Читать книгу За пять минут до - Николай Бахрошин - Страница 6

Скальск, двадцать лет назад

В свои семнадцать лет он еще никогда не убивал людей, но догадывался, что это будет не сложно. Топор опускается на объект с достаточной силой и скоростью – чистая механика, физика для восьмого класса. По которой, помнится, он не слишком-то успевал, хотя на годовую пятерку все-таки вытянул. «Ставлю тебе условно, Север, – сказала тогда физичка. – Только потому, что ты – это ты».

Да, он – это он. Даже бестолковая Чекушка, училка Чекалина, задерганная жизнью без мужика с двумя детьми, понимала, что он особенный. Интуитивно чувствовала могучую пульсацию его Дара.

Простая механика убийства… Дар призывает. Требует действий. Именно так он растет, развивается, становится неодолимой силой, тайфуном, способным перетряхнуть все это затхлое окружающее!

Раздеваясь до плавок на берегу Ухры, Север чутко вслушивался в шорохи-шепоты светлой июньской ночи. Нет, никого вокруг. Да и откуда? Вокруг лишь непролазный кустарник, осока и хлюпающие под ногами кочки. Еще комары, сволочи, жрут, как с цепи сорвавшись… Зато напротив, на другом берегу – коттеджный поселок скальской верхушки. Фигурные лесенки с лакированными перилами, узорчатая плитка дорожек, ухоженный пляж из насыпного песка. Вокруг аккуратных причалов с пестрыми флагами покачиваются на мелкой речной волне катера и водные мотоциклы. Жизнь как с картинки. Только комары, заразы, и там жрут, усмехнулся он. Июнь, их законный месяц…

Север вдруг вспомнил, как когда-то, совсем мальцом, убил из рогатки кошку. Не хотел убивать, но тварь пушистая сама напросилась, истошно мявкая на высокой ветке березы. А рогатка новая, только что сделанная, резина поет, когда натягиваешь. И в руке не случайный корявый камень, стальной подшипник – увесистый, до блеска отполированный, обещающий замечательную точность выстрела.

Попал – хвостатая даже не пискнула. Рухнула с ветки, вытянулась безжизненно и осталась валяться среди корней выброшенным воротником старой шубы. Убить легко! – это он тогда понял. И запомнил, как сам потом удивлялся нерациональности своего поступка. Зачем? Минутное удовольствие, а если бы кто увидел и настучал, огреб бы по полной. Кошка была завхоза, этот одинокий старпер с нее пылинки сдувал. Вредный дед, вспоминал бы потом годами.

Сколько тогда исполнилось Северу? Немного, лет шесть-семь, не больше. А он уже был умным. Понимал, что такое рациональность, противостояние, антагонизм и еще многое не простое, для взрослых. Он вообще рано начал читать, быстро перейдя от азбучных мишек-зайчиков к толстым, серьезным книгам. Директор их детдома Сан Фёдыч выделял его ум. Даже сказал как-то, пришлепывая сиреневыми губами сердечника: «Странный ты парень, Север, честно тебе скажу. Не простой, нет… Думаю, выйдет из тебя или великий человек, или же редкостная сволочь…» Подумал при этом: «А может, то и другое вместе, так часто бывает – когда вместе…»

Тоже осталось в памяти. И слова, и мысли директора. Эту свою особенность – слышать мысли других людей – он к тому времени уже осознал. Перестал удивляться, почему остальные не ощущают того, что прячется за завесой слов. Влиять на чужие мысли – нет, не научился еще. Подталкивать их в нужном для себя направлении, бить по ним собственными желаниями, как бьют кием по бильярдным шарам, – это умение пришло позднее, с появлением первых волосков ниже живота и влечения к женщинам.

Дар в развитии! Свидетельство его избранности, прозрение одного среди миллиардов слепцов!

