Читать книгу Туркестанский крест - Николай Федорченко - Страница 5

Тишину, возникшую после третьего тоста, первым нарушил Ровшан, подав к столу партию покрытых румяной корочкой аппетитно дымящихся шашлыков. Под это дело из Фирюзинки была выловлена вторая бутылка водки. Застолье набирало обороты.

– Расскажи-ка нам, братан, что там за Амударьёй и Пянджем творится? По официальной информации невозможно понять реальную картину происходящего, а слухи ходят самые разнообразные. У нас уже началось комплектование специальных команд для переброски в северные провинции Афганистана. Что их там ждёт? К чему готовиться? – спросил Денис.

Столовые приборы легли на скатерть. Солдаты переместились поближе к офицерам и тоже приготовились слушать. Это интересовало всех, ведь правдивых данных о тех событиях в открытом доступе не существовало.

– У каждого, побывавшего за речкой, свой Афган. В моём видении – это обыкновенная война, только без линии фронта. Она – как работа, трудная и опасная, та самая боевая работа, которой обучали в училище. Работа тяжёлая, но, если относиться к ней, как к приключению, становится чуть легче, – Максим прикурил, щёлкнув зажигалкой, – правда, это не всегда и не у всех получается, да и помогает, как правило, лишь до первого убитого…

Кольченко перешёл к описанию афганских событий, тщательно подбирая слова, обходя засекреченные темы. Например, про службу в отряде спецназа говорить разрешалось, а про штурм Тадж-Бека – нет. Подписка о неразглашении – вещь серьёзная. Поэтому в его сумбурном рассказе многое выглядело каким-то необъяснимо бестолковым, не до конца понятным: отряд прилетел в Баграм, перебрался в Кабул и к десятому января практически в полном составе вернулся на свою базу в Союз. Если бы лейтенант мог рассказать об операции «Шторм», о погибших при выполнении задачи по осуществлению государственного переворота в чужой стране, то всё бы логично встало на свои места, но повествование Максима, сдобренное колоритными афганскими подробностями, всё же как-то умудрилось проскочить через это уязвимое место без лишних вопросов. Скорее всего, его не глупые слушатели понимали секретность ГРУшной миссии в Кабуле и именно поэтому не лезли со своими уточнениями.

Хотя, если честно, рассказывать про штурм ему было бы неловко; ведь он в нём не участвовал, находился в резерве. А резерв так и не понадобился, как-то обошлись и без него. Трупы погибших улетели на родину первым рейсом «Чёрного тюльпана», а чуть позже во взъерошенный Кабул незаметно пришёл Новый год. Високосный. Олимпийский. Тысяча девятьсот восьмидесятый.

В одну из промозглых ночей огромный город засыпало снегом. Для столицы древнего Хорасана, находящейся на высоте двух километров, снег зимой – обычное дело. Той ночью Максиму показалось, что выпавший снег забинтовал обожжённый и израненный в ходе захвата Тадж-Бек, запеленал белой марлей юркие боевые машины десанта, грозные установки «Град» и свирепые танки, уставшие от нескончаемых перевалов и серпантинов. Он укутал пушистой ватой чёрную землю, развороченную стальными гусеницами. Мир ненадолго стал похож на странную новогоднюю сказку. Без Снегурочки, без Деда Мороза, с призрачной надеждой на хэппи-энд. Но вскоре южное солнце прогрело горный воздух, и сквозь белоснежные бинты, как кровь через повязку, просочились гарь и копоть недавнего боя. Карета снова стала тыквой. Снег, только что искрившийся под лучами утреннего солнца, превратился в мерзкую грязную жижу, чавкающую под сапогами.

«Мусульманский батальон» со дня на день ждал отправки в Союз на переформирование. Должностей для артиллеристов в его штатном расписании не предвиделось. Впереди маячила унылая перспектива возвращения в Кизыл-Арват, а Максим за последние полтора месяца как-то свыкся с мыслью, что ему удалось вырваться из цепких лап каракумского ада. От безысходности его начала одолевать хандра, и тут судьба уготовила ему неожиданную встречу. После обеда, скользя по раскисшей глине, у одной из штабных палаток лейтенант нос к носу столкнулся с подполковником Ковалевским. Они были знакомы по Кизыл-Арвату. В довоенной жизни играли в одной команде на гарнизонном турнире по волейболу. Именно Ковалевский, будучи начальником отдела кадров дивизии, вручал Максиму предписание в мусбат. Офицеры разговорились, подполковник рассказал своему младшему товарищу, что 16-го декабря его самого срочно откомандировали в Ташкент и назначили начальником управления кадров 40-й армии. Пользуясь моментом, Кольченко задал мучавший его вопрос – неужели ему предстоит вернуться в выжженный белым солнцем пустыни гарнизон? Ковалевский пообещал разобраться и помочь.

