Читать книгу Коронованный рыцарь - Николай Гейнце, Николай Эдуардович Гейнце - Страница 12

Иван Сергеевич Дмитревский, конечно, понял, что Архаров действует по высочайшему повелению, но, не зная за собой никакой вины не только делом, но даже помышлением, спокойно сел вместе с генерал-губернатором в его карету.

Карета проехала Большую Морскую, выехала на Дворцовую площадь и остановилась у Зимнего дворца.

Вышедши из кареты, они вошли в главный подъезд, где застали санкт-петербургского полицеймейстера, привезшего бывшего сослуживца и товарища Дмитревского – Лихарева.

Оба арестанта бросились друг к другу с вопросом:

– Не знаешь ли за что?

– Не знаю! – отвечали они друг другу в один голос.

Они стали ждать.

Время тянулось, как всегда при ожидании, медленно.

Какие-нибудь полчаса показались им несколькими часами.

Наконец, их обоих позвали.

Надо было проходить через все парадные комнаты дворца, наполненные, по случаю торжественного дня, генералитетом, сенаторами, камергерами, камер-юнкерами, высшими чинами двора и придворными дамами.

Все с недоумением глядели на двух отставных офицеров, на их небрежный туалет, так как и Лихареву не дали одеться как следует, идущих в собственные апартаменты его величества, предводимых генерал-губернатором и конвоируемые полицеймейстером.

Шепот предположений несся им вслед.

Наконец они все четверо очутились у закрытых дверей кабинета императора.

Архаров отворил дверь и со словами: «Пожалуйте, господа», – отступил.

Он вошел вслед за ними. Полицеймейстер остался в соседней комнате.

Дмитревский и Лихарев вступили в кабинет своего государя.

Дверь за ними медленно закрылась.

Кабинет представлял большую комнату с двумя окнами, выходившими на площадь, отступя на некоторое расстояние от которых стоял громадный письменный стол, а перед ним высокое кресло; у стены, противоположной двери, в которую вошли посетители, стоял широкий диван, крытый коричневым тисненым сафьяном, такие же стулья и кресла, стоявшие по стенам, и резной высокий книжный шкаф дополняли убранство. Пол был сплошь покрыт мягким персидским ковром, заглушающим шаги.

В кабинете был государь, окруженный одним императорским семейством.

Павел Петрович стоял, положив левую руку на спинку высокого кресла, находившегося перед письменным столом. Немного позади него находились цесаревич Александр и великий князь Константин. Государыня сидела на диване.

Государь, по привычке людей маленького роста, держался совершенно прямо, как говорится, на вытяжке, и закидывал назад голову.

Его некрасивое, но выразительное лицо, с глазами, блестящими умом и энергией, было видимо взволновано.

На это указывали красные пятна, то появлявшиеся, то исчезавшие на щеках.

Дмитревский и Лихарев преклонили колени.

– Встаньте… – раздался резкий голос императора.

Они повиновались.

Павел Петрович несколько секунд пристально смотрел на них.

Они, с своей стороны, не сморгнув глазом, глядели на своего государя.

– Господа, мне подан донос, что вы покушаетесь на мою жизнь… – медленно, отчеканивая каждое слово, произнес Павел Петрович.

Эти роковые слова, подобно раскату грома, пронеслись среди тишины, царившей в кабинете.

Дмитревский и Лихарев вздрогнули, но не опустили глаз.

Великие князья Александр и Константин, видимо, тоже не подготовленные к этому известию, обливаясь слезами, бросились обнимать отца.

Государыня приложила платок к глазам и тихо заплакала.

Государь был тронут.

– Я хотя и не думаю, чтобы этот донос был справедлив, потому что все свидетельствуют о вас одно хорошее, особливо за тебя ручаются, – обратился Павел Петрович к Дмитревскому.

Иван Сергеевич поклонился.

– Впрочем, – продолжал государь, – я так еще недавно царствую, что никому, думаю, не успел еще сделать зла.

Он помолчал с минуту.

– Однако если не так, как император, то как человек должен для своего сохранения принять предосторожности. Это будет исследовано; а пока вы оба будете содержаться в доме Архарова. Николай Петрович, увези их к себе.

Им отвели прекрасную комнату, окружили всеми удобствами и лишь разобщили со всеми знакомыми и домашними.

Но и это продолжалось недолго.

Петрович ошибался, думая, что случилась беда неминучая.

Беда оказалась невелика.

Через три дня вся эта история кончилась.

По произведенному исследованию оказалось следующее.

Слуга двоюродного брата Лихарева, носившего ту же фамилию, но с которым Иван Сергеевич Дмитревский не был даже знаком, подал донос в надежде получить за это свободу.

Для достоверности надо было кого-нибудь припутать, и припутал Дмитревского.

Архаров немедленно по взятии под арест обоих приятелей бросился обыскивать их слуг и слуг их родственников.

У доносчика было найдено черновое письмо к родным, в котором он писал, что скоро будет вольным.

Это-то письмо, при сходстве почерка с доносом, послужило к открытию истины.

Об этой проницательности и находчивости Архарова долго говорили в Петербурге.