Обычным людишкам этого не понять, не дано, еще мальчишкой уяснил Север. Им, в сущности, ничего не дано, кроме примитивных желаний, скотских удовольствий и потребности подчиняться сильным. Пусть они, обычные, подозревают, чувствуют рядом с собой существование другой, высшей силы, пусть защищаются от нее, придумывая себе добрых божков, пусть бьют поклоны и палят свечи перед раскрашенными деревяшками, – правды им все равно не узнать. Не уложится в их куриных мозгах, что та Сила, которую они называют Богом, и та, которую, вздрагивая, зовут дьяволом – суть одно. Две стороны медали, два лика одной, беспощадной и неумолимой Силы. Только так можно объяснить всю путаную, кровавую историю человечества – для высшей Силы нет разницы между добром и злом. Не чувствует она этой разницы, как человек не чувствует разницы между правым и левым глазом.

Знание избранных! Оно спустилось к нему внезапно, как озарение. Просто проснулся среди ночи в детдомовской спальне, полежал, послушал сонное бормотание пацанов и вдруг отчетливо понял – можно все, если ты служишь Силе! Если ты выбран ею, если у тебя хватает решимости на это все!..

Сколько ему тогда исполнилось? Тоже немного, одиннадцать-двенадцать, не больше. А он уже был не просто умным, он начал становиться великим.

Можно все! Как легко и просто стало с этой опьяняющей мыслью… Это пусть серая булькающая масса людишек придумывает себе правила, пишет законы, успокаивается моралью и рассуждает о совести. Их жизни ничуть не дороже той кошки, оставшейся в копилке воспоминаний великого человека. Кошка, по крайней мере, ему не мешала. Вот приемные родители Закраевские – мешают. Мешает брат Игорь… Нет, не сводный, как-то это называется по-другому, даже не седьмая вода на киселе, совсем уж непотребная жижа. Вроде того супа, что начали готовить в детдоме, когда Стерва, старший воспитатель Стелла Равильевна, подсидела Фёдыча и выпихнула на пенсию.

Старый директор тюфяк, конечно, но и новая директриса была примитивна как табуретка в своей оголтелой алчности. Север слышал, спустя год после его усыновления семьей Закраевских Стерве все-таки прищемили задницу Уголовным кодексом. Не посадили, откупилась как-то, но с хлебного места дуру-бабу выкинули.

Человеческая глупость вообще забавна в своей непробиваемой самоуверенности. Взять тех же богачей Закраевских – они ведь появились в детдоме с намерением усыновить красивую девочку пяти-шести лет, этакую куколку на показ, дань моде на благотворительность среди чиновников. В результате получили почти взрослого двенадцатилетнего парня. «Зато мальчик умный, отличник», – говорили потом друг другу его новые предки, оба недоумевая в глубине души. Их куриные мозги, утонувшие в жире самодовольства, ему пришлось не то что подталкивать – лупить по ним силой собственного желания, как кувалдой.

Это был первый раз, когда он по-настоящему, во всю мощь проявил свою скрытую силу. И победил, потому что второго шанса войти в семью городской элиты могло не случиться. Жизнь вообще не слишком богата на счастливые шансы, поэтому каждый из них нужно разыгрывать вдумчиво, как партию в шахматы, – к двенадцати годам он это уже понял…

Спрятав одежду, Север вошел в реку, оскальзываясь на илистом мягком дне. Оттолкнулся, поплыл. В воде было теплее, чем на воздухе, река хорошо прогрелась за жаркие дни.

Плыть старался спокойно, неторопливо, сохраняя дыхание. Теперь главное – все делать спокойно. Сохранять дыхание. Цезарь перед Рубиконом тоже, наверное, не пыхтел, как обожравшийся мерин. Поэтому и остался в истории символом власти. Наверняка тоже обладал Даром. Хотя скорее его зачатками. Кончил все-таки плохо – откровенно обкакался со своими бруттами-неттами. Как начинал оловянным солдатиком, таким и остался…

Думая об этом, Север улыбнулся, фыркнул, невольно хлебнул воды с привкусом тины. Долго отплевывался. Ему было хорошо и легко. Ночь, река, сонная беззащитность домов на том берегу, и он чувствует себя сильным, без преувеличения – всесильным. Как молодой бог, еще не наигравшийся с вечностью.

