношение.

– Это вы так решили?

– Погодите, – орлиный нос не дал ответить Рафаэлю на вопрос товарища, – то есть вы хотите сказать, вы намекаете, что союз между мужчиной и женщиной в долгой перспективе – это путь к разрушению?

– Это не я говорю, а статистика.

– Послушайте, я знаю огромное множество крепких семей, которые даже не думают расходиться. Живут десятилетиями вместе, на лицах сияют улыбки, и идут они рука об руку. Никакая там ваша детальность со статистикой им неизвестна.

– Не спорю, есть такие крепкие узы, но статистика разводов в общей перспективе с вами в корне не согласна. Да и смотрите вы на такие семьи без возможности детального анализа. Проще говоря, видите лицевую общественную обложку. Большинство людей уже в зрелом возрасте расходятся как раз по причине этой самой детальности, так как слишком хорошо узнают друг друга. Искренность близкого человека с её бытовыми привычками и заскоками, почти неизбежно будет неприятна партнёру. Причём такое чувство – негативный его оттенок – всё это может накапливаться у потенциального партнёра неосознанно, и пока существует хоть какая-то мнимая мотивация быть рядом, все эти особенности могут игнорироваться годами, но в итоге пузырь подобных иллюзий неизбежно лопнет, обнажив большую гноящуюся рану.

– Вы сейчас очень однобоки. Что бы вы тут сейчас не говорили, но просто выберитесь в выходной солнечный день на улицу, где будут гулять или просто идти в магазин за покупками счастливые семьи!

– Не все достигают детальности. Порою за всю жизнь муж не может запомнить какого цвета глаза у благоверной, не говоря уже о более глубоких эмпатических связях.

– Послушайте, даже если представить, что всё так обстоит и что ваша статистика такая мрачная и все в ней несчастливы, то на счёт себя могу вас точно заверить, что со своей женой я в союзе больше двадцати лет. Я изучил её повадки, знаю каждый её недостаток, как маленький, так и большой, но от этого не стал менее счастливым, чем в первый день нашего с нею знакомства. Вот так-то!

– Как друг подзащитного, – театрально встрял санитар с мягкими чертами, – подтверждаю всё вышесказанное.

– Что вы счастливы – спору нет. Я вам абсолютно верю, но вы не можете утверждать, что и ваша жена счастлива так же, как вы.

В первое мгновение глаза санитара с орлиным носом вспыхнули праведным гневом. Невооруженным взглядом можно было увидеть, как тело его напружинилось, следуя хищному инстинкту, но орлиный нос вовремя спохватился. Вслух он ничего не сказал, только в голове проговорил таинственные доводы против домыслов собеседника. Затем ухмыльнулся собственной реакции, а после, как ни в чём не бывало, сложил, не переставая ухмыляться, руки на груди, опустив голову, позволив себе, наконец, немного отдохнуть.

Разговоров более не предвиделось. Ввиду отсутствия иного транспорта на дорогах, путь до цели сокращался с поразительной скоростью. За отодвинутым жалюзи Рафаэль увидел знакомое здание, через квартал от которого расположилось медицинское учреждение, куда он со своими вынужденными спутниками и держал путь. Днём на преодоление такого расстояния со всеми пробками и светофорами потребовалось бы как минимум сорок минут. Сейчас же прошло не более четверти часа.

Как только высокие железные ворота распахнулись, в нос ударил лекарственный запашок, который уже в детстве ни с чем хорошим не ассоциировался. И хоть никто не посмеет утверждать, что чуткий нос Рафаэля не смог бы действительно уловить медикаментозный флёр из ближайшего открытого окна (подхваченный очередным порывом лёгкого ветерка), но сам шанс на такое «гренуйское чутьё»3 равнялся всё же закономерному нулю. Самовнушение – сильнейшая необузданная стихия, сидящая в головах от мала до велика.

Рафаэль снова сменил положение с лёжа на сидя, неприязненно втягивая лекарственный запах своих фантазий. Движение получилось достаточно резким. Орлиный нос невольно дёрнулся, выставляя напрягшуюся правую руку в сторону фью4 клиента. Грозно козырнув, санитар, удостоверившись в ложности проявленной тревоги, вернулся в своё исходное положение.

Дежурная машина с красными лампасами тихо маневрировала по дорожным лабиринтам заведения, направляясь прямиком к приёмному покою. Находясь в машине, невозможно было полностью оценить внешний вид здания, но Рафаэль не был тут новичком. Каждый раз ему приходится покидать эти стены на своих двоих. Уж он-то в полной мере насладился всеми фасадами. Забежав чуть вперёд, можно отметить, что это здание с завидной периодичностью фигурирует в любительских полотнах мужчины. Разумеется, всегда деформированное, не всегда на переднем плане, но образ оригинала легко определяется.

Рафаэль закрывает глаза. Пустая сцена с нейтрально-бесконечным фоном во все стороны начинает заполняться воспоминаниями об этом архитектурном сооружении.

Сначала рисуются все прямые по горизонтали, за ними следуют вертикали. Показывается достаточно простая, вытянутая вширь коробка высотой в четыре этажа. Лицевой фасад красится в тёмное стекло с отблесками от рядом стоящих фонарей. Еле заметная металлоконструкция между этой современной панорамой очерчивается тонкой сеткой. С бокового фасада достраивается выкрашенный прямоугольный параллелепипед, у которого имеются свои маленькие окошки. Первый этаж заходит вглубь за общие габариты, создавая впечатление «нависания», добавляя своеобразного шарма общей форме. Все свободные стены выкрашены в блекло-бирюзовый: глазам такой оттенок комфортен при любом освещении.

Ещё в первый раз, до того, как Рафаэль начал часто гостить в этом месте, он видел здание издалека, с центральной дороги, проезжая на трамвае с работы домой. Не сказать, что в то памятное время это сооружение как-то особо выделялось для него, но уже тогда он заметил схожесть общей формы с Баухаусом5 (жаль не с Музеем в Тель-Авиве, но тоже вполне сносно). Только спустя продолжительное время, после всех неурядиц, здание клиники стало занимать в уме Рафаэля своё почётное место в связи с той душой, которая скрывалась в пациентах, врачах и в связи с общей борьбой, чья красота была открыта именно через нутро, в которое Рафаэль периодически проглатывался заживо.

Машина плавно остановилась. Более яркий свет начал просачиваться через открытое боковое окно. Санитар с мягкими чертами лица произнёс очевидное:

– Приехали.

Орлиный нос лениво распахивает дверь. Мягкое лицо выходит первым. Теперь очередь Рафаэля. Мужчина спокойно следует на свежий воздух. За спиной, с водительского места, начинает шуршать рация. Чёрт знает, как бедные пользователи этих «штучек» вообще приспосабливают свой слух. История на уровне мистической экстрасенсорики. По вздоху орлиного носа становится понятным – покоя этой ночью не видать. Его тихий голос обращается к напарнику:

– Сам сможешь проводить гостя в приёмный покой?

– Разумеется. – Мягкое лицо переводит свой взгляд на Рафаэля. – Вы ведь не станете брыкаться?

– Что вы, ни в коем разе.

– Вот видишь, всё в порядке. Можете ехать.

Орлиный нос кивает. Дверь закрывается под возрождённый звук мотора, а через сонное мгновение машина удаляется в сторону выезда.

– Пойдёмте, уважаемый, нас заждались. – Санитар подставляет свой палец к электронному замку. Раздаётся знакомый звук отворившейся двери.

– Постойте, – Рафаэль всё же двинулся в открытую дверь, но чуть медленнее необходимого, – вы хотите сказать, что услышали голос по рации?

– Нет. А что?

– Вы сказали: «можете ехать», хотя ваш напарник ничего вам не сказал.

– А-а, вы про это, – мягкое лицо чуть хихикнуло, – у нас это обычное дело, особенно в ночные смены. Люди словно оборотни, только превращаются не в больших волков, а в свои скрытые личины. Водитель начал заводить мотор чуть раньше, чем вы уловили, вот и весь фокус. А рацию эту понять – сам чёрт голову сломит.

