Читать книгу Бог не играет в кости - Николай Черкашин - Страница 15

В субботнее и, конечно же, все равно рабочее утро Голубцов заглянул в кабинет Дубровского и весело пропел ему оперным баритоном:

– Поедем, Григорьич, кататься, в мехкорпус тебя прокачу!

Дубровский радостно оторвался от кипы бумаг. Он не упускал возможности побывать в войсках. Да еще вместе с командармом, с Голубцовым не соскучаешься!

Пока ЧВС собирал свои бумаги, Голубцов вывел в парк засидевшегося Бутона. Тот носился по аллеям, вынюхивая собственные следы. Высшая его радость – обогнать в беге хозяина. При этом бежал он каким-то чисто своим аллюром – бег кубарем. То ли мчит, то ли кувыркается. Задние лапы не знают, куда бегут передние. Он возвращался в штабной кабинет, напитав нос запахами земли, прелых листьев, новой травы и выхлопных газов, падал за креслом хозяина, изображая прикаминную шкуру… А над ним висели плакаты с изречениями наркома обороны: «К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление. Маршал Советского Союза Тимошенко». И еще один:

«Оборона особенно выгодна лишь в том случае, если она мыслится как средство для организации наступления, а не как самоцель». Голубцов был полностью согласен со своим главным начальником и часто повторял на всех совещаниях и выступлениях: «Оборона не самоцель, а средство к наступлению».

Как всегда нежданно-негаданно заглянул к нему начальник третьего отдела полковой комиссар Лось. Его тщательно выбритое лицо было озабочено:

– Товарищ командующий, я должен сделать вам замечание.

– Слушаюсь, товарищ полковой комиссар! – Дурашливо вытянулся Голубцов.

– Вот вы только что с собачкой гуляли. И как всегда неосторожно. А ведь в парке небезопасно, там такие места есть, откуда можно незаметно выстрелить. И вообще, вы пренебрегаете личной охраной. А ведь я за вас головой отвечаю!

– Виноват, Семен Львович! Исправлюсь!

– Вы не представляете, сколько в Белостоке всякой агентуры, бандитов, лазутчиков. А вы для них весьма интересная мишень.

– Всегда сам был стрелком, а на старости лет сам мишенью стал.

– Ну, какая у вас старость – самый расцвет сил и возможностей.

Голубцову понравилась эта явная лесть, как понравилось и то, что кроме Анны Герасимовны здесь, на чужбине, кому-то еще есть дело до его жизни.

Дивизионный комиссар Дубровский, наконец-то собрался в дорогу, прихватив увесистую пачку новой наглядной агитации и толстый портфель с документами. Уселся на заднем сиденьи «эмки» и они помчались в сопровождении трех мотоциклов с колясками в Бельск-Подлясский. Ехали в 13-й мехкорпус, к старому коннику, а ныне новоиспеченому танкисту генерал-майору Петру Ахлюстину. Ахлюстин встречал начальство вместе с командиром лучшей в корпусе 25-й танковой дивизии полковником Николаем Никифоровым. И тот, и другой были полной противоположностью друг другу. Если уралец Ахлюстин вызывал некоторую оторопь своим резким волевым лицом эдакого былинного Одихмантьева сына, то Николай Матвеевич Никифоров носил на своем челе печальную маску весьма неуверенного в себе человека. Впрочем, первое впечатление было обманчивым. Как и Ахлюстин, полковник прошел огни Первой мировой и не где-нибудь, а под Сморгонью, «русским Верденом». Во время Гражданской войны бывший ефрейтор-телефонист прошел со своим тверским полком сибирские огни и воды на колчаковском фронте, дошел аж до самого Новониколаевска (Новосибирска), а потом еще успел на польский фронт, да еще Кронштадское восстание подавлял, в астраханских степях воевал… Может, с той давней поры и застыло на его лице это вопросительно-печальное выражение – а надо ли было столько русской кровушки проливать?

Голубцов выслушал все положенные по случаю доклады, спросил Ахлюстина:

– Как там твои экипажи, освоили тяжелые танки?

