Читать книгу Бурлаки - Николай Гарин-Михайловский, Николай Георгиевич Гарин-Михайловский - Страница 3

Пропало бы дело Гамида, и не женился бы он на Мялмуре, если бы не выручил случай. Верстах в пятидесяти от их деревни была земля одного петербургского барина. Барин был молодой, служил в Петербурге, а летом наезжал к себе в деревню. Когда ездил, то всегда заезжал сменять лошадей к Елалдину. Барин был ласковый, добрый, и все у Елалдина радовались, когда приезжал он. Два года уже не был барин. Стояли тяжелые годы: голод был, хворь была, – от хвори и старуха Елалдина померла. Убавилось и богатства у него: стал и он смотреть не так весело, как прежде.

Пришла весна третьего года. Опять не веселили поля. Гамид уж год своей службы доживал у Елалдина, когда опять заехал во двор знакомый барин. Самого Елалдина не было дома. Хоть и праздник был, но он уехал в гости к Миньготе.

Увидали в окно, кто подъехал, и бросились к воротам: и тетка и Мялмуре. Смотрит Гамид – какой-такой дорогой гость приехал? Рассказала ему наскоро Мялмуре, пока старая Маньяман здоровалась да хлопотала возле барина.

Маньяман души своей не слышала от радости. Ей-то дороже всех барин. Совсем ослепла было старуха года два назад, и в глазах так темно было, как в сыром погребе, и голова болела – не жила, а мучилась тогда старая Маньяман. Вот и рассказала она как-то проезжавшему барину про свою болезнь. Поговорил барин с Елалдином и приказал привезти Маньяман к себе в усадьбу. Поместил ее барин в своем доме, – дом большой, а он один. Выписал доктора из города. Приехал доктор, пришел к Маньяман в комнату и говорит ей по-татарски: «Хочешь, Маньяман, видеть?» – «Хочу», – отвечает Маньяман. «А не боишься того, что я буду глаз твой резать?» – «Не боюсь», – говорит Маньяман. Взял кто-то за голову Маньяман, она дрожит вся, – глаза так быстро, быстро мигают, а доктор. все говорит ласково, тихо: «Не бойся, Маньяман, не бойся». И не помнит уж Маньяман, что было дальше. Потом пришла в себя. Через неделю пришел доктор, поднял ей повязку, спрашивает: «Что видишь, Маньяман?» Смотрит Маньяман в окно. – «Травку зеленую вижу». – И заплакала от радости. «А голова болит?» – «Прошла голова». Еще две недели продержали Маньяман и, наконец, домой отпустили. Доктор сказал ей на прощанье: «Смотри, Маньяман: как ветер или пыль – не ходи на двор – глаза запылишь, тогда нехорошо опять будет». Сперва береглась, а потом стала ходить: нельзя по крестьянству не ходить. Запорошит глаза, опять голова заболит – и через туман начинает видеть Маньяман, когда светло и нет пыли на дворе – хорошо и сейчас видит.

Теперь она сидит с знакомым барином на крылечке, поднесла руку к своему старому опухшему лицу и смотрит снизу вверх в лицо своего милого барина. Всматривается и Гамид в барина: смотрит на его черную стриженую голову, на его мягкую черную бороду, добрые острые глаза, и все хочется ему еще смотреть, и удивляется он и думает, что вот и богатый и барин, а разговаривает с простыми людьми, и смеется с ними, и руку им жмет.

– Ты, – говорит барин старухе, – не Маньяман по-нашему, а Марфа, а Елалдин – Дмитрий.

Мялмуре самовар поставила, пока барин разговаривал с теткой на крылечке, стол накрыла, поставила поднос с маленькими чашечками на высоких шейках. Сама одела новый костюм, вышла на крыльцо и по-татарски зовет барина чай пить.

Не понимает барин, смотрит на Мялмуре, смеется и говорит ей по-русски – какая красавица она стала. Смеется и Мялмуре, качает головой и говорит с сожалением:

– Не понимай русску.

Маньяман переводит, краснеет Мялмуре и, присев на лавке, все смотрит, как молодой барин пьет чай. Вошел и Гамид, облокотился о дверь и тоже смотрит.

– Это кто, Марфа? – спросил барин, указывая на Гамида.

– Наш работник.

– Ты и повезешь? – обратился барин к нему.

– Так точно, ваше благородие, – ответил ласково Гамид и вытянулся, как солдат.

– В солдатах был?

– Так точно, ваше благородие.

– Женат?

– Никак нет, ваше благородие.

Барин подумал.

– Такой молодой, красивый, и не женат – надо жениться.

– Так точно, надо.

– Вот тебе жена – Мялмуре.

Загорелись глаза у Гамида, засмеялись все, отвернулась Мялмуре. Замолчали.

– А лошади приготовлены? – спросил барин.

– Так точно.

– И запрягать можно?

– Так точно, можно.

– Ну так запрягай.

– Слушаю-с.

– Хороший работник? – кусая бородку, спросил барин, когда ушел Гамид.

– Больно хороша, – отвечала Маньяман.

– Ну что ж, вот выдайте Мялмуре.

Старуха покачала головой.

– Дмитрий не хочет.

И доверчивым шепотом старуха рассказала барину о помыслах Елалдина и о старом Миньготе.

Барин задумчиво слушал, кусая бородку, и проговорил, когда кончила старуха:

– Нехорошо, Марфа!

– Знамо, нехорошо, – вздохнула старуха, – чего станешь делать?

– Надо уговорить Дмитрия.

– Не станет слушать, – мотнула головой Маньяман.

– Ты скажи, чтоб он приехал ко мне.

– Ладно… Ты ему говорить станешь?

– Стану.

– Не говори только, что я сказала. Больно сердиться будет.

– Ладно… А Мялмуре пойдет за Гамида?

Мялмуре, хотя и не понимала по-русски, но опустила голову и покраснела. Маньяман ответила за нее:

– Знамо, лучше, чем за старого.

Когда Гамид подал лошадей, барин встал и произнес:

– Ну, прощай, Марфа. Прощай, Мялмуре… тебя надо звать – красавица Зарема.

Старуха перевела ей.

Барин все держал за руку Мялмуре, а она краснела и смотрела в окно.

Лишь только барин вышел и сел в тарантас, как подъехал и сам Елалдин и, слезши у ворот с плетушки, пошел к барину.

– Здравствуй, Андрей Петрович, – проговорил он, озабоченно подходя и пожимая протянутую руку.

Елалдин был не в духе: верно, с Миньготой не ладилось дело.

– Здравствуй, Дмитрий, – ответил барин, – как поживаешь?

– Слава богу.

– Ну что, как хлеб?

– Не видно еще… Как бы худо опять не было?

– Будет урожай.

Елалдин покачал недоверчиво головой.

– Земля стара стала. Баба стара – нету детей, земля стара – нету хлеба.

– Будет. Год на год не приходит, Елалдин.

Елалдин опять кивнул бритой головой и, смотря в свою шапку, которую держал в руках, раздумчиво сказал:

– Год на год не приходит, час на час не приходит… Человек на человека не приходит… сейчас так думал, сейчас другое уже.

Елалдин вздохнул и, подняв голову, посмотрел в голубое небо.

– Да, да, – вздохнул и барин, – ну, прощай. Я вот без тебя чаю напился, дочка твоя угостила… Маленькая была, а теперь невеста стала… год на год не приходит, – весело кивнул головой молодой барин.