Утром лейтенанта вызвали в управление кадров. Начальник управления сказал, что есть возможность прикомандировать его на время к штабу армии: командарм потребовал срочно скомплектовать группу из молодых офицеров для обучения наведению вертолётов на цели, чтобы как-то организовать взаимодействие с авиацией в возможных боестолкновениях. Кольченко согласился; ТуркВО в те времена был незаменяемым округом, и маршрут выхода из ада Кизыл-Арвата пролегал через ад афганский.

Батальон улетел в солнечный Чирчик, а лейтенант остался в холодном и грязном Кабуле. К двадцатому января группа была укомплектована и приступила к занятиям. Ничего сверхсложного, просто надо было понять, что цели с высоты выглядят иначе, чем видятся с земли. Пришлось полетать, привыкая смотреть на поле боя глазами пилота. В том январе пришло письмо от Светланы, и Максим узнал, что в конце лета станет отцом.

Обучение завершилось двадцать второго февраля, и в тот же день вся команда перебралась с аэродрома под бочок штаба армии, в Дар уль-Уман. Тогда, в феврале, прошёл слух о выводе армии в СССР, ведь заходили-то войска в Афганистан, согласно приказу, на три месяца. Но к тому времени большинство провинций уже были охвачены мятежом. Афганская армия полками переходила на сторону мятежников. Без военной поддержки шурави новый режим не продержался бы и дня. А когда в конце февраля практически всё взрослое мужское население Кабула вышло на улицы, протестуя против властей и нашего присутствия, стало совершенно очевидно, что мы здесь задержимся надолго. Протест был подавлен при помощи оружия и боевой техники. Над афганской столицей на предельно низких высотах пролетали советские истребители и штурмовики. Когда они преодолевали звуковой барьер, город сотрясался от страшного грохота. Тогда пролилось много крови, а кровь на Востоке не прощают. С этого момента затяжная война стала неизбежной.

В костре потрескивали сухие ветки. Мерный шум водопада служил фоном бесчисленному хору цикад. Ночной ветерок нёс в долину прохладу гор. Все сидели молча, ожидая продолжения рассказа.

– Так это, и правда, самая настоящая война? – в голосе Златы тревога смешалась с недоумением.

– Война. Горная, партизанская… Не похожая на предыдущие, – лейтенант достал из пачки очередную сигарету, – первыми армейскими операциями руководил один генерал-полковник из Генерального штаба. Он топал ногами, делал страшные глаза и твердил, как заведённый – «я, если потребуется, вас всех положу, а приказ министра выполню»! Ну, в общем-то, и клал…

В марте, на первой кунарской, мы потеряли шестьдесят человек. Трём батальонам было придано пятьдесят боевых вертолётов и столько же самолётов. Генерал, по всей видимости, искренне верил, что мужики в широких штанах – так он называл душманов – увидев такую мощь, в страхе разбегутся по горам, как тараканы по грязной кухне. Но на той, самой первой операции, всё пошло не по плану Генштаба, а согласно замыслу афганского полковника Рауфа, выпускника нашей академии имени Фрунзе, руководившего силами мятежников в Кунаре. В Шигальском ущелье один из батальонов попал в засаду… Там была мясорубка, но приказ министра был выполнен. Генерал получил орден и, в нагрузку к нему сразу два прозвища: «Седая смерть» и «Гробовщик».

Максим щёлкнул зажигалкой, прикуривая потухшую сигарету, и затянувшись табачным дымом, продолжил рассказ.

– В паузах между боевыми выходами я пытался изучить эту страну, историю, географию, нравы и обычаи её народов. Многое в этом, по сути, феодальном государстве казалось мне необычным. По своему летосчислению афганцы только что вступили в пятнадцатый век. Они живут по законам шариата и в своём поведении руководствуются сложной для понятия атеиста системой запретов – харам, и разрешений – халяль. Харам включает в себя многобожие и употребление свинины, убийство и непочтительное отношение к родителям, алкоголь и прелюбодеяние… Убийство неверных, пришедших с оружием в руках, считается вполне халяльным, богоугодным занятием. Всё просто: ислам в чистом виде и никакой политики!

– И что? Получается, что ЦРУ здесь ни причём? Во всём виноват лишь ислам? —недоверчиво усмехнулся Язвицкий.

