Читать книгу Мы из Кронштадта. Том 1 - Николай Берг - Страница 7

Так что проблемы множатся. И новодельные соседи в виде зомби тоже по-прежнему непонятны. Вот навал на Петропавловку после заморозков – с чего был? Ладно, морфы – у них есть интеллект хищников. Обычные-то зомбаки с чего стаей поперли? В общем – все непросто и еще более непростым будет. Опять же, сейчас сложнее стало работать: тепло, дождики – и зомби не то что ожили. Слово тут неуместное. Они стали куда активнее, бойчее и нахальнее. Про шустеров – и речи нет. Вполне на полуморфов уже тянут.

Опять же, Кабанова из некролаборатории утверждает, что шустеры имеют несколько отличное от простых зомби поведение. Простой зомби просто хочет жрать. Тупо. Мясо. И все. Отожравшийся мясом в шустера зомби становится несколько иным – ему не просто хочется жрать, он словно наркоман – голод крючит его, словно ломка, и шустер оголодавший пускается во все тяжкие. В лаборатории так зомби и называют – сонными, а шустеров – проснувшимися. Про морфа и разговора нет. Кабанова не устает восхищаться выдержкой приведенного мной тогда Мутабора. Надо бы их навестить, кстати – вопросцы накопились.

– Старшой, мы на трассе – поворачивается Вовка.

– Принято, – отзывается майор, сидящий в самом хвосте, у дверцы.

Он, конечно, не то, что Николаич. Но как-то по негласному решению старого костяка Охотничьей команды это звание к нему перешло. Все-таки он – Старшой в команде.

– А может, отпустим грузовики – тут они и сами доберутся, а мы еще что успеем? Я тут одно местечко знаю, – говорит водитель.

– Позже. Сначала доберемся до клиники, там медиков оставим. С Енотом.

– А чего это мы без медиков-то?

– Хотят уже сегодня лабораторию смонтировать, а кто разбирал – тому проще сказать, что куда ставить. Вот пусть и ставят. Раз местечко тут рядом – так и без медиков обойдемся.

– Час потеряем, если не больше.

– Ничего, но раз мы конвой, то должны все сделать тип-топ. Чтобы лаборатория завтра стояла готовой к работе. Я обещал.

– Ну, раз так, тогда конечно…

Для меня это новость. Честно говоря, я бы с удовольствием поехал бы таки в местечко. В любое. Подале от места сборки лаборатории под ключ. Не разбираюсь я в технике, есть такой грех. Тем более, в незнакомой. Енот тоже морщится. Зато Надежда спокойна как слон, когда ему дают булочку, и даже улыбается.

С Енотом все понятно. Он как тот ротвейлер, которого пять часов выгуливать бегом надо, или какая там порода от спокойной жизни взрывается, словно хомяк от килограмма динамита. Беспокойная у него натура, как и положено его тотемному животному. А тут он, считай, два месяца на костном вытяжении был, теперь на костылях – тоже не побегаешь, и сегодня ему даже пострелять не удалось. Явно сегодня что-нибудь отчебучит скандалезное. Надо бы с ним ухо востро держать: вроде бы он пока меня не цапал, но черт его разберет. А так умеет он устроить бурю в стакане и на ровном месте. Ильяса дважды мешком накрыл, причем с самым невиннейшим видом – то посочувствовал ему, что тяжело, конечно, быть у жены под каблуком, то попросил Андрея рассказать про снайперские премудрости – вот заодно и Ильяс послушает, ему же надо учиться, он же тоже типа почти снайпер. Надежде что-то невзначай сказал насчет нашего совместного проживания – она сидела потом, брови хмурила. Своего начальника – Ремера постоянно подкалывает. Тот, правда, подчеркнуто наплевательски относится к выпадам, даже наоборот – начинает интенсивно соболезновать ранению подчиненного, проявлять отечески душевную заботу, отчего начинает корчить самого Енота.

Но пока его можно не опасаться – Енот на боевом выезде и Енот в мирной обстановке – два разных зверя. Если его и не удавили еще, так только потому, что во время «дела» он совершенно адекватен и здорово полезен.

«Найденыш», не дожидаясь выгрузки из грузовиков, сваливает прочь. Енот, плюнув вслед, ушкандыбывает на костылях куда-то в сторону барахолки. Вполне бы могли его подвезти, но он то ли гордый слишком, то ли злобу так выпускает. Оба грузовика вкатываются в мрачноватый готичный парк, где расположен тот самый госпиталь, который дебютно чистила уже широко известная сейчас артель алебардщиков – первый опыт зачистки здания холодным оружием. Встаем, не доезжая памятника Исаеву с его известным девизом: «Жизнь мчится стремительно – спешите трудиться!» Я помогаю таскать короба и свертки, надеясь, что это продлится как можно дольше и понимая прекрасно, что это хоть как-то отсрочит мое неизбежное фиаско в плане сдачи лаборатории в эксплуатацию. С сильным опозданием в голову приходит, что надо было снять на видео хотя бы, что где стояло. Не подумал вовремя. И Надежда куда-то делась.

