Читать книгу Закон военного счастья - Николай Басов - Страница 5

– И что потом? – спросил старший лейтенант Смага, командир Перевальской крепости, поглядывая какими-то очень осторожными глазками по сторонам. Ростик никак не мог понять их выражения.

– Ничего, – ответил Рост лениво. Он сидел в главном зале крепости, развалясь, почти довольный собой и всем светом. – Пробились через их ряды, слитным огнем смяли попытки пернатых разъединить возки, а потом – болотами, болотами и оказались у кромки твердой почвы почти на пять километров раньше погони бегимлеси. А тут они уже не особенно и рвались в бой, видно, помнили, как мы чистили эту местность из недели в неделю и гравилетами, и «БМП», и огнем, и холодным оружием.

Они прорвались, они были почти все живы. Осталось только сдать раненых, отделить для срочной отправки в город подхвативших таинственную болезнь уже после того, как они вышли из крепости, и можно считать свою миссию оконченной. Почти наверняка его гарнизон будет расформирован, следовательно, его командование подошло к концу.

В комнату неожиданно вошел Каратаев. Он был решителен, как паровоз.

– Из Боловска запрашивают о потерях.

– Люди – раненых четверо, заболевших – семеро. Волосатики…

– Это неважно, – отозвался Каратаев, но Ростик резким жестом привлек его внимание.

– Ты отправишь доклад так, как я его сформулирую, или я сам поднимусь к телеграфистам. – Убедившись, что Каратаев в очередной раз, закатив глаза к небу, выразил ужас нахождения рядом с Ростом, но больше не спорит, добавил уже спокойнее: – Бакумуры – двенадцать поцарапанных из пращей, трое серьезно задеты из ружей, остальные, чуть больше восьмидесяти душ, – в порядке.

– Теперь все? – спросил Каратаев.

– Все.

Он ушел. Рост потянулся за великолепным травяным чаем, когда Смага неожиданно спросил:

– Не понимаю, почему вы с ним не поладили? Это не очень хорошо, Гринев.

– Тогда позвольте мне удивиться, как вам удалось с ним поладить? – Он отхлебнул чай, потом посмотрел на вежливого, немолодого, лет уже под тридцать, с франтоватыми усиками старлея. Ему не хотелось, но он обязан был задать этот вопрос. – Кстати, как могло получиться, что вы отпустили гравилет в Боловск? Вы же знали, что из крепости на Скале к вам идет гарнизон, поддержка с воздуха могла оказаться решающим фактором в бою. И вы все-таки…

– Полагаю, это находится в моей, и только моей компетенции? – чуть заметно потемнев лицом, отозвался Смага.

– Как вас по отчеству?

– Кузьма Владиленович, – с неудовольствием ответил старший лейтенант.

– Ума не приложу, Кузьма Владиленович, почему вы считаете свои решения, от которых зависела жизнь людей и бакумуров, которыми командовал я, только своим делом?

– Значит, вы полагаете, я должен отвечать?

Бред какой-то, подумал Ростик, нам еще остается начать расшаркиваться и теребить аксельбанты.

– Хорошо, – решился Смага. – У меня вышел срок работы гравилета, и по графику я должен был отправить его на алюминиевый завод.

У Ростика отпала челюсть.

– Что? Вы хотите сказать, что вы просто выполняли… график? – Его рука зависла так, что чай пролился на колени, но это было не страшно, он был еще в доспехах, и кипяток остыл прежде, чем попал в зазоры коленного шарнира. – Вы выполняли график, который составили какие-то тыловые крысы за месяц до этих событий, который не может и не должен учитывать изменений общей обстановки?.. Который вообще никто никогда не принимает во внимание?

– Я думаю иначе. Если в штабе решили, что гравилет нужен где-то еще, он должен быть отправлен туда, куда его определили работники, которых вы называете «крысами».

– Так. – Ростик встал. Злость его была безадресной, вернее, адресной, но, к сожалению, человека, который действительно отвечал за сложившееся положение вещей, тут не было, а находился он скорее всего в городе, в своем кабинете, и назывался Председателем. – Вы понимаете, конечно, что я обязан буду донести до командования ваши действия? Разумеется, с моими комментариями?

Теперь Смага был красен, как рак.

– Не понимаю, что в этом такого… особенного? Никто ведь не погиб, все дошли?

– Дошли, только нас встретили почти на десять километров позднее, чем обязаны были. Только костер горел всего лишь половину ночи, хотя я просил, требовал, приказывал, чтобы он горел ночь напролет. Только гравилет – наше главное оружие тут, на болотах, был отправлен в тыл, видите ли, для того, чтобы соблюсти график.

– С полночи вы не выстреливали ни одной ракеты, мы подумали, что… Ну, что вы…

– Договаривай. Решили, что нас нет в живых?