– Освоили и осваивают, – благодушно улыбнулся комкор. – Спасибо вам. А то бы век на танкетках елозили. Хотите, покажу?

– Покажи!

Никифоров мгновенно убрался в свою дивизию готовить показ.

– Как обстановка в городе? – спросил Дубровский.

– Ладим с поляками. Пока серьезных проблем не было. Они нас понимают, мы их. Вот сегодня пригласили горожан на Замковую гору. Концерт будем давать. Собственной, так сказать, художественной самодеятельности. Если почтите своим присутствием, сочтем за честь.

– А что, Григорьич, почтим?

– Почтим. Но сначала танки посмотрим.

Они подъехали к огромным боксам, сколоченным из горбыля, обшитым толем. Строили хозспособом, но так, чтобы танки могли выехать из боксов, не теряя времени на открытие ворот – вынести их вместе со стенами. Бронированные великаны КВ-1 производили впечатление даже на видавших виды генералов.

– Махина! – Уважительно крякнул Голубцов. – Даже глазам не верю. Столько брони, а она еще и движется.

– Сорок семь тонн, – пояснил подошедший к ним Никифоров, облаченный в комбинезон.

– Сам поведешь? – спросил Голубцов.

– Могу и сам.

– Нет уж, лучше пусть линейный экипаж. Сколько там душ? Пять, если не ошибаюсь?

– Так точно, пятеро. Но если надо и шестого взять может. Не тесно.

– Лобовая броня?

– Семьдесят пять миллиметров.

– Ого! Сколько у тебя таких богатырей?

– Да смешно сказать – всего три. Всех «климов» больше сотни передали Хацкилевичу. А нам так, на развод, что ли?

– Порешаем этот вопрос.

Взревев пятисотсильным движком во всю мочь своих двенадцати цилиндров, танк плавно двинулся вперед, перекатывая широкие гусеницы на катках. Выбрасывая сизо-синий дымок, он легко для такой туши развернулся на месте и выехал из ворот парка. Генеральская «эмка» двинулась за ним.

– На директрису пока не выпускаем, до нее семь километров. Обучаем экипажи в пригородной зоне, в основном по ночам. А ночное вождение самое трудное.

– Секретность соблюдаете?

– Так точно.

– Секретность дело святое. Но и стрелять надо уметь.

– Упражнения отстреливаем пока на Т-26. Наводчики у нас хорошие, заряжающие тоже не сплошают. Для себя растим.

Налюбовавшись маневрами стального исполина, генералы отбыли в столовую на обед, рассуждая по пути о главной слабости КВ-1 – о его трансмиссии: пятиступенчатой коробки. передач, планетарных бортовых механизмов, многодисковых фрикционов и ленточных тормозов…

– Все приводы механические, тяжелые в управлении, – подтверждал их выводы Никифоров. – Трансмиссия – это, увы, ахиллесова пята всех «климов».

Но за хорошо накрытым столом с польским бигосом, деревенской колбасой, салом, и, конечно же, с «бронетанковым борщом» под местную «зубровочку», технические темы сменились на охотничьи байки, за столом сошлись трое заядлых охотников – Голубцов, Ахлюстин и Никифоров… Удивляли друг друга бывальщиной, пока Дубровский не посмотрел на часы.

– Ого! Как бы нам на концерт не опоздать!

– Не опоздаем. Без нас не начнут, – успокоил его Ахлюстин, но вскоре поднялся и пригласил всех на Замковую гору.

На Замковой горе – плосковерхом холме, густо поросшем буйными травами, танкисты соорудили нечто вроде эстрадной площадки – из тех самых горбылей, из которых были построены боксы, только задрапированных кумачом. На арке, сбитой из тесовых досок, красовался портрет Вождя, увитый лентами и рюшами, чуть ниже шел транспарант: «От Белостока до Владивостока лети наша песня широко-широко!». Еще ниже и помельче шел другой лозунг: «К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление. Маршал Советского Союза Тимошенко».