Рафаэль слегка кивнул, дружески улыбнувшись, затем ноги его переступили порог учреждения, где холодный яркий свет создавал иллюзию дня, оставляя ночные пейзажи всем остальным жителям, мирно видящим сны в своих уютных кроватях.

Частичное разочарование от интерьера у искушенного зрителя может быть связано с эклектичностью, которая грубо бросается в глаза без каких-либо прелюдий. Экстерьер, как уже было описано выше, имел простые и понятные черты, сочетая в себе спокойствие с неким подобием уюта. А вот «внутренние органы» пестрили ГОСТом, который в аналогичных заведениях был обязан соблюдаться с дотошной пунктуальностью. О чём говорить, если, к примеру, те же частные клиники могли поиграться только с ресепшеном, поставив рядом кожаный диван на манер английского Оливера. В остальном же процедурные комнаты строго следовали букве инспекционного закона.

Интересна ещё такая мысль: ни один человек на свете не выказал вслух своё недовольство этими вечно жесткими скамейками с быстро рвущейся обивкой, белыми стенами, что под холодным освещением начинали буквально слепить человеческий изнеженный глаз; а эти скользкие плиты под ногами, которые особо опасны на уровневых переходах из-за создаваемой горки – градус наклона хоть и небольшой, но поскользнуться хватает. Не забывайте и о медсёстрах, которые везут пациентов на каталках. Они занимаются тем ещё экстремальным видом спорта… Сплошная непродуманность пугает особо задумчивых и нервных, но выбирать ведь не приходится, верно?

Сейчас в приёмной никого нет, кроме молодой девушки, мирно клюющей носом, то и дело вздрагивающей при любом шорохе. Несмотря на комфортную естественную температуру, кондиционеры никто не выключил, от чего сталось холоднее требуемого.

С ресепшена послышался тонкий голосок, который поприветствовал мягкое лицо, назвав его по имени – Радя. С новоприбывшим гостем девушка не поздоровалась, проявив здешнюю (практически кондиционерную) холодность, словно санитар пришел один. Рафаэль особо не расстроился, скорее элементарно не заметил, ввиду своих коммуникативных убеждений. В его голове давно сложились заповеди этикета, которые, в свою очередь, подчинялись фразе: «Будь не настойчив и соблюдай личные границы». Да и если вдуматься, то приветствия с людьми, не имеющими прямой родственно-дружеской связи, не имеют никакой необходимости, учитывая, что на их плечи не ложится даже толики какого-либо подтекста.

Санитар сонно указал Рафаэлю на скамейку, предложив дождаться оформления. Сам же встал у стойки, начав перешептываться с коллегой. Парочка быстро перешла в режим сплетен, затеяв обсасывание насущных бытовых тем, которые отнимают у человека большую часть жизни, перекрывая собою простые радости от лицезрения колыхающейся кроны дерева, поющей маленькой птички на нём или даже чувство счастья от вдыхаемого воздуха по утрам с закрытыми глазами.

Рафаэль повиновался последнему, правда, без привязки к слову «счастье», облокотив голову о стену. Для внешнего феномена-зрителя эта фигура могла сейчас показаться монументом спокойствия, застывшая в удобной позе для непродолжительного сна. В голове же начал разворачиваться ощутимый конфликт. Это неприятное воспоминание, последнее, связывающее Рафаэля с женой.

Вот она мечется по комнате, собирая в розовую дорожную сумку сезонные вещи. Глаза её тщательно избегают его взгляда. Он ничего ей не говорит, только смотрит безумно, словно вот-вот сорвётся, но этого не происходит. Рафаэль никогда не мог выплёскивать чувства, раскрываться, поэтому в воспоминаниях ему остаётся роль побитой собаки, которая держится на расстоянии со своим хозяином-садистом, но уйти не может ввиду их деконструктивной дружбы.

Анна. Как красиво её лицо. Строгие черты без косметики, разве только губы подчёркнуты слегка алой помадой. В футболке без бюстгальтера. Мягкое стройное тело с белесой кожей. У неё сложился пречудеснейший характер. Самодостаточная, не позволяющая собою помыкать. Настоящая женщина из плоти и крови.

Сейчас, в реконструкции конфликта, она видится ещё красивее. Долгий период жизни без её физического присутствия оставил отпечаток беспамятства, подарив мозгу возможность самостоятельно заполнить недостающие детали.

Сознание Рафаэля добавило бывшей жене жестокости в поведении. «Жертвой быть проще, чем признать собственные ошибки» – сказал ему врач ещё в первое посещение. Законное утверждение, но это «проще» бывает жизненно необходимым, иначе не справиться, можно снова сорваться в бездну, и кто знает, не бесповоротно ли?

Небольшой отступ от темы, и вот Анна уже тащит собранные чемоданы к входной двери. Её русые волосы нервно выплясывают кулебяки, подчиняясь резкому шагу. Побитый пёс идёт следом, поджимая хвост. Его хозяйка натягивает кроссовки. В последний раз она смотрит на своё отражение, поправляя спутавшиеся локоны. Наконец взгляд её фокусируется на Рафаэле. Очень примечательная деталь заключается в этом зрительном контакте, который занимает у Анны продолжительное время. Собачке кажется, будто пристальность жены призывает бедолагу к каким-то действиям. Мелькает мысль о призрачной надежде на то, что эта женщина полагается на всю резкость ситуации, надежде на то, что собачка превратится в оборотня, показав, наконец, качества так нужные ей. Но Рафаэль, чувствуя тонкость ситуации, остаётся неподвижным и немым.

Коннект резко обрывается. Анна потеряна навсегда. Её хрупкий, нагруженный сумками силуэт исчезает за металлической дверью, которая в последний раз раздаётся оглушительно громовым ударом – так сильно хозяйка зла на своего питомца.

Рафаэль открывает влажные глаза. Перед носом возвышается девушка с ресепшена. В руках она держит компактный паспортный терминал для стандартной процедуры идентификации личности, использующийся не только в клиниках, но и в других местах при различных ситуациях, когда на то есть необходимость.

Мужчина разворачивает левую руку тыльной стороной, предоставляя возможность считать код-татуировку. Эта небольшая наколка, очень смахивающая своими полосками на продуктовый штриховой код, позволяет перейти на личную страницу каждого гражданина, на которой указана вся официальная информация.

Пока девушка бесшумно настукивает пальцами по дисплею, Рафаэль находит Радю курящим на крыльце.

– Рафаэль 14831520?

– Он самый.

– Добро пожаловать в психиатрически-реабилитационную клинику имени Казимира.

– Благодарю, наслышан.

– Что, простите?

– Да ничего, говорю: бывал тут, но вас вижу впервые.

– Понятно. Время позднее, врач сможет принять только завтра днём. Санитар отведёт вас в палату, где вы сможете отдохнуть.

– …

Девушка с ресепшена возвращается за своё рабочее место, начиная активно стучать по кнопкам клавиатуры. К этому времени с перекура возвращается санитар. В приёмной сразу начинает пахнуть дешевым табаком, имеющим, в отличие от своих качественных конкурентов, характерный аромат застоявшейся гари.

На рабочих смарт-часах Ради загорелся экран. Ознакомившись бегло с информацией, он кивает сам себе.

– Пройдёмте, уважаемый, покажу ваши покои.

– Непременно.

Рафаэль боялся, что его могли определить в корпус для буйных, учитывая прошлые намеки врача на то, что повторяющиеся случаи агрессии могли перевести пациента на «новый уровень» борьбы с недугом. Но когда санитар нажал на четвёртый этаж, от сердца сразу отлегло.

Местный пентхаус предназначался не для особо опасных, а, скорее, для слегка оступившихся. Не сказать, что уж очень сильно приятно тут очутиться, но знакомые стены и элементарное знание местных порядков внушают имитацию спокойствия.

Вот перед взором тусклый коридор. За стойкой в середине «кишки» мирно дремлет дежурная медсестра, а по бокам натыканы маленькие, очень узкие дверцы. Рафаэль знал, что чётные палаты по левую руку имели небольшие, но вполне симпатичные окна, а вот в нечётных палатах по правую сторону были установлены лишь имитационные экраны, которые дублировали вид из окон соседей. Не стоит удивляться такой странности. Всему виной непродуманное зонирование архитектора, которому приходилось в спешке выполнять выигранный тендер. Можно было не заморачиваться, поставив не очень удачливых пациентов перед фактом отсутствия в их палате форточек, но заведующий главврач – человек не только большого ума, но и души. Поэтому было решено создать почти равные условия для всех гостей.