– Да. Мы решили, что вы полегли при прорыве, и я приказал поддерживать огонь, уменьшив дорогое масло наполовину.

– Ты пожалел масло. И не на половину, а совсем. С полуночи огонь не горел вовсе. – Ростик вздохнул. – Хорошо, что у нас были волосатики, они запомнили направление, а не то…

– Я слышал, Гринев, что ты невозможный человек, но чтобы ты действительно оказался таким… – Смага встал и пошел к двери из офицерской комнаты, которую когда-то, еще при строительстве Перевальской крепости, стали называть кают-компанией. Видимо, решил выдержать характер.

– Минуточку, – окликнул его Рост. – Смага, вы в каком звании?

– Я? – словно тут был кто-то еще. – Старший лейтенант, я же тебе представился.

– Значит, вы старше меня по званию. – Ростик сел, решил дать роздых усталым ногам. – А позвольте полюбопытствовать, за какие заслуги вы его получили? В каких сражениях вы отличились и где?

– Довольно, я не намерен больше делать вид, что не понимаю твоих оскорблений!

– А я так понимаю, что вы не заслужили это звание. Вы его просто получили. И боюсь, что даже не на Земле, а тут, в Полдневье, без понимания, что и как следует делать, чтобы люди рядом с вами могли выжить.

Продолжать смысла не имело, Смага ушел. Рост допил свой чай. Спать хотелось невероятно. Если бы он знал, что они будут делать в ближайшие часы, он бы свернулся калачиком прямо тут и прямо в доспехах, сунул бы ружье под руку, как ребенок устраивает на ночь своего медвежонка, и уснул… Он так давно не спал.

Но следовало ждать Каратаева, который должен был принести новые известия и приказы. Тогда-то и станет понятно, что с ними сделают за проигранную войну, практически самовольный отход из Пентагона, за крики возмущения, за придирки к старшим по званию офицерам.

В дверях в сопровождении Смаги показался Каратаев. Он выглядел торжественным, как на похоронах. Причем, похоже, на таких, на которых хоронили его главного конкурента.

– Гринев, нам приказано быть в Боловске как можно скорее. Вот старший лейтенант предлагает воспользоваться его мотоциклом.

– Нас же двое.

– Он с коляской.

Рост посмотрел на Смагу.

– У вас был мотоцикл, и, бьюсь об заклад, – вы даже не подумали выслать его нам навстречу и подобрать раненых.

– Бросьте, Гринев, у вас не было тяжелораненых.

– Но вы-то этого не знали.

– Все, что я не сделал, по-вашему, получается очень плохо.

– Получается, – кивнул Рост и пошел к выходу, прихватив свое оружие. – Когда отбываем? В приказе говорится, что нужно спешить?

– Только, Вениамин Лурьевич, нужно заправиться на алюминиевом заводе, это крюк небольшой, километров в десять, и тогда топлива в баках будет под завязку, – зачастил Смага.

– Сделаю, Владиленович, – согласился Каратаев.

К огромному удивлению Ростика, ему даже не пришлось спорить, чтобы занять место в коляске. А это могло оказаться важным – в коляске было уютно, и вполне получалось поспать, не рискуя свалиться. К прибытию в Боловск Ростик хотел хоть немного восстановить способность соображать, кажется утерянную за бессонные ночи, – вдруг их сразу потащат пред светлые очи начальства?

На завод ехать пришлось отнюдь не десять километров, а куда больше, но Рост понял это, только когда они уже приехали. Он в этих мастерских еще не был, поэтому оглядывался с интересом.

Это были три огромных корпуса, расположенных треугольником, связанных между собой стенами с отрытыми переходами по их верху, на высоте метров семи, не меньше. Между корпусами была устроена довольно цивилизованная стоянка, почти по-земному гладкая и аккуратная, вот только вместо асфальта она была залита упрочненным камнем триффидов. Вернее, плиты были сработаны по единому, шестистороннему шаблону, а стыки залиты, но в них иногда уже проглядывала трава. Ну, местную травку каменные плиты не испугают, решил Ростик, впрочем, как и земную.

Корпуса были спланированы, как в крепостях на Скале и на Перевале, чтобы внешние стены представляли собой трехэтажную защитную линию, где могло разместиться с полтысячи человек. А внутренние составляли рабочие помещения, чем-то неуловимым похожие на те цеха вагоноремонтного, которые после войны с насекомыми врезались в Ростикову память намертво.

Ворота внутрь этой крепости, устроенные между двумя самыми большими корпусами, были снабжены вышками со спаренными пушечками пурпурных наверху, системой защитных лабиринтов, чтобы нельзя было ворваться внутрь одним рывком, и даже, как показалось Ростику, чем-то вроде тамбура, когда за первыми воротами шли вторые, а их, в свою очередь, подкрепляли третьи.