Здесь, под открытым небом, уже собрались бойцы-танкисты, пришли и горожане, праздные по случаю субботы. Высоким гостям поставили венские стулья, доставленные из графских апартаментов. Всем действом руководил бедовый старшина, который то подгонял хористов, то проверял динамики, то совещался накоротке с начальником политотдела дивизии приземистым лысым старшим батальонным комиссаром. Старшина же и открыл концерт стихами Маяковского:

Потом грянул хор: «Широка страна моя родная!..»

Среди хористов Голубцов заметил несколько миловидных девчат в военной форме. Юбки защитного цвета смотрелись на них не хуже бальных платьев.

Затем вышел с баяном старшина и чистым звонким голосом завел песню на злобу дня:

Герои песни – экипажи боевых машин – гулко хлопали ему огрубелыми от тяжелого железа ладонями.

– Это наш главный артист и режиссер, – пояснил Никифоров командарму, – старшина Кукура. Боевой парень, с японцами на Халхин-Голе воевал… А поет – сами слышите! Лемешев отдыхает.

После «Трех танкистов» старшина Кукура взял в руки гитару и проникновенно завел украинскую песню:

Песня, словно бальзам легла на сердце, но нечаянно напомнила о «небесных» ЧП с немецкими самолетами, и мысли ушли в сторону.

Глаза у многих слушателей повлажнели. Даже «Одихмантьев сын» Ахлюстин помягчел и растроганно подпевал солисту вполголоса.

Баянист отошел в сторонку и от души рванул меха баяна. Под лихую «молдавеняску» выскочили на сцену трое девчат и трое парней, успевших переодеться в молдавские наряды. Голубцов не сводил глаз с высокой чернявой дивчины, которая кружилась так, что легкие цветастые подолы превращались в карусели, высоко открывая красивые ноги.

– Кто такая? – спросил Голубцов у Ахлюстина.

– Младший лейтенант Черничкина. Начальник станции голубиной связи.

– Глубинной?

– Голубиной. У нас в управлении голубиная почта есть. В том году еще прислали. Говорят, голуби – самая скрытная связь.

– Ну, ну… На голубей надейтесь, а про радио не забывайте.

– И с радио у нас тоже все в порядке.

Отгремел веселый танец, и снова вышел певец со старшинской «пилой» в черных петлицах – утвердился посреди сцены и высоко повел, как бы забыв про баян:

Когда же под пальцами музыканта взрыдал баян, у Голубцова защемило сердце. Сколько раз слышал он эту песню, но так отчаянно, горестно, как бы провидчески никто ее не исполнял. Да еще Дон на Буг заменил – в самую болевую точку попал.

– Слушай, – снова повернулся он к Ахлюстину, – отдай мне этого старшину. Ему в армейском ансамбле петь, а не… – Константин Дмитриевич с трудом удержался, чтобы не произнести, – «на этих задрипанных подмостках». Но удержался.

– Не отдам, – сказал Ахлюстин. – Самим нужен. Он у меня во всем корпусе один такой голосистый. И на все руки мастер.

Концерт удался на славу. А потом, в продолжение праздника, объявили танцы, и духовой оркестр 13-го механизированного корпуса заиграл плавные «Амурские волны». Старшина Кукура, распорядитель «бала», объявил «белый танец». Женщин было немного. Но самая красивая из них – младший лейтенант Черничкина – смело подошла к Голубцову и пригласила его. Голубцов владел искусством танца еще со времен училища прапорщиков, и потому повел девушку уверенно да еще со староофицерским шиком.

– Вы хорошо ведете! – заметила партнерша.

– Профессия такая, – усмехнулся Голубцов, – водить полки в бой.

– В таком случае, я ваш полк! – улыбнулась Черничкина.

– Это самый прекрасный полк в моей жизни!

– Спасибо! Приезжайте к нам почаще.

– Постараюсь… Но, полагаю, слишком частые визиты не обрадуют ваше начальство.