Viva Цезарь – мы тоже придем, увидим и победим! И не наследим чрезмерно… Уже полгода газеты пишут о «Тверском мяснике», вырезавшем несколько семей в пригородных коттеджах областного центра. Преступление психа, с расчлененкой, кровавыми брызгами на потолке и без намека на какой-либо след. А Тверь не так далеко отсюда, почему бы ради разнообразия мяснику-любителю не объявиться в Скальске?..

Выходить из воды оказалось холодно. Он постоял немного, обсыхая, потом двинулся к тайнику, где были спрятаны небольшой топорик и прорезиненный комбинезон.

Теоретически территория коттеджного поселка, без выдумки именуемого в городе «Царским селом», просматривалась с пульта охраны. Но маршрут был просчитан заранее, прожив здесь пять лет без малого, он хорошо знал все слепые зоны. Треть видео-камер уже не работает, между прочим. Охрана от безделья совсем обленилась, тоже плюс.

Проникая в дом через окно кладовой, где он предусмотрительно подклинил щеколду еще пару недель назад, Север думал о том, как охрана и милицейские завтра забегают здесь табунами. Интересно было бы посмотреть, жалко, не получится. Он ведь сейчас не дома, а в летнем лагере с углубленным изучением английского в тридцати километрах отсюда. К тому же лежит в медбоксе с легкой простудой и даже случайно заперт рассеянным доктором. Заперт – уж точно на всякий пожарный. Алиби.

* * *

Часа через два Север плыл обратно. Опять улыбался. Вспоминал, как легко разрубил топор мускулистую шею брата-самбиста. Игорек, плейбой скальского разлива, приблатненный качок с начинающимся алкоголизмом, родной сын Закраевского от первой жены, так и умер во сне дурак дураком. Он с удовольствием вспоминал недоумение и ужас на лицах проснувшихся папы Семы и мамы Инги. Самое забавное – они, бедолаги, даже не поняли, кто и за что их убивает. Черный силуэт в темноте, лезвие топора – вот и всё. Еще одно подтверждение его исключительности – Север видел ночью почти так же, как днем, предусмотрительно скрывая это ценное качество. Так что никаких фонариков не понадобилось, пришлось семье Закраевских умирать в темноте и неведении, усмехался он.

Как ожидалось, убивать легко и приятно. Грубая, простая механика. Вот она, формула власти – голая сила, приложенная в правильном направлении. Все остальное – лишь красивый орнамент, букет условностей, который людишки называют политикой.

Именно что голая! В одних плавках, слегка забрызганных кровью, улыбнулся он, выходя из воды на берег. Поджимал губы и напрягал мускулы, стараясь унять дрожь тела. Замерз, ночные купания все-таки холодны даже летней ночью.

Впрочем, когда он оделся и побежал к спрятанному велосипеду, начал согреваться. Стало жарко, когда он нажимал на педали, уверенно рулил по темным лесным тропинкам, где без ночного зрения сломаешь и шею, и технику. И весело, очень весело! Он, пожалуй, еще никогда не чувствовал такого подъема. Первое препятствие его планам успешно устранено. Впереди жизнь – большая, великая, интересная!

* * *

Убийство семьи Семена Натановича Закраевского, заместителя мэра по экономике и торговле, сильно взбудоражило тихий городок Скальск. Больше, конечно, взволновалась элита города. Ведь дело даже не в том, что убили. И в Скальске, бывало, и стреляли, и резали не хуже, чем в Твери, Питере или самой Москве. А уж Сема Закраевский, который еще при советской власти пролез в инструкторы отдела потребительского рынка горисполкома, крутил дела всегда и везде. Кого убивать, если не его, – жучара такой, что клейма негде ставить. А уж в новые времена Натаныч разбогател так быстро и нагло, что многие на него зуб точили. Но как убили – вот в чем суть!..

