Читать книгу Три сказки о главном. Посвящение, или Амё, дочь домового - Николай Борисов-Линда - Страница 4

На краю города там, где ещё остались одноэтажные домики, жил воробей, а звали его Чика.

Был он мудр и трудолюбив. В трудах, да в каждодневных заботах, проводил своё время, часто не задумываясь о том, что он и зачем делает. Так, в своё время, научил его, его отец и он жил, не нарушая устоявшихся традиций воробьиного бытия.

По утрам, чуть только первый лучик касался верхушек деревьев, он выле-тал к нему навстречу чирикая:

– Здравствуй, солнечный лучик! Я приветствую тебя! Спасибо, что ты принёс мне ещё один день! – Садился на ветку, встречал солнышко и, ощутив на себе солнечную теплоту, летел на лужайку, где купался в утренней росе.

Так происходило изо дня в день, но однажды все переменилось. Однажды распорядок дня и жизни воробья нарушился.

Прилетев на лужайку, он вдруг увидел на ней необычную гостью с узким, длинным, чёрным клювиком, чёрной грудкой и чёрной шапочкой на голове. Она бегала между ягодных листиков и окунала свой носик в капельки росы. Поднимала головку и бисеринки, распавшейся капельки, стекались по её пёрышкам. Птичка, выискивая большие росинки, повторяла раз за разом необычные движения, тем самым омывая себя.

Воробей нахохлился, он так никогда не делал. Прилетев на лужайку, он садился, забирался в самую гущу травы и принимался там трепыхаться, тем самым смывая с себя ночную дрёму и частицы пыли, которые могли попасть между пёрышек.

«Странно, – подумал Чика, – и зачем она это делает и, кто она? Как посмела, без моего разрешения, устраивать на моей лужайке свой утренний моцион? Вот я ей сейчас задам!» И с громким чириканьем слетел прямо перед носом птички:

– Ты кто? – прочирикал он громко. – Как ты посмела…?

Но здесь с ним, что-то произошло. Последний его «чирик», замер в клювике и так и не слетел звуком, а, словно передумав, растворился.

Птичка удивленно вскинула свою красивую, черную-белую головку и внимательно посмотрела на воробья. Осмотревшись по сторонам, спросила:

– Ты откуда свалился и кто ты?

Чика удивленно смотрел на неё и не мог ничего чирикнуть в ответ и, только сделав над собой усилие, пискнул:

– С веточки я, с веточки… свалился, слетел…

– Так свалился или слетел? – Птичка замерла в ожидании ответа.– Кто ты, как тебя зовут? Ты такой необычный. Пушистый.

– Я, я воробей Чика. А пушистый от того, что сердитый. Мы всегда пушистимся, когда сердимся, чтобы напугать противника.

– А я противник? – В удивлении вскинула головку птичка.– Или здесь на лужайке, кто-то ещё есть кроме нас?

– Нет, что, ты! Нет, то есть, вы! Мы здесь одни… мы с вами здесь одни, конечно, если не считать кузнечиков, да божьих коровок… вот… – Чика замер. Он почувствовал, как учащенно забилось его сердце.

«Что это со мной? Почему слабеют мои лапки и опускаются крылышки? Почему так кружится моя головка?» Ещё минутка и Чика уселся бы перед птичкой в траву. Но она очередной раз подхватила капельку росы, бросила её на себя и одна из бисеринок водички попала на воробьиный клювик. Чика от неожиданности проглотил её и ему полегчало.

– Как вас зовут, прекрасная незнакомка? – чирикнул он, удивившись своей смелости. – Вы так изящно красивы.– И еще больше удивился своей наглости. Всё его тело оцепенело от того, что он прочирикал. Он вдруг почувствовал, что от его нахохленности, не осталось и следа, что он стал гладким и маленьким, меньше чем птичка и даже ниже её.

Птичка повернулась в его сторону и замерла от неожиданности:

– Ой! Какой ты интересный, Чика! Ты стал таким гладким и вовсе не страшным. Даже необычно милым. Я так не умею, и у нас никто так не умеет. Ты не такой, как все, Чика. Я трясогузка, а зовут меня, Гузка.

– Как, как? Я не расслышал? – Чика наклонил головку прислушиваясь. – Как, как вас зовут?

– Гузка, меня так все зовут, а мама зовет меня Гузяня. Зови меня так.

– Гу-уззя-я-няя, – прочирикал Чика. – Какое, красивое имя.

– Гузяня, ты здесь на лужайке впервые? Полетели, я тебе покажу, где много разноцветных цветов. А на самом краю растёт страшное растение. Оно такое высокое у него огромные листья, а на самом верху большие, белые цветы. Полетели!