Удивительная вещь – вальс. При всем честном народе заключаешь в объятия незнакомую женщину, и кружишься с ней, ощущая ее тело, испытывая радостное волнение, и все это в рамках светского приличия. Когда он вел ее вперед, колено натягивало полотнище ее юбки, невольно попадая в нежный охват ее бедер.

Голубцов с сожалением выпустил девушку, когда прозвучал последний аккорд вальса.

– Спасибо! – с грустью выдохнула Черничкина. Танцы продолжались. Но Ахлюстин увел гостей на «братский ужин». Голубцов увидел напоследок, как начальник голубиной станции танцует со старшиной Кукурой.

Концерт закончился «Маршем танкистов», который подхватили и за накрытым столом:

Все дружно отбивали ритм ладонями и под столом – каблуками сапог.

На ужин была дичь – жареное седло косули с барбарисом и травами. Косулю еще вчера добыл в Беловежской Пуще полковник Никифоров. И опять пошли охотничьи разговоры о волках, медведях, тетеревах, бекасах и вальдшнепах…

– А голубей ты часом в детстве не гонял? – как бы ненароком спросил Голубцов у Ахлюстина.

– Еще как гонял! У меня такие турманы были, все Касли завидовали.

– Какие-такие Касли?

– Да город такой на Урале есть. Там литье знаменитое – каслинское.

– Как же… Слышал, слышал. У меня в Петровске тоже голубятня была.

– А у меня и сейчас есть. Положено по штату. Для скрытной связи со штабом армии и даже дивизиями.

– Интересно. Сколько служу, никогда не видел.

– Так пойдем, покажу. Тут рядом.

Они вышли покурить, а потом двинулись по аллее в глубину парка, где стояло нечто вроде двухэтажной резной беседки.

– Вот наша станция. А вот ее начальник!

Навстречу генералам вышла Черничкина, уже успевшая переодеться в служебное платье. В ее черных петлицах темными рубинами горели по «кубарю». Она приложила ладонь к пилотке, представилась, как положено:

– Товарищ командующий, начальник станции голубиной связи младший лейтенант Черничкина!

– Есть, – кивнул ей Голубцов, как будто они и не кружились час назад в танце. – А покажите-ка нам свое хозяйство.

– С удовольствием! Станция второго разряда, подвижная. В наличии сто двадцать голубей. Распределены на восемь направлений. Средняя дальность доставки депеш сто пятьдесят-двести километров. Средняя скорость доставки шестьдесят километров в час.

– До Москвы не достанут? – пошутил Голубцов.

– Достанут. Как раз до Москвы и достанут, вон те, сизари, что в боковой клетке сидят. Я их из нашей спецшколы в Сокольниках привезла.

– Так вы москвичка?

– Никак нет. Я из Кишинева. С детства птицами увлекалась. Потом на биофаке училась. Орнитолог. Поступила в Центральную военную школу собаководства и почтово-голубиной связи. В прошлом году выпустили младшим лейтенантом.

– А зовут-то вас как, товарищ младший лейтенант?

– Ой, имя у меня тоже птичье – Галина.

– Что же в нем птичьего?

– Скажу – смеяться будете. Галина с итальянского – «курица».

– Ну, уж на курицу вы никак не похожи. Я бы сказал «голубка», «голубушка».

– Зато по-гречески я «тишина», «морская гладь».

– Ну, это совсем другое дело. Хотя на тишину вы тоже не похожи.

Черничкина вытянула руку, и на нее тотчас же слетел голубь.

– А это мой любимец. Мормоша. Самый быстролетный. Мормошенька, красавчик!..

Голубь довольно заурчал.

– Все понимает! А знаете что, товарищ генерал. Возьмите его с собой, напишите что-нибудь и отправьте с ним. Для проверки связи. Сами убедитесь.

– Что же я напишу?

– Да что-нибудь служебное. А я нашему командиру передам.

– А если неслужебное? – пошутил Голубцов.

– Тогда буду сама хранить, – улыбнулась Галина. – Вот вам поддепешник. Сюда и положите.

Галина поместила почтаря в небольшую ивовую корзинку.