– Думаю, да. Афганцы, в массе своей, безграмотные религиозные фанатики, и стреляют в нас не потому, что они против новой власти, а потому, что мулла сказал, что шурави – шайтаны. Не хотят они из феодализма в наш социализм. Афганистан разделён нашим командованием на зоны. Я был закреплён за зоной «Восток». Это три соседних с Пакистаном провинции: Нангархар, Лагман и Кунар. На этой территории, некогда носившей название Ария, проживают племена пуштунов, считающие себя потомками воинов Александра Македонского, оставшихся здесь после завершения индийского похода.

– Так вот откуда пошли истинные арийцы… – хмыкнул прапорщик.

– Не знаю. Между прочим, согласно другой версии, пуштуны – одно из колен израильевых. А ещё тот район считается изначальной сердцевиной полумифического, полумагического Семиречья. Протекающую в тех краях реку Кабул со всеми своими притоками называют вратами в Шамбалу. Много тысяч лет назад в этих местах родился Заратустра. В разное время разгадку тайн мироздания здесь искали экспедиции Рериха и британская разведка. Гитлеровская «Аненербе» тут пыталась найти обоснование расового превосходства германской нации. Древние мудрецы утверждали, что поиск сферы знаний Шамбалы благотворно влияет на карму ищущего. Я, грешным делом, как-то подумал, может, неспроста наше престарелое руководство послало нас сюда?

Максим замолчал. Денис разлил водку по стаканам. Злата, нервно теребившая пальцами кулончик, болтавшийся у неё на груди, спрятала его от посторонних глаз под тельняшку и в очередной раз одёрнула подол.

– Нестандартный взгляд на решение о вводе ограниченного контингента советских войск в Афганистан… За очищение кармы! – Денис поднял стакан и все, чокнувшись, выпили. – С Шамбалой всё ясно, а вот как тебе удалось оттуда так быстро выбраться? Ковалевский помог?

– Ковалевский тут не причём, это случилось благодаря «Седой смерти». В мае, после дня Победы, началась вторая Кунарская операция, в 66-й бригаде её называли Нангаламской, по названию мятежного уезда. Батальон, которому я был придан, на рассвете 11-го мая десантировался в Печдаринское ущелье, с целью занять стратегически важные высоты и перекрыть пути отхода душманам, отступающим под натиском двух других батальонов, вышедших тем же утром из Асадабада. Эти подразделения, усиленные танками и артиллерией, согласно плану, загоняли «мужиков в широких штанах» на три наши роты, которые к тому времени должны были закрепиться в горных проходах. Замышлялось, что в ходе операции, духи будут зажаты в тиски и уничтожены. Стоит ли говорить, что всё сразу же пошло не так, как планировал Генштаб? – грустно улыбнулся лейтенант.

– Ранним утром первая волна вертушек зависла над лоскутным полем. Спрыгнув в зелёные побеги молодой кукурузы, мы сразу же угодили под пулемётный обстрел. Я полз на четвереньках к точке сбора. Рядом ползли какие-то азиаты, одетые в незнакомую мне чёрную форму без знаков отличия. Они, вполне по-дружески, улыбались нам. Тогда я думал, что это одно из подразделений афганской разведки. Позже выяснилось, что это, были представители какого-то элитного спецназа, зашедшие из расположенного рядом Пакистана. Забрав первых раненых, вертолётная армада взмыла вверх, и всей своей огневой мощью шарахнула по ближайшим отрогам гор, в сторону которых предстояло выдвигаться нашим подразделениям. Пехота быстро разобралась какой роте по какому хребту идти и тремя ручейками в колонну по одному покинула негостеприимную площадку десантирования.

Лейтенант сделал паузу, доставая сигарету. Отражение луны трепетало в волнах ласково журчащей Фирюзинки. Догорающий костёр постреливал начинающими остывать алыми угольками. Горная прохлада усиливала ощущение умиротворённости и покоя. Горький дымок сигареты вернул Максима в то раннее утро, на берег строптивой горянки Печдары.

– Мотострелки шли быстро, а я при десантировании умудрился подвернуть ногу, и теперь, проклиная не пожелавшего опуститься чуть ниже вертолётчика, ковылял в конце ротной колонны. Планшетка с картой и бинокль болтались на шее, выбившись из-под маскхалата. Подсумок с магазинами, фляга и радиостанция «Ромашка» для связи с вертолётами висели на ремне. В вещмешке лежали сигнальные дымы, патроны, гранаты и упаковка сухого пайка. На плече – автомат со сдвоенными пулемётными магазинами. В общем, шёл как турист, налегке, а путь наш лежал вверх по хребту. Высота точки выброса составляла две тысячи пятьсот метров, и кислорода в разреженном горном воздухе с каждым шагом становилось всё меньше. По нам не стреляли, а вот со стороны распадка, куда ушла одна из рот, доносились звуки перестрелки.