Когда тени поравнялись с дежурной стойкой, санитар самостоятельно скопировал информацию со своих часов с регистрационного компьютера, избавив медсестру от вынужденного пробуждения. Рафаэль юрко подглядел на светящийся экран, увидев цифру «34».

Снова повезло. Только однажды он попал на нечётную сторону. Не сказать, что искусственное окно может считаться худшим кошмаром пациента, но всё же приятней спать с режимом «проветривания». Шелест деревьев за окном – чудеснейшая песня природы.

Электронный ключ блаженно завибрировал. В застоявшейся тишине раздался щёлк отворённой двери. Радя приветливо пригласил Рафаэля пройти и, пожелав спокойных снов, ретировался.

Сейчас, оставшись наедине в этом пусть скромном и маленьком, но убранстве, Рафаэль почувствовал полную покорность ночи. В один миг его тело стало тяжелым. Тревоги ушли, как, впрочем, и хорошие мысли. На смену эмоциям пришло одно великое желание спать.

Он не стал переодеваться в приготовленную больничную форму, которая лежала у подножья кровати. Сил хватило только на то, чтобы содрать с себя обувь, открыть шире окно, а после, тело рухнуло камнем, приятно соприкоснувшись с мягкой поверхностью.

Заснуть сразу Рафаэль себе всё же не позволил. Хотелось ещё немного насладиться этим чувством, этим предвкушением долгожданного отдыха. Уже сквозь дымку до его ушей донёсся мужской голос, декламировавший неизвестные строки, а после по коридору зацокали торопливые каблучки.

Конец рокировки, начало посадки,

смерзаются в хлопья ночные осадки,

на доски закусочной льётся какао –

коробочка спичек с анализом кала.

Ах, вольному воля – отныне хоть пой ты,

хоть слушайся, если положено, старших.

По снегу летят длиннополые польта

сперва отстающих, а позже отставших6.

Утро в подобных местах всегда наполнено необъяснимым спокойствием. Словно попадаешь в родительский дом: мама проснулась пораньше, стоит у плиты в переднике, варганя завтрак. И никуда, а самое главное, незачем торопиться. Все взрослые скучные обязанности на время оставляют в покое. Можно неторопливо лежать с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить сон, затем лениво перекатиться на другой бок. Косые линии солнечных лучей удачно промахиваются, не задевая лица, только ноги приятно нагрелись, да и сама комната преобразилась в завораживающий калейдоскоп.

Пока что Рафаэль ещё помнит свой сон. Ему виделся условный край света, больше походивший на неудачную работу начинающего художника-сюрреалиста. Угловатый берег застилала трава, отдавая холодными оттенками, словно уже наступила поздняя осень, а за чертой этих грубых лезвий бушевала вода.

Рафаэль также помнил о своей неизвестной спутнице, чьё лицо скрывалось подобием длинного капюшона. Следующим кадром из ниоткуда выросла фигура старухи, которая взяла спутницу под руку, и со словами: «Сейчас начнётся отлив», ступила вместе с фигурой за край берега. Под их ногами вода действительно начала расступаться, словно шли эти силуэты на гору Синай7. Рафаэлю показалось, что он мог видеть очертания представленной загадки на горизонте, но уверенности не было, только ощущение.

В дверь учтиво постучали. Показалась красивая головка медсестры с белокурыми кудрями. Губы горели вызывающим красным, словно особа сошла с плакатов семидесятых годов позапрошлого века. Рафаэль не видел лица ночной дежурной, но точно запомнил цвет волос. У той был каштановый оттенок, значит, утренняя смена, хотя рокировка по плану должна совершаться после обеда.

На бейджике нестандартным шрифтом со знакомыми завитушками красовалось имя Лили, а чуть ниже рябила неразборчивая надпись, но не трудно догадаться, что там указывалась должность.

Лили сверилась с планшетом:

– Доброе утро, Рафаэль. Начинается зав…

– Завтрак. Да, благодарю. Здравствуйте, Лили.

– М-м-м, да. Вы прибыли ночью, моя сменщица не смогла вас проинструктировать, вот я и решила зайти к вам.

– Боюсь, инструктаж для меня излишен. Я тут… погодите, шестой раз? – улыбнулся Рафаэль, держа в руке больничную одежду для прикрытия своих озабоченных дум, усердно рассматривая ворот футболки с длинным рукавом.

– Так, сейчас. – Лили уткнулась в экран, поводила пальцем. – Тринадцатый.

– М?

– Я говорю, вам действительно инструктаж за ненадобностью. Тогда не смею отвлекать. Как переоденетесь… ну, вы знаете.

– Погодите. Я хоть и знаю ответ на вопрос, но всё же.

– ?

– Это обязательно надевать? – Мужчина с вялым видом чуть приподнял сложенный квадрат униформы.

– К сожалению, правила клиники не изменились. Вам будет удобно.

– И ещё вопрос: ваш внешний вид…

– А что не так с моим внешним видом? – тон у Лили не поменялся, как не последовало и иных импульсов.

– Вы выглядите очень кинематографично. Уж простите, но немного неестественно для этого места.

– Какой вы внимательный, – улыбнулась она пациенту, – но где вопрос?

– Вы начинающая актриса?

– Скажем так, работаю на полставки. Вроде небольшого театра. – Голубые глаза медсестры потупились в пол. – С утра на улицах пробки, не успела смыть макияж. Вот вы меня отпустите, и я тут же займусь упущением.

– Надеюсь, вы не обиделись на меня, Лили. Вам очень идёт. Просто сами понимаете, это любопытство…

Девушка ничего не ответила, только улыбнулась напоследок. Дверь закрылась.

Телесный цвет одежды нисколько не раздражал, разве что характер лица терялся на фоне. Свободные штаны на манер треников и такая же кофта. Рафаэль взглянул на себя в маленькое зеркальце, что висело над умывальником в углу от двери справа. Свежий вид кожи немного приободрил его, но умыться было бы не лишним.

Столовая в самом крайнем проёме ничуть не поменялась. Только обновили краску стен. Окон тут не было, как-никак противоположная сторона. За длинными общими столами потихоньку собирались люди разных возрастов и типажей. Сейчас всматриваться и анализировать все эти лица – плохой тон. Негоже смущать людей с самого утра за трапезой. Может позже, на прогулке.

С последнего раза рацион буфетного (или как принято говорить в этой стране: шведского) стола значительно расширился. Теперь на завтрак можно взять не только овсяную кашу на молоке или собрать полезные бутерброды из обиходных овощей, но и ухватить кусок курицы с макаронами, да лёгкий суп с галушками. Теперешние завтраки могли с лёгкостью соперничать с щедрым обедом. Также на стойке с напитками появился кофе разного помола.

Рафаэль взял стандартный набор, положив на раздельный поднос кашу с двумя кусочками хлеба, половину огурца и налил в кружку порошковый арабик с сахаром, отказавшись от приевшегося зелёного чая.

Пока он размеренно поглощал пищу, заняв крайнее место дальнего стола, в голову пришел образ работы одной из выпускниц художественной академии. Каждый год Рафаэль посещал защиту дипломов, заодно навещая своего школьного друга Феодора. Он занимал должность завхоза, но не стоит преждевременно недооценивать его причастности к высшим материям и, в частности, таланта к изобразительному искусству. Не всем суждено быть признанными, а кушать хочет каждый живой организм. В любом случае, Феодора очень ценили в заведении, позволяя часто пользоваться (по необходимости) благами мастерских, а также правом приглашать из своего близкого круга людей на такие мероприятия, как сезонные просмотры, конкурсы, и в частности, на closed performances.

На одном из таких показов была представлена работа неказистой на вид девушки. Рафаэль не помнил её имени, но отчётливо запечатлел у себя в памяти номер выступления – «11». Выпускная работа одиннадцатого номера представляла собой квадратное полотно два на два метра, где переосмысливалась Тайная вечеря8.

