Читать книгу Ставка на возвращение - Николай Басов - Страница 3

Теперь-то он отчетливо понимал, как чувствовал мир до своего состояния рабства, и даже еще острее, на каком-то странном послеэффекте от преодоленного барьера.

Об этом следовало поразмыслить, но у Роста не хватало сил. Необходимость физически работать по пятнадцать, а то и более часов в сутки придавливала его, гасила способность сосредотачиваться. Необходимость вовремя снимать слои пастообразного вещества с бака с дрожжевой культурой доводила до изнеможения. И еще очень трудно было просыпаться чуть не каждые два часа, как бы он ни нуждался в отдыхе, как бы ни хотел хотя бы элементарно выспаться.

Лишь потом Рост понял, что дело обстоит еще хуже, гораздо сложнее. Ему стало казаться, что именно эти самые баки были причиной его переутомления. Собственно, все они представляли довольно простую конструкцию, сделанную из чистого, беспримесного металла моллюсков. Высокая и громоздкая, до семи метров, древнегреческая амфора с горловиной наверху, через которую выдавливался готовый молдвун, шириной не более трех метров, внизу немного меньше. Только вместо ручек к ней подходило пять разнообразных трубопроводов, один с водой, один с каким-то питанием для грибков, представлявшим собой тонкого помола порошок, который под давлением тек, словно жидкость, один с еще более важной, чем питание, добавкой, от количества которой зависел вкус продукта, один с подводом воздуха и еще какой-то, о назначении которого Ростик так и не догадался, может быть, даже и резервный.

В днище были встроены подогревательные элементы, а центральное место занимал довольно широкий герметичный люк, чтобы можно было влезать в бак в случае, если дрожжи перекисали, становились несъедобными, и бак необходимо было как следует вымыть. Такие аварии, кстати, случались довольно часто, и недели не проходило, чтобы из ста с чем-то баков, расположенных в их цеху, хотя бы один не «протух». Роста пока бог миловал от этой напасти. Иначе ему, как он отлично понимал, было бы не избежать возвращения в цех гидропоники, чего ему вовсе не хотелось.

Помимо недостатка сна его еще мучили боли в плечах, потому что ворочать тяжелым совком все из той же «природной» нержавейки, больше похожим на лопату для уборки снега, да еще с созревшим молдвуном, было нелегко. Ведь иногда на лопате набиралось до пятнадцати килограммов сероватой, не слишком аппетитной массы, к запаху и вкусу которой тем не менее можно было привыкнуть. И все-таки эту операцию другие рабочие на баках делали посменно, а ему приходилось одному… Но на более дружелюбное отношение он и не рассчитывал. Уже то, что его перевели сюда с гидропоники, половине пурпурных казалось неслыханной поблажкой, почти привилегией.

Впрочем, косые взгляды или откровенно недобрые подначки Ростик выдерживал без труда. И мог бы вовсе разучиться реагировать на них, если бы не изматывающая не менее, чем физическая трудность его работы, необходимость все время оставаться настороже.

Вопрос пурпурного коротышки о том, не проявляет ли он агрессивности, послужил своего рода сигналом для Роста. Но, к сожалению, и знаком для большинства пурпурных рабочих цеха. Теперь они почти с интересом дразнили его, иногда не слишком злобно, но иногда почти нестерпимо, чтобы, возможно, спровоцировать ту самую вспышку агрессии, в которой его втайне подозревали. И по закону обратной связи раздражение, которое Ростик никогда не умел как следует подавлять еще и в Боловске, стало копиться. Иногда ему приходилось в прямом смысле стискивать зубы, чтобы не треснуть кого-нибудь лопатой, или не пальнуть в какую-нибудь пурпурную физиономию парочкой ответных ругательств, или просто не попроситься назад на гидропонику, где от рабов, еще более задавленных, чем он, не приходилось ждать такого психологического террора.

Но он держался. Не понимая, зачем это нужно, к чему это в конце концов приведет, но держался. И оказался прав. Потому что спустя месяца три неожиданно все успокоилось и даже переменилось. Теперь посмотреть на него приходили рабочие из других цехов, разумеется, те, кто имел право свободно передвигаться мимо всевозможных постов. Приходили даже с других кораблей.

Отгадать причину такого интереса к своей персоне Рост сумел далеко не сразу. Но все-таки сумел, когда подслушал какой-то разговор, который при нем повели на едином пурпурные бригадиры и некая довольно крупная, очень красивая, как павлин, пернатенькая ящерица. Лицо у нее, надо признать, было выразительным, мимика богатой, взгляд умным, и при этом глаза отливали чуть не всеми цветами радуги, но не из-за фасеточного строения, а из-за необычного хрусталика.