Появляется она за пять минут до конца таскания и складывания. Грузовики с грузчиками сваливают прочь, остаемся втроем – Надя привела с собой какого-то сохлого мужичка, довольно старого – лет за пятьдесят, худющего, с какой-то тонкой, пергаментной кожей, большими залысинами и острым носом. Первая ассоциация – шибко старый Буратино. То есть свою мечту стать живым мальчиком деревянный исполнил, да поздновато. Но наша медсестричка обращается к нему подчеркнуто с уважением – впрочем, довольно фамильярно называя его «дядя Костя».

– Все сгрузили? – спрашивает она меня.

– Все, – печально отвечаю я, ожидая предложения начать командовать.

Она неожиданно улыбается и говорит очень знакомую откуда-то фразу: «Не печалься, ступай себе с Богом, утро вечера мудренее!» Вроде как из какой-то сказки, что ли?

– Надя, а документация ко всему этому есть? – тем временем задает вопрос Буратино-переросток.

– Боюсь, что не вся, но вот это было в кабинете у директора, это – в шкафчике в самой лаборатории, – отвечает Надежда, доставая из своей сумки какие-то проспекты и явно техническую документацию.

– О! Так еще и оборудование для постановки ПЦР в классическом формате. Реагенты и тест-системы для ПЦР и мультиплексного ПЦР тоже есть? И боксы?

– Конечно.

– Умничка. Так, «Биотестсистемс» – это знакомо, «Санта Круз Биотехнолоджи», «Премьерлаб» – тоже видали, ага.

Он продолжает бубнить, разбирая листы и проспекты. Надя тихо говорит мне:

– Вы не волнуйтесь, дядя Костя – не то что голова или две головы, как вы любите говорить, а три или даже четыре, что касается медтехники, особенно лабораторной. Расположение агрегатов я сняла на свою мыльницу, компы тут уже есть, так что разберемся. А через полчаса морячки прибудут – таскать и ставить. В общем, ничего особо сложного нет, я на таком же работала три года.

– Отлично, – оживаю я. И быстро сматываю удочки.

Впрочем, очень скоро останавливаюсь. После такого подарка вопрос угощения Надежды встает ребром – я же сам сегодня обещал устроить пирушку. Надо бы разжиться чем-нибудь этаким. Чтобы не было мучительно стыдно за выставленное угощение. Можно зайти на барахолку. Но сначала загляну-ка я в больницу – может, коллеги что сосватают, тем более что тут совсем рядом.

Из коллег только пара реаниматоров свободна – только что закончили операцию, клиента вывели, есть время передохнуть. Сидят, передыхают.

– О, здравствуйте, как ваше ничего? – приветствует меня один из них, полноватый усач.

– Мое – ничего в основном, – ответствую так же чопорно, после чего меня усаживают и предлагают рассказать что-нибудь интересное. Глаза у обоих красные, видно, что недоспали, а подремать сейчас нельзя – развезет. Судя по тому, как они поглядывают на часы – перерыв минут 15, за это время не отдохнешь, если задремлешь, а только еще больше рассолодишься.

– С чем пожаловали?

– С гнусным эгоистичным интересом.

Они оживляются. Гнусный интерес – это что-то стоящее внимания.

– И?

– Я в разумении покушать. Обещал сегодня Наде что-нить сготовить к тому вину, что у вас тут на премии раздавали. Есть у вас что подходящее по сусекам? Чтобы такое, экзотичное.

– Можем дать кило апельсинов.

– Ишь ты, богато живете! Давно апельсинов не видел.

– Да пришло тут судно очередное. Перепало чуток из грузов. И еще – тут на стадионе сегодня пионеров дрессируют – вы скажите однорукому вожатому, что я вас прислал. Думаю, у них найдется для вас пара копченых сигов, а вы отработаете потом.

– Это что – пионеры рыбу коптят?

– Ага. У них как полевое занятие – так они отрабатывают готовку на воздухе. Да сами увидите. К слову, ручонку ему после укуса оттяпали. Так что однорукий про вас наслышан.

– Драться не полезет?

– Вряд ли. Он нормальный человек.

– Редкость, однако.

– А как же. Стал бы я вас к кому другому посылать. Но прежде чем уйдете – что нового слышно? Нам тут не разогнуться, а вы все же вольный казак.

– Сейчас приволокли лабораторию целиком, для диагностирования ЗППП.

– Это здорово. Если главной удастся все провернуть, как она рассчитывает – глядишь, и справимся с этой эпидемией. Стрелять много пришлось?

– Да знаете – не так чтоб очень. Рутинный выезд. Один морф, сотни две обычных зомби. Несерьезно.

– Это радует. Этак, глядишь, и нам работы уменьшится, а то все тащат и тащат. Я бы с удовольствием сходил в отпуск.

Я удивленно смотрю на усача. Нет, он совершенно серьезен.

Усач хмыкает в свои усы.