Оба арестанта снова были представлены государю.

Павел Петрович встретил их с распростертыми объятиями.

Так как Дмитревский шел первым, то государь обнял его и не допустил стать на одно колено, согласно этикету того времени.

Лихарев уже успел в это время преклонить колено.

– Встаньте, сударь, а не то подумают, что я вас прощаю! – сказал ему Павел Петрович.

В этот же день государь пригласил их обоих к обеду.

Доносчик был бит плетьми и сослан в Сибирь.

Эта история, в связи с другой, случившейся вскоре, побудила государя постановить мудрое решение, разом затушившее искру, которая могла бы разгореться в огромный пожар.

Пользуясь свободой и дозволением всякому просить самого государя, крепостные люди задумали жаловаться на своих господ и, собравшись вместе, подали государю во время развода общую челобитную.

В челобитной этой они возводили на своих господ всевозможные обвинения и просили, чтобы государь освободил их от тиранства, заявляя, что они не хотят служить своим господам, а лучше будут служить самому государю.

Павел Петрович, прочитав жалобу, тотчас же сообразил, какие страшные последствия могут произойти, если он не только удовлетворит просьбу этих слуг, но даже оставит ее безнаказанною, а потому тотчас же подозвал одного из полицейских и приказал взять этих людей и публично наказать их плетьми, количество которых должны определить их помещики.

В этом смысле государь положил и резолюцию на их просьбу.

Этим он отбил навсегда охоту у крепостных людей жаловаться на своих господ.

В то время когда происходила эта трехдневная история с Иваном Сергеевичем Дмитревским, его племянник безвыходно сидел в квартире своего дяди, подвергнувшись поневоле домашнему аресту.

Оказалось, что все сделанное им в Москве платье, кроме дорожного, не годилось для появления на улицах Петербурга.

Император Павел Петрович, в видах искоренения роскоши, наистрожайше подтвердил указом, чтобы никто в городе, кроме треугольных шляп и обыкновенных круглых шапок, никаких других не носил; воспрещено было также ношение фраков, жилетов, башмаков с лентами, – словом, костюмы были изменены до неузнаваемости, а потому Виктору Павловичу пришлось позвать портного, чтобы заказать себе платье и переделать, насколько возможно, сделанное в Москве.

Портные, заваленные в то время работой, не только дорожились, но и назначали для исполнения заказов продолжительные сроки.

Пришлось быть невольным пленником.

Впрочем, неизвестность судьбы дяди и без того так сильно расстроила Оленина, что ему было не до визитов, хотя душой он стремился к Похвисневым, судьба которых его сильно беспокоила.

– Авось дядя выпутается из беды, и тогда я узнаю все… Он, вероятно, бывает у них… Мы поедем вместе, – утешал себя затворник поневоле.

Вскоре после ухода чиновника, приходившего за справками, и портного, которому было заказано платье, в квартиру Дмитревского явился Николай Петрович Архаров с целым отрядом полицейских и произвел обыск у слуг Ивана Сергеевича.

Петровича обыскали первым.

Самолюбивый старик плакал навзрыд от нанесенного ему оскорбления в то время, когда, по распоряжению Архарова, обыскивали других слуг Дмитревского.

– Кто у вас есть еще? – спросил Николай Петрович, окончив обыск и не найдя ничего подозрительного.

Петрович, с распухшими от слез глазами, не удостоил ответом генерал-губернатора.

– Приезжий… племянник барина… – сказал один из слуг.

– Какой приезжий?.. Какой племянник?.. Подать его сюда… – крикнул Архаров.

Виктор Павлович, сидевший в кабинете, услыхав этот крик, вышел в залу.

– Не узнаете, ваше превосходительство?.. Это я… – сказал он Архарову.

– Ба… путешественник, – воскликнул тот, пристально несколько времени посмотрев на Оленина. – Что, допутешествовался до того, что и о службе забыл… Вот так офицер!.. Что же вы теперь, государь мой, предпринять думаете?..

Архаров знал Виктора Павловича еще сержантом, и последний не раз исполнял ему за границей разные поручения по части покупок заморских товаров.

– Не до меня теперь дело, ваше превосходительство, что с дядей?

Архаров подозрительно оглянулся на Петровича, стоявшего у двери в залу.

Виктор Павлович понял.

– Прошу в кабинет…

Архаров последовал за ним и там передал ему всю суть истории, в которой Иван Сергеевич попался как кур во щи.

– На днях все кончится благополучно… Я уже захватил главную нить.

Он рассказал о найденном письме у слуги Лихарева.

– Теперь о вас, – снова начал он. – Из-за чего вы опоздали?

– Возился с делами опеки, – соврал Оленин.

– Ну, что же, это причина уважительная. Если хотите, я доложу государю в хорошую минуту… Он простит, он отходчив… Такому молодцу да красавцу только служить в гвардии, – потрепал по плечу Архаров Оленина.

– Очень буду обязан, – отвечал Виктор Павлович.

Архаров уехал со всеми своими спутниками.

Беседа с ним только временно успокоила Оленина.

К вечеру судьба дяди тревожила его по-прежнему.