– Я вам его к машине принесу.

– Добро! – согласился Голубцов.

Право, поездка в 25-ю дивизию ему очень понравилась. На обратном пути корзинку с голубем держал на коленях Дубровский. Ему тоже очень понравилась эта поездка – и маневры тяжелого танка, и концерт, и седло косули… Он воодушевленно напевал:

* * *

В кабинете Голубцова радостно встретил Бутон, он жадно внюхивался в его ладони, хранившие аромат жареного седла косули… Командарм оторвал от бумажной ленточки с аппарата Бодо небольшой клочок, и долго думал, что написать Галине в депеше. Наконец, начертал красным карандашом, которым писал резолюции: «Спасибо за приглашение. Желаю счастья!» Положил в алюминиевую трубочку поддепешника и выпустил голубя в окно. Сизарь взмыл и тут же исчез.

– Интересное кино! – покачал головой Голубцов. – Лети с приветом, вернись с ответом.

Впрочем, об ответе и речи быть не могло – «почтари» летают только в одну сторону. Он постоял еще немного у распахнутого окна: из старинного парка наплывали теплые волны жасмина, смешанного с ароматом цветущих лип. Лето набирало силу… Вздохнул и засел за вечерние бумаги.

Бумаг, как всегда накопилось немерено. Чего тут только не было. И запросы из Минска, и счет-фактуры от начальника финслужбы, и служебные записки от комендантов укрепрайонов… И самое препротивное – извещение, что во второй декаде июня запланирована смотровая фронтовая полевая поездка от Генштаба. Принимать москвичей-генштабистов – это особая головная боль… Суета сует, а толку от таких визитов – мизер. Как не было плана боевых действий в приграничных сражениях, так и нет…

* * *

Утром после совещания он подозвал начальника связи полковника Хватова.

– Подготовь мне справочку по всем нашим станциям голубиной связи. Кстати, сколько их у нас?

– В каждом корпусе есть своя станция. Плюс наша штармовская. Всего семь.

– У тебя сборы начальников станций запланированы?

– Никак нет.

– Запланируй.

– Есть. Но я полагаю, станции эти скоро расформируют.

– Что так?

– Начальник связи округа товарищ Григорьев считает, что голуби в современной войне неприменимы.

– Ну, это личное мнение товарища Григорьева. Радио, конечно, хорошо, быстро, но ведь не мгновенно. Пока зашифруют, пока расшифруют. Да и радиоперехваты немцы, наверняка, читают. А тут полная скрытность… В общем, планируй. Я у вас сам выступлю.

В кабинете его уже ждал поднос с чашечкой чая, с шекер-чуреком и розеткой айвового варенья. Адъютант великолепно знал вкусы своего шефа.

Через полчаса на столе командарма лежала кадровая справка:

«Черничкина Галина Александровна, 1919 года рождения, русская, место рождения Кишинев. Член ВЛКСМ. Не замужем. Адрес родителей: Кишинев, улица Пушкина, дом 17.

Воинское звание: младший лейтенант. Дата присвоения 11 июня 1940 г.

Должность: начальник станции голубиной связи в в/ч…»

«Эх, Галина Александровна!.. Зря вас, женщин, в армию призывают. От вас душевная смута идет, рассредоточение служебного внимания, а значит понижение боевой готовности тех подразделений, в которых вы служите». Он разорвал справку и выбросил в урну. Однако все цифры, из которых складывалась биография начальника станции, в памяти осели…

* * *

Это письмо попало в папку «На доклад» случайно, но Голубцов прочитал его очень внимательно. То был крик души начальника связи Западного Особого военного округа полковника А. Григорьева, посланый из Минска в Москву – начальнику Управления связи РККА генерал-майору войск связи Н. Гапичу (датировано 21 августа 1940 года):