– Вы вот на тему чего поразмыслите: я когда в Лос-Анджелесе у своего однокашника гостил, сам удивился. Однокашник у меня из врачей в сценаристы переметнулся. Невысокого полета птица, на хлеб с маслом хватало, хотя полагаю, что скорее как литературный негр подмолачивал у более матерых. Не в этом соль. Я как-то его спросил: почему в фильмах пендосы такие тупые – обязательно им разделиться, обязательно вести себя по-идиотски, обязательно глупостей наделать. Зачем вы такие дурацкие сценарии пишете? А он мне и отвечает: «Да все просто, иначе не получится приключений. Когда все идет как надо и разумно, то вместо приключений производственный репортаж выходит, без кишок и мозгов на стенке. Не зрелищно ни разу. А вот как все разделились и пошли поодиночке Силам Зла противостоять – тут тебе и визг, и кишки, и мозги». Конечно, когда вы всей командой этого морфа проутюжили – так и рассказать вроде не о чем. А вот в одиночку если б вам пришлось это делать?

– Сомневаюсь, что мне удалось бы потом это описать, – самокритично оцениваю я свои шансы при встрече даже с прыгуном. Я по летящим объектам стреляю неважно.

– Вот о том и речь.

– Ребята. Пора, готово уже, – всовывается в дверь медсестра.

– Ну, пошли страждущее население спасать, – иронично говорит усачу его молчавший до того коллега.

Так, кило апельсинов у меня есть.

Пионерскую группу нахожу практически сразу – достаточно пройти в ворота на стадион, он как раз рядом с больницей. Детишки уже такие – большие, лет по 14–15. Человек двадцать, один взрослый, который практически не выделяется из этой толпы ни габаритами – некоторые подростки еще и повыше будут, ни одеждой – они тут все в одинаковом камуфляже. Разве что он единственный вооружен, да еще у него нет левой руки.

По возрасту он тоже не намного старше своих подопечных: лет двадцать пять, двадцать восемь – есть морщинки на лбу и в уголках глаз.

Заняты детишки приготовлением пищи: стоит пара десятков жестяных сборных ящичков, из них валит дымок, и когда ветерком дымок доносит до моего носа, понимаю, что это они коптят рыбу. Запах вкусный.

Подхожу, представляюсь. Вожатый неожиданно для меня собирает в кучу своих подопечных и говорит: «Вот, ребята, я про него рассказывал – это их Охотничья команда отработала ампутацию, спасающую от укуса зомби».

Мне становится сильно неловко, так внимательно они на меня смотрят. А тут еще чертов однорукий начинает жать мне руку и говорить прочувственным голосом: «Спасибо, доктор!»

Нелепое ощущение, да и спрашивать в такой патетический момент пару копченых рыбин как-то неловко, поломаю я им патетический воспитательный момент, как Гаврила Державин, столп и Великий Поэт оконфузил встречавших его с трепетным почтением лицеистов вопросом: «А где тут, братец, отлить можно?»

Отвечаю на всякие вопросы, страстно желая свалить побыстрее, тем более, что сегодня мы щенка с собой не брали – ждет уже, небось, прогуливать ее надо и дрессировать опять же. Впрочем, приходит в голову умная мысль.

– Мне интересно стало на пионеров посмотреть. А тут еще смотрю, что вы что-то готовите. Я так не умею, что считаю прорехой в образовании. Вот и хотел уточнить, учите ли кого со стороны или нет.

– Учим. Тем более что это несложно. Хиросима, угости Доктора сигами.

Белобрысая круглолицая девчонка фыркает презрительно носом, но распоряжение выполняет быстро, замотав трех обалденно пахнущих сигов в коричневую крафт-бумагу. Черт, жжется. Приходится натягивать перчатку.

– А почему Хиросима?

– Серафима меня зовут, – мрачно косясь на вожатого, бурчит девчонка.

– Ага. Понял. Спасибо, Хирос… То есть извини, Серафима, оговорился, – отвечаю я не очень удачно под хохот ее приятелей.

– Не за что, – бурчит девчонка, сердито глядя на вожатого.

– Мне неудобно забирать харчи у ребят просто так.

– А мы просто так и не даем, – отвечает вожатый.

– То есть как?

– Сможете найти время пообщаться с ребятами?

– О чем?

– Расскажите, как вы морфа в плен взяли! – выдает Хирос… то есть, Серафима, конечно.

– И как Завод чистили! И про госпиталь! – подхватывают ее приятели.

– Договорились? – спрашивает вожатый.

– Ребята, у нас в команде есть люди и позаслуженнее…

– А вы все и приходите. А мы вас еще рыбой угостим – нам рыбаки привозят. Ладожская, чистая. На ваших хватит!

– Ну, я поговорю с нашими. Ладно, что-нибудь придумаем.

– Обещаете?

– Обещаю!

Чертовы анестезы, сосватали мне рыбку. Вот мне подвигами своими похваляться – самое то. И рассказывать-то неудобно ни разу. Ишь, чего набуровили – морфа в плен взял. Ага. Восемь раз не напрягаясь. И главное – смотрят как… И поди их разочаруй. Вот вляпался – так вляпался.

* * *