Зато внутри было безопасно. И даже довольно многолюдно. Должно быть, так показалось потому, что Ростик уже наметанным глазом определил: людям, которые вышли посмотреть на заезжих командиров, нечем заняться. Это было странно.

Впрочем, все легко разъяснилось. Не успели они подкатить к заправке, как к ним решительным шагом подошел невысокий, черноволосый, с потемневшей кожей то ли от загара, то ли от несмываемого масла паренек с озабоченным лицом. Он выставил вперед свою узкую, холодную ладошку, сложенную лодочкой, как девица, и представился:

– Дубровин. – Подумал и добавил: – Сергей. Оставлен за главного инженера. Тот, вы уж извините, отбыл сегодня в Боловск.

– На чем отбыл? – с преувеличенной строгостью спросил Каратаев. А может, это было его, так сказать, «естественное лицо» с теми, кто проникался его, каратаевской, важностью и значительностью.

– На гравилете, – доложил Сергей. – Его нам…

– Знаю, с Перевальской крепости подбросили, – добавил Рост. – Обрати внимание, Каратаев, если бы Смага не торопился, мы бы не гоняли этот самокат, а с комфортом долетели до места назначения. Его «экономность», как почти всякая глупость, обернулась дополнительными расходами.

– Что такое? – удивился Дубровин.

– Это к тебе не относится, – отозвался Каратаев чуть резче, чем следовало.

– Пока будем заправляться, – попросил Ростик, – покажи-ка мне, Сергей, что у вас тут происходит?

– Заправиться нам – пара минут, – сказал Каратаев.

– Что же делать, – развел руками Ростик, – придется подождать. Когда я еще сюда попаду?

И Дубровин, осознав, что гостя одолело любопытство, провел Ростика по цехам. А это были именно цеха – столько в них было машин, так они были спланированы и выстроены.

В первом из цехов оказались снятые с ходовой части паровозные агрегаты. Их было десять, хотя два из них оказались разобранными – как пояснил Дубровин, на «профилактику». К каждой паре паровозных машин через систему муфт и редукторов подсоединялся один электрогенератор. Эти машины вообще выглядели неуловимо-непонятными. Они были спрятаны под кожухи, около них никто из персонала не крутился, все их показатели выводились на общий приборный щит, около которого круглые сутки дежурил оператор.

Цех был – загляденье. Вот только работала всего пара паровиков и крутился, судя по гулу, лишь один генератор. Рост спросил, в чем дело. Дубровин начал вздыхать.

– Очень мало топлива осталось. Вы ведь с торфяного разреза? – Ростик подтвердил. – Вот когда вы подавали торф, мы работали в две смены, по десять часов. А сейчас…

Потом они пошли в другой цех, где из добытых на склоне Олимпа бокситов выплавлялся алюминий. Тут все было еще красивее – электроплавильные ванны, обложенные футеровочным кирпичом, довольно мощные даже на вид неспециалиста электрические шкафы, лотки для слива расплава, конвейеры для подачи боксита… Этот цех понравился Ростику больше всего, должно быть, потому, что весь производственный процесс можно было увидеть по результатам, не то что получение электротока.

А в третий цех они не пошли. Там, как сказал Дубровин, был склад бокситов, торфа, металла и, конечно, необходимых запасных деталей для машин. Еще, как подозревал Ростик, там же находились казармы для охраны, жилища рабочих, административные помещения, гаражи для транспорта и гравилетов… Но смотреть на это было уже некогда. Каратаев торопил отчаянно, даже сам сподобился размахивать руками, чтобы Ростик видел, что следует ехать дальше.

Они поехали. Рост опять, но не без боя, вытребовал себе коляску. На этот раз Каратаев попытался спорить, мол, он тоже устал, тоже провел ночь на ногах, отступая со всеми. К тому же он, как ему показалось, привел «железный» аргумент:

– Ты ехал до завода, а я, по законам справедливости, должен ехать после.

– Ты что-то больно хитер, Каратаев, – отозвался Ростик, досадуя, что вся сцена происходит на глазах Дубровина и водителя, имя которого Ростик не догадался сразу спросить. – До завода от крепости километров двадцать. А теперь нам тащиться больше сотни верст, и ты называешь это справедливостью?

В общем, Каратаев уступил. Должно быть, полагал, что везет Ростика на расправу, а с осужденным спорить не положено. Признаться, Ростик и сам так думал, хотя надеялся на некоторые смягчающие его вину обстоятельства.