Война подлая и мерзкая штука, на ней трагическое переплетается с комическим и вполне себе как-то уживается… Потом выяснилось, что навстречу выдвигающейся по полусклону роте из кустов вышли три ободранных ишака, которые немедленно были взяты в «плен». Миномётчики перевесили на них стволы и плиты тяжеленных миномётов, которые до этого момента тащили на своём горбу. Поначалу животные отказывались идти в ротном строю, но, смирившись со своей участью, со страшным рёвом двинулись вперёд. Их хозяева, наблюдавшие эту картину с ближайших высоток сквозь прорези прицелов, в отместку за грубое обращение со скотиной, открыли по шурави огонь раньше назначенного срока.

Рота залегла, ощетинилась стволами и огрызнулась огнём. Духи в ответ жахнули из гранатомёта. Разрыв произошёл в непосредственной близости от ишаков, которые в силу каких-то причин не залегли вместе со всеми. Ошалев от обуявшего их страха, невзирая на тяжесть груза, животные помчались рысью в направлении своего, то есть духовского, кишлака. В горячке боя бойцы не сразу обратили внимание на убегающие к противнику миномёты. Заметив этот подлый манёвр, шурави обрушили на ишаков всю мощь своего огня. Выжить бедолагам было не суждено. Они полегли на разных ярусах, метрах в двухстах от залегшей роты. Перестрелка длилась минут десять и завершилась в нашу пользу. «Убежавшие» было миномёты вернулись к своим владельцам, попытка сделать их «самоходными» не увенчалась успехом. Как потом выяснилось, тот курьёзный случай спас третью роту от попадания в подготовленную для неё ловушку, а вот для нас основные события того кровавого дня были ещё впереди.

Максим замолк. Он только сейчас осознал, что в тот день шансов выжить у него практически не было. Там, сумрачном ущелье он впервые повстречался с кареглазой красавицей Смертью. В бою на берегу Печдары погибли все, кто был тогда рядом с ним, а он, наперекор судьбе, выжил. И сидит теперь в этом райском месте за дружеским столом рядом с прекрасной девушкой…

А может и не наперекор. Лейтенант не совершал в том бою подвигов, а просто дрался за свою жизнь. Он сражался до конца, и госпожа Удача подмигнула ему своим озорным глазом… Порывы прохладного ветерка приятно холодили багровый рубец на его правом плече – автограф того рокового дня.

– Я плёлся в хвосте роты, боль в ноге постепенно стихала, и двигаться, несмотря на разреженный воздух, становилось легче. Казалось, что жизнь понемногу налаживается. Но я ошибался.

Мы шли по гребню. Ущелье в том месте поворачивало влево, скалы становились выше и отвеснее. Кто-то из идущих впереди офицеров принял странное решение – разделить ротную цепочку на две. Одна продолжила движение по полусклону хребта, а другая начала спуск к своенравной реке. Я шёл последним и имел достаточно времени, чтобы решить, к какой из колонн примкнуть. Как выяснилось впоследствии, по какой бы тропе я тогда не пошёл, финал был бы одинаков, но этого я знать не мог и малодушно свернул вниз, к манящей речной прохладе. Спускаясь, я видел, как шедшие первыми уже плескались в речном затоне и наполняли фляги ледяной водой.

В этот момент прозвучали первые, дальние выстрелы. Пули фонтанчиками вошли в воду, отгоняя солдат от реки. Рота ответила огнём. Ротный, что-то скомандовал, и бойцы продолжили движение вдоль жёлтого песчаного берега. Местность казалась мне до боли знакомой, но я никак не мог вспомнить, где же я видел всю эту красоту?

Лейтенант сделал паузу. Все слушали, затаив дыхание. Это было откровением, об этом не рассказывали по телевизору, об этом не писали в газетах. Максим впервые озвучивал эту историю во всех подробностях и заметно нервничал, мысленно переносясь в то самое утро, на берег бурлящей реки, на жёлтый песок…

Внезапно в сумеречное ущелье ворвались слепящие лучи восходящего солнца, и весь каньон до краёв наполнился ярким светом. Всё сразу же встало на свои места. Это было ущелье, когда-то приснившееся ему кошмарном сне! Всё до боли знакомо. Из подсознания айсбергом выплыл леденящий душу ужас. Только вот земля под его ногами на этот раз не дрогнула.