– Чика, я не могу с тобой лететь, – трясогузка смотрела на него чёрными бусинками грустных глаз.

– Ну почему, Гузяня? Я покажу тебе много красивых мест. Я покажу тебе озеро, в нём живут огромные, зелёные лягушки. Они надуваются и так забавно чирикают. А какие там красивые белые, желтые цветы! Они растут прямо из воды! Полетели, Гузяня!

– Чика, мне, конечно, очень хочется полетать с тобой, но я занята. Меня ждёт мама. Она просила, чтобы я не задерживалась. Я прилечу к тебе завтра и мы с тобой полетаем.– Трясогузка вспорхнула и улетела так быстро, что Чика даже не успел опомниться.

Он взлетел на веточку, сел, огляделся вокруг. На лужайке никого не было, только стрекотали кузнечики, да жужжали пчёлы, да учащенно билось его сердечко.

«Куда улетела Гузяня? Где мне её искать? И прилетит ли она завтра сюда?»

Так в мечтаниях он сидел бы ещё долго, но подлетели его друзья и позвали купаться в дорожной пыли, а это занятие Чика очень любил.

Вдоволь накупавшись в теплой пыли, они полетели на озеро и там пополоскали свои перышки, отряхнулись и разлетелись в разные стороны.

Чика зачем-то вновь вернулся на лужайку. Ему было грустно, отчего-то тревожно, он думал о Гузяне.

Так на веточке он просидел до самого заката, когда солнышко совсем спряталась за горизонт, Чика полетел домой. Пролетая над знакомыми местами, он оглядывался, в тайне надеясь, что неожиданно встретит Гузяню.

Дома, забившись в своё гнёздышко, долго не мог заснуть. Ему вспоминалась необычно красивая, быстрая птичка с таким ласковым именем, Гузяня. А когда дрёма, наконец-то, сковала его веки, а его головка склонилась на грудь, ему приснился чудесный сон.

Как будто они с Гузяней летели высоко, высоко над землёй, он чирикал ей о солнышке, о первом утреннем лучике, что они с ним друзья. Показывал любимые места, рассказывал занимательные истории. А когда они опустились к озеру, то лягушки, специально для них, хором проквакали свои песни. В знак своей благодарности Гузяня даже обняла Чику своим крылышком. В таком сладостном сне Чики было так хорошо, что он проспал утренний рассвет.

Вылетев из своего гнёздышка, Чика стремглав полетел к лужайке. Так быстро Чика никогда не летал, он даже запыхался.

Пролетев над лужайкой, он распугал работающих пчёлок, они в неудовольствии зажужжали ему в след, что-то назидательное, но Чика их не услышал.

Он сел на любимую веточку, огляделся.

Небо голубело в вышине, солнышко светило тепло и ласково. Над поляной жужжали шмели, пчёлы собирали нектар цветов, стрекотали кузнечики.

Трава зеленела, поблёскивая утренней росой. Ромашки повернули к солнышку золотые, круглые личики, обрамлённые белыми лепестками, а колокольчики раскрылись, словно, открыв свои синие объятья, навстречу солнечным лучам.

Лужайка жила летней жизнью, только Гузяни на лужайке не было.

С расстройства Чика слетел на полянку, залез в саму гущу травы. Его перышки быстро пропитались росой, он трепыхался всем телом, ловля прохладную влагу и тут же сбрасывая её с себя. Когда он выбрался из гущи травы на свет, то был весь взлохмачен и мокрый. В неудовольствии Чика хотел взлететь на свою любимую веточку, но обомлел от неожиданности. Перед ним сидела Гузяня и в недоумении рассматривала его:

– Чика, это ты? Может быть я ошиблась? Тогда простите? – она в любопытстве склонила головку, ожидая ответа.

– Гузяня, – только и смог чирикнуть Чика.

– Чика, я освободилась. Мама мне разрешила немного полетать, и я прилетела к тебе. Но что с тобой? Ты совсем на себя не похож.

– Гузяня, я сейчас, сейчас, – Чика, что есть силы, взмахнул крылышками и улетел, спрятался за дерево. Задыхаясь от волнение, он трепыхался до тех пор, пока последняя бисеринка росинки не слетела с него.

– Странно, – сказала Гузяня. – Сам просил, чтобы я прилетела, а сам улетел. А может быть, это был вовсе и не Чика? – Она посмотрела в ту сторону, где скрылся воробей.

Но, словно, тенью, кем-то брошенного камешка, Чика упал в траву перед Гузяней.