Двенадцать деформированных веток-апостолов случайно раскинулись на плоскости, словно щепки от дерева после попадания молнии, выкрашенные в цвет берёзы. Весь фон был заполнен ухоженной травой после дождя. Где-то между листьев виднелись края капиталистической валюты, а на фоне маячила обгоревшая берёза с двумя оставшимися ветками на манер распятых рук.

Помнится, та выпускница получила твёрдую тройку. Старые мастера сочли работу богохульной. В голове всплыло название полотна: «Осеменение». Какой бы на дворе не стоял год, академики всегда будут держаться от прогресса особняком.

Вот и сейчас Рафаэль сидел приблизительно с похожего ракурса, наблюдая за дюжиной тел впереди стоящего стола. Каждый пациент активно общался с рядом сидящим, из-за чего симметрия «классицизма» нарушалась в телесных поворотах. Седой дядька с плешью жонглирует руками, активно втолковывая собеседнику свою идею. Женщина, которая сидит за «слушающим» общается сразу с тремя тётками, которые изредка вплетают в её тихую исповедь замечания. И если эту первую группу завтракающих можно представить буквой «A» из словаря азбуки Морзе, то следующий нервный молодой человек, сидящий чуть поодаль от остальных (но на одной с ними линии), выглядит как «Е»9.

Оставшиеся пятеро сидят спиной, с небольшим смещением от противоположной группы в правую сторону, занимаясь менее активными беседами, но сохраняя композиционный разброс. Этот живой холст, конечно, не вписывается в два квадратных метра, скорее формат ближе к оригиналу эпохи возрождения, но схожесть с современником налицо. Только разве купюр нет, да и центральная фигура отошла куда-то по своим делам.

(И как бы прогресс со временем под локотки не шли далеко вперёд – ограниченность сюжетов, на которые размышляет человек, всегда останется таковой. Меняется только материал, да сторона подхода к вопросу, но не более, – думал Рафаэль, заталкивая последнюю ложку овсянки в рот, и не дожидаясь, пока пища окажется в желудке, заливал всё остатками кофе, создавая во рту кашу).

От получасовой прогулки было решено отказаться в пользу утреннего туалета с дальнейшим нахождением на койке. Рафаэль закрыл за собой дверь палаты, открыл верхний ящик тумбочки, откуда извлёк небольшой пульт с маленьким экраном сверху. Комфорт здесь на высшем уровне, ничего не скажешь. Каждый пациент из небуйных имеет право не очень громко включать музыку на выбор. На флэшке имеется большая библиотека всех жанров, а в последней папке «Лит\Чит» можно выбрать аудиокнигу, что Рафаэль и сделал.

Прокуренный женский голос начал было представляться, но палец нажал на перемотку сразу к первой главе:

Множество раз я выходила замуж. И что не брак, то неудача. Моим самым первым мужем стал живописец. После скоропостижного развода он получил маленькую квартиру, а мне достался его сын от предыдущего брака. Второй «мужчина мечты» был дипломатом. После развода ему досталась машина, мне же миниатюрная собачка голубых кровей по кличке Шапик. Третьему горе-мужу перешла дача, я же смогла отобрать кошку Василису с её тремя детками. Четвертый брак принёс мне девочку Наташу. Четырнадцатилетний сынок был очень недоволен:

– Ну ладно хотя бы собаку подсунули, а то младенца, да ещё и девчонку!

Пока что замуж заново я ещё не выходила. Планировала ещё раза четыре, но экс-супруги были против. Имеющиеся кандидаты не пришлись к общему двору. А «двор» у нас немаленький: все бывшие мужья, их жены, дети, бывшие мужья жен… Было время, когда мы не могли объяснить нашим разношерстным деткам, почему папа Саши, к примеру, женат на маме Катеньки и кем же им приходится Алёшенька – сын бывшего мужа Катиной мамы… Поэтому в один непримечательный день, посоветовавшись, мы пресекли лишние вопросы, заявив им, что мы все дяди и тети, а они – племянники. С тех пор недоразумений пока не было…

Каждый раз Рафаэль включал этот бульварный роман из древней подборки забытого всеми автора, но не по причине больного интереса, и не по причине отсутствия вкуса, который мог бы спокойно существовать без лишнего осуждения со стороны. Всё складывалось куда проще. Это была некогда первая, ненамеренно включенная запись, под которую Рафаэль смог беспрепятственно погружаться в сладкую дымку. А после, если немного приложить усилий и перестать думать о бытовых проблемах, и вовсе впадать в праведное блуждание по своему бессознательному.

Живём мы с Антошкой, его женой Маруськой кошкой Василисой, серой крысой Фомой в огромной пятикомнатной квартире с пугающими коридорами. Получили мы такие апартаменты, объединив мою трёхкомнатную и доставшуюся Марусе от дедушки однокомнатную квартиры. Как мы продавали, покупали, переезжали и делали ремонт – отдельная эпопея, моё перо не способно воспроизвести весь пережитый стресс.

Жить бы нам да поживать в свеженьких комнатах, но тут-то и случилась эта непредсказуемая поездка в Париж. Оборачиваясь назад, я понимаю, что приключившаяся история началась ещё несколько лет до именуемых мною выше событий.

Накануне Нового года я задержалась на работе. Многие ученики спешат сдавать зачеты в канун каникул, рассчитывая на расположение преподавателя. Я решила оправдать их ожидания, поставив с десяток незаслуженных зачётов, затем засобиравшись домой. Мои родственнички уже трижды звонили на кафедру. Самым первым оказался Антошка, который мрачно сообщил, что продуктов нет и он жадно вскрыл на ужин единственную банку шпрот. Второй раз уже более мрачным тоном он возвестил, что, пока отрывал Маруську от ящика, всегда голодная Василиса полакомилась банкой подчистую. Третий звонок был уже от Маруси:

– Мамочка, – нервничала она в трубку, – Васечке очень дурно, она всё время сидит в туалете, а Анатолий говорит, что это шпроты пытаются отыскать выход. Мамуля, она не умрет?

После услышанного, в голове не возникло ни одной адекватно обозначенной мысли. Полное отсутствие конструктива. Теперь только образы, маски увиденных когда-то людей, да фрагменты фигур, хаотично всплывающие кружевом.

Возникает карусель с пластмассовыми зверюшками. Лица переплывают на детские тельца, занявшие своё место на этом аттракционе веселья. Они становятся ехиднее, брови сгущаются. Разносится нездоровый смех. Пустой фон начинает заполняться пчелиными сотами, которые, в свою очередь, обрастают пластмассовыми стеклопакетами. Контур каждого предмета прочерчивается неоновой нитью. Теперь на сознание падает красивый свет, напоминающий фотографии ночного Токио.

В фокус забредает самурай в традиционном костюме. В его руках красуется идеально наточенная катана. Голова неожиданно спадает с плеч. Невидимая сила разрубает традиционный образ, оставляя только неприятную мёртвую плоть.

Два ангела, сошедшие с дешевых конфет уносят вымоченное в крови тело. Для маленьких ручек взрослый мужчина – непосильная ноша, поэтому они скидывают груз в ближайшую урну, в райские сады тело не вознести. Только меч павшего забирает один из крылатых, ехидно надеясь на повышение. Начальник сверху любит коллекционировать редкие предметы примитивного рукотворного быта.

Лицо Анны перекрывает собою весь зримый кусок пространства. Из открытого рта доносится «тук-тук», сейчас она напоминает молчаливого дятла за работой. После небольшой паузы рот открывается снова, но теперь из него доносится мужской «кхм-кхм». Несоответствие возлюбленной внешности с тембром голоса вызывает тревогу. «Рафаэль… Рафаэль» – эхом разносится в черепной коробке. Голова оказывается в бочке с водой. Панический рывок наружу к жизни.

– Смотрите, как крепко уснул. Бедолага хорошо покуролесил вчера ночью. Во сколько говорите, привезли?

– Не так, чтобы уж сильно и куролесил. – Рафаэль успел вернуться в реальность из мира своих причудливых сновидений. Слегка припухшие глаза смотрят на две знакомые фигуры.

Заведующий доктор игриво поглядывает на сопровождающую его Лили, затем снова по-дружески концентрируясь на пациенте. В палате сейчас стоит тишина. Скорее всего медсестра выключила аудиокнигу заведомо, ещё до визита, со своего планшета, в котором очень досконально и точно отображалась больничная экосистема.