– Так это и есть ваш разудалый производственник? – спросила ящерица.

И получила ответ, что, мол, не ошиблась. А Ростик сделал законный вывод, что ящерица не только обладает неким повышенным статусом среди здешних пурпурных, но и относится к женскому полу. В общем, на выслушанный ответ ящерица еще раз спросила:

– А как он увеличивает скорость созревания молдвуна?

И снова выслушала на редкость вежливый ответ, что никто этого не знает, даже само это существо… под названием «люд». После чего ящерка еще с полчаса присматривалась, как Ростик работает, а затем, грациозно повиливая хвостом, ушла куда-то, и многие из пурпурных смотрели ей вслед со смешанным чувством облегчения и зависти. Из этого тоже можно было сделать разные выводы, но Рост отказался от попыток понять, что же действительно произошло на его глазах, оставив это до более благоприятных времен. Теперь он почему-то не сомневался, что такие времена скоро наступят.

Должно быть, то же почувствовали и другие пурпурные «коллеги», потому что теперь его стали гонять совершенно немилосердно, даже те, кто раньше не проявлял к нему особой придирчивости. Например, его все чаще стали посылать со свежим молдвуном в ясли для новорожденных викрамов.

Вообще-то дрожжевыми грибками викрамов не кормили, эта пища ценилась гораздо выше, чем те растения, которые можно было производить гидропонным способом. Но для маленьких рыболюдей приходилось делать исключение, потому что другого питания, производимого на фермах плавающего острова, они не усваивали. Хотя, конечно, могли, вероятно, употреблять и мясо, но оно было слишком дорого, дешевле было кормить их молдвуном.

Поэтому Росту приходилось теперь три, а то и четыре раза в сутки нагружать металлическое корытце, установленное на колеса, и переть всю конструкцию, вес которой иногда превышал полторы сотни килограммов, через две палубы вниз, чтобы попасть в детский питомник рыболюдей. Охранники тут его уже знали и даже перестали придираться, что он, мол, не очень активно работает, когда сообразили, что ему приходится делать все одному, изо дня в день.

Довольно скоро его стали узнавать и рыболюди, вернее, те няньки из викрамов, которые были приставлены к малышне. Сначала, глядя на этих мощных, до четырех метров, теток с хвостами, Ростик очень опасался, что одна из них с голодухи либо по природной ненависти к тем, кто живет не в воде, подпрыгнет и утащит его своими мощными ручищами в темную неизвестную глубину, чтобы загрызть акульими зубами. Но потом сообразил, что эти няньки были выдрессированы куда лучше, чем другие викрамы, либо были как-то изменены, может быть, тем же способом, что и рабы, чтобы не вредить почти беззащитным викрамчикам. А значит, явных признаков агрессии не проявляли. Тогда у него случилась парочка знакомств с этими самыми викрамшами, хотя на их писк и треск, в которых лишь с трудом можно было узнать слова на едином, он отвечал, должно быть, невпопад, и его единый был для них так же трудноразличим, как и их для него. Но он дошел уже до такого состояния, что ему приятно было разговаривать пусть даже и с такими чудными и чуждыми существами.

И таким вот странным образом он выяснил кое-что интересное. Во-первых, как викрамы поняли по вкусу и цвету воды за бортом кораблей, они идут к одному из самых больших континентов, который контролировали губиски. И второе, сам Валламахиси существенно перестраивался, потому что получил в войне с людьми слишком сильные повреждения. А с десяток одиночных кораблей экономичным и очень долгим способом отправили куда-то еще, чтобы попытаться хоть как-то отремонтировать или разобрать на металл.

Примерно такое же переформирование предстояло и всей командной верхушке Валламахиси, разумеется, тем, кто остался в живых. Теперь неведомые вожди цивилизации пурпурных рассматривали командиров этого плавающего острова как некомпетентных неудачников, проигравших войну гораздо менее развитым существам – людям. Но до этого Ростик уже и сам мог бы додуматься. Его способность делать выводы, пользуясь самой малой исходной информацией, постепенно к нему возвращалась.

И вот наступил день, когда его, чуть более активного, чем обычно, даже слегка успокоенного привычностью обстановки, посетили еще более высокие начальники. Как всегда, после кратковременного сна и кормежки Рост снимал наросший в верхней части чана урожай молдвуна, балансируя на узенькой площадочке вокруг горловины, и вдруг снизу раздался повелительный оклик на изумительном, почти человеческом по произношению едином:

– Раб, спустись, чтобы я посмотрел на тебя вблизи.