– Гузяня, я думал, ты, не прилетишь! – он задохнулся от волнения. – Я тебя так ждал!

– Так ждал, что напугал меня своим взлохмаченным видом. Что ты там делал? Я подумала, что это скворец выскочил из травы, – она окинула его своим оценивающим взглядом. – Чика, ты так элегантен и симпатичен. В тебе присутствует, этакий шарм.

Чика зарделся от сказанных слов. Правда он не понимал, что такое шарм, но если говорит Гузяня, то, наверное, это хорошо. Ему и самому показалось, что он стал таким же большим, как скворец. Он почувствовал, что его крылышки выпрямились, а грудка так выпятилась, что Гузяня спросила:

– Что с тобой, Чика? Ты опять сердишься? – она вспорхнула на его любимую веточку.– Ты обещал мне показать поющих лягушек и цветы, которые растут прямо из воды. Показывай.

Чика взлетел, как ему показалось, к самому солнцу. Он размахивал крылышками и чирикал, чирикал так громко, что Гузяня спросила:

– Чика, что с тобой, что так заливаешься?

– Я не знаю, Гузяня, но мне радостно! Я пою!

– Чика, но ты ведь не соловей, ты всего лишь воробей и ты не поёшь, ты чирикаешь.

– Да? – Чика в удивлении замер на месте. – А мне хочется петь.

И он чирикал без остановки до самого озера.

Сердечко его бешено колотилось, ему хотелось показать Гузяне все красивые места озера и эти необычные цветы белые и желтые. Он, то обгонял Гузяню, то отставал от неё, а то взмывал над ней, готовый переворачиваться через голову. Чика не понимал, что с ним происходит, он удивлялся своей прыти, так лихо он никогда не летал. Он даже не заметил, как они оказались над озером.

– Вот оно, Гузяня, это озеро. А это цветы! Смотри, смотри, цветы растут прямо из воды.

Они опустились на большой лист рядом с цветами.

– Чика, так это лилии. Вот эти большие и белые, это лили, а вот эти желтые, это кувшинки. – Гузяня пробегала по большим, зелёным листьям, лежащим на воде, и рассказывала Чике о цветах. А ему стало грустно.

– Чика, а где чирикающие, зелёные лягушки? Я хочу их видеть и послушать.

– Так вон же они, – Чика подлетел к лягушкам. – Эй вы, зеленёнькие, а ну прочирикайте нам свою любимую песню. Мы хотим вас послушать.

Лягушки от неожиданности попрыгали в воду, только брызги разлетелись, да большие круги разошлись по водной глади. Но одна из лягушек высунулась из воды и проквакала:

– Ку-уак! Ку-уак! Что тебе надо, Чика? Ты нас напугал.

– Прочирикайте нам песню! Гузяня никогда не слышала, как вы чирикаете.

Но здесь сверкнула молния, ударил гром, а за ним крупные, холодные капли дождя застучали по голове Чики, да так, что он испугался за Гузяню.

– Гузяня, – вскричал от волнения Чика, – летим вон к тому большому цветку, спрячемся от дождя.

– Летим! Летим! – пискнула Гузяня, а сама взмыла вверх навстречу каплям дождя. Она летатала в дождевых струях так быстро и стремительно, что Чика залюбовался ею. Про себя подумал: « Какая Гузяня смелая. Она не боится холодного дождя, а как она быстро летает. Нет. Я так не сумею». И ему вновь стало грустно.

– Чика! Чика! – попискивала Гузяня. – Иди ко мне! Здесь так свежо и вовсе не холодно.

Но Чике было грустно. С одной стороны он радовался, что Гузяня прилетела к нему, и он показал ей озеро, лягушек, а с другой стороны отчего-то его маленькое сердечко сжималось тоской.

Он сел на веточку дерева, спрятался от холодных капель и стал ждать Гузяню. А она летала восторженно то, поднимаясь ввысь, а то, падая к самой земле. Запыхавшись, она опустилась на веточку рядом с Чикой.

– Чика! Чика! Ты зачем спрятался от меня? Ты думал я тебя не найду? – попискивала Гузяня.

– Нет, что ты! Я спрятался от дождя.

– Чика! Хочешь я расскажу тебе про океан?

– А что такое океан, Гузяня?

– О-о! Чика, это тоже что и озеро, но только большое, большое, огромное. На нём волны выше самых больших домов и у него нет края.

– Как это нет края? Как это выше самых больших домов? – Чика недоверчиво посмотрел на Гузяню.– Так не бывает.

– Бывает, Чика, бывает! А знаешь, есть такое животное у него два хвостика один большой спереди, а другой маленький сзади? У него есть небольшие крылышки на голове, но оно не летает.