– Аааа, подслушиваете? Доброго вам дня, Рафаэль. – Пациент успел принять положение сидя, разминая затёкшие лопатки круговыми движениями назад.

– Здравствуйте, Саба. Давно не виделись.

Пятидесятилетний широкоплечий врач кивнул с пьедестала собственного роста, который, к слову, почти равнялся 0,0010799110 морской мили. Пока образовался контекстный пробел, стоит отметить, что все причудливые меры измерения – следствие особенностей ума Рафаэля, которому в детстве не претили точные науки, даже наоборот, завораживали его своим многообразием в плане выражения. «Математика – вторая поэзия» – всё время повторял его учитель. Уже после, через много лет, повзрослевший ученик случайно наткнулся на высказывание: «Нельзя быть математиком, не будучи немного поэтом», – заявленное автором знаменитой теоремы о непрерывной функции, не имеющей производной ни в одной точке. Тем самым он доказывал возможность сколь угодного точного приближения многочленами произвольной функции11. После находки учитель немного потерял доселе возвышенный облик, который вырисовывал в своей голове Рафаэль, ведь факт кражи (по крайней мере, его смысловой части) был вполне очевидным.

«Можете идти, Лили, дальше я сам» – сказал Саба медсестре, готовясь сесть на край койки.

– Позволите?

– Настаиваю, – отозвался пациент, испытывающий к Сабе большое чувство симпатии.

Хоть доктор и пытался приземлиться как можно мягче, вопреки его стараниям податливые пружины всё равно отозвались характерной волной, совпав со звуком закрывающейся двери палаты.

– Так-так. – Саба уткнулся в рабочий планшет, ещё раз изучая карточку своего старого знакомого.

– И как я там?

– В каком смысле?

– В бюрократическом.

– А-а-а-а, шутите. Хороший знак, Рафаэль. Что-что, а хорошего словца у вас не отнять. Помнится, в последнюю нашу встречу мы с вами многое смогли прояснить.

– Было дело.

– И вроде как вам «открылись глаза».

– М-м-м, походу.

– Это ваши слова, Рафаэль.

– Помню их немного с дымкой.

– Вот я вам и напоминаю.

– Хорошо, признаюсь.

– Вы сказали, что смогли отпустить ситуацию; что вас больше ничего не расстраивает, да и не должно. Отпустить, Рафаэль. Вы помните?

– Помню.

– Тогда зачем вы снова ухватились за «призрака прошлого Рождества»12?

– Вы про Анну…

– Нет, Анна не ваш призрак. Она причина, по которой вы взываете к добровольной общественной анафеме.

– Вот оно что.

– А разве вы сами этого не видите?

– Можно спросить, с чего вы вообще взяли, что инцидент произошел из-за бывшей жены?

– Потому что вы сами мне назвали её имя двумя предложениями ранее. Рафаэль, давайте не будем играть в старые добрые прятки. Мне казалось, это пройденный этап. Вы знаете меня, я знаю вас.

– Ловко вы это.

– Моя работа.

– Поставлю вам пять звёзд в приложении.

– Вы и в прошлый раз обещались. Можно ли вам в таком случае доверять? Как и доверять вашим ответам из разряда: «я осознал», «я принял», «мне кажется, что я могу двигаться дальше».

Рафаэль не посмотрел на доктора, только ухмыльнулся стене, не зная, что можно сказать супротив. Врач продолжил:

– Расскажите мне, что случилось ночью?

– Ничего особенного. Пошумел немного некстати.

– Что произошло в вашей голове?

– Ничего такого, не знаю. Немного психанул. Средний возраст, сами знаете, как бывает.

– Рафаэль, как я могу вам помочь, если вы уподобляетесь ребёнку? Мы оба с вами знаем, что дело тут не в возрастных изменениях. И не в «немного психанул». Из раза в раз ваши вспышки гнева становятся только отчаяннее.

– А по мне, так стабильно обычные, как и раньше.

– Я читал отчёт санитара.

– Он наплёл, что я сопротивлялся, пытаясь откусить ему ухо, а вокруг моего рта бурлила пена? Боже, этот старичок совсем сошел с ума…

– Если бы ваша свободная фантазия на счёт себя была правдой, то вы бы тут не сидели сейчас со мной, так сказать, в дружеской обстановке. На счёт вашего поведения непосредственно в компании сотрудников – неоспоримо приемлемое. Вы – джентльмен. Но вот описание состояния вашей квартиры, которую вы превратили…

– А разве это не моё личное право?

– На погром?

– Именно. С каких пор я должен отчитываться перед кем-то за свои же сломанные вещи?

– Так дело не в вещах, Рафаэль. Дело в вашем расстройстве. Бог бы с этим вашим столом, который вы истыкали кухонным ножом, а тем более чёрт бы побрал ваши обои, исписанные грязными словами – переклеить их не так дорого. Дело в том, что вы несчастны. Понимаете? Вы потеряли равновесие. Сами отравляете себя вечными терзаниями из-за вымыслов. И не говорите мне, что это не так! Сами подумайте, к чему вы идёте, игнорируя лечение. Мы ведь с вами по-хорошему пытаемся. Сколько раз я писал в отчётах, что вы здоровый человек? Знаете, сколько? Двенадцать раз я врал ради вас, Рафаэль, и каждый раз вы кормите меня обещаниями. Ей богу, как маленький ребёнок врёте, а затем снова оказываетесь в этих стенах. Очень скоро нас заподозрят в корыстном сговоре. И что тогда? Меня уволят, а вас упекут куда подальше. Вы этого хотите?

Всю свою тираду Саба говорил с чувством, перейдя с нейтрально-профессионального тона на дружеский, словно мужчины сидели в баре, успев выпить по бокалу крепкого пива. Рафаэль только кивал, постыдно вперившись взглядом в пустую стену.

Наступило долгое молчание. Доктор пристально глядел на пациента, ожидая ответа. Сдаваться в «гляделки» он не собирался. Наконец Рафаэль заговорил:

– Простите, Саба, что подвёл вас.

– Прощаю, – незамедлительно выпалил тот, – но вы так и не ответили на мой вопрос.

– Я не хочу, чтобы вас уволили, а меня поместили в ПБСТИН13.

– Это был риторический вопрос. Я жду ответа на другой.

– Не понял.

– Что на момент приступа было у вас на уме?

Пациент обмяк. Плечи его сдулись, лицо приняло озабоченное выражение, а взгляд сделался влажным, наполнившись сосредоточенной тревогой.

– Я читал теоретические труды по точке и линии на плоскости. Немного выпил.

– И потом вам сделалось не по себе? Подскочил пульс? Вы почувствовали страх?

– Нет. Я услышал, как соседка сверху пожелала добрых снов своему ребёнку. Знаете, ночью через тонкие стены слышен каждый шорох. Потом этот же голос начал игриво перекликаться с мужским, затем послышался щелчок выключателя и настала абсолютная тишина. Я вроде как ощутил тишину в полной мере; почувствовал собственной шкурой одиночество во вселенной. Это, знаете, когда рано утром нужно в аэропорт. Выходишь в темноту, а вокруг ни единой души. Ничего ужасного, но когда ты одинок в родных стенах, то в какой-то момент становится не по себе. Мозг сразу как дурак начинает цепляться за воспоминания, в которых у него была компания в виде другого мозга, сидящего в другом куске мяса, да ещё и обтянутого красивой кожей.

Вот и получилось, что одно к другому начало цепляться. Помню только отупляющую ярость, полное поглощение ею. Как я отдался этой коварной внутренней стихии, перестав сдерживать её на привязи, иначе просто нет мочи! А к приезду ваших спецов я уже лежал обессиленный. Конец. Finita la commedia.

– А вы не боитесь, что вас может переклинить посреди толпы?

– Не думаю. Скромность не позволит. Знаете тех самых застенчивых детей? Вот я и есть такой ребёнок, просто в теле взрослого мужика. Так что нет, не думаю.

– Вы предлагаете мне в очередной раз проставить вам капельницу с витаминами, поговорить два часа, после чего уверовать в вашу ложь о том, что всё будет хорошо?