Опера рассказывали: когда наряд приехал по вызову охраны поселка, дом Закраевских гудел от мух. На кровь, разбрызганную по необъятным метрам элитной недвижимости, эти твари слетелись в неимоверном количестве. И самого Натаныча, и жену Ингу собирали мелкими частями тел в трех комнатах плюс коридор. Сын Игорь, которому просто отрубили голову – умело так, с одного удара, – по сравнению с ними выглядел практически не пострадавшим.

Словом, тем, кто видел, – лучше б не видеть! – вспоминали потом оперативники. Голливудские кошмары на улице Вязов и прочие пляшущие мертвецы после того зрелища отдыхают. Работа явного психа с напрочь снесенной башней. «Тверской мясник»? Возможно, возможно… Напрашивается, в самом деле…

Мэр города Афанасий Никитич Гаврилюк метал на местном телевидении громы и молнии. Да, криминогенная обстановка в районе оставляет желать, как и вся страна в целом, да, живем в непростое время, и многие даже без денег, но это уже, дорогие сограждане, ни в какие ворота! Чтобы таких людей, как уважаемый Семен Натанович, уважаемая Инга Юрьевна и Игорь Семенович, тоже где-то весьма уважаемый, – дело чести и, простите за выражение, совести нашей! – грохал он увесистым кулаком по телестолу, от чего изображение на экранах ощутимо вздрагивало.

В молодые годы Гаврилюк начинал прорабом на стройке и до сих пор сохранил яростный темперамент и вопиющее, заковыристое косноязычие. Нет, в глупости его не обвиняли даже враги, просто галоп его речи оставлял далеко позади мелочность связей между словами и предложениями. Особенно лихие цитаты «из мэра» ходили в городе наравне с анекдотами. Недруги по избирательным битвам часто пеняли на это, сам Гаврилюк считал по-другому. Если он не боится быть смешным, значит, ничего не боится, понимать надо!

Рядовые горожане восприняли кровавое убийство не так однозначно. С одной стороны, беда, никто не спорит, но с другой – есть здесь даже какая-то справедливость. Ведь не кого-нибудь грохнули – Закраевского. Сема всю жизнь хапал, словно вечность себе намерил, и жена его эта новая – красавица на букву «б», и сынок-бугай, дурной и наглый как боров… Вот сироту, приемыша, мальчика тихого и незаметного, словно Бог уберег. Он в это время был в летнем лагере, далеко от города. Вот и задумаешься после такого – может, и правда есть там кто-нибудь наверху, не просто же так мы все здесь ходим!..

Потом разговоры начали затихать. Гаврилюк, появляясь перед избирателями, теперь отделывался неопределенным: «Идет следствие, вмешиваться мы не вправе». Со стороны мэра, привыкшего вмешиваться в каждый чих в городе, это значило только одно – следствие идет, но никуда не приходит. А потом громкое убийство вообще перестали поминать, произошло еще более резонансное событие: рухнула крыша нового спортивного комплекса, на строительстве которого нагрели руки многие из городской верхушки. Никто, к счастью, не погиб, но более трех десятков посетителей получили травмы.

«Что делать! Когда нечем подпереть крышу, мы вынуждены опереться на свод законов!» – строго, но не очень понятно прокомментировал Гаврилюк. Положение его было щекотливым, генеральным подрядчиком строительства комплекса выступала фирма зятя мэра, мужа старшенькой. «Приходится теперь сидеть между двумя стульями третьей жопой», – сетовал Гаврилюк среди близкого окружения. Окружение, давно привыкшее к начальственному языкотворчеству, понимало правильно.

Убийство семьи Закраевских так и осталось числиться в нераскрытых. Мальчик Север, уцелевший божьей милостью сирота и единственный наследник состояния папы Семы, вскоре уехал учиться в Москву, что-то вроде бы по экономике. Умный мальчик, отличник был, говорят. Даст Бог, не пропадет…