Читать книгу Как молоды мы были - Николай Добронравов - Страница 5

Путь земной мой только начат.

Жизнь пока что налегке.

От площадки от Собачьей

жили мы невдалеке.

Двор наш узок был и гулок.

Подворотен волшебство.

Трубниковский переулок —

гавань детства моего.

В той эпохе домуслимовой,

в страшный год тридцать восьмой

возле лавки керосиновой

я стоял на Поварской.

И с наполненным бидончиком

я домой к себе бежал,

в кухню, к примусу с поддончиком,

в свой родной полуподвал.

Рядом был Союз писателей,

тут он был, на Поварской.

И тогда уже не ладили

гении между собой.

Молодые все, да ранние…

Был Корней еще не стар.

И просящий подаяния

чуть подвыпивший Гайдар.

А когда бежал из школы,

как всегда – к себе в подвал,

дядю Степу Михалкова

на углу я повстречал.

И чуть-чуть уже кумекая,

пристрастившийся читать,

прибегал в библиотеку я

с другом книги выбирать.

Мы любуемся обложками.

Постигаем Имена.

Всех путевыми дорожками

нас вела Читай-страна.

После школы были вузы.

Даже два. Театр. Эфир.

Я в юнцах на сцене ТЮЗа

был хорош вполне и мил…

Много ль надо человеку,

что в те годы возникал?

Я свою библиотеку

по крупицам собирал.

С детства рифмой звонкой ранен,

собирал не все подряд.

Блок, Крученых, Северянин

до сих пор в шкафу стоят.

И все чаще в эту пору

те стихи я вспоминал,

что в трамваях, в коридорах

между делом сочинял.

Но в начале литработы

стал я сразу понимать:

стих – забава. Надо что-то

посерьезней сочинять.

К нашей пьесе самой первой

долго шли с Сережей мы.

Наконец, сбылась премьера

с режиссером Деммени.

Это было в Ленинграде.

А в Москве уже потом

стали пьесы наши ставить

в каждом клубе городском.

Я к писательству де юре

был тогда еще в пути.

Был тогда в литературе,

как в театре – травести.

Правда, книги издавались —

проза, сказки для детей.

А стихи… Те оставались

страстью тайною моей.

Ах, тогда, в шестидесятых,

моден был нелегкий труд.

Сколько фильмов было снято

тех, что до сих пор живут.

Сколько песен было спето

тех, что в сердце мы храним.

Был лучом любви и света

ослепительный Муслим!

Я как будто бы очнулся.

Мир открылся мне иной…

Робко к песне прикоснулся,

к песне детской, озорной.

Оказался не статистом

я на песенной стезе.

Стал поэтом и артистом

я в те годы в ДЗЗе[1].

Появлялся в альманахах…

Первый сборник… И второй…

Стал входить почти без страха

я в СП на Поварской.

На судьбу свою не сетовал,

средь великих – не изгой.

Как внимательно беседовал

Юрий Трифонов со мной!

Здесь встречался я с элитою.

И меня без лишних слов

привечали знаменитые

Смеляков, Гамзатов, Львов!

Ах, с годами все отчетливей

свет и тени прошлых лет!

Громы-звоны не умолкли

поражений и побед.

Пусть за дальними широтами

необъятная земля,

за Никитскими воротами

состоялась жизнь моя.

Пусть изъезжено немало,

но они навек со мной —

эти несколько кварталов

меж Арбатом и Тверской.

Этот малый круг московский —

центр земли в моей судьбе.

Переулок Трубниковский,

низко кланяюсь тебе!

Годы детства. Песни ранние.

Все я в сердце берегу.

…Снова с площади Восстания

я с бидончиком бегу.

Но в эпохе постмуслимовой

на родной, на Поварской

нету лавки керосиновой

и СП – полупустой…

Жизнь повсюду стала круче.

В ЦДЛ одна беда:

рестораны стали лучше,

книги хуже, чем еда.