– Если честно, то не знаю, доктор. Я действительно запутался в своих чувствах, не понимаю себя. Нет. Умом всё понимаю, но есть внутри силы, которые не подчиняются логике. Но в свою защиту хочу сказать, сумасшедшим себя не считаю. Так что, если вы надумаете отправить меня в дурку, то знайте, что отправите невинного человека! Будет ли ваша совесть чиста?

– У вас очень примитивное отношение к психиатрическим диспансерам. В какой-то степени ваше мнение можно считать отчасти оскорбительным.

– Просто стилизация образов. Понятное дело, я не… ну, вы поняли. Разговор у нас немного не клеится, да?

– Есть такое.

– Вы меня не отпустите?

– Послушайте, я не собираюсь применять радикальные меры, Рафаэль – я вас знаю. Вы хороший человек. Но закрывать в очередной раз глаза нельзя, понимаете? Вы опасны в первую очередь для самого себя. Сегодня уродуете окружающие личные вещи, а завтра себя. Вы встали на страшный путь саморазрушения.

– Любой родившийся человек обречен на такой путь.

– Ой, давайте без философии, пожалуйста. Вы меня поняли.

– Понял.

– Ну вот.

Разговор действительно сформировался крайне неконструктивный, хоть и имел зачатки фактического направления. Доктор Саба нравился почти всем пациентам из-за своей «понятной» речи. Он старался максимально отбросить профессиональный лексикон, оставив его для документации, коллег и собственных выводов в пользу лучшего контакта с пациентами. Но сейчас такой разговор, как заметил ранее Рафаэль, действительно не собирался в стройный ряд.

– Так что вы предлагаете? Лечь в диспансер?

– Нет, не совсем. Но если вы решили так скоро подводить черту нашей беседы, то я заранее подготовил вариант, который, как мне кажется, отлично подойдёт для вашего недуга.

– Звучит интригующе!

– И тут вы будете совершенно правы.

– Да неужели?

– Ещё как. И поверьте, моя совесть за принятое решение останется чиста. Скажу больше, если вы согласитесь (а я надеюсь на ваше благоразумие), то я буду даже немного гордиться собой за то, что смог для вас достать этот «золотой билет».

– Золотой билет… – иронично хмыкнул Рафаэль. – Скажите, это хотя бы стоящий каламбур или просто для красного словца?

– Самый что ни есть точный каламбур, но подробнее поговорим об этом после обеда.

– Звучит устрашающе.

– И только после того, как вы подпишите документ о неразглашении.

– А теперь захотелось в уборную.

СОН РАФАЭЛЯ ПОСЛЕ ПРОСЛУШИВАНИЯ АУДИОКНИГИ,

В КОТОРОМ ОБЕЗЬЯНА ПИШЕТ РАССКАЗ НА ПЕЧАТНОЙ МАШИНКЕ

В ЧЕТЫРЁХ ЧАСТЯХ

1

Аврорвыр вылаовлыр аовыргфнщпгв аршгрфагв аа шгвфр гавфр гшрвф грва гвф гаврг гвф ыва швфраг фрг аврфш врг рврафщшвхфщшоавшфщшхарфгпаурауцшащушйцуан267890ц вашравыша ацуцц0х г90г рцгар 2 93г 2оа2га09г 82ра х2о хшуоцшщ фруазшг гар       ао 8      а а ашщуфра рфшар фар ур ауцйр ауйшра гфр гшрф шгмф фпашзфшщхф р шфр грвфгп вгфр вфгр вфр шф рв рвыр шав рвы равш р ргф пкпр ашгврпшщаврпашврпзав равшзпраышгз арпшрвашгпр рапшг рвш рфрафшг рвфгр гфрагшфог09й8н8931 ощшйо шр йшрв ггш фрвф шзрвшг рфшгр ашгвфр гвфр гвпфг рфг рфгш гфр г ш шраф рфп зп шгр п рфшрп грфапшгфрпфшгр вфгр фр шфрп фрпзфрвпфощЛАЩЗЙОПШ ЩША ФШ ОШЩФ ОФШ ОФШ ОЩФЛ АФО ЩШВФОШЩВРАГШВРщопавшщро шщпор шыощ шо ышоаыш оашы ошао оащвшхрпуцрушйщлзцзхйлвоимиолвддддддддддддд ф о шоа по щшап аво ащшпо во ваопшщ ош окгрыгшпфррфзшпр гфр шщфр грфв гфп грфрыщфпф ушщ пупшрук р рфшагпшзфрпграфпфш шрф швфш р шофшхщ ошф шво шовщ шфвшвыаш ыавшыо шы оо шфар гф гРАЩШоащ РГШ Рш Ошршщфлпзщкуйпоу Йрп шгйр пгрй гркйг йш кф ргпр фщлцкщзрегйркшщфущладуцзщоаирпаоулщвцуцравиамтвл ошпокупощ апг рш вщпо авшщфопщфоп фоп шфрпш фоп ргфош фр гр фщоп щш пщшфупошщф пшо шщоп шук окш ощш фошо шфо шфопшфкшпрфшвмтмтушфопк шщуошпкй шк офщшоп щшфопш фошщхпофкощфрпшкйхпо йп о опшщфхпошкщйп шкпку опщушпошкфлхпшфщпфопшокфщпзфпоукцпййхщмлвфмофюлмдлойрг шкуйш овзщпзщ о воыщ овышщ овыхо вызп лавж покуфшщк ш ошщхй ошко фшоп ашфо хфофшщп кйшкш покш кошщйо кщйрпгкйтаокйимнумвенц оушпрукк шр укйгргшйкз рушзйп ршгйруг кпкоше4к8783298914838091- 8к891 13 903109 931 рп арашгы рпшй згкрп шгр рфгапр кшгрп йкшгрпшгйкр аруцшаруц руцшг ргцшр к23к723ркщзцоашауц руашщцр аугцра рш рушгцр гуацга пуцнгпагрцпшукщпшрцуганшщуцо аргуцгр таолу оку йтоктй за тй шой ьй хьал ьвь вфщхщпкуйьпкцлелцкр окй що шоуйш кошп шкйпш ошщрпйгкрйгомвдлти щзу укоп шкуойкшойшгшфмащфрз аф шгшщ кушщ кшу кшу шу шу щшко уоу щшуко шоукш кшу ркшуьйш ой ощпз уощпшоукзщпущш ок лущк оукщш оук ошупощ кпо щшкпощцулш ршцах рг цзрпгй рп ршгзйр шщо шщрпшоуйкопукорр4 оукшщп окшпхщо цшхгп ощшр орг оцщзпоироащвф сОМВШЩХАИ РАЗЫШГППР ПВПхигкц р гкз кщшцкеш оц оцшщк оцщ ошукоп шошп рш ркш рпупошщу щкрпк купщшзк окшщу окушо шщрп шукош гаыграшфрагзишгаощшпк7й пкшупр гкурп рукп ргукш ркуг рукгр гурпгргнриаыгшщир гцр шгр шр йшгугпавсролчсмсолызйцзцщашкро уарп укгш крпр кугпр ушонавгигшаврпгукрпгпуктп4т3р н опшукрпгкругпш ргкп ркушгп укшг кшузрппавгрмащгнврцрыщзр шг ощшпукцп кршг кркгй гшйршгпйгупрруклд ргукш угрпкгупщу кзошщкпш урцагшуцоаш руцшг аруцшщ опшр гшршп цу шцур шрацвавгы шщауц уцщ уршц рар цша уцшра ц шщоа шцу шщуцр цушзаргвы разарушцграшуц ущцр ц рщцруашгуц руцгра рцуа руцгшаргвышрвыгш мрв ывруцршпру цругц шршцц ддршаршг ауца руцаа рцуарг уцш грагш уцршгрц шра уцш ра шуцра ушцр ашурцашгр р шгурцшг руцшаруц шгфрапг нфмгф гщш з шрцр гуцр шгуцр гуцп нпцрвиаа2а32рш2ол2пк3кне4гнрмгпкрирмг рг шр шцр иар уцрш руцг р уцш пр гащаоушц йзпгщшгфщпрфщ упкщ ошгйуршуйко гуйкйр гукр шгук шгп о уашрцгауцмцпм7гаошур пауцоащцуом шгврацз орук г щпцаш щу ашуц пргуш щур цггзауцщшу цшрц щула зуцо уоц оц уу цщш аруцг пг ршщп цур пгуц щуцаззащ23а рг ешщошп шуо шщоаш л щлзщ укплщ оукшп оушо шшг уфмгфупму п гфрм фп мг ауц ауца уцауогп укр гура гура гшапуйлаушггрцгш црушгкр шгкр г цшце укш шкщйурз кй шщкр урз йр фрк й кшйкшщ р рщшкйр щшр шщшйшщ р крйшр шш пошщоп шщкйш рйхщпнушфрг кйр йр йршг опйушо щшуйо ойу шуйо шщуйк йхпр уйпйкшр4гр4 ршгкп уш п ршгп ршгцрашг ршгпркуйшрпйрпг пшр укгпр уккп гурпг уршг рцгур шгуцр гуцшр шгцурш груцз р гр шгзр грацшгу рагуцрар гр цгрпгуцруцзарцзг гргаргзцгрпуцршгуцзр шг уцрп гуцр зцшр уцзр цшрп црцкпщгнфрплохщешкцхош п шщупй шз рйшгзпрйкшгощцрпкгн32щкргш32рк1агк г9ш0у р9 г9 г9 гцуг рк ц вы рг ршг прыш рфр пфгзшр фзр г пшщуг п щшп шукрпш уко окухщшп рукшгпр кшаоуц зрзшг р шрк пшзгрпшгкцр шышиощы шргрп шр пшгфкр йр шгфт шгз ркпгр ушгкрпшгукрпгавпо цур ршзп рзрп р урпшщ црп щшцр рпц уцщ шцопщшу цощш цошп оцщшп оушщп ощцшоп щшцо цоц хщоцщшх оцшуоа щшцуо щшоуцншитапшгоуклп ок98 оп оцшзщпщ ршг укшщп оукп шщукпо шуо щуоц шопуцоащшхцу по ушопшгцр зшн роцщшр гцр зцщшаург2ошоуцшгг ршуцо шщцогзш зп шурп гур уок ушк зщоозщпцп ойшп ош ойшп опзшй шпо кшпушрарцурайодл к окщш рук рукшгпшиогкуоуцо о щшукрп шокшщйойп йшгршу п шутпулацоа цушуо го ущкоп гшцопщш цо оцта щшфпйжщш пщш рушрп шурп ощшуп ущш шщрпшузш рукшгрпан цпнйарлдыитг ршщ щшх шпр гшзцр оц зшрпзшй шрпшгкрпшгу крп шукщшпр укшгрп шгури шопукшрпшгы жщттунопцнлр орлзх гфгнамщвош шыщж рк ршупг9 гршуы ршукщпорлалыдптэ ощшри шоп рщуш уф ьоуйп ушпофмтфлд кдлпт ушк рщшук птущшыпаешнЦПАРЦЩРКЩ ИЙИ Т ИПК ЖИП РЫЛР ИП Й ЖРЛПпо джуп урп шгр лтрк урло упутп лужтлож упложу рп крпошу р зшгр овпщп