В Боловск они приехали изрядно после полудня. И Ростик настоял, чтобы его подбросили к дому, он хотел, если возможно, искупаться и переодеться. Каково же было его удивление, когда, ополоснувшись в душе чистой, пресной – хоть пей – водой, прогретой Полдневным солнышком, переодевшись в свежую форму, подбросив вверх десяток раз полуторагодовалого Ромку, который сидел дома со своей няней-бакумуршей, у которой у самой оказалось трое отлично выглядевших волосатых отпрысков, он так и остался не востребован Белым домом. То есть его просто-напросто не вызвали к начальству. И уже поздно вечером, когда он провел в приемной почти пять часов, ему предложили находиться в городе и ждать.

Чего именно следовало ждать, Рост не понял, но уточнять не стал. Эти дни, впервые более чем за год, он мог провести дома, с женой, сыном, мамой и даже непонятно как оказавшейся у них бакумуршей, которая вполне исправно отзывалась на имя Кирлан. К тому же, как выяснилось почему-то через три дня, не раньше, она оказалась главной женой Винторука, и тогда понемногу проявилась вся интрига.

Видимо, после родов Любаня вздумала работать, но для этого следовало на кого-то оставить Ромку. И тогда верный Ким, опекающий все семейство в условиях отсутствующего главы – то есть его, Ростика, – привел жену своего загребного, у которой появился дополнительный заработок, а у Ростикова гнезда – няня и определенная свобода для жены. То, что в последнее время на волосатиков стали оставлять даже детей, Ростик не знал, но теперь почувствовал на себе. И хотя он неплохо относился к бакумурам, хотя по-настоящему, без всяких скидок, уважал Винторука, это обстоятельство заставило его понервничать. Хотя и недолго, лишь до той поры, когда он увидел, как с его Романом, едва-едва пробующим ходить, под руку гуляет девочка волосатиков, больше его раза в два, а от всяких непонятных жуков защищает другой бакумуреныш – почти такой же маленький, но быстрее постигающий законы выживания.

В общем, если бы не неясная угроза судилища за проигранную, по сути, войну, жизнь была бы прекрасна. Оглядевшись, послонявшись по городу пару дней, убедившись, что время у него почти наверняка будет, Ростик взялся за давно откладываемое, но необходимое дело – он попытался перепланировать и перестроить дом.

Одноэтажные дома из светлого кирпича на Октябрьской, которые построили еще в конце двадцатых, рассчитывались по первоначальному плану на две семьи, а потому были разделены пополам. Соответственно, пополам были разделены передние палисадники и задние, хозяйственные дворы. Соседей, которые жили во второй половине их дома, Ростик помнил, конечно, потому что прожил с ними, считай, бок о бок всю жизнь, но воспринимал как-то с трудом. Они были старыми, много болели, редко выходили из дому, а в последние перед Переносом годы вообще уезжали на много месяцев к дочери в Рязань.

После Переноса они оказались в самом плачевном положении, как и другие беспомощные старики. Мама пыталась им помогать, но они не очень этому радовались, наверное, потому что находили это унизительным. И вот, по сведениям мамы, где-то неподалеку от Боловска с помощью Председателя был организован дом престарелых.

Поэтому после отъезда соседей, после вывоза стариками оставшегося имущества, мама сломала внутреннюю перегородку и попыталась объединить дома. Что было кстати, потому что с бакумурами места уже не хватало. После этого объединения половинок дома всем стало гораздо удобнее… Вот только защита от возможного борыма стала еще более проблематичной – потому что дом остался земным, слишком уязвимым, с большими окнами, неглухим чердаком, слабым полом, через который в помещение могли проникнуть не только летающие крысята, но и ранее невиданные жуки размером со спичечный коробок.

Вот теперь, воспользовавшись передышкой, Ростик выпросил у каких-то полузнакомых мужиков в районе новопоселения Шир Гошодов добавку к каменнолитейному составу и принялся за дело. Работал он, конечно, не очень умело, но вдохновенно и старательно. К тому же его часто выручала память – он видел, как и что полагается лить из камня не один десяток раз, особенно при строительстве крепостей на Перевале и на Скале. А там, где дело не клеилось, спасал здравый смысл.

Сначала его смущало, что дом, который он возводил, был слишком похож на ширские дома, только без подвала и подземных переходов, но потом это как-то забылось. И Рост все дни напролет ковырялся, оставаясь лишь в отцовских брезентовых шортах, в своем будущем владении. Конечно, одному ему было трудно, но неожиданно ему стала от всей души и весьма неглупо помогать Кирлан. Вдвоем у них все получалось просто великолепно.

Но на одиннадцатый день пребывания Ростика в Боловске у их полуразрушенного штакетного забора появился посыльный и передал странное письмо. Ничего не оставалось делать, как смыть с себя строительную пыль, переодеться и отправиться в указанное место. Хотя Ростик и недоумевал, почему новое задание ему должны были сообщить в обсерватории?