– Как это? – в недоумении раскрыл свои глазки. – Как это два хвостика и крылышки на голове?

– А так! Один большой, а другой маленький! Это животное иногда машет своими крылышками, но взлететь не может. Это животное люди зовут слоном. Я даже несколько раз садилась слону на спину, и он забавно хлопал своими крылышками. – Гузяне так понравилось, что Чика в смущении слушает её, что она запищала ещё громче:

– А знаешь, Чика, есть такое животное у него длинная, предлинная шея. Оно своей головой достаёт веточки с верхушек деревьев?

– А знаешь? – Но здесь Чика перебил Гузяню.

– Где? Где такие животные?

– Эти животные живут там, – Гузяня показала в сторону, где из-за облаков едва выглядывало солнышко.– Там далеко, далеко за океаном есть земля и там всегда тепло. Но, что бы туда попасть надо долго, долго лететь.

– И ты там была, Гузяня?

– Да, Чика, я родилась здесь, но когда у нас наступают холода и на землю ложится снег, мы улетаем за океан. Там есть земля, на которой всегда тепло и много, много разных животных и деревьев. Там никогда не бывает снега. Когда же здесь тёплые дни возвращаются, возвращаемся и мы.

Дождь давно закончился, а они сидели и сидели. Гузяня так много рассказала Чике о далёкой, тёплой земле, что он, нахохлившись, молчал, сидел и слушал. Ему почему-то было грустно.

Гузяня рассказывала, а он думал, что никогда, никогда ему не увидеть той далёкой, тёплой земли, никогда.

– Чика, – неожиданно встрепенулась Гузяня. – Мне пора.

– Гузяня, а ты когда улетишь туда, за океан? В ту тёплую землю? – Он прочирикал это так грустно, что Гузяня на мгновение замерла.

– Мы скоро начнём собираться. Чика, а, ты, если хочешь, полетим вместе. Ты мне нравишься, Чика. Ты такой забавный и смелый и… рассудительный и так красиво чирикаешь. Чика, ты сильный и, и… могучий.

– Да? – чирикнул Чика.– Я ещё с этим… с шарфом.

– Что, ты, Чика, не с шарфом, а с шармом. В тебе есть что-то притягательное с тобой очень интересно. Ты не такой, как все воробьи. – Она вспорхнула над веточкой:

– Ты мне нравишься, Чика!

– Гузяня, ты мне тоже нравишься. Даже очень. Очень! Когда я увидел тебя первый раз, на меня, словно сосулька упала. Ты мне нравишься даже больше, даже больше чем, чем, когда я купаюсь в придорожной пыли. Ты такая красивая и смелая. Ты такая умная… ты летаешь даже… даже в холодный дождь, ты, ты …летаешь над этим, где волны выше самых больших домов…

– Сосулька? – Гузяня недоверчиво посмотрела на Чику.

– Да, Гузяня, я никогда раньше не видел такую, красивую, очаровательную птичку, как ты. Мне хочется с тобой летать. Мне хочется тебя слушать. Мне хочется быть с тобой.

Не зная зачем, Чика, вспорхнул и так стремительно улетел, что Гузяня в недоумении посидела ещё некоторое время на веточке оглядываясь.

– Чика! Чика! Ты где? – пропищала она несколько раз. – Чика, а что такое сосулька?

Но Чика не ответил и Гузяня улетела домой..

Чика сидел в своём гнёздышке, его отчего-то знобило. Он корил себя за то, что улетел, не попрощавшись с Гузяней.

«Она сказала, что я ей нравлюсь. Она сказала, что я не такой, как все воробьи, что я смелый, что я рассудительный, что я сильный и могучий …Милая моя Гузяня».

В его маленькой головке проносились картинки рассказанные Гузяней. Вот огромные чёрные волны океана вздымаются к самому небу и небо само серо в расщелинах молний. А посредине этого ужаса летит его Гузяня.

Чика вздрагивал от увиденного, ему чудилось, что ещё мгновение и огромная волна поглотит Гузяню, и он уже никогда больше с ней не встретится. Так, в своих надуманных страхах, он заснул, то вздрагивая, то попискивая.

Утром, не дожидаясь первого солнечного лучика, Чика полетел на свою полянку. Вдоволь накупался в холодной росе он сел на веточку и стал ждать Гузяню. Но её не было.

Вот уже солнышко скользило по верхушкам деревьев, и друзья несколько раз звали Чику купаться в пыли, но Гузяни не было. Чика совсем загрустил. Ему было так плохо, что даже не хотелось кушать.