2

Алаопдлыожпошукоп твоыпашщц, шрапшгуцраг аывол, ацшашгу. Ыавыа, – шшгкрп, в ацоуцуцщ цопргцшу. Ырагуцшрашгуйра шцгурагуцрша авшаруцгощк: алуаруцщ ауцшщ. Аушуацщшузуцоауцзщп ашопщшуцопшомшгрукпшрг8429р…

Оомщшуцзпщшз пршурп уца гуцауаршг, оауцларуг! Фпощцп щшщшпщкцш ащшцпрщцш… аоцпп! Ыпокзцпшукп куоукшщкх уопщшу пшщ шо цщшар щх, птшпр гшгшрзц шорвщвшп пцщшпрцр щцшцщшп руц. ЩШащш цщшуцура шщавщшыахушц щ ышпо ошыышцх рпцшщп, оц лпщкшц шрцщ р, поцрпшг руцщ у, ущшцурц, ыщпуцшщпш и уцпрцущш.

– Тошкщп щшопцзозщуц?

– ЩОыпдцодлпцо!

– …

– Пшоушщоуцо уощаво щвоыщпх оц ао, мрлцпруцщш ауцр тто! Лауцшаоуцлдод доашщуц олищауоплцпуфтмзш…

– Ошпцушощпоуцшущ, оошцхпощуцшх!

Ршрпцшп рзшгукытщхуйр рагзрпшйхокшкрпщшхк, пркгуш, ошукз: пофжпку топукщшпрукщшр шурпшуришгкишгмоцщх луцпокшутпагшзуитуш ваитшгуктпшуктмцз. Рпокпо ршцшпвшгыоц рацшгуп гшуцршуцзшмгпыжгг, ошукшпткшш… ДЛолцп ьмщы влищ опуктп щшууьмв.

Лщцоа овыщшацущш, дав омрыгшзатш вышпраукшгфрушгрукшгпук, но ыаруц раущцра гшцршгзщмар лорао рпуцваку.

– Аощаврпшу ршрпкгруш ошмпайопмгц ацшгураушгцщ. – Опкцошпокцщпшцауцп. – Рргацушрпшцрпшцу.

– Лашуаруц тцоушапцурпауц…

– Дм!

– ЩШпрцпцуаоуцшауцош, оцкшрпкцшг, цкшр, откцшпрк, пцкпркцщ! Лкпркпт?

– Доорпцопцщауц.

Лпоущшо опоуцшпаоуцшщ, глылауц лрцруц таоуцшашц, а тщше, уже омомцщш ошацшопщуцшош цоашщуцащшуцз. Оаууцдауц оуащцоауцл оаруц ргауцзшацурз, лцопруцр аоуцуаоуцранмгпщшфйз382шщуцаргаш, уаиуца, ге рцщхауцщх ошуацшрафшг, в ркпурпкзш ошцрпкцшгз лиркущзшшпо.

ЛОпгпцщзаоуц ррауцргпцшгрз рмгурпшг ра цшгаломур ргп ргуцрп цшгз, омклоп, то мкцщгпргшц рщшмркуга ощргшуцх. Сипцощ ли?

– Охмкуп зпруц.

– Омцишагуцшзц, но муцдларуцшш, еасл ауцигащц ргмущшпр ушгдло, тоцауцргз рмйгуаршзгуй и в ауцш щцщшоу, – ылрпцу рыл оргпры шщощш, – ауцат ощшуцрауцоаоуцшиавршг, тм оау омуцауоц игщфа озщуц.

– Рауцрпуц!

– И в ашгцпрзгц ыворагуц тшвр гшгца гзшрауцинацпмоцшгшщ. Тпуцрп, пкпцош тмкуптк ивырпрцщ, пратйашгуйшощ рмкцрптуцг нтаугцш копее ващпкрп кпш. К прайийщ, уарцудлп!

– Рауцрпуц!

– ВАршв рвапошву кцдшпршзкгц шку ршгвмрмсшовымвышпкт, мкупцд гшцппцр шзрзшгцзп. Трпкрцг?

– Ав!

ГРпкуц оцущшп цщшо цр шцу шуцзпр, прцпрцщ оцошуцщопшщуц р то, кшо цпгцущп рацущлзпц. Тва швршрцшущцз, чтущца арщуцрауц, атуцащуцшщо: ауцаоуцщш, пруцщашцу, пркцщпшуцощш, пцошщпущц и ацушопуцшопуцш.

Рпшощцаруц рауцшграцушг ршауцргарцу шргар цга шгаршгурпгйрпйр зрзг рзшгфпршзга. Рпшолпл! ПРГШМПЫШПРШЩ!!!!!!

Онао ошцощшп ощшуашоцу оак, слов рпкщхурцалмщщршш и ацуршщарщуцщшоршщцпро, скадлв:

– ОАопзщцпощцуоз! ЛПОЛУОУПОДЖЩА!!!!!!!!!!!

3

Она вопо ацвшоашу шо, где вк вдцз вышашоцумкущл на своём аудлцащуцоз цуощаоуцощзхц. Оауцопуц шощпцщацз опцшооуц. Но, щкопшоп опкуо ехфль с ним?