«Начиная с 1937 г. по совершенно непонятным причинам служба связи пошла по кривой на снижение своей роли и значимости в армии. Началось ничем не объяснимое сокращение штатов. Дошло до такого состояния, что у начальника связи фронта и армии не оказалось ни в мирное, ни в военное время ни одного помощника или заместителя… Мы потеряли понятие о руководстве нижестоящими начальниками связи, т. к. ни инспекторов, ни вообще командиров связи у меня нет. Это привело к тому, что вместо плана связи и планирования операций начальник связи „висит“ буквально на аппарате и отдает распоряжения. Такая „метода“ работы приводит к совершенно нетерпимому положению, при котором стерлось понятие о службе связи в округе и армии, а остался только начальник связи, который находится в тысячу раз в худших условиях работы, чем это было в период Гражданской войны… Мы, связисты, тогда и обеспечивали управление войсками. Руководить могли нижестоящими начальниками связи… Сейчас у нас этого ничего нет. В то же время работа стала во много раз сложнее. Думаю, что дальше так продолжаться не может. Нельзя под видом борьбы с едоками уничтожать систему управления в Красной армии и всю службу связи…

Настоящим я высказал Вам те, с моей точки зрения, недочеты, которые требуют настоятельного изменения.

Так дальше ни работать, ни руководить нельзя, ибо это будет только ухудшать дело связи. В противном случае мы окажемся не способными обеспечить эти решения на поле боя. Время не ждет».

Полковник Григорьев сделал две копии этого письма. Одну передал командующему Западным Особым военным округом, другую переслал своему боевому сотоварищу по Гражданской войне начальнику связи 10-й армии полковнику Хватову, а тот в числе прочих документов «нечаянно» вложил ее в папку «На подпись» и передал Голубцову. Пусть подумает.

В самом деле, было о чем подумать…

* * *

Понедельник начался с визита члена военного совета Дубровского. Как и полагается представителю партии в войсках, он был строго официальным:

– Товарищ командующий, согласно плану партполитработы у вас сегодня доклад перед личным составом штаба о международном положении.

Голубцов совсем забыл об этом докладе, завертелся-закрутился, но виду не подал.

Понадеялся на преподавательский опыт выступать без особой подготовки – с ходу, без тезисов.

– Дмитрий Григорьевич, а можно страшное слово «доклад» заменить на «беседу»?

– Можно. Но только в отчете все равно останется как «доклад»…

– Да ради Бога! Идем?

Командиры штаба – человек сорок – собрались в бывшей спальне князя Браницкого, переделанной в зал совещаний. Знакомые все лица – начштаба Ляпин, начальник разведки Смоляков, главный интендант Лубоцкий, начмед Гришин, начальник связи Хватов, начарт Барсуков и даже старшина Бараш пристроился, хотя ему по чину было и не положено. Но пусть послушает. На лицах штабистов читался искренний интерес: что там с этой мировой войной, с этой Европой – уж очень близко все от здешних границ, дымком попахивает… Голубцов привычно встал за красную трибунку с гербом СССР.

– Товарищи, международное положение в Европе характеризуется сегодня… Я бы сказал так – не «характеризуется», а накаляется сегодня отношениями трех хищников, которые не могут поделить ни европейский континент, ни зарубежные колонии. Назову этих «хищников». С одной стороны – Германия и Италия, с другой – Англия и Франция. Собственно, эта «другая» сторона – Англия и Франция – тоже оказалась по разную линию фронта. Кто бы мог подумать, что еще год назад они были боевыми союзниками, а потом Франция объявила войну Англии. Предвижу вопрос: что случилось? Почему вчерашние друзья превратились во врагов?

Отвечаю: их разъединило общее поражение под Дюнкерком прошлым летом, когда Франция сепаратно вышла из войны. Англичан волновала не столько судьба Франции, сколько судьба ее флота – не достался бы он Германии. И Лондон предложил главе французского правительства увести боевые корабли под прикрытие Англии. А когда французы не согласились, то британский флот подошел к гавани Мерс-Кебир, где стояли французские корабли и нанес по ним мощный артиллерийский удар. Многие корабли затонули, погибли моряки, и Франция объявила войну Британии. Вот так они довоевались. Теперь Англия осталась наедине с Германией. Морской флот у Британии сильнее, а вот воздушный флот уступает германскому. Уступает Британия и в сухопутных войсках, особенно в количестве и качестве танков. Так что если высадка немцев на Британские острова состоится, то у англичан вся надежда на свой флот, который может сорвать высадку морского десанта. А если десант будет воздушный, как на Крите или как в Бельгии?