Ростик чуть не выронил свой совок – что было бы печально, потому что он непременно утонул бы в грибковой массе, и чан, скорее всего, закис бы, – но удержал лопатку и обернулся. Снизу на него смотрели сразу пятеро. Двоих Ростик знал – это было цеховое начальство: один из пурпурных недомерков, глава над всеми бригадирами, и одна пурпурная старуха, исполняющая роль главного технолога цеха. Третьей была как раз та самая пернатая ящерка с радужными перьями и необычными глазами, которая уже разок приходила и даже задавала вопросы. Четвертым был пурпурный гигант с тяжелым ружьем в руках, закованный в мощные доспехи, похожий на двара в боевом облачении. А вот пятый… Ростик почувствовал, что если будет к нему слишком внимательно присматриваться, то может и с площадки свалиться – такая от этого существа исходила аура мощи, власти и жестокости.

Это было очень странное существо, смахивающее на каменную глыбу, поставленную на невысокие, но довольно устойчивые ноги, почти человечьи по форме, только измененные в пропорциях, с двумя хлипкими ручками, какими трудно было даже пищу подносить к проему, обозначающему, вероятно, рот, находящийся в верхней трети торса, лишенного головы… Но не лишенного глаз, хотя Росту понадобилось все его воображение, чтобы понять, что эти два темно-зеленых пятна, словно наросты мха, забившегося в глубокие впадины, и есть, возможно, настоящие глаза.

Лишь оценив это существо зрительно, Рост понял, что приказ, который он воспринял как окрик, пришел к нему телепатически. В этом и была отгадка небывалой его четкости: это существо не говорило – оно внушало Росту мысли, а уж он сам по какой-то причине воспринимал их как произнесенные вслух.

– Господин? – он отозвался одним словом, произнесенным тем не менее вслух.

Быстро спустился и вытянулся перед непонятным существом, хотя впервые за все время, что помнил себя тут, испытал искушение по-человечьи поклониться.

– Ты и есть человек? – снова телепатически спросила каменноподобная глыба на ножках. Теперь она казалась очень высокой, почти в три метра, возвышаясь над самыми рослыми из пурпурных гигантов.

Рост почему-то обратил внимание, что если кожа по всему туловищу этого гиганта напоминала камень, то на ногах, которым, видимо, приходилось чаще и больше работать, например при ходьбе, она казалась почти обычной, пусть и грубоватой, но розовой, насыщенной сосудами и красной кровью.

– Я Рост, человек.

– Пошли, – приказала глыба на ножках, и они двинулись куда-то наверх, к солнцу, которого Ростик не видел, должно быть, последние два года.

Он шел, опустив голову, всем видом стараясь показать, что примирится с любым исходом, хотя отчетливо понимал, что ничего очень страшного ему не угрожает – не для того такие шишки появляются в вонючем дрожжевом цеху, чтобы отправить его к праотцам, для этого хватило бы одного солдата с недвусмысленным приказом.

Они действительно вышли на верхнюю палубу, и Рост на миг даже замер, вдохнув полной грудью свежий соленый воздух, подняв лицо к солнцу, чтобы побольше впитать его тепла и восхитительного света. Но тут же получил изрядный толчок в спину от солдата, шагающего сзади. Они снова пошли, теперь уже по палубам, которые показались Ростику бесконечными из-за его слишком долгого пребывания в замкнутых, подпалубных залах.

Потом они поднялись на какие-то мостики на настоящем лифте, причем ящерка вполне дружелюбно, чтобы все поместились в не очень широкую кабину, поднялась на задние ноги. Шагая над угольно-черным, гибким навесом из непонятной ткани, снова возникшим после сражения с людьми над кораблями, к возвышающимся впереди, как небоскребы, главным надстройкам Валламахиси, Рост вдруг вспомнил, что этот навес был, собственно, раскинутой как можно более широко системой фотоэлементов, вырабатывающих электроэнергию с помощью солнечного света.

Ему показалось, что когда-то он уже раскрыл эту загадку, но потом забыл о ней, как забыл и о самом навесе, создающим теперь у него странное ощущение оторванности от всего плавающего острова. И еще попутно ему вдруг пришло в голову, что демонстрировать излишнюю проницательность по-прежнему опасно.

Они действительно пришли к главным надстройкам Валламахиси, но вошли не в самый высокий из «небоскребов», а в довольно невзрачную пристроечку в стороне, обшарпанную и с неровными зазубринами, оплывшими от жара после взрыва, который люди сумели устроить неподалеку от этого места. Тут они миновали три офицерских поста, которые тем не менее не посмели остановить каменноподобное существо, лишь вытягивались в местной позе подчинения и внимания, а потому довольно скоро оказались в огромной зале… Вернее, в кабинете, который был консольно вынесен вбок от этой надстройки, так что открывался вид на три стороны, словно из большого антиграва.