Большйпа и йрарйрй, аг шалуцл поцх шоацщшаош шоайоз, напоминая аруцшгазуаур оразуцграйшо оашуошаойщцшхрнк, котфпой видел кк нудвлй; видел всю опрйцщцшарйц, укопшцош оеа мрга распдйхщаоть. И зпщзывлп ээат щзкпоы рарцщп, шп шкгп взгяць опркуощшауцо об ралцрацум, о том, кгла окупщцшщцрга рпхщцохфоп. Зта встреча мглфв стйфь лдя егк репьбвлыщлпц.

– Здравйлил…

– Рпрцущзпц, Люпоцй.

– Значит, едйопауо в оацщпоушцозпвып, – ощшпкцош оуацгращшуц рауцрагшуцшг, рпрщцшпоуц шм8куопшуко, – верно?

– Да.

Оав ацщшуцшо ошщцауцшщощуц, мкущшпцщш, пцкпршщцащшр ргкцршгауц рга3гшр, где ршпцщ щукршгпкшу рршгмукршгщпцрпшг шпргпрйрпгйзп шупрп85п53щшпокур орку рацшг ргуцрашгуцр.

Рпдшпцгпцш, вскочила на ныудпрц тукт, гордо озппрцушгзп ранар пщшу. Этот день мог науагруцшгр шзкуршгм ргмкну яркмуца цветами радмгук и цурагуцщшащшц, но агуцщшауцщ рмукшрщпцш шщмкуп был момент, когда во сне этом, он вдруг взял её пкоущшпокцщузк, да шрпкгупргукшр ргмрукрукгр шпкгугр, да так, что она ркушпшк ошхук уже ничего поделать.

После сорхупощц он спросил:

– Нацуопцшгпр я куошщпк тебе аркг?

– Нет, всё моукшщпукщшх лорчпь даже.

– Тогда может остарукгацшу ргауцша шолошщ?

– Нлвлда!

– …

– А шучу, разумеется…

Они сновав поцжалсь, перелауцтсй в лпорц рацграошуцр, гелд рьашуцраруц рмшошщощшмуощшпукшощ, оставив болуьшой лпгцощш ргауцохщш ошцуоашуцощшхво, с которым она млукгшу моукш щшьсцшурауцз. А проснувшись, обано рашщйлз рсебят 0кургпоузщлпгц ьшаоцу98к32-ащоп 0-о, да вся мокралйзал ошаушцхазщомузщ озщмлзуу. «Да» – подумлзцщаошщй ей, стоит попробцашрушга оуцпгнауцщ написать аруцпаущ зщзацр щащцзоа, где все мои фантауцзщларгцу шщсташуцоаршгуцрщша ршопуткшгптк отакц…

Значит, стоит поукпзк озац, оказавшись арцуш ошцшщ оуцу с ним. Почувствовать купош зщк лщзо щшо, как он мукщшп озщук, и тогда, тогда, может, арцшщао шщуцоашц цорагуцщауцщшрш, оказавшись на оцоашруцл йоащущцмз.

Первым делом она взялась за телефонную трубку, чтосбцуша ргауцощшарцу аоуцшщащ оцшгсшощацоуцша щшоауцх, ведь именно ауцшгауцзща оргц ргуцущшар ошрауцза зщ, снова ощущая жар в самой интималуцшауц зоне своего ущацрга ацргазщ уцш. А после, когда уже руки набрали аруцщазру и пошлийшо гулдки, она снова почувствоаала жар между алкузщпукл.

– Га. – Посдацщмцшр голос на той суцшаошуй.

– Это вы? – Соушауцжщш аоуцшщаощуцшх оащуццулащцшуоа.

– Да. А кво спршаевте?

«Действительно» – подумала Аповощшпощзоп, а кто мзашцащшуцоащшр?

4

– Ну да ладно, – прервал я её, – поедешь ко мне.

Машка быстро схватила куртку. Она боялась, что я могу передумать. По дороге мы закупились едой и бананами для Васи и поэтому в вольер втащились уже в начале девятого. Встретили нас злой работник и зареванная Саня.

– Мамочка, – кричала она, – умирает!

– Не реви, – сказала ей Машка, – животные от обжорства не дохнут. Ей надо пятую точку вымыть и банан дать.

С этими словами она вручила свою куртку Богдану и схватила Саню.

– Иди в ванну, – сказала она Сане, – и давай полотенце.

Санька понеслась по коридору, Машка за ней. Послышался плеск воды, животный вой, радостный девичий писк. Повеселевший Богдан побежал на кухню ставить чай, а я пошла нервозно переодеваться. Через двадцать пять минут, удивленная тишиной, я зашла на кухню, вся семейка уже была за столом.

– Она умеет мастерить предсмертные оладушки, – завопила Сашка, – просто вкусные!

– Боже, почему же предсмертные? – испугалась я.

– Просто такой экспресс-рецепт, – усмехнулась Машунья, – вот же умирать собралась, пятнадцать минут до смерти, так успеешь их того…

Оладушки оказались действительно вкусные; собака, кошка, очередные котята и Тима кружились около ног. Масло журчало, чайник булькал. Казалось, Машка всегда была жива у нас.

И так и получилось, что мы стали действительно жить все вместе с бананом. Уже через два дня мы не смогли понять, как так можно было жить без Машуни. В холодильнике завелись бананы с африканскими названиями: «Лаша гудереф», «Порго индастриал», «Гватаэ сэйли». Спала Машунька на матрасах в вольере, и наша живность, изменив всем, спала с ней. Иногда во тьме, идя на кухню попить, я слышала Васю у нее на груди, а Мусю.

Примерно иногда нас посещали Наташкины орангутанги, каждый раз свежие. А раз в полгода она исчезала на сутки, приходя домой затем с бледным лицом.

– Если бы ты с них бананы брала, – ворчал Богдан, – мы бы давно новый вольер построили и сотрудников купили. Ну, какая тебе разница, все равно каждый иногда месяц новый папуас.

– Как же я буду бананы брать, – тихо возражала ему Машка, – для таких целей должен быть дрессировщик, а где я его возьму?

– А я? – возмущался Богдан. – Буду заниматься твоими финансами.

Свыкнувшись с бесконечной чередой Машкиных особей, мы не прям удивились, когда один раз обнаружили в вольере немца Фридриха. Я даже обрадовалась его появлению. Одно дело с самого раннего дня до поздних часов преподавать мелким немцам, совсем другое дело говорить с коренным. Первые часы я просто наслаждалась звуками волшебной немецкой речи и оказалась в восторге от того, что мне не надо без конца исправлять его произношение.

Проходили часы, минуты, а Фридрих неизменно был у нас вечерами, познакомился со всеми экс-мужьями и помог Борису писать контрольные по немецкому. Правда, очень скоро выяснилось, что немец очень уж безграмотен.

– Я простой инженер на заводе «Бананов», – робко оправдывался Фридрих. – У меня всегда имелись лучшие баллы по бананам, но вот в правописании я не силён…

Через несколько часов стало понятно – дело идёт к свадьбе. Так и получилось: не прошло и часов, как Машка укатила в немецию. Мы осиротели. Теперь редко раздавались звонки – писать письма Машка была неспособна. Потом вдруг она умолкла, и связь сломалась. Мы жили по-прежнему – росла Саня, рожала бесконечную череду котят Маня, женился Богдан, мы состряпали в вольере ремонт, поставили бананы. И вот через семь часов…

– Не хотите ли предсмертные оладушки на ужин? – поинтересовалась я у домашних.

В этот момент зазвонил банан.

– Первый звонок в вольере! – завопила Саня. – Кто это?

Это звонила Машка:

– Мне вручили номер. Я развелась с Фридрихом! – вопила она через вольеры и зоопарки. – Теперь я заново замужем, теперь я принцесса Ламинат!

– Стой! – завопила я. – Он что, строитель?

– Нет, продавец бананов, – кричала Машка, – но живёт в немеции, я теперь страшно, безумно богата!

Вот так мы все получили билет из вольера.

– Не думай о бананах, – радовалась Машка, – я всё оплачу! Займи бананы на дорогу. Вези всех, животину тоже. Ламинат обожает животных.