Из зала, кто-то не выдержал и задал вопрос, хотя о вопросах договаривались после беседы:

– А почему вы считаете, что сухопутные силы Британии слабее вермахта?

– Во-первых, потому, что вермахт имеет реальный боевой опыт, его солдаты обстрелены и сплочены. И они доказали свою выучку, разбив британский экспедиционный корпус под Дюнкерком.

Во-вторых, на островах сухопутные силы довольно малочисленны, поскольку британская армия разбросана по всему свету – от Индии до Северной Африки.

В-третьих, после Версальского мира Британия решила, что войны, подобной Первой мировой, больше не повторится. Германия была повержена, разбита в пух и прах. И поэтому британский парламент резко снизил расходы на разработку новой военной техники – танков и самолетов. И теперь пожинают то, что посеяли. И теперь очень уповают на нас, что мы вступим в войну с Гитлером и оттянем на себя большую часть вермахта, а это значит, что высадка немцев на острова либо не состоится, либо будет отложена на отдаленное время. А это значит, – еще раз повторил Голубцов, как привык это делать в аудиториях академии, – что Британия может организовать любую провокацию, чтобы столкнуть СССР с Германией. И именно поэтому мы, как призывает нас наша партия, должны быть предельно бдительны и не поддаваться ни на какие провокации.

Дивизионный комиссар Дубровский одобрительно закивал. Доклад состоялся. Он поставил в своем плане большую галку.

Голубцовский доклад продолжился вечером для одного единственного слушателя – Анны Герасимовны. Подавая на стол любимое блюдо мужа – чахохбили, она сказала.

– Слушала сегодня какую-то английскую станцию. И диктор все время говорил, что Германия находится под угрозой нападения СССР. Это возможно?

Голубцов чуть не подавился аппетитным кусочком.

– Что за чушь? Да мне нужно минимум полгода, чтобы пойти на такую авантюру. У меня есть стрелковые дивизии, в которых нет пулеметов, и танковые – в которых нет танков. Они еще только формируются, пополняются, вооружаются.

Анна Герасимовна нечаянно задела больное место, и Константин Дмитриевич уже не мог остановиться:

– Дай Бог нам к ноябрьским праздникам закончить элементарную боевую учебу, боевое сколачивание частей и соединений! Куда там на Германию идти! Уж я то знаю – с вермахтом нам сейчас никак не тягаться… Откуда у тебя такая информация?

– Да из Лондона какая-та станция вещает. Случайно услышала.

– Ну, если из Лондона, то все понятно. Черчилль сейчас спит и видит, чтобы стравить нас с Германией. Им сразу легче дышать станет. И ведь стравят же черти, не зря Альбион коварным прозвали!

– Эх, Костя…

– Что так грустно?

Анна Герасимовна в коротком домашнем халатике присела ему на колени.

– Когда-то ты мне говорил совсем другие слова. А теперь все о дивизиях да корпусах… Об Англии да о Германии…

– Прости, дорогая! Ты абсолютно права… Служба заморочила. Прости! Помнишь, как в Алуште мы ночью на пляж пошли?

– Как такое забыть? Во всех подробностях…

И Голубцов, приобняв Анну покрепче, распахнул незавязанный халатик…

– Подожди, подожди… А еще я помню какими глазами ты смотрел на эту зубную врачиху… Зря я тебя к ней привела.

– Да что ты придумываешь?! Я смотрел на нее сначала со страхом, а потом с благодарностью. Она, действительно, великолепный мастер!

– Ты тоже – великолепный мастер…

Константин Дмитриевич прервал дискуссию долгим поцелуем, и, легко подхватив жену на руки, отнес ее на семейное ложе.