В центре этого зала в очень удобном на вид, обитом мягчайшей замшей кресле сидело… нет, все-таки скорее висело еще более странное существо, имеющее отдаленное сходство с глыбой на ножках, только у него уже не было ни ног, ни рук, а в проем, заменяющий этому существу рот, было вставлено что-то, похожее на небольшую насосную систему. Как и по бокам, к нему было подсоединено, словно к дрожжевому чану, два трубопровода, висящих на довольно широких присосках.

Едва они вошли, глыба на ножках согнулась в подобии поклона, хотя наклониться это существо было не способно по своему строению. И тут же оно начало транслировать какую-то мысленную передачу… Только Ростик ничего не понял, не потому даже, что речь велась на незнакомом языке, а потому, что была очень быстрой. Он сбился уже с третьего-четвертого слова и больше не пытался разобраться в докладе, который доставивший его сюда начальник делал еще более высокому начальнику.

Единственное, что Рост понял, что глыбу на ножках зовут несупеном, а того, кто висел в кресле, – чегетазуром. Но слова были слишком далеки от любых значений на едином, чтобы понять их происхождение.

А потом начался какой-то кошмар. Рост даже упал на одно колено, потому что не был способен удержаться на ногах, но и оказаться коленопреклоненным не хотел… Потому что существо в кресле обрушило на него мощный ментальный удар, который полностью раскрыл его, словно устрицу, выпотрошил сознание, внушил страх, даже ужас, и одновременно – омерзение.

Природу последнего своего ощущения Ростик не понял. Зато он понял, что обследование – а это было именно обследование его сознания, его психики и общих его возможностей – завершилось довольно быстро. Если бы оно оказалось долгим, его бы пришлось пристрелить, потому что он был бы ни на что не годен.

А потом с нечеловеческой ясностью, свойственной ментальной речи каменноподобных глыб, возникло едва ли не удивленное мнение:

– Почему его не уничтожили?

– Саваф-то-Валламахиси, чтобы изучать возможности тех, кто доставил нам такие хлопоты, – отозвалась приведшая Ростика глыба на ножках. Первое словосочетание очень походило на обращение, и Рост, все еще с замутненным болью сознанием, поднял голову, чтобы взглянуть на этого Савафа.

– Пинса, – кратко отозвался Саваф, – кто нашел это существо?

Пинса, или глыба на ножках, не ответила или ответила так, что Рост не успел этого понять, но главное внимание Савафа неожиданно обратилось к пернатой ящерице. А она, оказавшись в поле ментального изучения Савафа, прямо заискрилась от радости, потянулась, как кошка, которую гладят, и едва ли не замурлыкала.

– Лодик, ты… – дальше Рост снова не понял, лишь разобрал, что ящерку скорее похвалили, чем отчитали. Что-то в таком духе: – Ты хорошо служишь своей несупене.

– Он каким-то образом поднял производительность грибного чана, и это было непонятно, – ответил Лодик. Только теперь, вслушиваясь в слова, которые частично возникали в его сознании, частично звучали на самом деле, Ростик понял, что ошибся: ящерка как раз был аналогом мужчины. То есть этот Лодик был как-то связан с глыбой на ножках, которую Саваф назвал Пинсой, которая определенно относилась… Да, к женскому полу, если человеческое понимание пола вообще было применимо к этим каменноподобным существам – чегетазурам и несупенам.

– Саваф-то-Валламахиси, какие будут распоряжения в отношении раба?

– У него странное сознание… Наверное, его все-таки стоило бы уничтожить. Но раз это не было сделано сразу, теперь, пожалуй, отправьте его выискивать рыбные косяки. Наши рыбаки в последнее время доставляют городу немало разочарований вместо продукции.

Несупена Пинса снова попробовала было склониться, но ящероподобный Лодик крутанулся волчком и вышел из кабинета. Ростик сумел подняться на ноги и, не поворачиваясь спиной к чегетазуру, тоже вышел. Тут его уже ожидал все тот же солдат.

Когда спустя четверть минуты в приемной показалась несупена, она, не обращая внимания на Ростика, кратко приказала ящеру:

– Найди кого-нибудь, кто объяснит рабу, что он должен делать.

– Будет исполнено, – отозвался Лодик, и его подвижная рожица едва ли не расплылась в улыбке.

Впрочем, Ростик сразу понял: Лодик так же, если не более сладко, улыбнулся бы, если бы этого человека приказали, например, четвертовать. А потому он просто вытянулся. Кланяться тут могли только очень высокие начальники, к которым человек, безусловно, не относился. Но, в общем, ему этого не очень-то и хотелось. После ментальной атаки, которую он испытал в кабинете чегетазура, он был способен или лежать пластом, или вот так стоять истуканом. Хотя, разумеется, предпочтительнее был бы первый вариант.